Амнезия. Сборник рассказов

В этот раз даже выдумывать ничего не потребовалось. Полина Ермолаевна, будучи в курсе намечавшейся попойки, отправилась с новогодними подарками и ночёвкой к своей мамаше, жившей в другом микрорайоне. Не опасался Кузяев и неожиданной встречи с сыновьями, ибо Кирюше оставалось целых полгода в армии, а про Зосиму вы знаете.

– Представляешь, нашу богадельню прикрывают. Аркаша сказал, бабки кончились, – пожаловался Святослав Ильич Тамаре с порога вместо приветствия, даже не отдышавшись.

– Подумаешь! Было бы о чём горевать. Не работа, а так – недоразумение одно, – попыталась успокоить вошедшего порхавшая в пеньюаре и чулках обольстительная хозяйка дома и жадно впилась ему в губы. – Мне страсть как не терпится!

Гостю помогли разоблачиться, избавили от исподнего и даже потёрли в душе спинку. Тот женские старания оценил, на время забыл о проблемах и под дымящиеся благовония дал стране угля.

Потом повалялись часок, и мужчина вдруг засобирался.

– Куда это ты намылился, свинья неблагодарная? – заворчала Томка. – Мне ещё хочется минимум разок.

– Нет настроения! – отрезал Кузяев. – Думы в голову так и прут: а что, если кинет? Вдруг нет у него никакого товара?? Мне тогда по миру идти???

– И что?

– Да ничего! Навещу мироеда прям сейчас. Возьму его тёпленьким…

Безродный всегда спал без задних ног и через две закрытых наглухо двери не расслышал бы звонка, не ткни его в бок проснувшаяся в обнажённом естестве Лидия Аристарховна.

– Аркадий Агафонович! Кто-то пришёл. Слышите? – всё ещё по привычке блюдя дистанцию на вербальном уровне, но уничтожив её этой волшебной ночью до основания на уровне органолептическом, бухгалтерша навалилась роскошной левой грудью пятого размера на бывшего начальника.

– Лидия Аристарховна, любезная, спите! Кто будет шляться в столь ранний час? – сквозь сон пробурчал старик и сей же миг снова впал в анабиоз.

– Да очнитесь вы! Там уже стучать начали!! Вдруг пожар!!!

Безродный, зевая, отлепился от жаркого тела Пудовой, упаковал чресла в семейные трусы с аппликацией заходящих на посадку аистов, пощупал ощетинившиеся щёки и побрёл открывать.

Звонки и стуки при этом становились всё настойчивее и бесцеремоннее.

– Иду, иду же! Кого там черти принесли? – бывший держатель фотостудии прильнул к глазку и смачно выругался на языке Шекспира. – Кузяев, маза фака, тебе чего?

– Отоприте, Аркадий Агафонович, разговор есть! – в голосе Святослава Ильича звучала воронёная сталь, поэтому бывший детдомовец, впитавший эти интонации с молоком из бутылочки с инвентарным номером шестьсот шестьдесят шесть, возразить не посмел.

Лязгнули засовы четырёх импортных замков, и тот, кто по определению хуже татарина, нахально переступил порог квартиры.

– Ты совсем офонарел? В курсе, который час? – хозяином дома явно овладело недовольство.

– Без пятнадцати пять, – сверился со старенькой «Ракетой» ночной визитёр, – но дело категорически не терпит отлагательств!

– Проходи на кухню. Я сейчас. Только штаны с рубахой накину.

Безродный вернулся в спальню, шёпотом повелел Лидии Аристарховне лежать тихо, нацепил трико с пузырящимися коленками, майку-алкоголичку, закинул в рот пластинку жевательной резинки и взбодрённый устойчивым мятным вкусом решительно предстал пред Кузяевы очи.

– Ну? – Аркадию Агафоновичу было явно не до сантиментов.

– Я бы для начала кофе выпил, – Святослав Ильич старался говорить нарочито нагло.

– Говна на лопате! – отказал Безродный, свирепея, и уселся на подоконник. – Дело говори и ступай с богом!

– Ладно. Обойдусь. О каком товаре речь?

– Чего это тебе так засвербело?

– Значит надо! – вцепился бульдожьей хваткой в бывшего директора Кузяев.

– Чёрт с тобой. Всё равно сон прогнал, – Безродный нехотя протянул руку, выдвинул один из ящиков антикварного дубового серванта и извлёк перетянутую резинкой замусоленную колоду игральных карт. – Держи.

– Зачем? – Святослав Ильич удивлённо уставился на подношение.

– Это и есть товар.

– Старая колода?

– Да ты послушай сначала, олух! – воззвал к вниманию оппонента Аркадий Агафонович. – Это карты не простые, а золотые!

– В каком смысле?

– Ты колоду-то получше рассмотри! Видишь, девки голые?

– Вижу. И что?

– А то, что у меня таких, новых, упакованных – хоть жопой ешь! Дачу мою, где ты, якобы, огород полол, помнишь?

– Я полол!

– Пусть полол! Не в этом дело. Так вот. Там у меня склад. Коробок десять, минимум. В каждой – по пятьсот колод. Если хотя бы рублей по тридцать за штуку толкнуть, сколько всего получится?

– Э-э, – мозг не спавшего почти сутки и изрядно употребившего накануне фотографа судорожно пытался высчитать итог, – сколько?

– Сто пятьдесят тысяч! А если с умом подойти, то и по сотне можно выручить. Клондайк! Ну как, доволен?

– А кому ж я их сбагрю-то? – озадачил Святослав Ильич больше себя, нежели собеседника.

– Езжай на юг, – с видом доки ответствовал Безродный. – Там оптом скинешь цыганам. Или чуркам. Эти – сто процентов позарятся. Пару телефончиков я тебе чиркну. Здесь только промышлять не смей. Сам запалишься и девок погубишь: они почти все – местные.

– Местные? – заинтересовался Кузяев и стал пристально всматриваться в лица и иные прелести. – А сам чего ж не продашь? Иль уже нахапал столько, что западло?

– Стар я стал, Славик! – угрюмо покачал головой Аркадий Агафонович. – Нету сил. Ни моральных. Ни, мать их, физических. Ну как, убедил?

В принципе, можно.., – тут будущий коммивояжёр притормозил, так как бубновая дама показалась ему до боли знакомой. – Не может быть!

– Ха! Зазноба твоя бывшая? – рассмеялся Безродный. – Ну и как? Хорошо получилась?

Святослав Ильич остолбенел: ему разнузданно подмигивала правым глазом нагая Полина Ермолаевна, только в молодости.

– Это как?.. Это кто?.. Это когда?.. – хватая воздух, смог, наконец, вымолвить Кузяев.

– Да кого ты там нашёл? – хозяин подошёл к гостю сзади и склонился над плечом, чтобы лучше рассмотреть изображение. – А это… Это старьё. Лет двадцать тому назад снимал. Может больше. А что?

– А то, что это жена моя!

– Ой…

Договорить Аркадию Агафоновичу не позволили оказавшиеся на редкость сильными руки Святослава Ильича. Мгновенно вскочив, бывший подчинённый намертво сомкнул их вокруг шеи недавнего начальника, повалил того на пол и удерживал, несмотря на активное сопротивление, до полнейшей асфиксии. Затем поднялся, схватил выроненную в пылу борьбы карту с голой Полиной и в отчаянии выбежал вон.

Лидия Аристарховна, не предавшая возне на кухне значения, насторожилась только тогда, когда прождала не меньше десяти минут с момента, как захлопнулась входная дверь, а жених в спальне так и не появился. Фея нехотя выбралась из нагретой кровати, обмоталась одеялом, на цыпочках прокралась в неосвещённый коридор, откуда и увидала последствия разыгравшейся трагедии. К собственному её удивлению женщина совсем не испугалась, даже не заорала, а лишь вслух подивилась справедливости распускаемых о ней в городе слухов:

– Ну точно: я – чёрная вдова. Причём здесь даже брак оформить не успела! Ну не скотство ли, блин?

Суворова никак не ожидала Кузяева тем же утром, а по сему не на шутку взволновалась, когда тот условным сигналом постучал в окошко:

– Стряслось что?

– Ой беда! – тяжело опустился на лавку в сенях любовник. – Я Аркашу замочил!

– В смысле?

– В прямом! Задушил!! Насмерть!!!

– Ничего себе новогодний подарочек…

Проанализировав сбивчивый, полный междометий и ненормативной лексики рассказ Святослава Ильича, Тома уточнила, уверен ли убийца насчёт отсутствия свидетелей и камер на подъезде дома жертвы. Ответ последовал хоть робкий, но утвердительный.

– Значит так, – по-менторски огласила она своё решение. – На всякий случай вынь сейчас же из мобильного батарейку и симку. Не знаю, зачем, но так делают: я в кино видела. Давай мне – выброшу, где не найдут. Карту с Полиной в печке сожжём. Ну надо ж, Полиночка твоя! Вот целка-невидимка!! Кто бы мог подумать!!! Ой, извини, милый, извини… Короче, ты остаёшься у меня. Только сиди тише воды, ниже травы. И жене ни в коем случае не звони. Вот тебе медицинский справочник. Изучи досконально главу про амнезию. Будем её симулировать. Дескать, ничего не помню, даже имени, и ничего не знаю. Понятно? Как станет пора, я тебя выпущу. А пока в городе тихонько разузнаю, что к чему. И меня слушайся. Тогда не пропадёшь!

– Дай, что ли, водки…

– Фиг тебе! Градус в такой ситуации только навредит. Ты обязан мыслить трезво. Поэтому, я – в душ. А ты свари пока кофейку и бутербродов нарежь. Позавтракаем, и побегу. Мне сегодня ещё до обеда людей лечить.

Пудовая перешагнула через Безродного, взяла из сушилки чашку, налила из чайника воды, выпила. Потом, приговаривая «чур меня, чур», поплевала через левое плечо, оделась быстрее, чем горит спичка ротного, и начала методичный шмон квартиры несостоявшегося мужа. Она логично предположила, что у покойника наверняка заначка имеется. Так не пропадать же добру. На неё всё равно никто не подумает. А тот, кто убил, тот и ограбил! Поди потом докажи обратное. Вот пусть и ищут. И не факт, что найдут. Уж она-то точно Кузяева не сдаст: не в её интересах.

В перчатках, словно профессиональный домушник, весь последующий день и вечер исследовала Лидия Аристарховна содержимое шкафов, комодов и антресолей. Но так ничего и не отыскала, хоть и не имела по времени никаких ограничений. Разделавшись с последним шифоньером в прихожей, вскрывать полы из-за шумности процедуры она не решилась и, посетовав на напрасно потраченное время, покинула негостеприимное жилище уже после боя курантов.

Олесю Адамовну Казакевич на самом деле звали Ольга Евгеньевна Котова. Когда-то она служила в милиции и в среде работавших под прикрытием коллег слыла гуру мимикрии и кладезью характеров. Её послужной список буквально изобиловал успешными внедрениями в быстрорастущие преступные сообщества периода позднего Горби.

Летом девяносто первого в центральном аппарате Министерства внутренних дел созрела озабоченность наводнившем страну потоком порнографической продукции из Лопушанска, куда с заданием втереться в ближний круг главного подозреваемого Аркадия Безродного откомандировали старшего лейтенанта Котову. Прибыв на место, фигуристая красотка двадцати семи лет от роду согласно базировавшейся на оперативных данных легенде и с паспортом на имя Олеси Казакевич из Гомеля устроилась ткачихой на местную фабрику. Не заметить природных достоинств новенькой было просто невозможно, и вскорости к ней с предложением подзаработать подвалила ударница коммунистического труда и делегат съезда партии Клавдия Петровна Пилюгина. Изобразив падкую на лёгкие деньги простушку, белорусская дивчина возликовала и согласилась.

В пятницу после работы Пилюгина привела Казакевич на дачу Безродного и, получив причитавшиеся комиссионные, чинно удалилась в закат. Девушка осталась наедине с творцом, и явленную миру прелестную эротическую фотосессию оказался не состоянии опошлить даже четвертак в качестве выплаченного модели гонорара. Домогаться сразу после дебюта Аркадий Агафонович не полез, однако прозрачно намекнул на возможность срубить куш посолиднее. На что Олеся мило потупила взор и в интересах службы согласилась прийти ровно через неделю.

Вечером того же дня по каналам секретной связи в «Центр» ушло зашифрованное донесение, в соответствии с которым предлагалось взять порнографа с поличным во время следующего сеанса, да ещё и присовокупить попытку изнасилования, ибо сдаваться без боя самоотверженная сотрудница не собиралась.

А в понедельник случился путч. Через пару дней, когда сторонники победившего Ельцина крушили памятник Дзержинскому, переполошились не только на Лубянке, но и в МВД, и принялись активно уничтожать носители секретных сведений. В числе прочих в огне сгорели все оперативные материалы по Лопушанску, Безродному и Котовой-Казакевич. Таким образом в назначенный час никакой группы захвата не прибыло, и Аркадий Агафонович не только пофотографировал вдоволь, но и всласть удовлетворил похоть.

Презрев обиды, но не пренебрегая конспирацией, храбрая милиционерша обратилась в Москву по резервной линии. Тут-то и выяснилось, что прежнего руководства уже в помине нет, а новое – понятия не имеет, кто она такая, и попросило впредь по пустякам не беспокоить.

Одержимая тяжкими думами, промаялась преданная сослуживцами старший лейтенант несколько месяцев, пока Союз не развалился и цены не отпустили. И поскольку на её плечах висело бремя финансовых забот о престарелых родителях, едва сводивших концы с концами в глуши карельских лесов, она взвесила все «за» и «против» и приняла решение остаться в образе Казакевич насовсем.

Пока тело было в форме, Олеся Адамовна зарабатывала хорошо. Но пагубная страсть к бутылке, возникшая на почве душевных терзаний, не позволила долго пребывать на вершине модельного рейтинга и ходить в секс-фаворитках Аркадия Агафоновича. Последний, надо отдать ему должное, не бросил деградирующую женщину на произвол судьбы. Он продолжал оплачивать съёмную квартиру и временами подкидывал деньжат на нехитрый быт. А после того, как передовика Пилюгину насмерть затянуло в ткацкий станок, Казакевич получила доходное место вербовщика. Потом, когда масштабы распада личности стали угрожать бизнесу, законченную алкоголичку разжаловали в уборщицы. На этой должности Олеся Адамовна допилась до чёртиков и даже чуть не выпала из окна: подоспевший Безродный чудом поймал её за ногу, втащил обратно и немедленно отправил в наркологическую клинику.

Выйдя из больницы «зашитой», Олеся Адамовна не употребляла несколько лет. Потом поклялась себе, что бухать возобновит, но культурно, без белых горячек и суицидальных поползновений. И данное слово сдержала, не считая совсем уж лёгких недоразумений вроде редких опозданий на работу по причине похмелья.

Однушка, что арендовал Безродный для Казакевич, располагалась в девятиэтажке напротив его дома, практически окна в окна. Так как телевизор Олеся Адамовна давно пропила, вечерами она усаживалась у подоконника, открывала пакетик фисташек и под пивко следила через полевой бинокль за личной жизнью Аркадия Агафоновича. Женщина знала о нём всё: с кем спит, что ест и даже где прячет накопленный капитал. Не остались незамеченными ни лобзанья с Лидией Аристарховной, ни смертельная схватка с Кузяевым, ни последовавший неудачный поиск сокровищ.

Стоило бухгалтерше признать тщетность своих потуг и удалиться восвояси, просчитавшая умом бывшего оперативника ситуацию на десяток шагов вперёд Олеся Адамовна накинула ватник, валенки, достала из кладовки походный рюкзак, положила в него пакет с паспортами и двинула к жертве. Отперев захлопнутую на защёлку дверь ключом, что для полива цветов давно выдал ей часто путешествовавший хозяин, она сию же секунду смело залезла во вмонтированный в стену справа от трубки домофона приборный щиток и активировала нужный автомат. Послышалось чуть уловимое шуршание, и из боковины зеркала стоявшего рядом трюмо выехал полный долларов, евро и рублей потайной ящик. Казакевич выгребла всё без остатка, покидала в рюкзак, лёгким нажатием вернула тайник на прежнее место, вырубила выключатель и, бросив взгляд на распластанного на кухонном полу бездыханного Безродного, попросила у него прощения и простила сама.

Оказавшись на улице, она прошла три квартала пешком, потом вызвала такси до вокзала, купила на имя Казакевич в кассе билет на ближайший проходной поезд и встретила первое в новом году утро в купе, попивая чай в обществе приятной семейной пары средних лет и молодого грузина в спортивном костюме и лакированных штиблетах. Где-то на узловой станции посреди Урала она сошла, бросила в почтовый ящик коротенькое письмецо, что начертала в дороге, и уже, как Котова, купила новый проездной документ в ином направлении и была такова.

Одним студёным январским деньком Полина Ермолаевна намеревалась отобедать гороховым супом и макаронами по-флотски в столовой ткацкой фабрики, когда коллектив облетела весть об убийстве Безродного. Давя алюминиевой ложкой непослушные горошины на дне тарелки, Кузяева шепотком обменивалась мнениями с теми, кто был в курсе его некогда прибыльного бизнеса и сам в процессе живо участвовал. В ходе прений нахлынувшие воспоминания совсем испортили аппетит, но привитая бабушкой привычка не оставлять за собой объедков заставила прикончить и первое, и второе, и посмаковать компот.

Сразу после школы не хватавшая звезд с небес Полина устроилась ткачихой в бригаду Пилюгиной и, достигнув совершеннолетия, получила заманчивое предложение, от которого гордо отказалась, так как имела представления о приличиях и ожидала из армии парня. Но вот ведь незадача, очень уж её возжелал сам основатель нелегального промысла. Как-то под предлогом проведения совместного досуга подосланная алчной бригадиршей порочная Полинина сверстница заманила порядочную девушку в загородный дом Аркадия Агафоновича. Там бедняжку сначала опоили, а потом вовлекли в оргию, о чём документально готовы были свидетельствовать произведённые хозяином дачи пикантные изображения. Пригрозив, что отправят снимки солдату Кузяеву, преступники выбили из протрезвевшей Поли согласие позировать в стиле ню и время от времени потакать маленьким капризам фотохудожника. При этом договор истекал сразу же после возвращения Святослава Ильича со службы к месту постоянного проживания.

– Представляешь, Безродного завалили! – доложила Полина Еромолаевна Кузяеву по приходу с работы домой.

– А это кто? – ни один мускул не дрогнул на лице душителя.

– Твой бывший работодатель, между прочим. Вспомнил?

– Не-а, – покачал головой супруг, – пойду телек смотреть.

– Ах ты чудо моё малахольное! Иди, конечно…

В этот момент в дверь позвонили.

– Кто там? – поинтересовалась Кузяева.

– Откройте, полиция! – скомандовали с лестничной клетки.

– Полина Ермолаевна, это капитан Наседкин, помните? Со мной – оперативная группа. Впустите, пожалуйста.

– А что случилась? – удивилась женщина. – Прошу.

– Ваш муж дома? – невежливо отозвался вопросом на вопрос кто-то из вошедших.

– В большой комнате телевизор смотрит… Слава…

Два амбала с автоматами метнулись в гостиную, скрутили сидевшего в кресле мужчину и защёлкнули на его запястьях наручники.

– Гражданин Кузяев, вы арестованы по подозрению в убийстве гражданина Безродного Аркадия Агафоновича…

– Что, что здесь происходит? – панический страх исказил миловидное личико ещё совсем молодой Полины Ермолаевны. – Славочка…

– Да заткнись ты, сука! Ненавижу!! Мразь!!! – заскрипел зубами Святослав Ильич и перевёл взгляд на полицию. – Я во всём признаюсь. Только, прошу вас, уведите меня отсюда скорее.

Письмо, что отправила с дороги бывшая старший лейтенант Котова, было адресовано Лопушанской полиции. В нём некий аноним из чувства гражданской ответственности информировал об убийстве, совершённым в предновогоднюю ночь по конкретному адресу и предлагал проверить на предмет причастности к делу гражданина Кузяева С. И. Как только сигнал был получен компетентными органами, его немедленно отработали, обнаружили бесхозное тело с явными следами разложения, установили наблюдение за подозреваемым, выявили потенциальных сообщников и провели соответствующие экспертизы.

Суд приговорил Кузяева за убийство, Суворову за соучастие и сокрытие улик к различным срокам, Пудовой дали условно за недоносительство.

А Казакевич даже в голову никому не пришло разыскивать, благодаря чему два восьмидесятилетних пенсионера с насиженных Карельских скал перебрались в царство алтайских медоносов, где счастливо проживают и по сей день в уютном домике с дочерью Ольгой, председателем сельского общества трезвости и владелицей приюта для бездомных собак и кошек.

КОМАНДИРОВКА

Двадцать восьмое декабря должно было стать для Михаила Олеговича Рябова пусть и наполненным предновогодней суетой, но вполне себе милым днём в ожидании грядущей корпоративной попойки, последующих зимних каникул и солидного бонуса в течение месяца-двух по их завершению. План годовых продаж был с успехом перевыполнен аж в конце ноября, и с тех пор тридцатисемилетний коммерческий директор завода экспериментального оборудования мечтательно сидел на форумах отзывов владельцев премиальных внедорожников, подбирая замену видавшему виды бюджетному седану.

От истового интернет-серфинга мужчину отвлёк звонок по внутренней связи пышногрудой красотки Ольги Евгеньевны Райской, секретарши генерального:

– Вас по срочному делу просит зайти Борис Исаакович, – как всегда без приветствия и интригующе томно проговорила доверенное лицо руководителя и сей же миг положила трубку.

Михаил Олегович не любил экстренные вызовы «наверх». Глава и один из акционеров предприятия Борис Исаакович Зонд по прозвищу «Бизон» в свои пятьдесят с хвостиком был нахрапист, целеустремлён и никогда не давал трудящимся почивать на лаврах даже после серьёзных достижений. Особенно от его неуёмности страдала госпожа Райская, помимо неукоснительного исполнения многочисленных должностных обязанностей и несмотря на мужа и двоих сыновей-подростков вынужденная удовлетворять некоторые интимные просьбы директора.

– Мишель, друг мой, завтра ты летишь в Нефтеград, – безапелляционно огорошил начальник наёмного топ-менеджера, не успел последний войти.

– Завтра? Зачем?

– Тендер на клапаны перенесли на девять утра тридцатого. Вот только что звонили…

– Так это ж пятница! У нас – мероприятие! Мне речь поздравительную толкать!!! – взмолился подчинённый.

– Ну и что? Обойдёмся без твоей речи. Тем более что она, бьюсь об заклад, слово в слово повторит прошлогоднюю, – цинично парировал Бизон. – Утром тридцать первого вернёшься. В чём проблема-то?

– Но проект – тьфу и растереть. Там всего-то… Последнее коммерческое предложение миллионов на двенадцать едва потянуло.

– Что значит «всего-то»? – удивленно поднял к просторным залысинам лохматые брови нахмурившийся директор. – Э-э как ты, братец, чужими деньгами распоряжаешься! Может тебя премии лишить? Там всего-то… Да знаешь ли ты, сколько времени, сил и бабок мне стоило, наконец, с ними договориться! Это первая сделка! Проведём, как надо, другие контракты и суммы пойдут!

– Безусловно, концерн «Нефтеград Петролеум Энд Газ» для нас необычайно важен, и если бы не вы, – попытался лестью сгладить ситуацию Рябов, – нам не видать их, как своих ушей. Но, учитывая, что стоимость проекта – не самая большая, мне думается, можно доверить его начальнику отдела продаж.

– Мне лучше знать, что кому поручить. Летишь ты, и без разговоров. Конкурс – очный. Комиссия будет вызывать три раза. Начнёшь с двенадцати пятьсот, потом упадёшь до двенадцати, а в третьем раунде дашь окончательную цену – одиннадцать восемьсот пятьдесят. Процедура согласована, люди – в курсе. Всё понял? Свободен!

Домой Рябов приехал мрачней тучи. Жене с порога сообщил об отъезде, крепко выругался и запросил ужин. Супруга изобразила расстройство, в утешение чмокнула мужа в щёчку и удалилась хлопотать на кухню.

Миша Рябов впервые сочетался законным браком восемнадцатилетним в уютном старорусском городке Затридевятьземельске, где родился, окончил хорошистом десятилетку и выполнил норматив перворазрядника по лёгкой атлетике. Статью тела и правильностью черт лица он жуть как сильно нравился дочке капитана милиции, однокласснице Светке Гришиной, и та охотно отдалась товарищу по учёбе после выпускного на чердаке расположившейся по соседству со школой типовой многоэтажки. Потом они гуляли до конца лета в обнимку, пока девушка не осознала, что скоро станет матерью. Будущий папаша от радости чуть не установил мировой рекорд по бегу, но отец невесты снял его с дистанции на вокзале при посадке в проходящий поезд Клайпеда-Кутаиси и отконвоировал в ЗАГС.

Поселились молодожёны в опрятном теремке с резными наличниками и белёной печной трубой у её родителей. Те оказались людьми отходчивыми, не корили зятя за вдруг проявившуюся склонность к спонтанным путешествиям по железной дороге и помогали, чем могли. Так благодаря связям тестя Михаил отправился не в далёкую часть, а в спортивную роту, что квартировала в часе езды от дома. А уж когда народился Александр Михайлович, рядовому Рябову надлежало лишь дважды в день являться к месту несения службы на утреннюю и вечернюю поверки.

Обмыв демобилизацию, опять же не без протекции только что произведенного в майоры Светкиного бати, будущий коммерческий директор пополнил ряды российской милиции и заочно поступил в местный филиал областного юридического института, в котором экстерном защитил диплом о высшем образовании всего лишь каких-то два года спустя.

Когда в середине двухтысячных на очередном витке борьбы с оборотнями в погонах в собственном рабочем кабинете был взят с поличным при получении взятки начальник ОВД Затридевятьземельска подполковник Гришин, наверху приняли решение о капитальной зачистке городского милицейского состава. Репрессии начались с ближнего круга подозреваемого и в первую очередь коснулись старшего лейтенанта Рябова. Его, не утруждаясь разбирательствами и лишними сантиментами, пинком под зад выпроводили из органов и даже на всякий случай под надуманным предлогом лишили выходного пособия.