Никто не спасется

Настоящий труп… Как же так…

Значит, те два ублюдка были киллерами. Замочили какого-то бедолагу и положили в багажник. Чтобы выбросить потом на городской свалке или отправить на дно Вольной. Обычная практика для подобных «мокрых» дел.

И уж чего я хочу меньше всего на свете, так это стать участником подобного дела. Причем в любой роли.

Что тут скажешь… Это совсем не то дерьмо, которое я привык хлебать ведрами изо дня в день. Качественно другое. Я бы сказал, что это новый уровень. Дерьма… Чтобы расхлебать такое понадобится здоровенный рот. И такая же здоровенная пушка.

Ни тем, ни другим я не обладаю. Поэтому такое себе дерьмовое цунами поглощает меня, и я преспокойно иду ко дну. Даже не пытаясь барахтаться. Какой смысл?

Я просто стою перед открытым багажником тупо уставившись на чёрный пластиковый мешок. В мгновение все мои прежние проблемы отходят на второй план, и я просто стою. Рассуждая о том, какой же я осел.

Я чувствую приближение приступа истерики. К самому горлу подступает. И держит. И душит. Сука. Что теперь делать?

Я в ярости. Я колочу Роллс-Ройс по колесу, давая волю своим эмоциям. Потом достается бамперу. Потом крылу и крыше.

Я вляпался. Я серьезно вляпался. Ха, как будто я не вляпался, когда угнал дорогущую тачку, само собой, принадлежащую какой-то серьезной шишке, прямо из-под носа у его головорезов.

Конечно, тогда я уже одной ногой наступил куда-то, куда лучше было бы не наступать. И нога мгновенно увязла. Но, черт возьми, тачка с трупом в багажнике – это совсем другое дело. Вероятность лечь в багажник рядом с этим мертвяком увеличивается в разы.

В какой-то момент я прекращаю колотить новоиспеченный катафалк. Возвращаюсь к багажнику. И трясущимися руками расстегиваю черный мешок. Не знаю, зачем я это делаю. Знаю только, что хуже уже не будет.

Еще один шок. Еще один ступор, в который приводит меня увиденное.

Внутри – женщина. Девушка. Совсем молодая. Её тело еще не успело побледнеть. Но уже остыло. Она холодна, как лед. Как все женщины, которых я встречал в своей жизни. Живые женщины.

У этой девушки светлые волосы до плеч… Маленький аккуратный нос… Пухлые губы…

Пулевое отверстие. В голове. Кровь уже запеклась. Некоторое время после смерти организм еще мог лечить повреждённые ткани.

Поддавшись необъяснимому порыву, я наклоняюсь перед мертвой девушкой, приподнимаю веки и заглядываю ей в глаза. Сейчас мне просто необходимо увидеть её глаза. Её большие небесно-голубые глаза. В которых застыла немая тоска и осознание неотвратимости судьбы.

Долбаная судьба! Она просто издевается надо мной. Меня как будто при рождении наградили сверхъестественной способностью впутываться в передряги.

Вновь смотрю на девушку. В её голубые глаза. Они такие искренние. Такие яркие. В этих глазах нет фальши. В них до сих пор осталась надежда. Надежда на другую жизнь.

Я опускаю её веки. Нажимаю на кнопку, и крышка багажника медленно закрывается. Как крышка цинкового гроба. На колесиках. Мешок, в котором лежала девушка, я так и оставил открытым. Очередное неосознанное действие. А вернее, бездействие.

Я вновь сажусь за руль и трогаюсь с места.

Теперь все по-другому. Мой первоначальный идеальный план дал трещину. Нужен новый.

Для начала необходимо достать дозу…

Я сворачиваю с шоссе и теряюсь на узких улицах, среди серых панельных многоэтажек. Я еду к одному барыге, который пока еще не перестал давать мне в долг.

Ломка возвращается. Она становится сильнее. Я вижу убитую девушку. Её образ не желает оставить меня.

Девушка ворочается. Там, в багажнике. Ей не нравится этот чёрный полиэтилен, в который она облачена. Ей не комфортно от того, что в голове у нее девятимиллиметровое отверстие. Она шепчет что-то. Как в бреду. Пухлые губы чуть приоткрыты. Не шевелятся. Но она шепчет. Слов не разобрать. Но она обращается именно ко мне.

Я резко зажмуриваюсь и пытаюсь услышать то, что она говорит. Она ведь еще жива! Почему они запихнули живого человека в мешок для трупов?

Я торможу. Выскакиваю из машины. Открываю багажник. И, как идиот, таращусь на бездыханное тело. Часто моргая, чтобы убрать с век капли того самого надоедливого пота.

Она мертва. Она мертва.

Наркотики сводят меня с ума. Нет. Ни они… Их отсутствие.

Вновь сажусь за руль. Еду. Вперед. Постоянно меняю температуру на климат-контроле – меня то бросает в жар, то трясет от холода.

Образ девушки поселился в моей голове на постоянной основе. Сейчас я не могу думать ни о чем, кроме неё. Её невероятные голубые глаза. Большие, как та самая Луна в полнолуние. Яркие, как дальний свет фар. Они следят за каждым моим движением. Её глаза…

Они пристальны и вкрадчивы. Её глаза способны прочесть мою душу. И раскрыть свою. Но мою наркоманскую душонку не стоит читать. Не стоит копаться в ней. Найденное при раскопках может, с вероятностью в девяносто девять процентов, нанести тяжелую психологическую травму.

Она продолжает смотреть. Не отводя глаз. Не моргая. И не осуждая.

Она берет меня в плен одним взглядом. Чуть прищуренным взглядом своих небесно-голубых глаз. Никогда раньше таких не видел. Даже во сне. Даже глубокие морфиновые грезы не дарили подобных эмоций.

Ломка усиливается. Но героин здесь уже не причем. Симптомы меняются.

Эта девушка… Она рядом со мной. Она повсюду. Снаружи и внутри меня. Она наполняет меня собой. Подчиняет себе мои мысли. Согревает почерствевшее сердце.

Эта девушка… Погибшая мечта…

Делаю музыку громче. Чтобы отвлечься. Чтобы заглушить идиотские мысли, которые так не вовремя наводнили мой мозг.

…Я так хочу быть с тобой – и это минус.

Нам не хватит воздуха – и это плюс.

Стоп! Не то, как дверь с петель сорвусь!

Я-то думал, просто с тобою высплюсь.

Устроим дикий джаз, получился блюз.

И вот, на нашей кухне кот починяет примус.

Я проигрался – тройка, семерка, туз…

И в каком-нибудь музее хранится папирус

С древней надписью: «Женщина – это вирус…»

Я сорвался. Давным-давно. Но не так, как срываются с петель двери. В моем случае все гораздо масштабнее. Я сорвался в пропасть. Лечу вниз башкой и насвистываю веселенькую мелодию из детского мультика. А что ещё мне остаётся?

Эта девушка в багажнике Роллс-Ройса, по сути, не сильно изменила положение вещей в моей невероятно «увлекательной» жизни. Она просто придала импульс моему свободному падению. Выписала мне такой пинок под зад, что я, кажется, на секунду превзошёл предел скорости звука.

Женщины… Живые или мертвые они являются главными катализаторами вселенских проблем. Проблем, которые, как влитые, умещаются в наши мужские головы.

Женщины заражают нас. Зачастую сами того не понимая. Лишь кротко поведя бровью. Заражают нас собой. Неизлечимым вирусом. Чумой! Которую они назвали любовью.

А мы им поверили… И схавали их сказочки с превеликим удовольствием.

И заразились. И заболели. И стали зависеть. Зависимость такая, зачастую, становится тяжелее героиновой. А последующая ломка способна раздавить любого.

Эта девушка в багажнике… Не знаю, как, но её глаза следят за мной.

Проклятая чума… Не думал, что мертвые способны быть её переносчиками.

И все-таки это случилось. Вирус настиг меня. Я чувствую, как внутри происходят необратимые перемены. И отчетливо понимаю, что алкоголь или наркотики здесь ни при чем. Я чувствую, как каждая клетка организма перерождается в нечто новое.

Её яркие голубые глаза… Глубокие, как суть гребаного мироздания.

Когда я заглянул в них, то увидел все, что искал. Все, что когда-либо мог желать. И то, о чем даже мечтать не смел. Я любил её всю свою жизнь, не подозревая о её существовании.

Наверное, в мире не хватило воздуха нам обоим. И она ушла. Ушла первой. Оставив меня жить. И дышать этим треклятым воздухом. И вдыхать вместе с ним её любовь. Видеть бестелесные миражи и думать о том, свихнулся ли я окончательно, или капля адекватности еще блуждает по извилинам.

Лет сто назад в городе Ангелов жил писатель. Не помню его имени… Да и мало, кто помнит… Он написал толстенную книгу. Которую нас заставляли читать в школе. В бессознательном возрасте нас заставляли воспринимать всю ту кучу философских идей, которую писатель вложил в свою книгу.

Сейчас, спустя несколько десятков лет, я, кажется, наконец, способен понять некоторые слова и мысли того писателя. Я способен чувствовать то, что чувствовали созданные им персонажи. Мужчина и женщина. С очень странными именами.

Мужчину звали Мастер. Женщину – Маргарита.

Их любовь легла в основу сюжета той толстенной книги. Так же, как в реальном мире любовь ложится в основу наших жизней.

Этот Мастер… всего лишь жалкий слабак. Обычный псих, заблудившийся в застенках дурдома. Ищущий себе в этом оправдание и скрывающийся под личиной творческого человека.

Единственной сильной стороной Мастера была Маргарита. Её любовь к Мастеру. Её великодушие. Искупающее все грехи.

Мастер отдаленно напоминает меня. Своими трусостью и слабостью. Хотя, конечно, во всем остальном я переплюнул с лихвой этого безобидного психопата.

Есть еще кое-что. Кое-что роднящее нас. Любовь, которая живет в Мастере… Кажется, теперь она живет и во мне.

Светлое неприкрытое чувство. Способное одолеть бессмысленную обыденность мирового порядка. Способное победить его грязь и пошлость. Способное дать нам – бесполезным амебам – шанс.

Любовь… Она движет нами. Вообще всеми событиями. Лишь она способна направлять. Лишь она есть цель. Ради которой все и происходит. Ради которой приходится страдать, терпеть, жить…

Любовь… Вечная, как мир. Но каждый раз новая. Неизведанная.

И подобное чувство невозможно отнести к добру или злу. Стандартная селекция здесь неуместна. Можно послать к дьяволу нашу излюбленную биполярность.

Любовь не поддается градациям таблоидов. Она вне категорий. Она – добро и зло, живущее в каждом из нас. Свет и тьма. Она едина и разрозненна в каждый момент времени.

Любовь и есть жизнь.

Но в то же время любовь – смерть.

Мастер понял это. Наконец понял и я. Мы пришли к этому не сразу. На осознание данного явления ушло практически все время, отведённое нам.

Но оно того стоило.

Мы – сумасшедшие. Мы – шизофреники. Единственная сила, что есть в нас – любовь. Наше спасение – только в ней.

Моя вновь обретенная свобода, мое обновленное мировосприятие – все в ней. В той, которую я никогда не знал. В той, которую не успел заключить в свои объятия.

Эта девушка словно схватила меня за шиворот и выдернула на поверхность из пучины небытия. Туда, где кислород, туда, где светит солнце. А сама ушла на дно. Не попросив ничего взамен.

Эта девушка подарила мне жизнь. То, чего у меня раньше не было. То, что я теперь ни в коем случае не потеряю.

Она вновь рядом со мной. Я смотрю на нее. Я шепчу: «Прости». За то, что меня не было рядом. За то, что не смог защитить тебя.

Чувство внутри меня… Я ощущаю его впервые, но знаю – это любовь. Девушка… она сейчас лежит в багажнике… или сидит рядом, на пассажирском кресле… или затерялась где-то в моих воспаленных фантазиях… Сам черт не разберет.

Я не могу услышать её голос. Биение сердца. Дыхание. Дьявол, я даже имени её не знаю. Но все же она со мной.

И я докажу ей свою любовь. Я докажу, чего бы мне это ни стоило.

Её смерть будет отмщена. Я найду того, кто разлучил нас, и прикончу. Я буду держать мерзавца за горло. Я буду читать в его глазах ужас и отчаяние. Я буду наслаждаться. Я буду любить.

Когда подонок испустит свой последний вздох, в его взгляде, лишенном жизни, я увижу нас. Её. И меня. Вместе. Впервые и вновь.

Только так. Через боль. Через ненависть. Путь долгий и невероятно тяжелый. Он мне не под силу. Я не способен пройти его в одиночку. Ведь я – всего лишь мелкий наркоманишка посреди мира света и роскоши. Посреди мира великих людей. Таких, как она.

Прекрасная.

Чувственная.

Настоящая.

И я не разочарую её. Эта девушка… в багажнике Роллс-Ройса… Она воскресила меня. И пусть я не смогу сделать для нее того же, я отомщу за её смерть.

Я найду тебя, мерзавец!

Пусть мне придется рыть землю носом. Я найду тебя, где бы ты ни прятался. Я заставлю тебя раскаяться.

А потом я прикончу тебя!

Слышишь, подонок?! Ты получишь то, что заслужил.

Я сделаю это. С превеликим удовольствием.

Но для начала нужно прочистить мозги.

Я останавливаю Роллс-Ройс возле ничем ни примечательного блочного «муравейника». Подхожу к подъезду и трясущимися потными руками нажимаю кнопки домофона. Здесь мне еще дают в долг… давали…

Поднимаюсь на этаж. Дверь квартиры открыта. На пороге стоит этот хренов пушер и раздраженно смотрит на меня. Какая-то обдолбаная шлюха выглядывает из-за спины пушера. Но он тут же заталкивает её обратно в свою халупу.

Сообщаю о том, что мне срочно нужна доза. Что меня адски ломает. Что у меня уже гребаные галлюцинации начались.

Он ждет. Ждет, что я начну упрашивать. Умолять его.

И я буду это делать. Потому что мне крайне необходим укол. Сейчас героин – сыворотка жизни. Эликсир бессмертия. Пусть и в рамках моего личного самообмана.

В конце концов, барыга проявляет великодушие и вручает мне пакетик с неприлично разбодяженным порошком. В любом случае, лучше, чем ничего.

Он спас меня. Этот ангел воплоти. Этот мессия рода человеческого. Мерзкий подлый барыга…

Он говорит, что это последний раз. Что больше я не получу ни грана за просто так.

Я отвечаю, что больше не потребуется. Я показываю ему Роллс-Ройс, припаркованный у входа. Вот оно, решение всех финансовых проблем. Когда я пристрою эту тачку, я получу такую гору наличности, что смогу купить все разбодяженное дерьмо, которым торгует этот мудак, и, не моргнув глазом, спустить в унитаз!

Пушер смотрит в окно на черный Роллс-Ройс (в багажнике которого лежит мое главное сокровище) потом с недоверием – на меня. Разворачивается. Заходит в свою халупу. И хлопает дверью прямо перед моим носом.

Пидор.

Глава III. У Мамы

…Она стирает границы между всеми мирами и вселенными. Реальными и надуманными. Она терзает тебя, но без этого ты никогда не почувствуешь себя живым.

И тогда ты упиваешься её счастьем. Ты достиг цели. Она счастлива. Пусть и не с тобой.

Второй путь – путь самопожертвования. Путь любви.

Никто из вас никогда не выбрал бы этот путь. Потому что все вы обыкновенные трусы!

Когда я вышел из бара, окончательно стемнело. Оно и к лучшему. В темноте я чувствовал себя как-то спокойнее. Во всяком случае, после заката в городе всегда становилось немного тише. Как следствие, для кого-то – таинственнее и опаснее.

Для меня – спокойнее.

Никогда не любил этот бар. «Райские кущи». Здесь вечно ошивался всякий сброд. Причем в независимости от дня недели и времени суток, бар был полон (тем самым сбродом). Всегда. Он кипел. Как чайник, забытый на плите. Он пребывал в состоянии гранаты. За секунду до взрыва.

Хотя и взрывы в «Райских кущах» случались не редко. Весь этот мелкий криминальный контингент просто не мог обойтись без взрывов. Без перестрелок и грызни. Без кровищи, бьющей фонтаном.

Поэтому я не любил этот бар. Атмосфера здесь была какая-то нездоровая. Словно не бар, а дурдом. С буйными больными. В городе Ангелов масса подобных заведений.

Но если тебе нужна информация – милости просим в «Райские кущи». Информация любого толка. Нужно всего лишь уметь слушать. Слушать и слышать то, что тебя интересует. Нужно уметь задавать правильные вопросы, чтобы получить необходимые ответы.

В «Райских кущах» всегда признавался лишь язык силы. Поэтому зачастую, чтобы получить информацию, приходилось превратить собеседника в кровавое месиво.

Так было раньше. Я давно заслужил себе определенную репутацию в определенных кругах нашего не вполне адекватного социума. Поэтому теперь необходимые ответы давались значительно легче.

Все они знали меня. Знали мое имя.

Праведник.

Вызывает уважение. Дрожь в коленках.

И они говорили. Выкладывали, что знают. А я слушал. Внимательно. Не перебивая. Я – благодарный слушатель.

Этот бар имел особое местоположение. На стыке старых и новых кварталов. В точке соприкосновения двух частей города Ангелов.

Поэтому информация отовсюду стекалась в «Райские кущи». Бесценные новости и дешевые сплетни.

Сегодня ночью я появился в баре именно за этим. Я пришёл за информацией, представляющей для меня серьезную ценность.

Я сел у барной стойки. Закурил сигарету. И взял бокал виски. Дешевое пойло. Ничего не изменилось с моего последнего визита.

Пару минут я крутил головой по сторонам, высматривая хозяина «Райских кущей». Некто невысокий. Лысеющий. С неизменной щетиной на лице. Весь покрытый шрамами и рубцами.

Когда я повернулся обратно к барной стойке, он стоял передо мной и пристально всматривался в мое лицо. Как будто впервые увидел. Я поставил пустой бокал на салфетку.

«Ну здравствуй, парень. Что заставило тебя к нам заглянуть?» – миролюбиво спросил старик и вновь наполнил мой стакан. – «За счет заведения».

Я в двух словах описал причину визита. Лишнего ему знать необязательно. Хотя, возможно, он и так уже все знал.

Персонал заведения обязан был выполнять ряд несложных правил. Одно из которых: никому не предоставлять информацию о посетителях. Кем бы они ни были. И хозяин «Райских кущей» всегда твердо придерживался собственных устоев. Наверное, поэтому на его теле было так много шрамов.

В разное время его пытались разговорить и легавые, и мафия. Ни одним ни другим он не сказал ни слова. Похоже, они почувствовали в старике какую-то силу, раз не прикончили. Раз он до сих пор натирал тряпкой свою обожаемую барную стойку и разливал по стаканам, так называемый, виски.

Бармен. Все звали его именно так. И никак иначе. В принципе, все логично.

Короче говоря, никто так и не сумел выкачать терабайты всевозможных данных, хранящихся в лысеющей голове Бармена. И лишь у меня был рычаг давления. Волшебный ключ, открывающий его рот и развязывающий язык.

Я никогда не злоупотреблял использованием этого ключа. Волшебство тоже имеет обыкновение заканчиваться.

Я приходил в «Райские кущи» не часто. И спрашивал только о том, что имело значение. Прочие сплетни меня ни капли не волновали.

Я ответил Бармену, что мне нужно то же, что и всегда. Я сказал, что пришел сюда не для того, чтобы пить этот дрянной виски. Я сказал: мне нужны ответы. На вопросы. На простейшие вопросы: кто? куда? и когда?

Все, как обычно.

Бармен издал тихий, но тяжелый стон разочарования. Словно, ожидал того, что я скажу, но надеялся услышать иные причины моего визита. А может расстроился из-за того, что я назвал его виски дрянным. Как будто сам этого не знал. Самообман и приверженность излишне иллюзорному восприятию окружающей реальности. Главный порок большинства жителей города Ангелов.

И все же я заставил себя выпить второй стакан, пока внимал негромкой размеренной речи Бармена. Конечно, сначала он пытался ломаться. Строил из себя невинную овцу.

Когда этот приём не сработал, предпринял попытку «образумить меня», воззвать к жалости.

Мне пришлось надавить на него. Я вынул из кармана тот самый кусочек картона, бирдекель, с записанным на нем телефонным номером и кинул старику.

Он все понял. И, наконец, заговорил. Его голос был по-прежнему тихим и, несмотря на сложившуюся ситуацию, не дрогнул. Бармен знал, как сохранить лицо. В любой ситуации.

Черт его дери, он, словно, сказку мне рассказывал. Жестокую и достаточно реалистичную. Само собой, без счастливого конца.

Я получил то, за чем пришел. Эта информация предопределит мои дальнейшие действия. Бармен указал направление. И оно должно было стать единственно верным.

«Подумай, правильно ли ты поступаешь… Я знаю, ты ведь не такой, как они. Поэтому прошу – подумай…» – Снова завел свою заезженную пластинку. Время от времени Бармен пытался устраивать мне лекции о спасении души и главенстве морали в действиях человека.

Лучше бы ремонт сделал в своей забегаловке. Да закупил нормальный алкоголь. И съедобную закуску. Вместо того, чтобы втирать мне свои нравоучения.

Никогда не понимал людей, у которых за душой – своя собственная, персональная гора нерешенных проблем, но они, руководствуясь невероятным великодушием и неискоренимой узколобостью, пытаются влезть в чужую жизнь и установить там свои порядки.

Кто вы такие, чтобы указывать мне?! Советовать… Просить…

Я бы мог ткнуть всех вас длинными носами в ваши же собственные проблемы. А потом стоять и смотреть, как вы тонете в них, не в силах что-либо с этим поделать. Я бы мог стоять так часами напролет, раздавая абсолютно бесплатно мудрые советы.

Это было бы просто прекрасно. Я бы помогал всем вам, барахтающимся и цепляющимся за свои воздушные замки. Я бы стоял и упивался собственным человеколюбием… Стоял и не замечал, как в это же самое время мои проблемы уже накрыли меня с головой.

Поэтому, когда Бармен разразился своей очередной тирадой, в попытке заставить меня жалеть и сострадать, я молча прижал пустым бокалом деньги за первую порцию выпивки, посмотрел в его выцветшие глаза (рефлекторная попытка (увы, безуспешная) поиска частиц разумного и рационального начала в человеке), встал и вышел прочь из бара.

Да, уже стемнело. Причем, судя по часам, довольно давно. Я провел в этой дыре слишком много времени. И, наверное, уже смирился с тем, что поспать сегодня ночью не удастся.

На улице я вновь закурил и обдумал свои дальнейшие действия.

Маму будет не так-то просто разговорить. Он упёртая. Совсем, как Бармен. Только, в отличие от старика, с пышной рыжей шевелюрой на голове. И в короткой юбке. Конечно, не такой короткой, как носили её девочки. Но все же…

Главная проблема заключалась в том, что у меня не было рычагов давления на Маму. Она могла преспокойно послать меня куда подальше, даже не пустив на порог. Таковы особенности её борделя. Случайному пижону, проходящему мимо, будет трудно узреть внутренний мир этого волшебного местечка.

Конечно, я не был случайным пижоном. Мама знала меня. Но от этого было ничуть не легче. Не то, что бы я любил захаживать к её девочкам… Просто случай и взаимный интерес в некоторых делах сводили нас. Этой ночью они вознамерились свести нас вновь.

Каков будет итог встречи, не знали ни я, ни она.

Я докурил и сел в машину. Не люблю, когда курят в салоне. Кожа и пластик отлично впитывают дым. Образовавшийся отвратительный смрад просто сводит с ума. Все это выбивает из равновесия и мешает думать. Мешает сосредоточиться на деле.

Я отправился в Новый город.

В мамином борделе встречался абсолютно разношерстный контингент. Я бывал там ни раз и замечал, как надменных богатеев одетых с иголочки, так и гостей из Старого города, выглядящих совсем иначе.

Мама всегда руководствовалась доступными только ей одной жизненными ориентирами. И критериями в подборе клиентуры. Она опиралась ни сколько на толщину кошелька гостя, сколько на его репутацию.

Мама знала желания любого мужика, стоящего перед ней. И если чертовщина, творящаяся в мозгах этого извращенца, устраивала Маму, он получал от нее великодушно-сдержанную улыбку. А также допуск в вожделенные сады Эдема.

Дальше в работу включались девочки. Их было много. На любой вкус. На любой извращенный вкус.

После их ласк каждый кобель, пришедший сюда с синдромом ежевечернего спермотоксикоза, забывал обо всем на свете, становясь эпицентром сексуальной вселенной. Превращаясь в одну большую безмозглую эрогенную зону и влюбляясь без памяти в этих ночных бабочек, кружащих над его огоньком. Его кошельком.

Клиент оказывался на крючке в считанные минуты. И становился регулярным и нескончаемым источником дохода для этих длинноногих коварных стерв.

Бедный, бедный извращенец…

Ночная жизнь вовсю бурлила в Новом городе, и я поневоле попал в этот водоворот. Я плыл в потоке сверкающих Мерседесов и Бентли. В глазах пылал неон, в ушах гремела музыка и гудела толпа.

Сотни и тысячи толстосумов выволокли своих любовниц на ночной променад по казино и клубам. Их глаза блестели от кокаина и коллекционного шампанского. Их челюсти яростно пережевывали изысканные закуски, подаваемые официантами. Их головы были полностью свободны от любых мыслей и навязчивых тревог.

Богачи без конца хвастались друг перед другом. Своими тачками. Отполированными до зеркального состояния. И своими шлюхами. Перекаченными силиконом по последнему слову моды.

Их шлюхи то и дело кривили свои намалёванные рты и поправляли килограммы бриллиантов, развешенных по всему силиконовому телу.