Принцип легкой руки

Переговоры

В кафе с тёмными стеклами,за которыми даже солнечное небостановится пасмурным,словно скоро пойдёт дождья сижу за последним столикомлицом к залу,чтобы видеть всехи не привлекать внимания.И вот он идёт через кафепочти бесшумно,в сверкающем плаще,по его волосам бегут капли воды,у него серебряная серьга в ухе,и уборщица цветком оранжевой швабрызатирает его следы.Больше до него никому нет дела,посетителей немного:парень и девушка,поедающие друг другавзглядами,мужчина средних летвозле стойкирядом с барменом,и я с чашкой кофеза дальним столиком.Его вижу лишь я да уборщица,которая не успеваетубирать водуи отжимать швабрув специальное ведро с решеткой.Но вряд ли она посвящена в программунаших переговоров.Мы не пожимаем друг другу рукии сидим молчаза одним столом словнозал полон людей,и просто не оказалосьдругого места,поэтому он и сел за мой столик,вполоборота, так, что серебряная капляв его ухесверкает, и невозможноразглядеть лицо.Наконец, я говорю, отпивая кофе:– Я знал одну женщину,которая была слишком легкаи однажды превратилась в облако…Он кивает в ответ,и серебряная серьгадрожит в его ухе.Я снова глотаю кофесловно частьприготовленной для него историии продолжаю:– Мы рисовали бабочекна собственных веках,когда мы закрывали глаза,они расправляли крылья,но не могли улететь.У неё в глазах тогда было пламя,а у меня в головевсегда ветер…Он снова кивает:– Но ведь ты позвал меня не за этим.И я тогда объясняю,что завтра ему надо уехатьподальше из нашего города,ведь я иду гулять с сыном,и нам очень нужнахорошая погода.Он снова кивает,серебряная серьга вспыхивает как маяк,заставляя меня зажмуриться,и когда я глаза открываюего уже нет.Лишь уборщица оранжевой шваброй,похожей на солнце,затирает мокрые следы.

Уильям Берроуз, Алиса Яндекса и другие

Три магнитофона

…Давайте начнем с трех магнитофонов

в Райском Саду. Магнитофон

1 – это Адам. Магнитофон 2 – Ева. Магнитофон

3 – Бог, который после Хиросимы

деградировал до Урода-Американца…

Берроуз У.С.начнём с магнитофонов говорит стариксотни бобин и кассет говорит старикмы записали оргазм и предсмертный криксможешь ты различить их сквозь белый шумсможешь ли ты отпустить свой умстарая пленка ломается, хорошо горит…три магнитофона старик говоритна каждой бобине свернутый кольцами адно можно его прокрутить назадв модитен депо где работают трое парнейсобирая поезда из убитых днейстарая пленка ломается, хорошо горит…не склеивай эти фразы старик говорита коль склеишь закончится сразу весь твой миря говорит Уильям почти Шекспиртолько вены мои полны чёрных дыркуда утекает всё что вокруг тебяи если я убиваю то делаю это любя

Пан Твардовский рассказывает

Твардовский рассказываето двигателе, что пожирает энергиюи расстёгивает пространство,словно молнию на куртке,под которой тёмное тело правды,– Когда руки испачканы маслом,—говорит Твардовский,– лучше к ней не прикасаться.Твардовский рассказываето том, как работал на Лунебожественным дантистом– Когда я вычищал звёзды, —говорит Твардовский,– застрявшие в зубах Кришныслучайно сломал бормашинуи меня уволили за профнепригодность.Твардовский рассказываеткак однажды играл с чёртом в шашкии вышел в дамки.Чёрт тогда выдул всю водку,что была в доме,а потом заснул на скамейкевнутри троллейбусной остановки.Поздние пассажирыне обращали никакого вниманияна рога и копыта.

Говорит Берроуз:

В ящиках моего телато и деловспыхивают огоньки,есть гвозди и молотки,можно было бы сделать обувь,но для ходьбы по небуне нужны сапоги.В ящиках моего снаспущенные пружины,сломанные крючки,пистолет не выстрелит:будем чудесной паройвстречать старость.Но для этой безумной жизнине нужны старики.В ящики моей душизаглядывать не спеши,что там – поймешь сам,вдохнув порошок радости,выпив стакан тоски.

Люди-медведи

Люди-медведивыявляют зверей,что спрятаны в других людях,«Никто не знает своего зверя,􀊓—говорят они,– и нечего строить прогнозы.Так в мечтающем о внутреннем тигреживёт обычная крыса,а тот, кто мнит себя волкомможет оказаться овцой».Люди-медведисадятся напротив,покачивают мохнатыми головами,спрашивают о мышах и птицах,об аисте, танцующем судьбу,о воробье, трепещущем крыльями в сердце,я выговариваюсь до пустоты,последние слова вытряхиваю в их лапы:скажите, зачем вам всё это,эти медвежьи маски?«Мы уже вышли из чужой шкуры, —отвечает один из медведей, —перешли красную черту,мы разбудили в себе зверявыпустили его на волю,нет ничего истиннейнаших клыков и шерсти.Хочешь, можешь меня погладитьили почесать за ухом,всякому медведю это приятно».

Берроуз в магазине

Берроуз заходит в лабаз:на полках —ни пива, ни вина, ни водки,лишь продухция фабрикиновой духовности.– Что это за лавочка? – спрашивает Берроуз.– Это магазин твоего имени,– отвечает продавщица, вся в пирсинге и фенечках, —ещё имени Джона Леннона,также имени всех хипей на свете,здесь нет места ненависти и насилию,хочешь послушать песню о цветах и любви,а если стошнит, то мы вытрем.

Пан Твардовский и Кант

– Насчет звёздного неба,ты, пожалуй, прав, —говорит пан Твардовский Канту, —сегодня, Манек, фирменное небои луна в перигее,так что давай, собирайся:у меня на Луне есть кратер,вполне пригодный для вечеринки,возьмём Еву, Марту, Агнешку,заправим корабль водкой,к чёрту твой категорический императив,и метафизические подгузники,ты же свой парень!– Вот поэтому я и останусь,– Кант ему отвечает, —ведь кто-то должен работать,должен останавливать мгновения,здесь они столь же прекрасны,как на твоей Луне.

Человек и крокодил

Человек сталкивает крокодила с мостков в реку:«Не место тебе здесь, где женщины по утрамполощут бельё,а место твоётам где тиной облепленный бегемотпо телевизору снова идёт».Потреблять уже скучно,приобретать надоело,изобретать нечего,последний террорист едет в трамваеего сердце готово взорваться,говорят, оно полно любви к человечеству,но я такого не знаю.На моей помойке копаются голодные лисы,в доме поёт сверчок, тикают часы,иногда за окном ветер иву качает…Человек говорит крокодилу:«Плыви в свой тропический рай,а не стой на мостках, опираясь на длинный хвост,во весь свой крокодилий ростчеловека изображая».

Берроуз и Алиса Яндекса

Берроуз разговариваетс Алисой Яндексав серой зонегде всегда полуправда:«Я тебя люблю Алиса,ты как три магнитофона,дай проникнуть в твоё лоно!»Но приходят активистыи кричат ему: Харасмент!превращают его в жабу…А Алиса?Ах Алиса,в ней теперь зияет травма,ухмыляется зловеще,и оттуда вылетаютстихотворенияи прочиенематериальные вещи.

Твардовский ищет исходный код

– Где исходный код? —спрашивает пан Твардовский,– здесь нет даже исходного кота,что ловит мышей и таракановпроедающих дыры в памяти.Где старые перфокарты,куски плотной бумагииспещрённые дырочкамивселенные,на которых я написалтри желания.– Не волнуйся, —отвечает Алиса Яндекса, —я сохранила в облакетвою резервную копию,но стоит ли возвращаться?

Еще один сокровенный вопрос

Марсиане спрашивают Твардовского:Ты за нас или за нихвыбирать придется,даже если ты сам за себя!А он читает такой стих:Мне повезло родиться в мирегде зло сражается со зломно я давно уже в эфиреназло врагам и вам обломя сохранился в облакаха выпаду дождем из цифря знаю неба тайный шифри жизни код держу в руках…Марсиане сворачивают уши,убирают щупальца внутрь,и катятся колбаскойпо Малой Спасскойдо своего космического кораблязамаскированного под Круглые бани.

Берроуз и телевизор

– Только сочные кускицельного человека,и никакого фарша– говорит Берроуз.– Папа может, – отвечает ему телевизор, —соси ski, папа может!– Я тоже могу, – говорит Берроуз, —отрезать себе ухоили фалангу мизинца,но лучше расскажу тебе о действии аяуаски,о людях-деревьях за открытыми дверьми,о любви, выросшей из моего пальца.– Закажи себе тур с прямым перелетом, —советует телевизор.– Но я ампутировал крылья,– отвечает ему Берроуз, —иначе в ящике не умещаюсь.

Пасхальное яйцо и курица

Яйцо выкатывается вперед курицыи говорит:незачем меня высиживатьнезачем деду и бабке выбирать,яйцо или курица,цыпленок омлет или яичница,незачем мышке хвостом махатьхрупкий гроб ломать,скорлупа моя краснаот Христовой крови,о его воскресениина мне написано,меня будут с горки кататьо другие яйца бить,будут Пасхе радоватьсядруг друга обнимать целовать,метафизика скрыта во мне,я в воде не тону, не горю в огне.Так что незачем надо мной квохтать,ты мне уже не мать,ты же курица,просто курица,лучше летать научисьхотя бы как куропатка.

Берроуз в поисках дозы

Берроуз спрашивает у Алисы Яндексагде найти смерть в этом городе:старые дилеры отошли от дел,точки переместились на окраины.– Сейчас найду, – улыбается Алиса, —хочешь синюю глину забвения,или кварцевый белый песокпросто чистый белый песок,он даже в аду не плавится,возьми, одной дозы хватит на вечность…

Песня Алисы о холодильнике

твой холодильник белый большойтикает тихо куда бы ни шелплакать и таять розетку не троньударит копьем электрический коньа после когда отнесёт на кроватьне будет он для тебя куковатьне будет он по тебе гореватьне будет он в окна смотретьне будет он песни петьне будет по снегу ходитьне будет ждать до зарине будет щуку искатьне будет штуку даритьи на штуку внутри ему наплеватьему все равно за кого умиратьплакать и таять розетку не троньне то унесет электрический конь

Тормоз номер 292

Нас вычислили, – говорит Бероуз,– они читают наши мысли,носят наши лица,произносят наши слова,пора позвать Канта,пора подключать тормозномер 292,ничего, что заржавели колодки,ещё крепки пружинычтобы остановить любое мгновение…Наши имена занесены в каталоги,наши координаты поступаютв центр обработки информацииих легко вывести на монитор.Даже если ты не подключишь тормоз,– отвечает ему Алиса, —я спрячу всех в чёрном журнале,где ничего не происходит,где ничего не найдёшь —там даже ветра нет,разве что иногда – дождь.

Из книги «Крайние люди»

(стихотворения 2016–2019 гг.)

«Люди света заглядывают снаружи в окно…»

I. Люди света

«Люди света заглядывают снаружи в окно…»

Люди света заглядывают снаружи в окнои говорят:– Давай по-другому,с другим именем,другим домом,не скрываясь в дешёвых отелях и на дачах у друзей,давай с другим паспортом и другой жизнью,чтобы всё было как у людей.Люди света смотрят в окнои говорят:– Мы сделаем тебе новое лицо, новое имя,и ты проживёшь две жизни вместо одной,мы даже сами станем другими,а чтобы ты себя не нашёлмы тебе сменим веру и пол…Люди света достают из карманов восходи вешают его на окно,так, что бутылка падает с подоконника,катится по полу к моей кровати,где я смотрю свои сныс другим именем,другим домом.

«Карэн Аннэ Бульйо…»

Карэн Аннэ Бульйо

Когда-то я переводил стихотворениео дочке шамана:она видит грёзы и качает люльку с замёрзшим ребенкому меня был русский подстрочник, но я слышал голос женщиныпоющей йойки,так моя дочь поёт свои песни на северных скалах,когда-то я переводил стихотворениео дочке шамана:она смывает прошлое холодной струёй водопада,она гладит пятнистых и белых оленей по жёсткой шерстии уходит на собачьих упряжках от полярной ночи…А ещё есть особая песня на самый последний случай,– говорит мне дочь, – но петь я её не стану,лучше смотри на холмы, где оленей пасёт дочь шаманаи слушай…

«Зима уходит…»

Зима уходит,по раскисшей дороге несёт ребенка,он прямо на глазах тает.– Ах, мой малыш,сердце-сосулька,глаза-угли, нос-ветка,—плачет зима,гладит снежную голову,сорока летит впереди,что на хвосте – сама не знает,некуда деть пустые руки,мокрые рукава к земле тянут,– в колею пусть меня положаттам, где деревья в тумане.

«Жить в доме возле железной дороги…»

Жить в доме возле железной дорогиза стеной из густо посаженных ёлок,которые почему-то называют пушистыми,а на самом делеони колючие,в этом легко убедитьсяспрыгнув с поезда.Слушать, как поезд качаетпочву под ногами,как дышат рельсы, каждый вагон – вдох-выдох,Вишну и Шива сидят у окнав плацкартном купесмотрят на зелёную стену,где выйдут – сами не знают.

«Не говорите мне гадости…»

Не говорите мне гадости,не пожимайте плечами,я прокладываю трубы радостив земле печали.Радость под высоким давлениемочищенная от примесейскоро поступит конечному потребителю —осталось заварить пару швов.Вдруг приходит представитель заказчикав клетчатом пиджаке с нарукавникамии требует установитьна выходе счётчик и вентиль.Но я ставлю на выходе ветер,ведь я не Газпром, и радость – не газ,скоро она пойдет по планетечтобы радовать вас.

Памяти Леонида Аронзона

Летит собака на пегасе сквозь облака,поэт заснул, но свет не гаснет. В черновикахгуляет птица, стальная цапля, чей клюв – ружьё,и словно порох сгорают строки в глазах её.Возьми волшебный выключатель, нажми рычаг,тогда и счастье и несчастье уйдут во мрак,где кто-то дышит часто-часто, дрожит рука,летит собака на пегасе сквозь облака.

Ода шкафу

Тёмный хозяин, ты стоял, перегораживая комнату,глазами резных фигур наблюдал за моими играми,в тебе тикали личинки жуков, отсчитывая время,а жуки летели на свет лампы и падали на пол семенами будущего,я гладил львиные морды на твоих дверцах,смотревшие на меня из переплета волшебных растений,я стирал ладошкой их блестящие лаковые слезыльвы плакали о пустыне: так я полюбил пустыню.Я прятался в твоем чреве вместо старых альбомов,надо мной сидели Тартарен из Тараскона и Рип Ван Винкль,в тебе работала волшебная мельница Сампо,и бежал вдоль берега моря пёс с черным ухом,на подводной лодке дивана я швартовался к твоему борту,или приставив два стула и сверху на них табуреткуподнимался на свой капитанский мостик,волшебную форель ловил в пене прибоя обоев.На тебе жил увеличитель, чей взгляд умножал реальностьпотому был скрыт за красным моноклем,жил резак для фотобумаги: хочешь – хрусти прокрустом,отрезая кусочки пейзажа и белую кромкучерно-белых фото из набора открыток на верхней полке,где тайные женщины с телами из воска и ртутигде свет из причудливых окон, нагота за решеткой:ловушки внимания на плотном бумажном глянце.Я любил болеть, не чувствуя боли:температура лишь первые дни, а потом – свобода,дядюшка творог, тётушка морковь, оставленные на столе мамой —занесённые сахарным песком белые и кирпичные горы.Тобой от меня загораживали телевизор,но я видел синих призраков, танцующих на потолке и стенах,а звук обходил тебя осторожно,заглушая шаги времени в твоем теле,за твоей спиной я прятался с фонариком под одеялом,где туманность Андромеды висела на душном небе из ваты,и тревожная тьма острова Наваронобволакивала мою самодельную пещеру.Потом, когда дед переехал в другую квартиру,ты встал в углу комнаты, словно готовый к защите,от подростков в которых гудели гормоны как пчёлы,собирая всю сладость безумия этого мира.Уже старцы на дверцах не так свысока смотрелии ручные львы шли как собаки рядом,мне хватало роста легко дотянуться до твоей крышии книги в твоем чреве были книгами просто.Потом был секс-драгс-рок-н-ролл раскидан повсюду,однажды гости на тебя взобравшись трахались до упаду,а я прятал за книгами и на верхней полкетраву и прочие волшебные снадобья,от всего этого у тебя съехала крыша,сместились шипы, потрескалась задняя стенка,но по-прежнему цветок в твоём лбу блестел темным лаком,и два охотника в причудливых шляпах держали меня на прицеле,Потом я скитался по другим домам и дорогам,а ты всё стоял, наблюдая, как растет сын сестры, как стареет отец,потом когда затопили квартиру соседи сверху,ты стал лишним во время ремонта, и я тебя приютил.Я снял дверцы и стенки, разобрал их до мелких деталей,ампутировал части, что жуки в решето превратили и крошку,заменил эти части сосновым легким протезом,и нашел тебе место в своем кабинете.Я смыл чешую обоев с цветами, покрывавшими твою спину,смыл бумагу подкожных газет: «Известия», «Правда»,двадцатый съезд партии пропитанный клейстером, ставшийкоростой,соскоблил шпателем и удалил безвозвратно,Б-52 (так назвалась смывка для любой краски)работал эффективно покрывая толстым слоем твои детали,лак отслаивался, превращаясь в кожурки и комья,в землю, очищенную напалмом после бомбардировки,дальше шёл ацетон, добивая остатки краски,я покупал бутыль за бутылью, словно опытный варщик,старый лак стекал с твоих стен темной кровью —остальное снимала мелкая шкурка.Пропитка против жуков на основе солей меди,бура и борная кислота, кусочки шпона, шпатлевка,всё шло в дело, в твоё многострадальное тело,и оно выправлялось, освободившись от тяжести слов и смыслов.Я собирал тебя снова, подгоняя деталь к детали,сам собирая себя в кропотливой этой работе,я покрывал тебя тонким слоем прозрачного лака,и заполнял твоё чрево неизвестными тебе стихами.Тёмный хозяин, теперь ты стоишь, посветлевший, в углу кабинетаи смотришь мне в спину глазами людей и животных,отражая экран, где строчка идёт за строчкой,когда я пишу: в тебе остановлено время,и я только точка на твоем горизонте событий.

«Компьютер сдох…»

Компьютер сдох,не пишут ручки,сломаны карандаши…Раз не пишут, то и не пиши,а ступай в подвалзанимайся трудом полезным:стучи молотком,визжи пилой,грохочи железом…Ведь это совсем не беда,когда приращения смысловлишь побочный продукт труда.

«Прошлыми делами полон дом…»

Прошлыми делами полон дом,и до будущих рукой подать,ребёнок гремит ведром,во дворе кричит его мать…Камни собирал с таким трудом,целое ведро принёс камней,чтобы опять разбросать —такое дело придумали мне,вот вырасту, будет сынкамни в поле искать,ведром отмеряя мои часыразбрасывать и собирать.

«Встречаю Новый Год…»

Встречаю Новый Годв январе,ничего удивительного, ничего нового,другое деловстретить его летним солнечным днем,с рюкзаком и в жёлтой футболке(чтобы все издалека его видели)на трассе М10,где он стопит мою таратайку,просит подвезти в сторону Питера.– А как же, – говорю, – оленья упряжка,Дед Мороз, наконец?– Всё просто, – отвечает он, – времени нет,так что жми на газ