Без вести пропавшие

– Никак нет, товарищ генерал, ничего срочно.

– Тогда работай. Детей, как обычно, на контроль, вечером доложишь, и подпишу тебе все.

– Есть, товарищ генерал.

Ну и хорошо. В кабинет влетела Марина Любимова, опер по особо важным делам.

– Доброе утро, Дмитрий Владимирович, привет, Натусик.

И положила на стол коробку с пирожными.

– Во, успела к кофе.

Я посмотрел на коробку, потом на Марину, затем на Наташу. Та прыснула.

– Вы чего? – недоуменно спросила Марина.

Я показал на большую коробку с печеньем.

– Если у тебя тоже много документов на подпись, вставай в очередь. Но теперь я спокоен. От голода мы точно не умрем.

Мы засмеялись.

– Дмитрий Владимирович, если сейчас не съесть, к обеду мальчишки все растащат.

Мальчишками она назвала наших оперативников.

– Ну пусть ребятки кушают.

Пока пил кофе, подписал девчонкам все документы. Печенье, правда, было восхитительное.

– Ладно, девочки, спасибо. Работаем.

Я поднялся, но, перед тем как выйти из кабинета, Марина все-таки сунула мне в руки пакетик с печеньем и несколькими пирожными.

В 9:00 собрал ежедневное оперативное совещание, выслушал доклады, поставил задачи на сегодня, собрал документы на подпись и всех распустил. Оставил только «спецов по трупам».

– Товарищ полковник, докладываем, – отрапортовал Кошкин, – труп неизвестного мужчины, которого на МКАД сбила машина, был доставлен в трупохранилище в Лианозово, находился там месяц, пока шло следствие по факту его гибели. В СК по ЗАО г. Москвы было возбуждено уголовное дело по части первой статьи 109 «Причинение смерти по неосторожности». Но следствием было установлено, что виновником ДТП был сам погибший, перебегавший МКАД в неположенном месте. Документов при нем обнаружено не было. Личность следствием не установлена. Обращений о розыске без вести пропавшего с такими приметами не было. В итоге через месяц было принято решение захоронить погибшего как неизвестного на Перепеченском кладбище, где хоронят всех неопознанных, обнаруженных на территории г. Москвы, труп № 24856, могила № 072541.

– Хорошо, спасибо. Идите.

Вот так. Мало того, что человек погиб так нелепо, да еще и похоронен как неизвестный и никому не нужный… Зазвонил мобильный. Это был Крошкин.

– Дмитрий Владимирович, доброе утро.

– Привет, Дэн. Ты в части?

– Так точно. В части. Сижу у командира, чай пью. Ждем, когда поднимут списки с личными номерами. Шесть лет все-таки прошло.

– Хорошо, сразу звони, как будет информация, очень жду.

– Конечно, Владимирович! Сразу позвоню.

Минут через десять на телефон пришло сообщение, и тут же Крошкин позвонил снова.

– Дмитрий Владимирович, я отправил фото.

С замиранием сердца я открыл сообщение и увидел фото из личного дела рядового Порошина с номером 1084263. Посмотрел на фото неизвестного: 1.84…3. Он! Сомнений быть не может. По телу побежали мурашки. Нашли! Меня наполнила радость.

Набрал Княжина, сообщил ему о находке.

– Ваня, срочно отправь запрос на Перепеченское, на эксгумацию[13], сделаем официальное опознание, и тело маме передадим для захоронения.

– Есть, Дмитрий Владимирович, сейчас принесу.

Вскоре в кабинет вошли, как всегда, двое неразлучных друзей, Княжин и Кошкин, оба в очках, как профессора. Да в принципе в своей области профессора и есть. Лучше их никто не разбирается в теме идентификации неопознанных трупов.

Нетерпеливо протянул руку.

– Давайте запрос. Надо срочно ехать на Перепеченское. И вызывать маму. Ребята, мы его нашли! Мы лучшие!

Но они молча сели на диван, переглянулись и замялись.

– Вы чего? Запрос где? Почему не принесли? Что случилось?

Заговорил Олег.

– Дядя Дима, тут такое дело…

– Да что случилось? Говорите уже.

– В общем, это. Трупа солдата на Перепеченском кладбище нет.

– Как нет? Вы что? Куда он делся?

– Тут такое дело…

И Олег рассказал, что все неопознанные трупы, обнаруженные на территории Москвы, действительно захоранивают на Перепеченском кладбище, но оказывается, через пять лет после захоронения их выкапывают и перевозят на Николо-Архангельское кладбище, где кремируют.

– Олег, зачем? Это правда, Васильевич?

– Правда, дядя Дима. Делается это с целью освобождения места под новые захоронения, иначе негде будет хоронить следующие неопознанные трупы.

– Вот это новость! Сколько лет служу, не знал о таком.

– Не знал, потому что мы с этим практически никогда не сталкивались. Всегда раньше находили.

– Это да. Ну хорошо, слава богу, мы хоть по номеру его определили и тогда по фото опознание сделаем. Значит, получается, урна сейчас на Николо-Архангельском?

Они вновь переглянулись.

– Что еще?

– У нас еще есть не очень хорошая новость. Точнее, очень нехорошая.

– Что?

– В общем, после кремации урны хранятся там один год. А потом – все.

– Что – все?

– Их уничтожают.

– Как уничтожают?

– Ну, под бульдозером.

– Как так? То есть через шесть лет от человека не остается вообще ничего? Даже пепла?

– Ну такие правила, Дмитрий Владимирович.

Волосы у меня встали дыбом.

– Когда он был захоронен?

– Шесть лет назад, 20 марта.

Я посмотрел на календарь. 19 марта.

– То есть завтра урны будут уничтожены? И у нас остался всего один день?

– Точно. Завтра же! – взялся за голову Княжин.

– Срочно звоните в крематорий!

Олег вскочил. Набрал номер.

– Але, Лев Аронович? Здравствуйте, Олег Кошкин, МУР, сейчас передам трубку начальнику, Дмитрию Владимировичу.

– Лев Аронович, здравствуйте. Вы урны еще не уничтожили? – закричал я в трубку.

– Здравствуйте, Дмитрий Владимирович, – растерянно ответили в трубке. – Простите, какие урны вы имеете в виду?

– Урны с прахом неопознанных трупов с Перепеченского кладбища.

– А, эти. Дмитрий Владимирович, не извольте беспокоиться. Все уже готово, я все бумаги подписал. Завтра утром все уничтожим. Вы хотите приехать проконтролировать?

– Не-е-ет! – закричал я. – Отставить! Ничего не уничтожать. Завтра мы приедем.

– Хорошо, конечно. А что случилось?

– Лев Аронович, завтра мои сотрудники все вам объяснят.

– Дмитрий Владимирович, но мы же ничего не нарушили! У нас все по графику. Все документы в порядке.

– Лев Аронович, просто сделайте, что я вам сказал. Не уничтожайте урны.

– Да, да, конечно. Не извольте беспокоиться, все до единой урны будут в целости и сохранности.

– Спасибо. До свидания.

Я положил трубку. Сердце бешено колотилось. Неужели успели? Вроде дело о неопознанном трупе, да еще погибшем шесть лет назад, а адреналин зашкаливает как при боевой операции.

– Василич, Олег, идите, срочно готовьте запрос на изъятие урны.

Взял письмо мамы солдата. Несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь. Набрал номер. Долго звучали гудки. Сердце стучало. Как начать разговор? Как рассказать матери обо всем, что случилось?

– Слушаю, – раздался безжизненный, отстраненный голос.

– Светлана Игоревна?

– Да.

– Здравствуйте. Вас беспокоят из Московского уголовного розыска.

– Слушаю вас.

– Светлана Игоревна, это по поводу вашего сына.

– Надо прийти на допрос? – спросила она устало, но вдруг оживилась: – Что? Откуда? Вы из Москвы? Из МУРа? Я вам письмо писала.

– Да, Светлана Игоревна, я вам поэтому и звоню.

– Вы что-то узнали? Есть новости? Спасибо, что позвонили, – голос ее совершенно преобразился.

– Светлана Игоревна, вы могли бы прилететь в Москву? Это очень важно.

– Я? Конечно! Если нужно! Я и сама уже собиралась! Хотела к президенту в Кремль. – И потом с надеждой: – Вы нашли его? Он жив?

– Светлана Игоревна, я бы хотел, чтобы вы приехали ко мне и мы бы обо всем поговорили. Мне надо вам показать очень важные документы. Обещаю, что помогу вам.

– Конечно. Я прямо сейчас поеду в аэропорт. Но до Москвы ведь лететь восемь часов. Я только завтра, наверное, смогу прилететь.

– Светлана Игоревна, вы можете прилететь в любое время, как вам будет удобно.

– Спасибо большое. Я собираюсь, я все поняла. Вопросов не задаю. Ой, а куда к вам ехать?

– Петровка, 38.

– Ой, конечно, я же сама вам писала. А как мне из аэропорта к вам добраться? Это какое метро?

– Светлана Игоревна, не волнуйтесь. Вас встретят мои ребята.

– Вот спасибо огромное! Я уже собираюсь. Я ближайшим рейсом прилечу. Все документы привезу и фотографии.

– Светлана Игоревна, как возьмете билет, пожалуйста, позвоните и сообщите номер рейса. У вас же мой номер определился?

– Сейчас посмотрю. Да, определился. Ой, извините, пожалуйста, а как вас зовут?

– Светлана Игоревна, это вы меня извините, что не представился, начальник восьмого отдела Московского уголовного розыска Большов Дмитрий Владимирович.

– Дмитрий Владимирович, я записала. Спасибо вам большое.

– За что спасибо?

Она замолкла, а потом тихо ответила:

– Вы знаете, за последние годы вы первый, кто мне позвонил из правоохранительных органов и не разговаривал как с врагом государства. Я вам позвоню из аэропорта, – и положила трубку.

Я занялся текущими делами, оставляя эмоции на потом. Через час в кабинет влетел Крошкин.

– Владимирович, ты гений!

– Что? Сомнений больше нет?

– Заместитель командира части по воспитательной работе как раз тогда был его командиром взвода и лично провожал Порошина в увольнение. Он уверенно опознал его по фотографиям трупа. Протокол опознания я составил.

Дверь открылась, вошли полковники Щукин и Карпов, начальник второй оперативно-разыскной части и его заместитель, мои непосредственные начальники. Уселись на диван, достали сигареты.

– Мы покурить. Доставай пепельницу.

Вообще-то на Петровке курить в кабинетах запрещено. Но учитывая, что я не курю, а мой кабинет находится на верхнем этаже да еще в самом дальнем углу, проверки до меня практически никогда не доходили, и многие этим пользовались, в том числе руководители.

Я достал пепельницу, открыл окно, включил кофемашину.

– Ну что с солдатиком?

– Нашли! – похвастался Крошкин.

– Да ладно?!

Подвинул им протокол опознания.

– Мн-да-а-а… Вот это, – он выругался матом. – Значит, парня просто сбила машина, а его шесть лет искали как дезертира? Большов, ты, как всегда, лучший!

Щукин знал, что такая характеристика для меня – это лучшая награда.

– Спасибо, Андрей Викторович. Только вот не знаю, как матери все это рассказать. Как в глаза ей смотреть. Шесть лет ее сына считали предателем и преступником. Ее унизили как только можно и растоптали.

– Мн-да-а-а уж…

Мы молча пили кофе.

– Ты уже сообщил ей?

– Нет еще, только пригласил в Москву.

– Ну да, по телефону такое не объяснить. А вообще, мы чего зашли-то: завтра в министерство вызывают, на заслушивание по Самрит Мират. Едешь с нами. Ты ее розыск возглавляешь, соответственно больше всех владеешь информацией, вот и докладывать будешь.

– Викторович, а как же мама солдата?

– Ну не переживай. Крошкин с Кошкиным завтра встретят, съездят с ней в крематорий, получат урну, а потом привезут на Петровку.

– Понял, Андрей Викторович. Крошкин, все слышал?

– Все сделаем, Дмитрий Владимирович.

Все вышли, а я продолжил сидеть и думать: мама шесть лет ждала сына, искала, а получит только прах. Как же в глаза ей смотреть?

Из раздумий меня вырвал звонок.

– Дмитрий Владимирович, это Порошина, я взяла билет, прибываю в Шереметьево завтра в 10.35.

– Понял, Светлана Игоревна. Номер рейса какой?

– SU-5616, Аэрофлот.

– Светлана Игоревна, все записал, не переживайте, вас встретят мои сотрудники. Я вам пришлю номер телефона, как приземлитесь, наберете.

– Спасибо большое. Дмитрий Владимирович, сможете сказать хоть что-то сейчас? Есть хоть какие-то новости? Вы его нашли?

У меня защемило сердце.

– Светлана Игоревна, я хочу с вами поговорить лично, не по телефону. Обещаю, как только приедете, мы с вами обо всем поговорим.

– Я поняла. Тогда до встречи.

Как же мне было нехорошо. Тут позвонил Щукин.

– Зайди ко мне.

Я взял ежедневник, спустился на четвертый этаж, постучал в кабинет.

– Разрешите, Андрей Викторович?

В кабинете уже сидел народ.

– Заходи. Ты чего такой? Что случилось? На тебе лица нет.

– Викторович, как завтра маме в глаза смотреть? Что говорить? Отдала сына Родину защищать, а его объявили преступником. Шесть лет говорили матери, что ее сын дезертир и предатель. А мальчика просто сбила машина. Это уму непостижимо.

– Так, Большов, успокойся. Я тебе тысячу раз говорил, что у нас такая работа. Мы с тобой разгребаем дерьмо за другими. Не мы с тобой виноваты, что все так произошло, что солдату зачем-то понадобилось перебегать МКАД, что нерадивый следователь не принял меры по опознанию трупа, а опера из области, которые искали «дезертира», не проверили его по приметам московских трупов. Но благодаря тебе мама завтра найдет сына. Да, к сожалению, неживого. Но найдет! И только благодаря тебе вернет сыну честное имя. Ее сын не преступник и не предатель. И это наша работа. А теперь отставить сопли и давай готовиться к завтрашнему заслушиванию, не хочу, чтобы меня отымели, как кота помойного.

– Андрей Викторович, кошку, – поправил кто-то.

– Что «кошку»? – не понял он.

– Ну котов же не имеют.

– Ага, Головатов если рассердится, ему все равно, кот ты или кошка. Сидеть точно долго не сможешь.

Утром в 10.00 мы уже были на заслушивании в МВД. Все прошло более-менее гладко. Сделано было много, мы практически уже вышли на след. Но, как всегда, звучало «усилить», «углубить». Я слушал вполуха, все записывал, а сам думал о встрече с мамой солдата. Представлял, как она накинется на меня с кулаками. Ведь это я нашел ее сына погибшим. Я последний, с кем она будет общаться как с представителем силовых структур, которые обвиняли ее сына в предательстве.

Когда все закончилось, мы, по традиции, зашли к ребятам из ГУУР. Бато Доржиевич Шонджонимаев, один из старейших и опытнейших сыскарей России, напоил вкуснейшим бурятским чаем, поддержал меня и пытался успокоить. Обсудили дела, поговорили за жизнь. И мы поехали обратно на Петровку.

Пока сидел на совещании, Крошкин и Кошкин написали мне, что маму солдата встретили и по дороге на Николо-Архангельское кладбище все аккуратно рассказали, подготовили.

В 13.00 пришло сообщение: «Урну получили, едем на Петры». Заказал пропуск на Порошину.

В 14.20 в дверь постучали, и, пропустив вперед Светлану Игоревну, вошли Крошкин и Кошкин.

Я встал. Ко мне шагнула невысокая, очень симпатичная, но рано постаревшая женщина с россыпью морщинок вокруг глаз. В руках она держала урну с прахом, которую бережно, как ребенка, прижимала к груди. Но меня поразили ее глаза. Они сияли! Возможно, оттого что она стояла напротив окна, в них отражалось голубое небо.

– Здравствуйте, Светлана Игоревна, – начал я, с трудом подбирая слова. – Я хочу вам выразить соболезнование от лица Московского уголовного розыска. И сказать спасибо… за сына…

Но я не успел закончить. Светлана Игоревна бросилась на меня. Я ждал ударов, понимал, что это неизбежно. Закрыл глаза и приготовился. Нервы матери, которые за шесть лет сжались как тугая пружина, в один момент разжались. Но вместо ударов она вцепилась в меня, обняла, крепко прижалась, из ее глаз хлынули слезы. Мы так и стояли. Мама погибшего солдата, плачущая и прижимающаяся ко мне, и я, обнимающий и прижимающий ее к себе, а между нами – урна с прахом ее сына.

Сердце матери успокоилось. Она нашла сына. Да, к сожалению, погибшим, но нашла. Она столько лет боролась и доказывала, что ее сын не преступник и не предатель. И она победила.

А я гладил ее по волосам и думал, что у нас лучшая работа в мире. И решил, что не стану рассказывать маме солдата, что опоздай мы всего на один день, и от ее сына не осталось бы даже пепла…

А потом мы пили чай. Пришли Щукин, Карпов, ребята и девчонки из нашего отдела. Светлана Игоревна не переставая говорила, как благодарна нам. А на столе стояла урна с прахом погибшего в мирное время солдата. Он как будто был с нами. Потом Крошкин и Кошкин отвезли Светлану Игоревну в аэропорт и посадили на самолет.

А через месяц мне пришло сообщение от Светланы Игоревны с фотографией: памятник на свежей могиле, на памятнике – красная звезда и фотография, с которой смотрел молодой солдат Иван Порошин. Могила была усыпана цветами и венками, на одном из которых виднелась надпись: «От Министерства обороны». Вместе с фотографией пришло сообщение: «Спасибо вам, что вернули мне сына! МУР действительно лучший и легендарный! Низкий вам поклон от матери солдата! Вы вернули мне сына и, главное, его честное имя! Мое сердце успокоилось».

История вторая

Черный BMW

Практически весь личный состав МУРа направили на отработку адресов по заказному убийству. Нас разделили на группы по три человека, со мной работали Крошкин и Любимова. Закончили мы в Строгино около восьми. Перед тем как разъехаться по домам, заехали в фастфуд поесть.

Голодные, усталые, мы набрали еды и уселись за стол. Только я поднес горячий, вкусно пахнущий бургер ко рту, раздался звонок. Щукин. С сожалением я отложил вкусноту и нажал зеленую кнопку.

– Алло, ты где? – закричал он в трубку так громко, что было слышно всем вокруг.

Ребята тоже замерли, смотря на меня.

– Викторович, вот только закончили, зашли поесть. Что случилось? Ты чего так кричишь?

– В каком районе, я спрашиваю?

– В Строгино.

– Отлично! Только что на «ноль два» позвонила женщина, у нее ребенка похитили. Четыре года. На черном BMW. Генерал всех по тревоге поднял.

– Адрес?

Он назвал улицу и дом и добавил:

– Это как раз недалеко от вас.

– Едем.

Ребята так и не притронулись к еде, ждали окончания разговора.

– Откладывается? – спросила Любимова.

– Ага. Мариша, собирай все с собой. Дэн, заводи.

Запрыгнули в наш «Форд» и через пять минут были на месте. Во дворе уже стояли несколько «цветных» машин[14] с включенными мигалками, озаряя весь квартал вспышками. Собралось очень много людей. С трудом пробравшись сквозь толпу, мы увидели зареванную молодую женщину, которая что-то сбивчиво рассказывала нескольким полицейским.

– Кто старший? – спросил я.

– Ответственный от руководства ОМВД Строгино подполковник Петров.

– Начальник восьмого отдела МУРа Большов, – представился я, показав удостоверение.

– Ого, здравия желаю, как быстро вы. Еще даже СОГ[15] не подъехала.

– Мы как раз рядом работали. Что случилось?

– Да вот у женщины дочку похитили. Говорит, на черном BMW.

– Сколько лет ребенку?

– Четыре года, товарищ полковник.

– Рассказывайте, – повернулся я к потерпевшей.

Совсем молодая женщина. Вся в слезах. Рядом стояла еще одна мамочка с ребенком. Одной рукой она держала коляску, другой – обнимала и гладила подругу, пытаясь успокоить.

– У ме-ня доч-ку ук-ра-ли, – всхлипывая на каждом слоге, сказала потерпевшая.

– Как вас зовут?

– Люд-ми-ла.

– Людмила, пожалуйста, попытайтесь успокоиться. Я вам обещаю, мы найдем вашу дочку.

– Прав-да? – спросила она и с надеждой посмотрела на меня.

К девушке подошла Марина, взяла за плечи и, глядя в глаза, четко произнесла:

– Людмила, мы из Московского уголовного розыска. И всегда всех находим. Но чтобы начать работать, мы должны знать все. Чем быстрее вы успокоитесь и начнете нам помогать, тем быстрее мы найдем вашу дочь.

– Да, да, конечно, – вытирая мокрым насквозь платком глаза, ответила Людмила. – Мы с дочкой гуляли на площадке, – она махнула рукой в сторону. – И уже когда пошли домой, встретили Свету. – Людмила повернулась к подруге, которая ее успокаивала. – И мы стали разговаривать. А Варечка все домой тянула. Я даже не заметила, как она свою руку из моей вытащила. А когда стали прощаться со Светой, смотрю, дочки нет нигде, а от нас отъезжает черный BMW и заворачивает за угол дома, – закончила она и указала туда, где скрылась машина.

– Товарищи, кто что может рассказать по данному факту, пожалуйста, подходите.

Марина и Крошкин открыли блокноты.

Толпа увеличивалась, прибавлялись новые люди, которые узнавали об исчезновении девочки. Стали слышны выкрики:

– Что творится-то! Средь бела дня детей уже похищают! Куда полиция смотрит?

Люди начинали вести себя все агрессивнее. Я обернулся к ответственному от руководства:

– Организуйте оцепление. Пусть останутся только те, кто сможет дать показания.

– Есть, товарищ полковник.

Начали опрашивать Людмилу, ее подругу и всех очевидцев.

– Муж где ваш? В номере машины хоть какие-то цифры или буквы запомнили? Опишите подробно, во что была одета дочка…

Я набрал телефон Сергея Куренкова, начальника отдела видеонаблюдения, как раз недавно созданного в МУРе.

– Сережа, привет. По похищению ребенка работаю.

– Привет, Дим. В курсе, нас уже подключили. К тебе оперативников на помощь направили, а мы готовы камеры отсматривать.

– Принял, Сереж, спасибо.

– Какой подъезд и точное время?

Я повернулся к Людмиле.

– Вы в каком подъезде живете?

Она сказала, что в пятом.

– В каком месте это произошло? Во сколько точно?

– Я-я не помню.

Она была растеряна и напугана.

– Вы помните? – повернулся я к подруге.

– Конечно. Я с коляской вышла из дома ровно в двадцать ноль-ноль. Пока спустились, пока встретили Люду, пока поговорили – где-то пятнадцать минут прошло. Мы здесь и стояли. А BMW заметили, как раз когда машина от нас отъезжала. Черная, большая, «затонированная».

– Сережа, смотрите с двадцати ровно. Девочка пропала примерно в двадцать пятнадцать между четвертым и пятым подъездами. Мама с девочкой живут в пятом.

– Принял, Дим, сделаем.

Подъехали следственно-оперативная группа и кинолог со служебной собакой, подошли к нам.

– Откуда начинать? – обратился к нам старший группы.

– Людмила, вы на каком этаже живете?

– На втором.

– Дома кто сейчас?

– Дома мама, а муж с работы едет уже.

– Вы вообще ни одной цифры в номере не запомнили? Другие машины были какие-то?

– Не заметили…

Позвонил Куренков.

– Дима, черный BMW был, отъехал от девятого подъезда и проехал мимо. Мы установили владельца. Житель Ростовской области, он вышел из подъезда в двадцать ноль девять. Скорее всего, снимает квартиру. Машину в розыск уже объявили. За две минуты до этого еще белая «Хонда» проехала. Номеров не видно, правда.

– Сережа, спасибо, дорогой. А вообще, по камерам есть хоть что-то?

– Нет пока. Мамы остановились как раз посередине, между подъездами, так что не видно ничего. Но обе машины проехали, в принципе не снижая скорости, так что или ребенка очень быстро подхватили и затащили в машину, или оба водителя ни при чем.

– А мог девочку кто-то в подъезд затащить?

– Нет. Ни на одной камере не видно, чтобы ребенка кто-то куда-то затаскивал. Ну, конечно, еще будем внимательно все изучать.

– Принял, работаем.

Сергей отключился.

Я стал анализировать информацию. Интересно получается: пока единственная версия мамы и свидетельницы – похищение девочки кем-то на черном BMW. Целей и мотивов явных нет. С мужем потерпевшая не в разводе, долгов и кредитов, с ее слов, у них нет, врагов у нее и у мужа – тоже. Но если исключить похищение, вернее, похищение с использованием машины, то тогда что произошло? Куда делась девочка? Почему не закричала? Да и если бы посторонние пытались забрать ребенка, этого не могли бы не заметить. Прямо как сквозь землю провалилась.

Думай, Дима, думай… Я повернулся к Людмиле.

– У вас с собой есть какие-нибудь вещи Вари?

– Да вот же, – Людмила достала из кармана маленькие вязаные варежки.

– Кинолога ко мне.

Народу все прибавлялось. Полицейские уже не справлялись, и кольцо вокруг нас все сужалось. Все чаще слышались недовольные крики:

– Чем вообще полиция занимается? Что за беспредел?

Ко мне подошла кинолог ГУВД Танюша Корсакова, которую я очень хорошо знал, так как часто привлекал к розыску пропавших. С ней была ее бессменная Энечка, красивая девочка, ротвейлер.

– Дмитрий Владимирович, мы готовы.

Татьяна взяла варежки, присела к собаке, погладила ее несколько раз.

– Эня, нюхай!

Эня интенсивно заработала ноздрями, потом подняла взгляд на хозяйку и завиляла маленьким хвостиком, мол, «я готова».

– Работай, Эня! След! Искать!

Собака радостно вскочила и начала нюхать землю вокруг нас.

– Товарищи, пожалуйста, разойдитесь! – закричали полицейские.

Эня несколько раз обошла мамочек по кругу. Ненадолго остановилась, глубоко втягивая воздух, и вдруг сорвалась с места, утягивая Татьяну за собой вдоль дома. Мы все последовали за ними. Эня добежала до одного из подъездов и уселась возле него, виляя хвостом и смотря на хозяйку.