скачать книгу бесплатно
– Точно! Как я сразу не поняла! – обрадовалась Женя и, натренированным движением накинув на уши сломанные наушники, нажала кнопку на украденном плеере.
– Так вот как это работает… – поправила наушники и волосы.
– Ага, – произнес мужичок с плаката. – Так и работает.
– А можно… можно я вас подержу, – покраснев, вдруг спросила Женя.
– Конечно, – он улыбнулся и почесал усы.
Аккуратно взяла за желтый уголок и услышала слова кожей. Подушечками пальцев. Точно то, что раньше поступало через уши, теперь поступило через вспотевшие фаланги. Подержавшись за уголок, не удержалась и схватила мужичка полностью, жадно обняв двумя руками, да так схватила, что сразу почему-то заплакала. Теперь она была с ним почти одного роста. Совсем выше, чем тогда, в мае пятого класса. Мужичок ответил и обнял в ответ теплыми, словно его песни, руками.
Когда слезы закончились и песни перестали звучать, Женя отпустила желтый жакет и вдумчиво посмотрела в карие глаза над усами.
– Я, знаете… все эти годы хотела сказать вам спасибо… И еще извиниться. Извиниться за то, что продолжаю слушать вас, – поправила съехавшую ушку динамика.
– Разве за такое извиняются? – удивился мужичок.
Женя пожала плечами.
– Это я должен сказать тебе спасибо, спасибо за то, что продолжаешь меня слушать.
– Но… – Женя опять почувствовала, что из глаз покатилось. – Как же… Вы же… из-за меня не можете…
– Я могу все, – усмехнулись усы. – Разве есть что-то, что может меня остановить?
– Конечно же, нет, – немного растерявшись, улыбнулась Женя. Ей даже немного полегчало.
– Так что за меня не волнуйся, – сказал яркий мужичок. – Выкладывай, что ты там хотела сказать, я же вижу, что ты хочешь.
Женя сжалась и разжалась, точно мышца сократилась.
– Я хотела сказать… что это из-за меня вы все еще здесь, – виновато выговорила, словно в преступлении сознавалась, – из-за того, что я слушаю вас.
– Кто тебе это сказал? – нахмурились и удивились усы.
– Она, – мрачно ответила Женя.
– Значит, Она, – усмехнулся мужичок, посмотрев в зал и почесав намокший от пения лоб. – И что же Она тебе сказала?
– Всё, – угрюмо произнесла Женя и стыдливо посмотрела на деревянные доски под ногами. То ли хотела провалиться на месте, то ли хотела, чтобы само место провалилось, оставив только её и его голос.
– Прямо-таки всё? – удивился бодрый мужичок таким голосом, от которого сразу захотелось оторваться от досок.
– Да. Про это место. Про вас и таких, как вы… – Женя посмотрела ему в музыкальное лицо.
– Таких, как мы? – переспросил яркий певец. – Это каких таких?
Она хлопнула губами и замолчала, точно грузик на языке опускался по горлу в желудок. Не могла это произнести, особенно глядя в его живые глаза.
Мужичок лишь добродушно улыбнулся.
– Ты хотела сказать «мертвых»? – Женя даже восхитилась той легкостью, с которой он произнес это тяжелое слово, словно оно не весит как Камаз, однажды переехавший объем её жизни.
Она лишь кивнула. Даже слово «да» означало бы признание его неживого статуса.
Мужичок с сочувствием посмотрел. «Даже странно как-то получалось, размышляла она, пока он смотрел. – Это я ему, наверное, должна сочувствовать. Он же уже… а я еще…» – Но тогда почему так? – наконец, удалив грузик с языка, которым на проверку оказался простой волос, Женя вернула себе возможность говорить.
– Она рассказала мне про это музыкальное посмертие, рассказала, что даже… даже умерев (да, она все-таки смогла это выговорить), вы вынуждены петь из-за ваших слушателей до тех пор, пока хотя бы один из… нас продолжает вас слушать.
– Хотя бы один… – мужчина посмотрел в полный магнитофонов зал. – Видно, меня пока что слушает немного побольше… – улыбнулся он, всматриваясь туда словно через подзорную трубу. – До одного мне еще ой как далекоооо, – протяжно произнес он, словно пытаясь этой протяжностью голоса сосчитать количество рядов, что за сценой. Бесполезно, Женя уже это поняла.
– Верно, – вздохнула она, глядя на бессчетное количество эгоистов, что заставляют его петь. – Мне жаль. – наконец, сказала Женя.
– Скажи мне… – почесав волосы на затылке, вдруг обратился мужчина. – А тебе нравятся мои песни?
– Нравятся ли мне? – Женя вдруг засуетилась, чуть не споткнулась и даже как-то растерялась, скрипнув полом, что, похоже, вызвало недоумение у музыканта напротив. Конечно ей они нравились! Но она и подумать не могла, что услышит такой вопрос напрямую от него. – Да. Очень! – радостно озвучила она, удивляясь выпавшей ей невероятной возможности. Сказать ему, что его песни – Очень!
– Когда-то… – продолжила она. – Когда не стало моей подруги… в общем, когда ничего не осталось… Я слушала Вас и Ваш голос… – Женя покраснела и, кажется, начала еще сильнее потеть. – Я словно разбилась, а вы по словам и песням собрали меня обратно. Так что… вы очень-очень мне помогли. И я вам очень-очень благодарна!
Мужчина с взволнованным видом вернулся на табуретку.
– Но если ты перестанешь… Если все перестанут меня слушать… для кого же мне тогда будет петь?
Женю как ток поразил, хотя она и забыла, как он бьет. Зато она вспомнила свои детские рассуждения на скамейке, что умирала с морковным закатом.
– Не знаю… но неужели вы не хотите остановиться. Неужели…
– Знаешь… – перебил ее мужичок и как-то небрежно посмотрел куда-то в самый конец зала, в то место, от одной мысли от которого хотелось вновь отдирать заусенцы. – А ведь она рассказала тебе не все…
– Не все? – удивилась Женя и даже как-то выпрямилась и выпрямила поехавшие наушники.
Вдруг мужчина молча выполнил жест рукой, подзывая ее к себе.
Женя было хотела открыть рот, но он резко высвободил воздух из легких:
– Тшшш, – подул он на длинный палец, точно собирался сказать ей какой-то секрет, о котором другие (все в зале, включая ту самую) не должны знать.
Женя послушно кивнула, точно получив приказ от единственного того, от кого она была готова принимать приказы, и, стараясь не скрипеть досками и коленями, подошла к мужичку.
Он все также загадочно и молчаливо указал живыми глазами и мимикой-навигатором на соседнюю табуретку – бери и садись.
Женя еще раз кивнула, показав, что приняла, и, тихо взяв табуретку, пододвинула ее к табуретке с голосом и с нескрываемой гордостью села рядом. Теперь и сама почувствовала себя как на обложке. Вся в свете и возле того, кто в свете.
– Подумать только сижу рядом с ним, а теперь еще и тайну от него узнаю, я обязательно сохраню ее! – посмотрела на морковный портфель за кулисами. – Представляешь! – асфальт перед полынью уже начал плавиться.
Человек с голосом огляделся, точно проверяя, что вокруг нет никого лишнего, и, наконец, убедившись, что никто точно не сможет их подслушать, демонстративно наклонился к Жене, позвав ее указательно-музыкальным пальцем.
Женя, отвечая зову пальца, наклонилась в ответ, хотя и сама не понимала зачем. На ее ушах все равно наушники. «А какая разница!» – еще немного приблизилась тем ухом, которое было ближе.
Тот тоже немного подвинулся и, наконец, совсем тихо, едва шевеля губами, произнес:
– Нет никакого «музыкального посмертия».
– Что? – чуть в голос не озвучила Женя. – А как же…
– Тшш! – запретительный воздух в запретительный палец.
Женя виновато замолчала, показав, как невидимой молнией застегивает видимый рот.
– Я пою, просто потому что хочу петь.
– Правда? – шепотом спросила Женя, глядя в его карие глаза.
Тот кивнул.
– Разве может что-то остановить слово, которое хочет, чтобы его сказали? Даже Она, – он почесал подбородок. – Вот я и решил немного задержаться и продолжать свое шоу. Ведь пока я продолжаю петь, те, кто меня слушают, меня услышат, – усы добродушно улыбнулись. – Что же еще нужно музыканту?
– То есть вы можете уйти в любую минуту? – повеселев, спросила Женя.
– Да, некоторые так и поступили, – произнес мужичок в жакете.
Женя задумалась.
– Так это что получается, я ни в чем не виновата? Это не из-за меня вы все еще здесь?
– Неа, – покачал он головой. – Не из-за тебя. Я здесь не потому, что ты слушаешь мои песни, я здесь потому, что я хочу петь для тебя. Знаешь ли, есть большая разница между тем, чтобы петь из-за кого-то, и тем, чтобы петь для.
– Но тогда почему? Почему она мне сказала… – спросила Женя.
– Кто знает? – развел усами мужичок. – Возможно, она просто бесится, что остается что-то, что даже ей еще не подвластно. Но только тшшш! Никому!
– Значит… я была права.
– Да, – улыбнулся мужичок. – Я всегда пел по своей воле и никогда не пел против. Сама подумай, разве можно петь по указке? Какими бы тогда были мои песни? И что бы тогда чувствовала ты, слушая их? Помогли бы такие песни тебе? Нет, – усмехнулись усы. – Пение – не проклятие, пение – дар, который объединяет жизни. И еще, – вдруг, точно между прочим, добавил он, задумчиво подняв взгляд. – Никогда не молчи, когда кто-то хочет слушать. Людям порой нужны песни. Даже один голос может спасти жизнь. А если голос может спасти больше, то этот голос просто не может молчать. Так что помогай своим слушателям, даже если они далеко от тебя, хорошо? – подмигнул хозяин усов.
– Хорошо, – кивнула Женя.
– Ну, что же… – закончил он, глядя на ожидание магнитофонов. – Кажется, мне пора на плакат. Кажется, я еще кому-то нужен. Обо мне еще не забыли. И если мои слова еще помогают кому-то, я продолжу их петь. Столько сколько потребуется. Для всех. И для тебя. Знаешь, петь для людей – для меня это уже лучший рай из возможных! – улыбнулся сверкающий человек.
– Извините, – виновато произнесла Женя. – А можно я у вас одну пуговицу возьму, ну, на память.
Мужичок рассмеялся.
– Конечно! Выбирай любую и дергай. Мне не жалко.
Женя выбрала самую блестящую и с усилием вырвала её из мужичка.
– Знаешь, мне нравится петь для тебя, – вдруг произнес он. – Приятно петь для тех, кто слушает твои песни.
Когда в новых наушниках она дошла до перехода, в морковном мареве что-то сверкнуло, прямо по центру зебры, между порозовевших белых прямоугольников.
Остановившись на переходе, Саша наклонилась и увидела маленькую блестящую пуговицу.
Она аккуратно подняла ее и посмотрела – все так же блестит.
– Кажется, я начинаю понимать, почему плавится асфальт.
Сомики
Кое-кто считает меня героем. У меня даже несколько раз пытались брать интервью. Конечно же, я сбегал. Каждый из тех 28 раз. Ведь я не герой и не смотрю телевизор.
Знаю-знаю, людям нужны герои и доказательства. И нужны телевизоры, что их создают. Но я ведь вовсе не причем. Герой – не более чем чье-то суждение. Необходимое объяснение, чтобы квалифицировать необъяснимое чудо. Я не хотел быть объяснением и не хотел объяснять, а потому мне оставалось только бежать без оглядки. Знаете, «герою» очень трудно убежать от своего «подвига».
Когда у меня спрашивают:
– Как вы узнали?
Я всегда отвечаю:
– Сомики помогли.
– Какие еще сомики? – спрашивают они.
– Вера, Надежда и Любовь, – отвечаю я.
Ведь людям нужны герои. А мне не нужны. Мне не нужны доказательства, чтобы верить в моих сомиков.
Той дождливой весной я обычно читал, ну, еще иногда спал. Телевизор хоть и стоял напротив дивана, но помалкивал, слушая капли. Той весной я решил: с меня, пожалуй, хватит прогнозов, и после недельной ломки я освободился, да так, что до сих пор не знаю о телевизионных объяснениях своего «подвига».
В ту странную пору все посамоизолировались, и я в этом смысле был как все. Не то чтобы я боялся какого-то там вируса, вовсе нет, просто я не хотел, чтобы меня самоизолировали насовсем. В этом смысле я тоже был как все.
Тогда же я и остался в квартире один на один с телевизором. Это получилось даже немного интимно. Он стоял в тени напротив, поддразнивая голым мерцающим животиком без пупка.
И какой же тот животик был соблазнительный. С ним у меня завязались серьезные и очень приятные отношения. То были отношения, в которых от меня ничего не требовалось. Разве что слушать его сладкие прогнозы. Все делал он, тот плоский животик напротив, мне даже двигаться не приходилось. Я только слушал и ничего не говорил. Телевизионный партнер освободил меня от необходимости вести предварительные беседы, сразу приступая к передаче генетической информации. Я даже обрадовался выпавшей мне телевизионной возможности: мне больше не было никакой нужды выходить во внешний мир, да и вообще ходить переставало быть нужно. Разве что в туалет – справлять нужду все равно приходилось. Однако за вычетом туалета мой внешний мир начинался и заканчивался, не выходя из дома, прямо на диване, точно диван был «альфа», а животик «омега». Я даже окошко зашторил, чтобы внешний мир снаружи не смог просочиться во внешний мир внутри.
– Да и кому вообще нужно окно, если есть прогноз погоды? – размышлял я. Не для того я купил себе телевизор, чтобы по облакам погоду предсказывать.
Так, в течение восьми занавешенных дней я не смотрел в окно, зато смотрел в прогнозы погоды и прогнозы валют. Мой большой палец правой руки щелкал каналы, как орехи, переходя прямо в них и подключаясь к информационному их ядру. На второй день палец стал не просто пальцем, но проводником во внешний мир, что подключился и передает данные. На третий день мой большой палец научился путешествовать в пространстве и мог оказаться где угодно, в любой точке внешнего мира – стоит только ударить по кнопке и подключиться к нужному ядру. Ходить ногами стало уже совсем ни к чему, теперь я ходил только большим пальцем. Я чувствовал, как этот самый большой палец соединяет меня и внешний мир: нагревается, когда говорят о горячем, охлаждается, когда говорят о холодном, даже поворачивается в нужном направлении, когда на экране что-нибудь поворачивалось. И вот на шестой день я стал замечать, что думаю словами из телевизора. Готов поспорить, что мог тогда процитировать наизусть цитату очередного эфирного героя. Это показалось мне довольно полезным личностным качеством. Я мог добавить в ход любого телефонного разговора немного эфира, поразив собеседника степенью осведомленности о происходящем за шторами.
– А знаешь ли ты… – важным голосом начинал я и далее следовал согласно расписанию передачи. Мог даже прогноз погоды передать, освобождая собеседника от необходимости смотреть в окно. Я безусловно был в курсе. И вводил в курс своих собеседников. Я был хвостом эфира; если человек пропускал глаза, он всегда мог рассчитывать на мой хвост.
На восьмой день я захотел немного прогуляться, но так и не отважился. Ждал прогноза погоды, а когда дождался, мне сообщили, что за окном однозначный дождь. Не выходя из дому, я доверил своей внешний мир животику. У меня не было оснований не доверять, поэтому мне оставалось только ждать, подключаясь к каналам своим большим пальцем.
Но знаете, даже из-за штор немного видно, любые шторы чуть-чуть, да просвечивают.
Мне все казалось, что, несмотря на телевизионный дождь, под шторкой немного ясно – те самые блуждающие пятнышки, точно пузырьки солнечного бульона, что протек под занавески.
Я уже подумывал приоткрыть шторку, чтобы посмотреть, что же там, за окном. Даже сравнить как-то захотелось, но я вовремя остановился. Я вспомнил, что внешний мир за окном передают из животика:
