Император-отрок. Историческая дилогия

Поэт Тредиаковский приветствовал молодого князя-шута и его жену калмычку Авдотью Буженинову особым стихотворением своего сочинения.

По окончании бала в манеже пестрый поезд в сопровождении молодых в клетке на слоне отправился в ледяной дом. Последний представлял собою какое-то фантастическое зрелище; он горел тысячами огней, которые эффектно переливались в его прозрачных стенах и окнах. Ледяные дельфины и слон метали целый поток яркого пламени; смешные картины вертелись кругом для потехи собравшегося народа.

Императрица, пробыв несколько времени в ледяном доме, окруженная придворным штатом и иностранными послами, уехала в свой дворец. Молодых с различными русскими обычаями уложили на ледяную постель и к дому приставили караул, из опасения, чтобы счастливые новобрачные не вздумали раньше утра покинуть свою спальню. Всем было весело, только не новобрачным. Горе, стыд, позор глодали душу князя-шута, а молодая дрожала от нестерпимой стужи.

Пред своим отъездом императрица Анна Иоанновна несколько раз принималась благодарить Артемия Петровича Волынского как распорядителя по устройству ледяного дома.

– Никогда я не была так весела, как сегодня, и благодаря этому веселью даже забыла про свою болезнь, – милостиво проговорила она, протягивая руку Волынскому.

– Я безмерно счастлив, ваше величество, что мои труды и хлопоты по устройству ледяного дома не прошли даром, – целуя протянутую руку, промолвил министр.

– Да, да, я очень благодарна вам, Артемий Петрович, вашим помощникам и принимавшим участие в этой потехе.

Волынский проводил государыню до кареты.

Бирон в этот вечер как бы играл вторую роль, первое же место при императрице занимал Волынский. Во время празднества в ледяном доме государыня почти не обращала внимания на герцога Бирона, на время Волынский отстранил его. Но Бирон не мог забыть это, и в тот же вечер была решена судьба Артемия Петровича.

– Он или я, а двоим нам тесно жить на свете, за свое пренебрежение ко мне Волынский поплатится головой, – тихо, но злобно проговорил Бирон, видя, как государыня внимательна и милостива к Артемию Петровичу.

VII

Темная морозная ночь скрыла Гвоздина и Храпунова, бежавших из крепости. Очутившись на свободе, они быстро, чуть не бегом пошли к Петербургу и в первом же селении подрядили одного чухонца отвезти их в Петербург.

Лошади неслись быстро, и к полудню беглецы добрались до Петербурга, проведя всю ночь в дороге. Не доезжая несколько до Петербурга, майор и Храпунов рассчитались с чухонцем и вошли в город не через заставу, а стороною, через вал; эта дорога была нелегка, они беспрестанно вязли в снегу и попадали в сугробы. Усталые, измученные, беглецы наконец добрались до той улицы, где жила Маруся.

Тяжелую, полную горя жизнь проводила молодая женщина. Мало того, что ее муж находился в тюрьме и она не знала, будет ли он когда-нибудь выпущен, теперь вдруг бесследно пропал и ее последний защитник, дядя-майор. Правда, она догадывалась, что старик отправился освобождать ее дорогого Левушку, но полное отсутствие известий о нем чрезвычайно тяготило и беспокоило ее, и она не раз думала, что дядя либо сам попал в острог, либо погиб.

При ней находились только преданная ей девушка Дуняша да старый дворовый Захар, который раньше был крепостным Гвоздина, а затем подарен им Храпунову. Других наемных слуг Маруся рассчитала, и в числе их находился один, который был подкуплен клевретами Бирона.

Невозможно описать ту радость, с которой встретила молодая женщина своего горячо любимого Левушку. Она и плакала и смеялась, обнимая мужа.

Когда первый порыв их радости прошел, старый майор обратился к племяннику и его жене с такими словами:

– Ну, молодежь, будет вам целоваться да миловаться… надо и про дело поговорить. Необходимо решить, куда нам ехать и где укрыться от наших врагов.

– А разве это надо? – наивно спросила молодая женщина.

– А ты полагаешь, что нам в Питере по-прежнему можно жить? Нет, нам надо бежать отсюда возможно скорее.

– Да, Маруся, дядя прав, нам надо скорее где-нибудь укрыться, – с глубоким вздохом проговорил Левушка.

– Господи, куда же нам бежать, где укрыться?

– Слушайте! Из Питера мы выйдем пешком и, чтобы не навлечь на себя подозрения, оденемся мужиками. В ближайшей деревушке мы найдем подводу до Москвы и в первопрестольной поищем место, где укрыться… Там нас не скоро найдут. А если в Москве нам жить будет опасно, то найдем и другое место… Ведь белый свет не клином сошелся, – проговорил старик майор.

С ним вполне согласились Левушка и его жена, причем решили взять с собою Захара и Дуняшу.

Пока Храпунов и Маруся собирались в дорогу, их дядя сходил на площадь и купил себе и племяннику простые дубленые полушубки и валеные сапоги, а для Маруси – простую же беличью шубенку.

Вечером они пошли в свой новый, опасный путь и через несколько времени кое-как добрались до ближайшей к Петербургу деревеньки, население которой составляли переселенцы-мужики из-под Смоленска.

Была глубокая, морозная ночь, когда они вошли в деревеньку; кругом было полнейшее безмолвие, так как все давным-давно спали, и нигде не видно было ни огонька.

Путники постучали в оконце первой попавшейся избы, но в ответ услыхали только один собачий лай, нарушавший ночную тишину. Тогда Захар и руками и ногами застучал в ворота, и на этот раз со двора послышался заспанный, сердитый голос:

– Кто стучит в ночной час?

– Укрой, добрый человек, от морозной ночи, пусти переночевать! – попросил Захар.

– Проходи дальше, не тревожь – все равно ночью никого не впущу.

– Мы тебе заплатим.

– А сколько вас?

– Всего пятеро.

– Ишь!.. Да у меня для всех и места не хватит.

– Потеснимся как-нибудь… Пусти, хорошую деньгу за ночлег дадим.

– Да кто вы будете?

– Мастеровые… идем из Питера в Москву.

– Коли так – входите.

Мужик отворил калитку и пустил путников на двор.

Изба у мужика была просторная, чистая, и наши путники удобно расположились в ней. Все они нуждались в покое и в отдыхе. Особенно устала бедная Маруся.

Однако, едва стало рассветать и все еще спали, старый майор уже проснулся; заметив, что он шевелится, проснулся также и хозяин избы, по имени Федот. Петр Петрович стал спрашивать у него, не даст ли он за хорошую плату подводы до Москвы, или не продаст ли ему одного или пару коней и сани, причем в объяснение добавил:

– Потому, племянница моя слаба здоровьем, а до Москвы не близок путь, не дойти ей.

– Где дойти! Ведь поболе шестисот верст, и мужику не дойти… не токмо бабе, да еще зимой. Что же, есть у меня лишний конь, продать его можно, и санки найдутся… Продам, если дашь хорошую цену.

– За ценой не постою.

– Видно, в Питере-то, старик, сколотил ты деньгу? – ухмыляясь, спросил Федот. – А ты каким мастерством занимаешься?

– Маляры мы, малярной работой промышляем.

– Так, так, работа выгодная!.. Ну а что же дашь за коня и сани?

Майор стал торговаться с Федотом, но в конце концов они сошлись в цене.

Когда торг был заключен, проснулись Храпунов с Марусей, Захар и Дуня.

Однако хозяину избы и его жене, догадливой бабе Пелагее, что-то очень подозрительным показались их постояльцы, и она, вызвав мужа во двор, сказала ему:

– Голову свою прозакладую, что это не маляры.

– А кто же они, по-твоему? – спрашивает у жены Федот.

– Беглые баре, вот кто. Наверняка так!.. Ты посмотри на их руки. Разве у маляра они такие должны быть? У маляра руки краской запачканы, а у наших постояльцев они нежные, белые. Да и лица-то у них на малярные не походят.

– А что, баба, пожалуй, ты и правду говоришь, – согласился с женою Федот. – Что же нам делать?

– Что? Известно что! – сердито промолвила Пелагея. – Со двора их не пускать и старосте про них сказать.

– И то, побегу старосту оповестить. Спасибо, баба, что надоумила! – И Федот со всех ног пустился о своих постояльцах оповестить старосту.

Вскоре в избу ввалилась большая ватага мужиков, имея во главе своего старосту; все они были вооружены кто чем попало: палками, топорами, а у некоторых были и ружья.

Крик удивления и испуга вырвался у Маруси и Дуни при взгляде на мужиков.

– Зачем вы пожаловали? Что надо? – не совсем дружелюбно спросил Гвоздин.

– На тебя взглянуть пришли, – крикнул староста.

– Гляди, чай, на мне узоров нет.

– А ты, маляр, взял бы и размалевал себя узорами, – громко засмеялся один из мужиков.

– Вы зуб-то не скальте, а делом говорите, зачем пришли? – возвысив голос, спросил у мужиков Петр Петрович.

– А затем, чтобы узнать, что ты за человек? – окидывая его суровым взглядом, проговорил староста.

– Я – мастеровой из Питера, малярным делом промышляю. Это – мой племянник с женой, а это – земляк с дочерью, – проговорил секунд-майор, показывая на Храпунова и Марусю, а также на старого Захара и на Дуняшу.

– Так, так. Если не врешь, так правда! Ну-ка, ребята, берите их, а если станут упорствовать, то свяжите им руки, – невозмутимо приказал мужикам староста.

Тотчас же несколько мужиков с веревками в руках отделились от толпы и подошли к беглецам.

– Остановитесь, безумные, что вы делаете? За что вы хотите вязать нас? – крикнул на мужиков Храпунов.

– А за то, что вы малярами только прикидываетесь. Вы не маляры, а беглые, – также крикнул ему в ответ староста, – и, пока приедет начальство, мы вас, голубчиков, запрем в сарай, чтобы не убежали. Тащи их, ребята!

– Прочь, разбойники, прочь! Первого, кто до нас дотронется, уложу на месте, – вне себя от гнева крикнул старик майор, вынимая из кармана пистолет.

Нападавшие мужики попятились к двери.

– А ты, маляр, эту игрушку-то брось, не то и мы палить будем, – слегка дрожащим от испуга голосом крикнул староста и, вырвав у одного из мужиков ружье, стал прицеливаться в Петра Петровича.

– Отпустите нас, мы дадим вам за себя выкуп. За что вы хотите сделать нас несчастными? Отпустите! – с дрожью в голосе обратился к мужикам Левушка.

– Слышь, староста, не отпустить ли их? На винцо нам дадут деньжонок, – тихо сказал старосте Федот.

Он был мужик миролюбивый, жалостливый; ему жалко стало своих постояльцев, и он уже раскаялся в том, что взбудоражил мужиков и натравил их на своих постояльцев. Поэтому он стал упрашивать старосту и мужиков.

Однако староста и мужики ломались.

– Никак невозможно отпустить, потому как беглые. К начальству надо их предоставить.

– Ну, прах вас возьми, делайте что хотите! Только из моей избы убирайтесь ко всем чертям! – сердито крикнул Федот, выведенный из терпения.

– Как смеешь ругаться! Да знаешь ли ты, разбойник, кого ругаешь? Ведь ты мир честной ругаешь!

– Хорош мир, нечего сказать. Бабьим умом вы все живете, вот что! – выругался Федот и вышел из избы.

Староста отдал приказ мужикам взять «маляров» и ихних баб и заключить в пустой сарай под замок.

Сопротивление было бесполезно. Что значат трое против полусотни мужиков, и притом еще вооруженных? Наши бедняки волей-неволей принуждены были покориться своей участи, мужики же решили послать нарочного в Питер и оповестить начальство о «малярах», а пока держать их в сарае.

И вот старый майор Гвоздин, его племяш с женою и Захар с Дуней очутились в холодном сарае под замком.

Староста не ограничился одним замком, а поставил к запертой двери сарая двух мужиков с дубинками, наказав им строго-настрого стеречь «беглых».

В бессильной злобе Храпунов стал стучать руками и ногами в дверь сарая.

– Ты чего безобразишь? Что стучишь? – крикнул один из мужиков, стоявший с дубиной у запертой двери.

– Мы замерзнем.

– Не замерзнете.

– Вы, злодеи, хуже разбойников!

– Добрая барыня, вот, вот моя шуба. Ложитесь на солому и оденьтесь ею; вы согреетесь, – проговорил старик Захар, дотоле молчавший и угрюмо сидевший в углу сарая, и, сняв с себя свою овчинную шубу, подал ее Марусе.

– Нет, Захар, я у тебя не возьму шубы, ведь ты сам замерзнешь.

– Возьми, боярыня, я старик, если и замерзну, обо мне плакальщиков не будет, пожил на белом свете, пора и на покой, – попытался возразить Захар, однако ему пришлось опять надеть на себя шубу, потому что Маруся ни за что не решилась воспользоваться ею.

Между тем страшный холод донимал как господ, так и слуг. Мужики, стоявшие на страже, ругались, а затем оба, не вынесши холода и побросав свои дубинки, обратились в бегство. Их манили теплая изба и горячая печь.

– Никак наши сторожа ушли? – проговорил Петр Петрович, прислушиваясь. – Да, да! Ну и слава богу! Ночью выломаем дверь, и тогда мы будем спасены.

Однако сделать это нашим заключенным не пришлось, так как они скоро услыхали, что кто-то у двери их тюрьмы ломает замок, а затем дверь сарая быстро отворилась, и заключенные увидали мужика Федота. Тот поспешно проговорил:

– Выходите скорее.

– Как, ты нас освобождаешь? – радостно воскликнул Левушка Храпунов.

– Это ты и замок сломал? – спросил у Федота майор.

– Знамо, я. Да чего же вы не выходите? Иль вам по нраву пришлось сидеть в холодном сарае?

Старик майор, его племянник с женою, Захар и Дуня поспешно вышли из сарая. Был вечер, и на улице была темнота; мороз стал немного помягче, падал снежок.

– Идите за мной, я выведу вас за околицу, – проговорил Федот, обращаясь к старому майору и его спутникам.

Они пошли беспрекословно и вышли за околицу.

Пройдя еще некоторое расстояние, Федот проговорил:

– Дорога вам прямая, идите, меня не поминайте лихом…

– Вот тебе за услугу, возьми! – И майор протянул было Федоту руку с деньгами.

– Спасибо, не надо. Покаюсь вам: ведь я мужиков-то сбил, потому подозрительными, опасными людьми вы мне показались, впрочем, в том больше виновата моя баба, она самонравная, вот и сбила меня. Ну, за это ей не миновать потасовки.

И Федот хотел идти, но майор спросил его:

– А в Питер мужика посылали с известием о нас?

– Посылали.

– Дело плохо… пожалуй, за нами будет погоня.

– Да, не миновать вам ее. А пока ее еще нет, вам скорее бежать надо, – посоветовал Федот.

– А куда бежать, да еще ночью-то? Мы и дороги не знаем. Эх, видно, нам пропадать придется, – чуть не плача, промолвила Маруся.

– Зачем пропадать, сударка? А вы послушайте-ка меня: верстах в пяти отсюда, в стороне от дороги, стоит водяная мельница. Мельник – мой кум и приятель, звать его Максимом. Ступайте к нему, пообещайте денег, и он вас укроет. Вот видите дорогу-то? Так по ней, никуда не сворачивая, и ступайте, сами на мельницу наткнетесь.

Федот быстро зашагал обратно в свою деревню, а наши путники поспешили выйти на указанную им дорогу.

По словам Федота, до мельницы было всего верст пять, но на самом деле наши путники шли чуть не три часа и подошли к ней измученные, усталые.

Мельница казалась полузаброшенной и стояла в лощине, в полуверсте от проселочной дороги, и была окружена почти вся лесом; амбар или сарай, где мололи, был полуразрушен, покосился набок; близ этого сарая стоял небольшой, в три оконца, домик мельника.

На мельнице было полнейшее безмолвие. Снег перестал, небо очистилось, из-за туч величаво выплыла луна.

Едва только Захар подошел к воротам, чтобы постучать, как его учуяли собаки и подняли страшный лай.

– Цыц, цыц, проклятые! Угомону на вас нет! Что вы, на кого лаете? Иль гостя незваного-непрошеного учуяли? – послышался Захару голос со двора.

Старый слуга постучал.

– Батюшки, да никак кто-то стучит? Так и есть. Кто стучит, что надо?

– Отопри, Христа ради, пешеходам.

– Вы на ночлег, что ли?

– Да, да, на ночлег. Пусти, мы хорошо тебе заплатим, – сказал Левушка Храпунов, подойдя к воротам. – Нас твой кум Федот к тебе прислал.

– Кум Федот прислал? Так бы давно и сказал. Входите, рад гостям! Хоть гости вы и ночные, незваные, нежданные, а все же я вам рад.

Проговорив эти слова, мельник впустил к себе на двор путников.

Петр Петрович объяснил мельнику, за какой помощью они пришли к нему.

– Что же, это можно, моя мельница стоит в стороне, сыщики не скоро до нее доберутся. Укрывать я стану, только не жалейте денег, – проговорил мельник. – Под моим домишкой есть подполье, там, если нужда придет, вы и укроетесь. А пока ложитесь-ка спать, утро вечера мудренее.

Изба мельника была довольно поместительна и разделена холодными сенями на две половины; в передней жил мельник, а в задней – его работник и старуха. Передняя изба разделялась перегородкой на две горницы, и наши путники расположились в избе мельника очень удобно: за перегородкой поместились Маруся и ее служанка Дуня. Петр Петрович и Левушка Храпунов легли на широких скамьях, одевшись полушубками, а старик Захар не решался ложиться.

– Вы, господа милостивые, спите, а я посижу, постерегу, – говорил он, усаживаясь около самой двери в сени.

Пожелав своим постояльцам доброй ночи, мельник пошел спать в заднюю избу, и скоро настала тишина, прерываемая легким храпом измученных путников.

Не спал один только верный слуга. Он долго крепился, долго боролся со сном. Но все же последний осилил его, и старый Захар крепко заснул, сидя у двери.

Долго ли спал Захар, он не помнил, только громкий собачий лай разбудил его. Он открыл глаза, взглянул в оконце: было совершенно еще темно.

Вдруг до слуха Захара долетел громкий стук в ворота. Это заставило старика слугу вскочить на ноги; он бросился в сени и столкнулся там с мельником.

– Стучат. Верно, сыщики? Надо будить своих, – тихо сказал он Максиму.

– Постой, надо наперед узнать, кто стучит. Ступай буди своих, а я сейчас приду, только поспрошаю, кто стучит. – И, проговорив это, мельник подошел к воротам и спросил: – Кто стучит не в урочный час?

– Я. Отпирай скорее ворота, старый филин, с почетом гостя принимай! – раздался за воротами звонкий голос, показавшийся мельнику знакомым.

– Да неужели государь Артемий Петрович? – с удивлением воскликнул он.

– Он и есть. Ну же, не морозь меня, отпирай ворота.

– Сейчас, сейчас, государь…

Ворота заскрипели на петлях и отворились.

На двор на лихой тройке вкатил кабинет-министр Артемий Петрович Волынский; он сам правил, стоя в расписных санях, а кучер сидел без дела на облучке.

С низкими поклонами встретил Максим дорогого гостя.

– Здорово, старый лесовик, здорово. Не ждал, не чаял гостя? – выпрыгивая из саней и бросая вожжи кучеру, ласково промолвил Волынский. – А я к тебе прямо из гостей.

– В гостях изволил быть, государь?

– В гостях, у Бирона! И чуть было там не задохнулся… Так вот к тебе проветриться приехал.

– Добро пожаловать, добро пожаловать. Только не обессудь, государь, побудь немного на дворе, а я горницу для твоей милости приберу, – с низким поклоном проговорил мельник, желавший выиграть время и припрятать в подполье своих постояльцев.

Но это ему не удалось.

– Ничего, при мне приберешь. Ты знаешь, я не взыскателен. Да ну же, веди меня в горницу. – И, проговорив это, Волынский направился в избу, но, отворив дверь горницы, несколько удивленный, отступил, увидев там наших путников.

– Что у тебя за люди? – грозно крикнул Артемий Петрович на мельника.

– Постояльцы, государь, пешеходы…

– Живей огня!

– Сейчас, государь, сейчас.

Пока мельник отпирал ворота и разговаривал с Волынским, Захар разбудил своих крепко спавших господ и сказал им о стуке в ворота.

Майор, Левушка и Маруся поспешили надеть на себя полушубки и с нетерпением ждали прихода мельника, который обещался спрятать их в подполье.

Вот отворилась дверь, и вместе с мельником вошел Артемий Петрович.

Храпунов и майор узнали его по голосу, а когда мельник принес огонь, то Волынскому нетрудно было узнать своего чиновника и его дядю, несмотря на то что на них были надеты мужицкие полушубки.

– Ба, ба, старые знакомцы!.. Храпунов, вот не чаял я здесь встречи с тобою… А ты, господин майор, как очутился на мельнице? – спросил у них Артемий Петрович.

– Злодейка-судьба привела нас сюда, ваше превосходительство, – за себя и за дядю ответил Левушка.

– Да, да, злодейка-судьба… Понимаю, понимаю. Ты бежал из крепости, перерядился мужиком… Но ты, господин секунд-майор, зачем так нарядился? Постой-ка… если я не ошибаюсь, это – твоя жена? – спросил у Храпунова Волынский. – И она мужичкой одета?.. Что все это значит?

– Дозвольте, я все вам объясню, ваше превосходительство, – проговорил майор и без утайки рассказал Волынскому о всех событиях последнего времени и своем участии в деле освобождения Левушки.

С большим вниманием выслушал рассказ Волынский, а когда старик окончил, то, обращаясь к нему и Храпунову с женою, проговорил:

– Вы на воле и бояться сыщиков вам нечего, я – ваша заступа!.. Я свезу вас к себе в дом, и вы пока у меня погостите. Тебе, Храпунов, я выпрошу прощение у государыни во что бы то ни стало. В моем доме вы будете в полной безопасности… Итак, мы сейчас поедем в Питер, а ваши дворовые до моего дома дойдут пешком… Согласны?

– Как и чем нам возблагодарить вас, ваше превосходительство? – с чувством проговорил Храпунов.

– Своей преданностью отблагодари меня, Храпунов, в ней я теперь нуждаюсь, так как вступаю в открытый бой с ненавистным нам всем Бироном. Кто кого осилит? На его стороне сила…

– А на вашей правда, она же, ваше превосходительство, выше солнца, – заметил Петр Петрович.

– Я прямо от этого конюшенного герцога. Он смел открыто при мне смеяться над нашим добрым народом. Я не вытерпел этого и вступился за народ. Кажется, даже обругал Бирона, он смертельно побледнел и, от злобы кусая губы, сказал мне: «Вы, господин кабинет-министр, объявляете мне войну… Посмотрим, чья возьмет».

– Правда поборет кривду, ваше превосходительство.

– Я надеюсь на Божью и на вашу помощь, господа!.. Гей, Максимушка, выводи мне коней за ворота, мы сейчас едем! – крикнул Волынский мельнику.

Немного спустя тройка лихих коней мчалась вихрем по дороге к Петербургу.

В санях сидели Петр Петрович и Храпунов с Марусей. Конями правил сам Волынский.

Несколько не доезжая до Петербурга, навстречу тройке Волынского показалась другая тройка, только много хуже. В санях сидело человек пять солдат и два приказных, о чем можно было легко догадаться по их особой одежде.

– Сворачивай с дороги! Задавлю! – грозно крикнул Артемий Петрович, помахивая вожжами.

– Задавишь, к ответу притянут, – злобно проговорил один из приказных.

– Прочь, говорю, с дороги!.. Пущу на вас коней – и праха не останется.

– А ты не безобразь, господин Артемий Петрович, мы по государынину делу едем, – проговорил другой приказный.

– А, крапивное семя, чернильная душонка! Ты знаешь, кто я, и не хочешь мне дорогу уступить? Ну так я научу тебя вежливости! – И Волынский, схватив кнут, выскочил из саней и стал по чему попало хлестать приказного.

Тот взвыл и стал просить у солдат себе помощи.

Однако последние, узнав, что повстречавшийся с ними – кабинет-министр, не посмели заступиться. Ременный кнут в сильной руке Волынского продолжал гулять по спине и голове приказного, и Волынский только тогда оставил несчастного, когда кнутовище переломилось на части.

– Жаль, плети нет еще под руками, а то бы я показал тебе, как не давать дорогу кабинет-министру! – крикнул Артемий Петрович и быстро вскочил в свои сани.

– Я буду жаловаться герцогу! – погрозил приказный.

– Жалуйся, твоего герцога из конюшни я не боюсь, – крикнул в ответ Волынский.

Приказный состоял при канцелярии герцога Бирона и прозывался Занозой. Он пользовался особым расположением Бирона, считался правою рукою Шварца, начальника бироновской канцелярии, и был послан с солдатами и своим помощником, чтобы изловить бежавшего Храпунова.

Заноза, проклиная Волынского, въехал в ту деревню, где несколько времени тому назад остановились для ночлeгa майор Гвоздин, Храпунов с женою и их слуги, и потребовал старосту, который, как мы уже знаем, послал в Петербург нарочного с известием, что в их деревне появились сомнительные люди.

– Где у тебя сумнительные люди? Подавай нам их! – крикнул старосте Заноза, думавший, что в числе их окажется и бежавший Храпунов.

– Были, да сплыли, господин приказный! – почесывая голову, ответил староста.

– Как так? Убежали? Ну, ты за них ответишь.

– Чем же я виноват? Я всех пятерых приказал посадить в сарай под замок и сторожей приставил, а людишки-то и убежали. Сторожа-то, вишь, замерзли, ушли погреться, а как вернулись, видят – замок сломан, дверь отворена, а арестантов и след простыл.

– Кто же сломал замок и выпустил арестантов?

– Думается нам, что наш же мужик Федотка, его это дело… потому он говорил, чтобы мы выпустили арестантов.

– Подавай сюда Федотку, – грозно крикнул Заноза, а когда мужичонку привели к нему, грозно крикнул: – Ты сломал замок и выпустил арестантов?