Крест, орел и полумесяц. Обманчивый рай

Напряжение достигло критической точки, и теперь любое неверное движение могло спровоцировать бойню. Янычары ждали только удобного повода. Ждали, что Мехмед сам набросится на них, и тогда их совесть будет чиста. А юный султан и правда уже готов был сорваться, он сделал шаг навстречу солдатам…

Заметивший это Омар хотел броситься на помощь, когда внезапные крики и топот копыт разрезали давящую тишину.

– Дорогу великому визирю!

Янычары расступались перед отрядом хорошо вооруженных тимариотов – личной охраны Халиля-паши. Остановившись около Мехмеда, визирь с удивительной для его преклонных лет ловкостью соскочил с коня и припал к ногам султана.

– Я не нуждался в твоей помощи, Халиль, – процедил сквозь зубы Мехмед. – Зачем ты здесь?

– Сейчас вы все поймете. – Халиль встал и обернулся к янычарам. – Эй, доблестные солдаты ислама, знаете ли вы, кто стоит перед вами?

– Знаем! Ты – Халиль, великий визирь.

– Верно! Я пришел сюда, чтобы выслушать вас. Скажите, какие тревоги привели вас сюда, под окна султанского сераля?

Толпа янычар подняла дикий гомон, в котором смешались тысячи голосов, и пришлось ждать достаточно долго пока этот шум поутихнет.

– Пусть говорит кто-нибудь один! – громко произнес Халиль, поднимая руку к небу.

Янычары замолчали, и через некоторое время из задних рядов выступил широкоплечий воин в форме аги янычар. Его чисто выбритое, обветренное лицо было отмечено белесыми шрамами. На Халиля он глядел с вызовом и без всякого почтения, ибо знал, на чьей стороне истинная сила.

– Я Казанджи Доган, – спокойно промолвил янычар. – Ты спрашивал, какие тревоги привели нас под двери этого великолепного дворца, и я отвечу тебе.

Казанджи сделал знак рукой, и подскочивший чорбаджи[14] вложил в нее исписанный лист бумаги.

– Все наши требования изложены здесь. – Казанджи протянул бумагу Халилю. – На словах могу сказать, что мои братья, во-первых, требуют выплатить им жалование, которое полагалось выдать еще полгода назад, и чего сделано не было. Во-вторых, мы требуем повысить довольствием каждого солдата нашего корпуса до двух акче в день, а офицеров в зависимости от ранга до десяти! Также мы требуем организации нового военного похода, но поскольку Мехмед еще слишком юн и неопытен, мы не желаем видеть его своим господином, пока жив его отец!

Последние слова ага янычар произнес особенно громко, и толпа взорвалась дружным одобрительным гулом. Халиль быстро взглянул на Мехмеда, султан стоял неподвижно, лишь из-под сдвинутых бровей блестели его янтарные глаза.

– Вы слышали их, государь, – наклонился к нему визирь. – Быть может, вам есть что ответить?

Мехмед скривил губы и, прищурившись, посмотрел на Халиля.

– Они не станут меня слушать, – огрызнулся он. – Говори с ними ты!

Визирь кивнул и вновь повернулся к аге янычар.

– Ваши требования понятны. Обещаю, что они будут нами рассмотрены.

– Этого недостаточно, – заявил Казанджи. – Мы хотим видеть нашего законного правителя, султана Мурад-хана. Только ему мы можем доверять, и лишь он один способен рассудить это дело по справедливости.

Халиль вопросительно посмотрел на Мехмеда. Тот нетерпеливо кивнул и отвернулся.

– Хорошо, – сказал визирь янычарам. – Мы сегодня же пошлем гонца в Манису. А до тех пор прошу вас прекратить беспорядки и вернуться в казармы.

– Мы не вернемся в казармы до тех пор, пока не увидим султана! – дерзко ответил Казанджи. – Однако я обещаю, что лично буду следить за порядком в лагере.

Халиль кивнул.

– Идемте, государь, – сказал он Мехмеду. – Здесь нам больше делать нечего.

Мехмед помедлил, обернулся и сказал, обращаясь к Казанджи Догану:

– Ты напрасно думаешь, что одержал верх. Придет время, и мы продолжим разговор, только тогда ты проявишь ко мне куда больше почтения.

Сказав это, он вскочил на вороного коня, которого подвел к нему один из тимариотов, и, не говоря больше ни слова, рысью направился в сторону дворца. За ним последовала и вся его свита.

* * *

– Ты не должен был покидать дворец! – в ярости кричал Мехмед. – Я же приказал тебе!

– Они убили бы вас, – оправдывался Халиль. – Я всего лишь исполнил свой долг…

– Лучше смерть, чем этот позор! – воскликнул султан. – Теперь они сочтут меня слабым, неспособным управлять и принимать самостоятельные решения!

– Янычары всегда были своенравны, – спокойно промолвил Халиль, оправляя складки своего халата. – Давайте подождем возвращения вашего отца. Он наверняка сумеет навести порядок.

– Он будет презирать меня, – тихо прошептал Мехмед. – Я не оправдал его надежд.

– Напрасно вы так говорите, ваш отец любит вас и не станет держать зла…

– Не лги мне, Халиль! Ты ведь прекрасно знаешь, что отец всегда любил лишь Алаэддина. Он должен был взойти на трон, не я!

Мехмед горько усмехнулся.

– Именно поэтому все считают, что я недостоин править, что я занимаю чужое место! – продолжил сокрушаться султан. – Они вспоминают моего брата, всеобщего любимчика, которым так восторгались и которому доставалось все лучшее. А что было уготовано мне? Ты ведь знаешь!

Халиль молчал. Он знал о тайном распоряжении Мурада, которое тот отдал сразу после подавления мятежа самозваного принца Мустафы.

«Пусть тот из моих детей, кто встанет после меня во главе империи, не побоится умертвить своих братьев. В этом кроется единственная возможность избежать раскола внутри правящего дома Османов».

Визирь знал, что ждало Мехмеда в случае восшествия на престол Алаэддина, но не сказал ни слова. В конце концов, юноша понял это и сам.

* * *

– Все вышло так, как мы с тобой и задумали, Исхак, – улыбнулся Халиль, оставшись наедине со своим другом. – Султан очень скоро получит известие о ситуации в столице. Вдобавок к этому я направил ему письмо, где в подробностях изложил нашу версию событий. Он будет вынужден вернуться и снова взять власть. В противном же случае янычары опять поднимут мятеж.

– Ваш план был продуман безупречно, – угодливо произнес Исхак. – Должен признать, поначалу даже мне казалось, что провоцировать янычар на бунт – самоубийство, но вы смогли разжечь этот огонь и направить его против ваших врагов. Блестяще!

– Иначе и быть не могло, – самодовольно улыбнулся Халиль. – Янычары с самого начала были недовольны Мехмедом, а я лишь дал им повод открыто выступить против него. Своими неразумными действиями мальчишка сам подготовил почву к своему свержению.

– А что же наш юный султан? – сверкнул глазами Исхак. – Как он отнесся к своему поражению?

– Мехмед подавлен и разбит, – спокойно произнес Халиль, словно врач, который ставит неутешительный диагноз. – Заперся в своей комнате и не выходит оттуда. Думаю, этот урок он запомнит надолго.

– Главное, чтобы он сделал правильные выводы, – заметил второй визирь. – Ведь рано или поздно Мехмед все-таки взойдет на престол, и тогда он может припомнить нам участие в этом мятеже.

Халиль подошел к окну и задумчиво произнес:

– Пока Мехмед остается единственным наследником, такая возможность существует. Но ведь Мурад еще довольно молод и не исключено, что в скором времени появятся другие претенденты на османский трон.

Исхак поднял брови.

– Похоже, вам известно то, о чем пока не известно мне. Не могли бы вы приподнять завесу тайны?

– Всему свое время, Исхак, – загадочно улыбнулся визирь. – Не стоит думать об этом сейчас. Просто учти, есть реальная возможность, что Мехмед никогда больше не взойдет на османский престол.

Глава 7

Франдзис

1445–1446 годы

Мистра

Матфей Асень сидел напротив меня, подложив под спину несколько подушек. Тяжелая рана, нанесенная ему османским клинком под Варной, уже затянулась, однако выглядел он неважно. Песочного цвета волосы слиплись от пота, глаза были полуприкрыты, а бледное лицо выражало чудовищную усталость.

– Ты проделал долгий и опасный путь, – произнес я. – В твоем состоянии это неразумно.

Матфей качнул головой.

– Лучше уж умереть в дороге, чем смиренно ждать своей участи. – Молодой человек поморщился, меняя положение на стуле. Некоторые движение все еще давались ему с трудом. – После Варны Болгария потеряла остатки независимости. Теперь это одна из провинций Османской империи. На родине меня объявили изменником, а люди султана преследуют на каждом шагу.

Протянув дрожащую руку к чаше с вином, Матфей залпом осушил ее и продолжил:

– Мне некуда больше возвращаться, Георгий. Судьба болгарского народа теперь зависит от твоего императора, и я прибыл сюда, чтобы вступить в его войско.

– Похвально, – кивнул я. – Морея очень нуждается в таких отважных людях. Однако ставка нашей армии находится сейчас в Фивах, почему же ты решил явиться сюда? Полагаю, это связано с делом, которое я поручил тебе.

– Ты прав, – отозвался Матфей, утирая пот со лба. – Я нашел человека, о котором ты просил. И даже говорил с ним.

Я в нетерпении пододвинулся ближе к столу.

– Значит, он жив…

– Жив, – кивнул головой Матфей. – По крайней мере был. До той злополучной битвы.

Он снова заелозил на стуле и тихо выругался – даже после нескольких месяцев раны давали о себе знать.

– Полагаешь, Константин Граитца мог уцелеть? – спросил я.

Матфей пожал плечами.

– Его гибели я не видел. Но и среди отступавших войск о нем ничего не было слышно.

Около минуты мы молчали.

– Что ты можешь сказать о нем? – нарушив тишину, спросил я.

Матфей потеребил в руках опустевший кубок, вздохнул и отставил его в сторону.

– То же самое, что и ты однажды сказал обо мне. – На лице юноши появилась вымученная улыбка. – Он честен, добр и смел.

– Ты забыл еще об одном своем качестве, – поправил я. – О верности.

– Верности? – Матфей поднял брови. – О верности кому ты говоришь, Георгий? Насколько я могу судить, этот человек лишился всего, что имел. Дом, семья, состояние и, даже, честь – все это у него забрали. Так кому он должен быть верен?

В комнате вновь воцарилась тишина.

– Я вижу, ты проникся к нему теплыми чувствами. А ведь он преступник, не забывай об этом.

Матфей фыркнул.

– Если он и оступился в своей жизни, то уже претерпел достаточно, чтобы смыть свой позор.

– Есть грехи, за которые расплачиваются только кровью… – протянул я. – Что же, ступай, ты выполнил все, о чем я просил. Надеюсь, что в следующий раз мы свидимся при более благоприятных обстоятельствах.

Я сделал знак слуге, и тот помог юноше подняться на ноги.

«Храбрый мальчик, – подумал я, глядя вслед удивляющемуся болгарскому царевичу. – Воистину, тяжелые времена рождают сильных и благородных людей».

* * *

Прошло почти полтора года с тех самых пор, как я стал верховным архонтом Мистры. Император наделил меня самыми широкими полномочиями и очень многие теперь старались заручиться моей дружбой и поддержкой. Впрочем, власть и титулы были для меня словно пыль, а лесть придворных – подобна жужжанию мух.

Я знал, что могу быть полезен на том посту, куда определил меня император и исправно исполнял свои обязанности. Я сумел побороть многоначалие и практически под корень уничтожил мздоимство, справился с голодом после страшной засухи и локализовал начавшуюся было эпидемию чумы. Предстояло сделать еще многое, но время поджимало – война, затеянная Константином Палеологом на Балканах, эхом отзывалась и здесь, в далеком от суеты большого мира, городе морейских деспотов.

Почти каждый день я принимал у себя иностранных послов. Со всем смирением, дарованным мне небесами, я выслушивал их требования, просьбы, а иногда и угрозы. Все эти люди прибывали в Мистру лишь с единственной целью – узнать о дальнейших планах царевича Константина.

Впрочем, я сам оставался в неведении относительно того, как далеко может зайти мой господин в своей отчаянной борьбе. Однако пока его войскам улыбается удача, нет причин полагать, что он остановит свои завоевания.

После года беспрерывных боев Константин Палеолог сумел объединить под своей властью всю Центральную Грецию – от Коринфского перешейка до самых Афин. Тем временем Иоанн Кантакузен, выступил против карательного корпуса османов, направленного на подавление греческого мятежа. В нескольких битвах он наголову разбил турецкие войска и занял ряд крепостей, одну из которых, благодарные местные жители даже переименовали в его честь.

Очень скоро слухи об успехах Константина Палеолога достигли и Рима. Папа Евгений вновь призвал всех христиан объединиться против неверных и даже попытался организовать новый крестовый поход, однако в памяти европейцев трагедия под Варной была еще слишком свежа и интереса к новому предприятию никто так и не проявил.

И все-таки триумф Константина в Греции был одобрен далеко не всеми. Венецианцы, почувствовавшие серьезную угрозу своим торговым интересам, потребовали от царевича немедленно остановить боевые действия. В случае отказа республика Святого Марка грозила разорвать дипломатические отношения с Мореей и Константинополем. Однако Константин оставил все эти угрозы без ответа, чем привел венецианских послов в еще большее бешенство.

Назревающий конфликт мог зайти очень далеко. В конце концов, за его разрешение пришлось взяться мне. Используя все свои связи при венецианском дворе, я добился приезда в Мистру герцога Антонио Диедо, который являлся личным представителем дожа[15]. Когда мы остались наедине, он начал говорить напрямик:

– Между Венецией и Константинополем слишком много противоречий. И разрешить их в короткие сроки будет очень сложно. Но правитель Венеции не желает враждовать ни с императором ромеев, ни с его братом и хочет поскорее укрепить связь между нашими державами.

– Видит бог, – сказал я, – мы все желаем того же. Но каким образом это можно сделать?

Итальянец с недоверием покосился на Алексея, моего секретаря, а затем произнес:

– Нам хорошо известно, что правитель Мореи Константин Палеолог не так давно потерял супругу. Это трагическое происшествие… Однако царевич еще достаточно молод, и быть может, в новом браке он найдет утешение, которого ему так не доставало все эти годы?

Венецианец замолчал, пристально глядя на меня.

– Полагаю, у вас даже есть подходящая кандидатура? – спросил я.

– Верно, – учтиво улыбаясь, отозвался посол. – У нашего правителя Франческо Фоскари имеется дочь. Она умна, красива и образованна, а кроме всего прочего, за ней числится солидное приданое. Думаю, она составит прекрасную пару вашему господину.

Я быстро понял, что это предложение из разряда тех, от которых нельзя так просто отказаться. Венецианский дож не примет отказа и, несомненно, найдет, как отомстить.

– Если ответ будет положительным, – заметив мои сомнения, поспешил добавить Диедо, – нам удастся уладить многие противоречия, ведь экономические и торговые связи сплачивают гораздо слабее, нежели семейные узы.

– В эти непростые времена мы будем рады видеть Венецию в числе своих союзников, – ответил я, чтобы мой ответ нельзя было трактовать ни как согласие, ни как отказ.

Выпроводив венецианского посланника и устало опустившись на стул, я взглянул на своего секретаря.

– Что скажешь? Как тебе его предложение?

– Весьма своевременно, – сказал Алексей, оторвавшись от бумаг. – Союз с Венецией заметно укрепит наши позиции на Балканах.

– Это верно, – вздохнул я. – Но не забывай: венецианцы не так глупы, каждый их шаг хорошо продуман. И мне вполне ясно, чего они добиваются этим браком.

Алексей посмотрел на меня вопросительным взглядом.

– Наш император Иоанн тяжело болен, – с грустью сказал я. – Это ни для кого не секрет. Неизвестно, как долго проживет василевс, но уже сейчас все вельможи и сановники, словно коршуны, слетаются в Константинополь, чтобы вовремя ухватить свой кусок. Все они ждут, что Иоанн назовет имя преемника. Феодор, Константин, Димитрий и Фома – каждый из братьев надеется взойти на трон, пусть и не говорит об этом открыто. Но лишь один будет править, и если император скончается до того, как с его уст слетит имя наследника, тогда престол займет сильнейший. А тот, кто окажется подле него, получит все возможные блага.

– Вы думаете…

– Я почти уверен: Франческо Фоскари хочет сделать ставку на царевича Константина и, если мой господин все-таки взойдет на трон, венецианцы получат полный контроль над торговлей и государственным аппаратом империи. На пользу ли это нам?

Алексей, отложил перо и, немного подумав, произнес:

– Константинополь давно зависит от венецианских и генуэзских торговцев. Пока латиняне богатеют, греки нищают, но долго это продолжаться не может.

– Люди слишком устали от тех, унижений, которые сыпались на их головы все последнее время, – согласился я. – В этих бедах они видят руку венецианцев и, говоря, по правде, в чем-то они правы. Но мы должны отбросить чувства и действовать, согласуясь с интересами государства.

– И в чем этот интерес? – осведомился Алексей.

– Я думаю нам не стоит торопиться, – ответил я. – Подождем и увидим, чего стоят клятвы латинян…

Внезапный шум в коридоре прервал наш разговор. Через минуту двери распахнулись и в зал влетел офицер придворной стражи.

– Господин! – крикнул запыхавшийся воин. – У нас беда! Склад с зерном…

– Что с ним? – я вскочил на ноги, а вместе со мной поднялся и Алексей.

– Его охватило пламя. Здание выгорело практически полностью!

– Как это произошло? Куда смотрела стража?!

– Пока нам ничего не известно, – ответил офицер. – Все силы брошены на борьбу с огнем.

– Ступай. Я скоро буду!

Воин поклонился и поспешно выбежал за дверь.

– Там же все наши запасы! – в ужасе воскликнул Алексей. – А ведь до следующего урожая еще почти четыре месяца! Мистре грозит голод!

– Теперь уже поздно об этом думать, – бросил я, выбегая из-за стола. – Пойдем посмотрим, что там случилось.

Картина, которая предстала моим глазам, выглядела удручающе. Склад действительно сгорел дотла и лишь обугленные камни, составлявшие некогда основу здания, чернели теперь на фоне догорающих балок.

– Судя по всему, его подожгли изнутри, – сказал один из офицеров, когда я оказался на месте. – Снаружи неотлучно дежурила стража и никто не смог бы подобраться к нему незамеченным, тем более днем.

– Но каким образом поджигатель оказался внутри? – теряя терпение, спросил я. – Лично мне неизвестно, чтобы к этому складу вели иные пути. Скажи еще, что кто-то сделал подкоп.

– Это звучит странно, – пробубнил офицер. – Но кажется, именно так поджигатель и пробрался на склад.

– Что? Да ты в своем ли уме? – не сдержался я. – Как такое возможно?

– Я сейчас все покажу.

Мы подошли к обгоревшим руинам, где несколько человек разбирали завалы.

– Посмотрите вот сюда. – Офицер указал на глубокую, полузасыпанную яму. – Здесь когда-то находился подвал, он почти не использовался и его накрепко заколотили еще лет десять назад. Однако теперь, крышка оказалась сорвана с петель. По правде сказать, даже не представляю, какой силой надо обладать, чтобы сотворить такое.

– Наверняка для этого использовалось что-нибудь тяжелое, – сказал я, внимательно осматривая деревянную крышку, обитую железными листами. – Но в таком случае грохот от ударов был бы слышен на весь город.

– Солдаты клянутся, что ничего подозрительного не слышали.

– Что ж, допустим. – Я еще раз окинул взглядом скорбную картину недавнего пожарища. – А как же дым и языки пламени? Этого они тоже не заметили?

– Мы бросились тушить пожар, сразу же! – принялся оправдываться начальник караула. – Только вот…

Офицер запнулся.

– Продолжай! – приказал я.

– Это был непростой огонь, – сказал воин. – Потушить его было невозможно, и он распространялся с невероятной быстротой, грозя перекинуться на соседние здания. Даже камни плавились под его жаром. Клянусь, это был сущий ад.

«Жидкий огонь? – промелькнуло в моей голове. – Нет. Этого не может быть».

– Узнайте, куда ведет подземный ход, допросите всех, кто видел что-нибудь подозрительное, – распорядился я. – Все зерно, которое удалось спасти, снесите во дворец. Мой секретарь лично проследит за его учетом. А сейчас вызовите ко мне начальника дворцовой стражи!

– Я уже здесь! – передо мной появился воин, в чешуйчатом доспехе. В одной руке он держал металлический шлем-касидион с кольчужной бармицей[16], другой – придерживал висящий на поясе меч.

– Павел, – обратился я к эскувиту[17], – разыщи и приведи ко мне всех, кто сторожил склад во время поджога.

– Будет сделано, – услужливо кивнул офицер, однако уходить он не спешил.

– Что-нибудь еще? – поинтересовался я.

– На пожарище мои люди кое-что нашли. – Павел достал из-за пазухи небольшой бронзовый медальон и протянул его мне. – Ума не приложу, как он там оказался!

Удивление офицера было мне понятно – почти все внутри склада было уничтожено огнем, а этот медальон даже не оплавился. Его подбросили сюда специально, вот только кто и зачем?

Я внимательно рассмотрел вещицу. На одной стороне медальона был выгравирован причудливый узор, в виде четырех лилий, разделенных крестом, а на обратной стороне виднелись письмена: «Не отвержи меня от лица Твоего и Духа Твоего Святого не отними у меня. Возврати мне радость спасения Твоего и Духом владычественным утверди меня»[18].

– Псалом покаяния, – заключил я, еще раз внимательно изучив текст. – Любопытно.

Похоже, кто-то снова захотел сыграть со мной в свою загадочную игру. И этот незнакомец явно уверен, что мне до него не добраться…

– Провести тщательное расследование, – убрав медальон, приказал я. – Усилить патрули на улицах. Всех, кто вызывает подозрение, отправлять на дознание!

Офицер кивнул, уже собираясь уходить, однако я остановил его.

– Павел… постой! У меня есть к тебе разговор.

Павел служил в Мистре уже много лет. Иоанн Далматас отзывался о нем хорошо, да и я, за время своего пребывания не обнаружил за ним каких-либо проступков. Исполнительный, опытный, немногословный, в меру услужливый – такой человек казался прекрасным кандидатом на пост начальника дворцовой стражи, тем более что после отбытия Далматаса в Константинополь и гибели Фоки, достойных кандидатур на этот пост не осталось. Однако моя интуиция подсказывала мне, что с этим человеком не все так просто. Павел отчаянно пытался изображать из себя этакового простачка, провинциального вояку, мечтающего лишь о девках и выпивке, однако в его движениях, словах и жестах угадывалось скорее воспитание дворянина, нежели крестьянина. Да и лицо Павла, еще в первую нашу встречу, напомнило мне о моем далеком и печальном прошлом. До сих пор я не придавал этому никакого значения, однако таинственный медальон, найденный на обгоревших руинах, напомнил мне о предосторожности и возродил старые подозрения.

– Ты ведь родом из Патр, не так ли? – спросил я, когда мы отошли в сторону от суетящихся на пожарище стражников.

– Так точно, – ответил Павел, несколько удивившись моему вопросу. – И свою службу я начинал именно там.

– А твой брат тоже состоял на службе?

Прищурившись, Павел взглянул на меня:

– Вам известно о моем брате?

– Совсем немного. Только его имя – Матфей, кажется. А также то, что он погиб в какой-то стычке. Я надеялся, что ты расскажешь мне эту историю чуть подробнее.

– Если вам угодно… – замялся Павел. Эти воспоминания явно не доставляли ему особого удовольствия. – Вы должны знать, что мой брат был храбрым и честным человеком, который верно служил своему городу.

– Даже когда город был в руках римской церкви?

– Да, – без тени смущения отвечал Павел. – Но как грек, он с самого начала был против вражды с Константинополем.

– Что же было дальше?

– Когда войска ромеев захватили город, а наш прежний правитель, епископ Пандольфо Малатеста, бежал на Запад, мы с братом перешли на службу к вам.

– Предположим, – кивнул я, хотя не помнил у себя на службе ни Павла, ни Матфея. Впрочем, это было не удивительно, ведь в захваченном армией Константина городе первое время царила такая суета и неразбериха, что мне едва удавалось уследить за всем. Кроме того, мои мысли тогда захватила красавица Феофано…

Я мотнул головой, прогоняя печальный образ моей покойной возлюбленной, и сделал знак, позволяя Павлу продолжить свой рассказ.

– Вероятно, вы знаете, что не все жители Патр приняли смену власти так же восторженно, как мы с Матфеем. Нашлись и те, кто захотел вернуть старые латинские порядки. Эти изменники день и ночь думали о том, как поднять людей на восстание, и им это почти удалось.

– О заговоре мне докладывали не раз, – вспомнил я те давние события. – Среди предателей нашелся даже один знатный архонт, который был готов убить меня и вернуть город латинянам. Это был некий Николай Граитца, один из самых влиятельных людей в Патрах и непримиримый враг Константинополя.