скачать книгу бесплатно
Теперь мне нужно было выполнить данное Веронике обещание и изложить всю нашу удивительную историю на бумаге. Это оказалось непростой задачей, поскольку то, что исходило от Вероники, не опиралось на привычную мне логику. Её знание было непоследовательным, хаотичным, иногда напоминало обрывки снов, но при этом парадоксальным образом содержало в себе гармонию целостности. Это знание обладало логикой сновидения. Оно проявлялось по спирали: с каждым новым витком оно уводило всё дальше от себя известного, но тем самым приближало всё ближе к себе – Настоящему.
Сложности добавляло и то, что Вероника, разъясняя свои представления и практики, старалась избегать общепринятых названий. «Переживание важнее понимания, поэтому не давай имён тому, что тебе непонятно. Жди, пока имена сами прорастут изнутри тебя. Не позволяй готовым названиям заморочить тебе голову, иначе попадёшь в ловушку чужого описания мира и перестанешь слышать своё сердце» – так говорила она.
§1. Знаки в ржавой бочке
Я встретил гонца на пути.
Весенний ветер, играя,
Раскрытым письмом шелестит.
– Кито Такаи.
– Ты должен вспомнить, зачем ты здесь, – потребовала Вероника. Она выразительно смотрела на меня тёмно-зелёными глазами, которые жили словно своей собственной, отдельной жизнью. Ещё вчера, как только мы познакомились, я заметил, какие странные у неё глаза, – казалось, что за ними прячется кто-то ещё, и сама Вероника вовсе не человек, а химера, хотя и весьма симпатичной наружности.
Но вот к характеру моей новой знакомой слово «симпатичный» относилось едва ли. С самого утра её настроение явно не задалось. Пока мы ждали автобус на полупустой улочке в центре Пномпеня, она сидела возле наших рюкзаков, угрюмо смотрела в одну точку и на все вопросы отвечала невпопад. Казалось, её что-то гнетёт, и я старался лишний раз не приставать к ней с разговорами. Но как только мы погрузились в автобус, Вероника оживилась и насела на меня, требуя сообщить ей, для чего я прибыл в Камбоджу. Моё честное «не знаю» её совершенно не устроило, так же, как и «поездить по стране», «сменить обстановку» и «встретить тебя». Она настаивала, чтобы я вспомнил, а я не понимал, что тут можно вспомнить в принципе.
– Хватит, а? – я наконец не выдержал. – Говорю же – не знаю. Предлагаю считать, что я приехал из-за предчувствия.
– Какого предчувствия? – прищурилась Вероника.
– Ну что надо ехать и встретить тебя, – я протянул ей печенье, но она помотала головой и с упрёком сказала:
– Зачем врёшь? Перебери в памяти недавние события и вспомни. Пожалуйста. Мне это важно.
– Ладно, – проворчал я, глядя на её растрёпанные до плеч волосы. В лучах утреннего солнца они переставали быть каштановыми и приобретали лёгкий оттенок киновари.
– Ника, а тебе никто не говорил, что у тебя волосы цвета киновари?
Она впервые за утро улыбнулась и толкнула меня в бок.
– Вспоминай. Мне действительно нужен ответ.
Я откинулся на сиденье, закрыл глаза и принялся вспоминать вчерашнее утро.
•••
Вчера утром я был ещё во Вьетнаме. Уже второй день наш катер шёл по Меконгу – Реке Девяти Драконов, как почтительно называли его сами живущие здесь вьетнамцы. Меконг впечатлял. Я сидел на корме, сощурив глаза от ветра и солнца, и всматривался в открывающиеся с воды виды. Вдоль берега, среди зарослей тропического леса, теснились обшарпанные лачуги на высоких сваях, а возле них протекала будничная рыбацкая жизнь. Вот старик в конической шляпе чинит лодку. Рядом что-то моет в реке миниатюрная вьетнамка, время от времени поглядывая за возящимися на берегу детьми. Худой вьетнамец, похоже, отец этих детей, таскает к покосившемуся сараю какие-то мешки.
На воде покачивались узкие изогнутые лодки с изображёнными на носах драконьими глазами – это рыбаки вышли на промысел и добывали свой кусок хлеба. Я встретился с одним из них взглядом и помахал рукой. Он улыбнулся и приветливо замахал в ответ. Живут здесь бедно, но лица у людей удивительно безмятежны, и, похоже, они вполне счастливы.
Катер начал сбавлять ход. Мы подплывали к границе с Камбоджей, и водная часть нашего пути подходила к концу. Вообще-то предполагалось, что катер пойдёт прямо до камбоджийской столицы, Пномпеня, но он то ли сломался, то ли не мог следовать дальше из-за сезонного обмеления реки. Ни я, ни мои попутчики почти ничего не поняли из сбивчивых объяснений капитана, но всем было ясно одно: дальше нас повезут по земле. Было жаль, но Азия есть Азия – подобные накладки здесь мало кого удивляют и воспринимаются как должное.
Вьетнамскую границу мы прошли быстро, после чего нас отвели к микроавтобусу и пожелали счастливого пути. Мы, девятеро белых с большими рюкзаками, вторые сутки объединённые общей дорогой из Сайгона в Пномпень, не без труда втиснулись в него и вскоре тряслись по разбитой дороге в сторону кхмерского погранперехода. Я высунулся в окно, окинул взглядом удаляющийся Вьетнам и помахал на прощанье рукой. Уезжать не хотелось совсем.
Не прошло и десяти минут, как мы прибыли. Камбоджийский погранпункт был совсем новым и впечатлял своей ухоженностью. Пройдя каменный забор красивого охристого цвета, мы миновали пальмовую аллею и оказались перед большой статуей Будды, стоявшей под роскошным навесом. Сразу становилось понятно, что Будду в стране кхмеров почитают искренне. Визы оформляли в соседней постройке, куда мы и сдали паспорта. Пограничники были весьма дружелюбны, но непреклонны в своей медлительности, так что оставалось только запастись терпением и ждать.
Ждать пришлось долго. Солнце уже припекало вовсю, говорить не хотелось, так что все мы разбрелись по территории и устроились кто где в затенённых уголках. Я сел на траве в тени развесистой пальмы и принялся наблюдать за своими попутчиками, вспоминая, зачем каждый из них едет в Камбоджу. Вон те французы в одинаковых майках с Хо Ши Мином собираются дальше на острова. Датчанин, обладатель серебристой бородки, похожий на репортёра из National Geographic, намеревается посетить какие-то развалины, куда редко добирается белый турист. А Бранка, долговязая блондинка из Словакии, которая сейчас сидит возле Будды и что-то разглядывает в своём фотоаппарате, хочет поездить по стране и посетить курс випассаны* в городе с мудрёным названием, которое я не запомнил.
* Випассана – одна из методик многодневной буддийской медитации.
«А я? Что здесь делаю я?» – навязчиво засвербело в голове. Внятных ответов не находилось. Всего несколько дней назад я прекрасно проводил время в Сайгоне, собирался продолжить путешествие по южному Вьетнаму, и покидать эту страну в ближайшие месяцы никак не планировал. Но вдруг на меня что-то нашло, и я неожиданно решил уехать. Зачем?.. Я не имел ни малейшего понятия. Ладно. Пускай всё это звучит странно, но в Азии подобное иногда случается.
В кармане обнаружился пакетик с кокосовыми конфетами, и я, шурша обёрткой, принялся разворачивать одну. Лежащий неподалёку рыжий пёс лениво навострил уши, тяжело встал и побрёл в мою сторону. Улёгся рядом, шумно и с подчёркнутым страданием вздохнув. Я протянул ему конфету. Пёс поводил носом и, не поднимая головы, вздохнул снова.
– Ну как хочешь, – сказал я и принялся жевать конфету сам. – Понимаю твоё страдание, сам маюсь. У вас тут всегда всё так медленно?
Пёс закрыл глаза и задремал.
Потом я опять бродил по пальмовой аллее, слушал рассказ датчанина про затерянную в джунглях пирамиду смерти, болтал с Бранкой про махаяну и тхераваду* и в конце концов снова вернулся под пальму. Пора было и мне определяться, что делать дальше, потому что полное отсутствие планов начинало уже здорово беспокоить. Скоро нам раздадут паспорта, через несколько часов мы будем в Пномпене, я найду гестхаус, поселюсь в нём на ночь или две, а дальше?
* Махаяна и тхеравада – два направления буддизма.
Но чем сильнее я думал, тем больше ускользало от меня это самое «дальше», потому что дальше мне не хотелось ничего. Я чувствовал себя птицей, которая может лететь, куда захочет, но поскольку она не понимает, чего хочет, то и не знает, куда же ей всё-таки лететь. Помучившись с полчаса и так ничего и не решив, я махнул рукой: раз события не хотят проявляться, не буду их торопить – авось всё уладится само.
•••
– Ну? Вытащил что-нибудь из анналов своей памяти, или ты заснул? – Вероника выдернула меня из потока воспоминаний, нетерпеливо потолкавшись локтем. Протянула коробочку с семенами лотоса: – Угощайся.
– Анналов! – усмехнулся я, взял семечко, напоминавшее недозрелый жёлудь, и принялся очищать от кожуры. – Нечего там вытаскивать. Просто так я приехал, сам не знаю, зачем.
Автобус слегка покачивало. Я заглянул через Веронику в окно. Мимо проносились заросли низких пальм, похожих на птичьи хохолки, возле дороги кучковались дома, а где-то вдалеке выныривали из тумана и прятались обратно высокие холмы с зелёными нахлёстами тропического леса. Красиво. Дорога к Сиамскому заливу, куда мы уезжали сейчас из шумного Пномпеня, оказалась гораздо живописнее, чем я предполагал.
– Что значит «сам не знаю, зачем»? – Вероника с недоумением посмотрела на меня. – Тогда вспоминай снова!
– Ты что, смеёшься? – удивился я. – Я тебе говорю – просто так я приехал.
Она похлопала меня по плечу и заявила:
– Просто так – это здорово. Только ты врёшь и что-то от меня скрываешь.
Она не улыбалась, и ни в её голосе, ни во взгляде не было даже намёка на шутку.
– Чего скрываю? – опешил я.
Вместо ответа Вероника так недобро и подозрительно посмотрела на меня, что я поёжился.
– Послушай, – выразительно произнёс я, – три дня назад я даже не думал никуда ехать. Сидел себе в Сайгоне. Что ты ко мне прицепилась?
Непонятно почему, но эти слова разозлили Веронику. Подозрительность во взгляде сменилась убеждённостью, и она с едва слышной угрозой прошипела:
– А ведь ты даже не понимаешь, кому врёшь…
– Ника, прекрати, – я поёжился от того, что на мгновение мне показалось, будто из-под ног ушла почва.
– Это ты прекрати врать, – её голос стал совсем змеиным. – Прекрати прятать то, что забыл. Вспоминай, что забыл!
«Ничего себе требование!» – ошеломлённо подумал я и воскликнул:
– Ника, ты вообще себя слышишь? Ты хочешь от меня чего-то странного!
Она опять пихнулась локтем, в этот раз достаточно больно, и скандально заявила:
– Весь извертелся, как уж на сковородке. Я просто хочу, чтобы ты прекратил мне врать!
Это было уже слишком. Мало того, что я был с ней совершенно откровенен, так ещё даже суток не прошло, как мы познакомились, а она уже вот так: злится, требует чего-то, – и никакого такта.
– Врать?! – возмутился я.
– Скажи, – Вероника зло прищурилась, – а ты всегда начинаешь общение с вранья, или это только мне выпала такая честь? А может, потому ты и путешествуешь один?
Я раскрыл рот от такой вопиющей бестактности и негодующе произнёс:
– Послушай, а ты не нарушаешь ли границы?!
– Чего-о? – противно протянула она. – Какие ещё границы?
– Мои, Ника!
Вероника окинула меня таким брезгливым взглядом, словно перед ней было говорящее насекомое.
– Ах, скажите пожалуйста, какая нежная душевная организация! – она отвратительно, по подростковому фыркнула. – Священные границы его нарушили! Любопытно было бы узнать, а что за сокровища за ними спрятаны?
Чувствуя, как к скулам приливает кровь, я собрал волю в кулак и подчёркнуто спокойным тоном произнёс:
– Ника, я не хочу ссориться. Чего тебе от меня надо?
И тут она, яростно сверкнув глазами, вдруг заорала:
– Да ты издеваешься, что ли?! Или у тебя память, как у аквариумной рыбки? Я десять раз повторила: мне надо, чтобы ты вспомнил! Вспоминай! Вспоминай, что ты чувствовал и забыл! И не смей мне врать!
Вероника верещала так, что сидящая впереди нас девица обернулась и окинула её испуганным взглядом. Я машинально вжался в кресло. Эта выходка настолько не вмещалась в рамки моих представлений об адекватности, что я, вытаращив глаза, смотрел на свою взбесившуюся попутчицу, не в силах произнести ни слова. «Бешеная баба!» – только и думал я, с сожалением понимая: в Вероникиной голове оказалась не только та милая безуминка, что так очаровала меня вчера. Вчера Вероника была остроумна, весела и просто само обаяние; к тому же, она была симпатична именно так, как особенно нравилось мне, так что я умудрился привязаться к ней всего за несколько часов. И, разумеется, я ожидал от нашей располагающей к близкому общению поездки чего угодно, но только не ссор, скандалов и выяснения даже не начавшихся ещё отношений.
А Вероника и не думала останавливаться. Она скинула босоножки, устроилась с ногами на сиденье и принялась сверлить меня таким взглядом, словно мы прожили вместе уже десять лет, и всё это время я был ей костью в горле.
– Ты меня достал! – снова заверещала она. – А ведь и часа не прошло! Ты всегда такой упёртый? Вспоминай! Вспоминай, что ты чувствовал. Вспоминай, что забыл!
Она нервно заёрзала, поправляя шорты, случайно задела меня локтем по лицу, и тут я по-настоящему разозлился.
– Слушай, ты! – я собрался было как следует огрызнуться, придумывая на ходу что-то оскорбительное, но в последний момент остановился. В памяти, вероятно от злости, всплыл недавний случай, о котором я вряд ли стал бы рассказывать при других обстоятельствах, тем более – интересующей меня девушке. Но раз Вероника решила со мной так жёстко играть, пускай теперь пеняет на себя. «Будет тебе хвост за хвост!» – мстительно подумал я, перевёл дух и, уставившись на её загорелую коленку, вкрадчиво начал:
– А ведь ты права… Кое-что я чувствовал вчера на кхмерской границе. Там был грязный уличный сортир с дыркой в полу, а рядом, вместо умывальника – ржавая бочка. Я случайно заглянул в неё, а там – мутная жижа с тиной, и гниль плавает по поверхности, и всё это страшно смердит. А теперь представь, что к тебе ластится пушистый котёнок. Рука ведь сама потянется его приласкать, правда? Вот и я испытал похожий позыв, только наоборот: страшно захотелось ощутить омерзение кожей. Рука сама потянулась в бочку, я и не стал сопротивляться и сунул её в жижу прямо по локоть. И вот стою, смотрю на своё отражение и чувствую – вот-вот начну блевать. Вынимаю руку, а за ней тянутся чёрные сопли, обволакивают её, съёживаются на жаре, прикипают к коже, и – вонь от руки, тошнотворная вонь.
Я взглянул на Веронику, предвкушая обнаружить на её лице признаки когнитивного диссонанса или хотя бы естественного человеческого отвращения, но оно хранило совершенно непроницаемое, натурально индейское выражение. Только плотно сжатые губы да озорные искорки в глазах выдавали, что сейчас Вероника с трудом сдерживает смех.
– А зачем ты это сделал? – бесстрастно спросила она.
– Скучно было, – пожал я плечами.
– Мм. А ты из той бочки точно не пил?
– Не пил! Так что можешь не бояться есть со мной из одной миски, Ника!
– А… – Вероника хотела сказать что-то ещё, но вдруг захохотала так, что девица впереди нас снова обернулась и с изумлением посмотрела на неё. Несоответствие между только что произошедшей вспышкой ярости и беззаботностью теперешнего смеха настолько выбило меня из колеи, что я тут же забыл о своём раздражении и неуверенно рассмеялся вслед за ней.
– И ты ещё заявлял, что это я хочу странного! – давясь от хохота и утирая слёзы, всхлипывала Вероника. – Сунуть руку в дерьмо, потому что было скучно! Да ещё сравнить это с пушистым котёнком… А я тебя недооценила!
Она вытянула руку и прошлась взглядом по предплечью, явно пытаясь представить, что я чувствовал, после чего зашлась в новом приступе хохота. Её смех показался мне вдруг таким притягательным и родным, что стало очевидно: несмотря на все её дикие выходки, я очарован этой странной девушкой, невесть как встретившейся мне на пути.
И тут в моей голове молнией пронеслось ещё одно воспоминание. Там, возле ржавой бочки, произошло кое-что ещё, что сейчас заставило меня вздрогнуть, и почему-то я был уверен, что именно это пыталась раскопать в моей памяти Вероника. Я подождал, пока она придёт в себя, и сказал:
– Послушай, я вспомнил кое-что ещё…
– Не-ет! – простонала она, пряча мокрое от слёз лицо в ладонях. – Хватит, пожалуйста!
– Я серьёзно, Ника. Прозвучит, конечно, как бред, но… Когда я смотрел на своё отражение в бочке, мне показалось, что за моей спиной кто-то есть. Кто-то стоит позади меня и тоже смотрит в воду, только голова у него не человечья, а собачья. И смотрит не просто так, а прямо мне в глаза – через отражение. Тут же печаль накатила, пронзительная, как будто всю скорбь мира ощутил. Только я собрался было обернуться, как всё исчезло, – и собакоголовый, и печаль, как будто, знаешь… марево какое-то развеялось. И всё это сразу выпало из памяти. Вот руку в бочке помню, а этот эпизод как ластиком стёрло…
Вероника вдруг вся как-то разом просияла.
– Вот теперь ты искренний! Теперь ты наконец не врёшь! – воскликнула она, глядя на меня с таким восторгом, словно только что я выполнил какое-то сложное задание.
Я в очередной раз поразился, насколько резко и быстро менялось её настроение, как будто переключались тумблеры: едкий сарказм, злость, хохот до слёз, и вот теперь – неподдельный восторг.
– Послушай, а ты всегда такая… многогранная? – озадаченно спросил я.
– Ты хочешь сказать, взбалмошная? – Вероника довольно улыбнулась. – Я могу быть всякой. Но с тобой же мне не надо притворяться, правда?
Чего-чего, а непосредственности ей было не занимать, и это, конечно, здорово импонировало.
– Ну да… только привыкнуть бы, – неуверенно усмехнулся я. – А что такого ты увидела в моей собакоголовой галлюцинации? Она же была спровоцирована жарой да ещё тем, что вокруг вилась стая симпатичных псов, а собак я вообще очень люблю.
– А вот сейчас стоп! – Вероника слегка дотронулась до моей руки. – Не надо обесценивать нелепыми объяснениями то, что с таким трудом вырвал из лап памяти. Собакоголовый – это знак.
– Знак?
– Ну да, знак. Ты веришь в знаки?
Я пожал плечами.
– Не знаю, наверное. А почему ты думаешь, что это знак?
– Потому что с ним пришла печаль, которая, как ты сказал, «вся скорбь мира». Знаки всегда сопровождаются такими внезапными вспышками чувств. Ты что, не знаешь?
– Откуда же мне это знать? – удивился я.
Вероника округлила глаза.
– А как же ты отличаешь знаки от фальшивки? Как определяешь, где знак, а где совпадение с твоими желаниями или страхами, которое просто хочется принять за знак?
