скачать книгу бесплатно
Ходила по аллее из стороны в сторону и пинала переход, обвиняя его в заказном убийстве, которое он совершил. Искренне желала переходу смерти, но вот проблема: переход не мог умереть.
Тогда единственное утешение она нашла в музыке. Музыка, конечно, не могла объединить полынь и кузнечиков, как ее подруга, зато музыка могла объединиться с Женей. Точнее объединить Женю и ее желание жить дальше. То был единственный ее звук.
Надо сказать, что Женя всегда любила музыку, любила даже больше, чем любила есть, но та утрата стала для нее и приобретением нового друга. Друга, что пел для нее и для ее подруги. Пел, хотя по всем законам давно уже не мог петь.
Современники никогда до нее не дотягивались. Их песни казались ей мертвыми, но его песни, напротив, казались как нельзя живыми.
Оглядываясь назад, Женя размышляла, что, если бы не его песни, она бы, наверное, не справилась. Часть её вылетела тогда из тела, одновременно с тем, как подруга вылетела из ее жизни. А без той части продолжать дальше уже не хотелось. Кузнечики и полынь остались, но утратили ту связь, которая делала их особенными.
Только неунывающий голос не сдавался и продолжал объединять Женю с тем, что она потеряла. Она не расставалась с наушниками ни на минуту: с ними ложилась спать, с ними просыпалась, в них засыпала. Звуки внешнего мира тогда угасли, оставив только пустоту снаружи и голос внутри.
Присев напротив кровати, она улыбнулась, глядя на плакат со звонкими усами.
Мужчина в полуденном пиджаке и с микрофоном улыбнулся в ответ.
«Я ведь знала. Всегда знала. И как я могла сомневаться!»
Сомневаться Женю заставила она. Девочка, что подняла куклу, которой не было.
Это случилось вскоре после смерти природной легкости. В один из уже по-настоящему июльских дней между пятым и шестым классом Женя по привычке гуляла в большущих наушниках и слушала его слова. Слушала слова и искала то, что от нее отделилось, а нашла Её. Точнее, увидела. Девочку в черном, что любит собирать белые цветы.
– Странная какая. У нее что, игрушек других нет? – подумала тогда Женя.
Глядя на нее, Женя не сомневалась: она точно причастна к Этому.
Как-то замешана в этом!
Осмелев под слова своего певца, Женя подошла к девочке с белым воротничком и сухо, и даже как-то грубо спросила:
– Что ты здесь делаешь?
Девочка промолчала, даже голову не подняла.
– Очередную куклу кому-нибудь подложить хочешь? – прогремела Женя.
– Не понимаю, о чем ты, – холодно ответила девочка, не поведя даже глазом, продолжая расправлять сжавшиеся лепестки.
– Все ты понимаешь, маленькая лгунья! Не притворяйся! Я тебе видела! Тогда! В тот день, когда… Когда ты чуть… Когда грузовик чуть не переехал ее… Она мне все рассказала, знаешь ли? Про ту куклу, к которой она побежала прямо под дурацкий грузовик. Это что… выходит, ты еще одну куклу ей подложила? Это из-за тебя она…
– Нет, – спокойно произнесла девочка.
– Что «нет»?
– Я тут ни при чем.
– Вот как… – сжались кулаки. – Значит, ни при чем. Знаешь, в моей привычке нет бить детей, но ты… ты просто вынуждаешь. Хотя… я не опущусь до этого, – выпрямила пальцы. – Я просто схвачу тебя за твой дурацкий воротник и потащу в полицию – скажу, что это ты убила ее!
Девочка подняла взгляд и посмотрела двумя глубокими темно-карими глазами:
– Я же говорю, никого я не убивала. Я не виновата, что твоей подруге нравятся куклы.
Женя отступила. Такой глубины чего-либо вообще она никогда не видела. Словно все окружающее – лишь маленькое крыльцо подъезда, а все остальное там – в подъезде. Внутри тех карих впадинок.
– Я поняла… поняла, кто ты, – усмехнулась Женя.
– Неужели – равнодушно произнесла девочка.
– Да… знаешь, я с самого начала так думала… когда увидела тебя там. Могла бы хоть одеваться как-то по-другому. А то… слишком бросаешься в глаза. Банальщина какая.
– Вот интересно, – произнесла девочка. – Почему такой ребенок, как я, вообще должен переживать из-за того, кто и как на меня посмотрит?
– Не знаю, – смутилась Женя. – Я бы на твоем месте не хотела привлекать к себе внимание.
Девочка промолчала и присела на газон.
– Видно, ты сильно любила ее, а она тебя, – подобрала она большой, но подсохший цветок, и Женя сразу поняла, что когда-то он был очень красивым.
– Зачем ты смотришь на них? Они же уже… ну…
– Нет. Они не уже. Они ещё, – поправила ее девочка.
И расправила тоненький лепесточек.
– Да, – вздохнула Женя. – Любила, наверное… Не знаю, что такое любовь, но если любовь может объяснить то, что я чувствую сейчас, то пожалуй.
– Ясно, – безразлично произнесла девочка, изучая лепесток.
– А что? – поинтересовалась Женя. – Почему вдруг спросила?
– Просто ты меня видишь.
Стало жутко, Женя промолчала.
«Это, наверное, очень плохо – видеть ее и говорить с ней» – но потом она оглянулась и, обежав глазами место, в котором ничего не осталось, подумала: «Какая разница? Если она может объединить меня с ней? То я, пожалуй, согласна».
– Слууууушай… – как бы между делом начала Женя. – Такое дело. А ты можешь меня… ну, ты… ну, ты поняла… ну, как её…
– Зачем тебе это? – оторвавшись от лепесточка, взволнованно посмотрела девочка.
– Я… – замялась Женя, почувствовав, что начинает плакать. – Я просто не знаю… Как быть дальше… Она… знаешь…
– Знаю, – спокойно произнесла девочка. – Твоя единственная подруга, – посмотрела она через цветочек на Женю, словно прицелившись.
– Тогда… – протерла намокшие уголки, – Может… ты отправишь меня к ней. Я так хочу снова увидеть ее. Больше всего на свете.
Девочка положила цветочек в кармашек платьица.
– Знаете, тетенька, – вдруг изменился ее голос, став по-детски беззаботным. – Вы, наверное, меня за кого-то другого приняли. Обознались, верно.
На горизонте появилась женщина.
– Мама! – крикнула девочка и побежала навстречу.
Женя подняла один из белых цветочков.
– Ничего не понимаю.
Сверкающая дверь
Женя смотрела, как июньский день переходит в июньский закат. Девятиэтажка напротив начала погружаться в него, уступая рассеянным столпам, опускающимся с неба. Особенно досталось окнам, их стеклянные лица покраснели, точно у них температура. Дома, что поближе к печке, испеклись в пряничные домики. Аппетитные и песочные. Закатное солнце определенно любит печеньки.
На подоконнике немного светло и немного одиноко – цвета морковного портфеля. Посмотрела вниз – переход тоже окрасился, позабыв, что когда-то был проклятой зеброй.
В следующий раз Женя увидела девочку в белом воротничке как раз на закате, когда та одиноко сидела возле большого стеклянного здания.
– Тебе, тетенька, поговорить не с кем? – спросила девочка, когда Женя, сняв наушники, подсела к ней на скамейку. – Или ты меня преследуешь?
– Нет, – ответила Женя.
– Знаешь, тетя, не стоит тебе преследовать меня, – помрачнела гимназистка, хладнокровно посмотрев темно-карими карьерами, от которых даже мурашки на локтях бросило в дрожь. Женя чуть не подпрыгнула, а носки, кажется, вспотели.
– А не то я Маме все расскажу, – вдруг смягчился детский голосок и вновь вернул себе семилетнюю легкость.
– Я вовсе не думала тебя преследовать… – почти оправдываясь, пролепетала Женя. – Кстати… А где твоя мама?
– Ушла.
– Ушла? А когда вернется?
– А вот это, тетенька, совсем не твое дело, – отстранено произнесла девочка. – Есть вопросы, которые имеют ценность, только пока остаются вопросами. Кто знает, что случится, когда ответишь на них, – покосилась гимназистка.
Женя замялась.
– Скажи… а как там… У нее там все хорошо?
Девочка ответила:
– Да. Более чем. Я бы даже сказала, получше, чем у тебя, тетенька.
– Хорошо, – вздохнула Женя, она все доставала себя тем, что не задала этот вопрос при их встрече возле яблони, и теперь, получив ответ, почувствовала себя яблочным киселем. Расслабленно расползлась на скамейке.
– Тетенька, а что тут делаешь Ты? – вдруг спросила маленькая гимназистка.
– Я? – удивилась Женя.
– Да, – девочка демонстративно уставилась на большущие наушники.
– Я музыку слушаю, – в недоумении сказала Женя и задумалась.
– Ясно, – безынтересно произнесла девочка и продолжила смотреть на закат впереди.
– А… ты слушаешь музыку? – ни с того ни с сего захотелось спросить Жене.
(Интересно, какую музыку слушает такая как Она? И слушает ли вообще?)
– Мне нравится современный поп, – уверенно ответила девочка.
Женя скривилась. Так, словно уличила девочку в дурном вкусе. Надо же! Поп? Тут она уже не могла сдерживаться. Хотела похвастаться своим безусловно Правильным вкусом.
– А вот мне современный поп совсем не нравится. Фигня полная! (когда еще такое Ей скажешь!) – Женя произнесла это с такой гордостью, словно относится к совершенному другому – вышестоящему классу людей. – Я люблю…
– Я знаю, – безразлично произнесла девочка.
– А тебе не нравится? – прищурилась Женя.
– Поет-то он не плохо, даже очень хорошо, – ответила гимназистка, не отрываясь от заката, словно видела там кого-то. – Только вот, мне не нравится, когда его слушают.
Тут Женя напряглась.
– Не нравится, когда слушают? – это прозвучало донельзя обидно.
– Что это значит? Не нравится?
– То и значит. Тетенька, ты уже в шестом классе, а все еще не понимаешь смысл таких простых слов?
– Ладно, – обиженно вздохнула Женя. – Каждому свое… – ей скорее было обидно даже не за себя, а за музыканта с микрофоном, который из динамиков мог услышать эти неприятные слова. – Подумаешь…
Но девочка, словно не заметив этого, продолжила:
– Дело не в том, нравятся мне или не нравятся, как такие, как он, поют. Мне не нравится, когда их слушают такие, как Ты, – качая маленькими ножками, сказала она.
– Такие, как я? – нахмурилась Женя. – Не понимаю я тебя. Все дело как раз в этом. Если нравится – надо слушать, разве нет? Что еще нужно? Разве нужны еще какие-то причины?
– У каждого свои причины. Свои причины слушать и свои причины не слушать, – отстраненно произнесла гимназистка.
– Это разве ответ? – скривилась Женя.
– А зачем ты слушаешь его? – вдруг с каким-то железным привкусом спросила девочка, когда закат окрасил ее в ароматно-морковный портфель. – Какая твоя причина слушать мертвых?
Женя скукожилась. «Какой же он мертвый? Не слушай ее!» – мысленно обратилась она к его теплым динамикам и подтянулась на скамейке, вернув себе напряженное пружинное состояние. Носки еще больше вспотели, и теперь словно босяком на мокрых тряпках.
– Так какая она? – напомнила о вопросе девочка, покачивая маленькими ботиночками. – Твоя причина?
– Ну… я… в общем это… – как такое вообще можно спрашивать? Разве можно передать обычными словами необычные слова? – наконец, когда закат коснулся ее плеера и неуклюжих рваных заусенцев возле ногтей, Женя созрела. – Просто его песни помогают мне. Это единственное, что осталось в этом… после того как… не осталось ничего. Я… словно что-то потеряла, что-то очень важное… и я знаю что. Мы обе это знаем. Но то, что я потеряла, уже не вернуть, а потому… – она закрыла покрасневшее лицо ладошками. – Не знаю… – слова у нее как-то не складывались, наверное, морковный закат виноват.
– И как же… он помогает тебе оттуда? – девочка, покрываясь алыми полосочками, внимательно смотрела прямо в Женю. Те карие глаза в том закате казались еще более черными, точно две ямы.
От вопросов о нем Жене вдруг стало неловко. Из наушников все еще раздавался его голос. Словно он был третьим участником этого странного разговора; участником, которого все обсуждали, но который не мог за себя ответить.
