Я и Цезарь – попаданцы: Земля-Сити

Попробовав местного пива, которое действительно оказалось неплохим, я посмотрел на местного "мафиози" и спросил:

– Лечо, а какие у тебя дела с Паце? Я имею в виду сегодня. Сегодняшние дела.

– А какие у меня с ним дела? – переспросил Лечо с удивленным лицом. – Нет, я даже по-другому бы поставил вопрос: какие у уважаемого и авторитетного бизнесмена европейского происхождения могут быть дела с откровенным бандитом с большой дороги?

– Ну, «откровенный бандит» ведь тоже европейского происхождения? То есть сам факт такого происхождения никак не мешает заниматься нехорошими делами. А я почему спрашиваю? Потому что в последнее время твою небритую физиономию уже несколько раз фиксировали в компании с этим «бандитом с большой дороги». Ты что, Лечо, тоже решил «сходить налево» на эту дорогу? Насколько я знаю, когда-то вы оба «оттягивались» там по полной программе.

– Абе, майна21, – начал Лечо с пловдивским акцентом, – как вы русские говорите: «кто старое помянет, тому глаз вон». Ну, было когда-то… по молодости, по глупости…

– Ага, Лечо, по молодости… Тебе уже тогда под сорок было.

– Ну и что? Мужчина умнеет только когда он перевалит шестьдесят. А все, что до этого – одни глупости, да еще, как правило, завязанные на бабах. Они всегда мужикам мозги «забивали». И только после шестидесяти начинаешь отдавать себе отчет, какой же ты был дурной всю эту жизнь.

– Лечо, я не понял, тебе ведь еще нет шестидесяти?

– Поэтому и дуркую еще иной раз по-прежнему. А с дурака ведь какой спрос? Никакого…

– Так, ладно, дурковать ты можешь сколько угодно, но поясни мне, какие у тебя дела с Паце. Пойми, это очень серьезно.

– Нет у меня с ним дел! Ракию пьем, за грехи наши тяжкие «перетираем». Что в этом плохого? А то, что он бандит – ну и что? Мы европейцы, – и тут Лечо поднял вверх указательный палец с большим золотым «болтом» на нем, – придерживаемся толерантности. То есть терпимости к людям, воспринимаем их такими, какие они есть. И помогаем найти путь праведный и их нелегкой жизни.

– Миссионер, короче, а не болгарский мафиози! – усмехнулся я.

– Макс, давай без оскорблений, – обиделся Лечо. – Я чист, как «слеза комсомолки». С Паце я действительно встречаюсь как со старым знакомым. Да, нам есть что вспомнить, о чем поговорить… А от его дел я сейчас очень далек, да и не хочу ничего про них знать. Если рыбаки пронюхают, что у меня есть какие-то дела с «чертями», то это все закончится очень плохо для меня.

– Ладно, не буду тебя мучить, – решил конкретизировать ситуация я, – я был сегодня в «дикой» зоне и встречался с Паце.

– Ты был у «чертей»! – воскликнул удивленно Лечо.

– Нет, мы виделись у Ромарио, и там я предложил ему, то есть Паце, прийти на встречу лидеров территорий для обсуждения вопроса объединения города, – и далее я рассказал ему суть нашей беседы.

– Ну а какой результат ты ожидал? Что Паце, один из лидеров «чертей», оденет цивильный костюм, напялит цайсы22, и станет кандидатом в депутаты местного парламента? С поддерживающим его «отмороженным» электоратом, измазанным черной краской от чресел и выше? И который, электорат, я имею в виду, если свести его с каннибалами дойрдами, то еще не известно, кто кого сожрет? Все он тебе правильно ответил. Это не ваш контингент, это люди, которые бежали от Ромарио и Мугабе из-за «засилья» там дисциплины и порядка!

– Лечо, а ты можешь сам переговорить с Паце по этому вопросу, – перешел я к своей основной теме моего приходу сюда. – У него есть сутки на размышление, завтра до обеда. Может, тебя он послушает…

– Макс, дело не в том, послушает он меня или нет. Дело в том, что «черти» никогда не откажутся от того образа жизни, который они ведут там, на своей территории. Даже под страхом смерти. Хотя… если ты меня так просишь, то завтра утром я с ним встречусь. Посмотрим, что получится…

– Вот спасибо, Лечо! – обрадовался я. – Я знал, что ты настоящий товарищ!

– Ладно, встретиться я встречусь, но вот результат, скорее всего будет отрицательным. – проворчал Лечо. – А знаешь что, Макс, – вдруг воскликнул он, – коли ты пришел ко мне, то давай, как говорят у нас в Болгарии: да си пийнем по една ракия няколко пъти23!.

Короче, мы и выпили по одной ракии… Но сколько раз это сделали – я уже не помнил. Единственно, до того момента, как уйти в то состояние, когда все люди тебе кажутся братьями, я успел все же уточнить у Лечо, действительно ли они качают головой вправо-влево, когда хотят сказать «да»?  И наоборот, кивают вверх-вниз, когда хотят сказать «нет».

– Ну да, есть такое у нас, у болгар. Но сейчас этим меньше пользуются. После того как мы влились в дружную семью Евросоюза, то перешли на европейский стандарт «выражения одобрения». Чтобы путаницы не было. А то ведь так и на деньги можно было «попасть». Вроде отказываешься, а все думают, что ты согласен. Вот и доказывай потом, что не дурак.

И еще помню, как уже в пьяном состоянии Лечо орал во все горло:

«Обнимитесь миллионы!

Слейтесь в радости одной!

Там, над звездной страной, -

Бог, в любви пресуществленный»24!

Когда я попытался у Лечо узнать смысл последней строчки, то он посмотрел на меня своим мутным взглядом и сказал: «Вы, русские, не европейцы, и, в отличие от нас, болгар, никогда ими не будете, а потому-то высшее духовное предназначение европейской цивилизации, у истоков которой еще в древности стояли мы, болгары, вместе с римлянами, – и тут небритый, с хитрым цыганским прищуром Лечо повторил свой любимый жест, подняв для важности указательный палец с безобразно большой золотой печаткой на нем, – никогда не будет вами постигнуто».

Цезарь при этом смотрел на Лечо с каким-то сожалением, когда тот осуществлял свой монолог о величии европейской цивилизации, как наследнице, «болгарской и римской культуры». Как-то так…

Генеральная репетиция перед саммитом

Пока я бегал по «дикой» зоне и искал приключения на одно свое место, серьезные люди, я имею в виду Рихарда и Шмидта, решали серьезные вопросы по подготовке к «саммиту». Вообще, должен отметить, что эти двое нашли общий язык и во всех «стыках» стали выступать единым фронтом. В общем, американо-германский союз формировался прямо на глазах.

Но сначала о неожиданности. Иван, которого я отправил на базарную площадь для получения ответа от Паце на предмет его участия в «саммите» вернулся с удивительной новостью. Лидер "чертей" дал согласие. Было совершенно непонятно, кого он будет представлять и от чьего имени голосовать, но сам факт его участия – это нонсенс. Ну что же, тем интересней будет «саммит».

На следующий день после получения этого известия, Рихард собрал всех руководителей Иностранного легиона, плюс Шмидта, для того чтобы подвести итог по вопросу проведения задуманной нами встречи «на высшем уровне».

После того как все собрались он и взял первое слово:

– Итак, мы имеем согласие на участие в «саммите» почти от всех организованных территорий, а именно от восьми зон: Американская оккупационная зона, Чайна-таун, Немецкая слобода, Воронья слободка, Балканский треугольник, Средиземное озеро, Японский квартал, Бандустан. Плюс две территории из «дикой зоны» – латинос, которых будет представлять Ромарио и от «чертей» будет болгарин Паце.

Народ тут же возбужденно загалдел, так как никто не знал про то, что от «чертей» тоже будет участник.

– Да, я сам сильно удивлен, но благодаря энергии и настойчивости Макса, а это именно он смог договориться с Паце, нам удалось добиться участия представителя от этой весьма своеобразной части населения Земля-сити.

– Не получено согласие от второй по величине зоне в «дикой» территории – «Черной дыры», а также от Тризуба.

И тут все опять загалдели, причем еще громче, чем в первый раз.

– А с Тризубом что не так? – поинтересовался Душан.

– Представители этой территории выставили условие, – включился Шмидт, – что они примут участие в «саммите» только, если их представителям выделят боевых коней гайрдов, полные комплекты амуниции и оружия, а также зачислят в Иностранный легион с денежным содержанием «как у немцев».

А вот тут возникла тишина и все участники нашей встречи посмотрели на Шмидта с непониманием, и даже с некоторой укоризной. Американец при этом сделал немного растерянное лицо и пожал плечами как бы говоря: «а я тут при чем?».

– Ну не надо на меня так смотреть, – наконец озвучил он свою мимику. – Не я ведь это придумал, я просто оповестил об их условии… Они попросили меня это сделать.

– А почему попросили это сделать тебя? – поинтересовался Равшан. – Какое отношение Американская оккупационная зона имеет к Иностранному легиону?

– В данный момент – никакого, – подтвердил Шмидт. – Просто представители Тризуба считают, что если мы поддержим их инициативу, то все остальные согласятся.

– И вы поддерживаете эту инициативу? – снова спросил Равшан.

– Нет, – тут же твердо ответил Шмидт.

– Ну тогда данный вопрос считаем закрытым, – подвел итог дискуссии Рихард. – Как-нибудь перебьемся без Тризуба. Впрочем, Шмидт, у меня все же есть один вопрос, а почему украинцы решили, что они чуть ли не полным составом могут пойти в Иностранный легион? Мы ведь, когда подбирали отряды, делали тщательную выборку по возможностям и степени подготовки будущих бойцов.

– Они там считают себя «нацией воинов», что, мол, сотни лет древние предки вели успешные кровопролитные войны как с захватчиками их территории, так и в том случае, когда их нанимали по всей Европе как одних из лучших бойцов на континенте.

– А что в них такого особенного, что они считают себя лучшими на континенте? – не выдержал и спросил уже я.

– Гопак, – ответил Шмидт. – Они считают это лучшим видом боевого искусства, которым каждый украинец владеет в совершенстве.

– А зачем тогда бойцам, в основе умения которых лежит гопак, лошади? – опять поинтересовался я.

– Не понял тебя, Макс, – недоуменно спросил меня Шмидт. – поясни свой вопрос.

– Что такое гопак? – начал я, – это, утрировано говоря, прыжки на месте с подкидыванием рук и ног. Танец такой… У них там вся страна скакала недавно, правда, все без толку, но было весело. Вот я и спрашиваю, а зачем им лошади? Гопак танцевать на них?

Тут всеобщее молчание прервал Юудей, представитель Японского квартала:

– Давайте прекратим обсуждать чьи-то глупости. Тем более что, скорее всего, они придут, никуда не денутся и будут голосовать как все. Ну выпендрились немного, что из этого сенсацию раздувать.

С такой логикой все согласились, и мы пошли дальше.

– Теперь ряд важных вопросов, – продолжил Рихард. – Первый из них – несколько небольших территорий подняли тему правил голосования – будет ли учитываться население каждой территории, или одна территория – один голос. Как в Евросоюзе, на Земле. Нами, совместно с американцами сделано предложение, что каждая территория должна иметь один голос. Слишком важные вопросы мы планируем обсуждать, и хотелось, чтобы все территории приняли в этом активное участие. Все же на кону стоит существование нашего города. А если в голосовании будет учитываться численность населения, то мы с китайцами или с немцами можем сепаратно и быстро порешать все вопросы, так что остальным и собираться не надо будет. Я думаю, что такое решение удовлетворит всех.

– То есть вся Чайна-таун и тот же Тризуб будут иметь одинаковое количество голосов – один? – вышел из состояния перманентной дремы Пу И.

– Да, именно так, – ответил Рихард. – И у Немецкой слободы тоже будет один голос. Теперь второй важный вопрос, который пришел из Чайна-таун и который имеет отношение к тому, что мы только что обсуждали – китайцы попросили, что бы им было предоставлено три голоса: от пекинской, шанхайской и гонконгской диаспор. Но мы полагаем, что здесь нельзя идти навстречу. Дело в том, что Чайна-таун оформлялась как единая территория, плюс учет населения здесь также ведется в едином формате. То есть по всем признакам это одна организованная зона. Ну а то, что внутри она разбилась на три части – это уж ее проблемы. Если пойти навстречу китайцам, то завтра с такой же просьбой прибежит половина организованных территорий и при этом они будут иметь обоснованные претензии. Ведь прецедент уже будет создан в Чайна-таун. И в итоге мы получим десятки небольших формирований, никак не оформленных и не несущих никакой ответственности, но имеющих право голоса при решении важнейших вопросов. Так что, уважаемый Пу И, находите общий язык со своими земляками и формируйте единое мнение.

Нельзя сказать, что Пу И был доволен, но его больше никто не поддержал. Действительно, это был бы нехороший прецедент, который мог привести наше мероприятие к пустой болтовне и хаосу, без принятия конкретных решений.  Я уже не говорю о контроле за их выполнением.

– Ну и третий вопрос, продолжил Рихард, – о количестве соведущих. Предлагается, что их будет двое, а именно Шмидт от Американской оккупационной зоны и Равшан от Вороньей слободки. Здесь мы также хотим сделать определенный знак равенства, предложив одну кандидатуру от большой территории, и вторую от небольшой. Нет возражений?

Все промолчали.

– Ну тогда со всем этим и будем выходить на «саммит». Через два дня. А пока всем хорошего дня и, берегите себя, – добавил Рихард.

Шпионы

Вернувшись на базу, я не почувствовал какое-то то облегчения. Наоборот, испытывал чувство «глубокого неудовлетворения». Вроде все делаем правильно, а уверенности в этом нет.

«Может прав Равшан, и все эти задумки американцев – только для того, чтобы прибрать власть в городе в свои руки? И они просто используют нас, в том числе и меня в этих целях. В итоге «пудрим» людям мозги, вырываем их из привычного хода жизни, вносим сумятицу… А что рыбаки? Почему их почти не видно? И это при том, что мы тут развили такую бурную деятельность по преобразованию всего города? Раньше на любой чих прибегали, а сейчас мы тут как бы сами себе хозяева… Или у них самих все так плохо, что просто стало не до нас? Господи, как же скверно без нормальной связи, без возможности коммуницирования на расстоянии… Действительно, живем как в Средние века на Земле. Нет, в чем правы американцы на сто процентов, так это в том, что землянам надо научиться использовать те остатки знаний, которые еще есть, и попытаться вернуть город в лоно цивилизации. А тех, кто будет этому противиться – «предать анафеме» и выслать из города. Пусть строят свое, отдельное поселение и живут в своем примитивном мире».

Придя в размышленье к таким «кровожадным» выводам, я вздохнул с облегчением: вроде как увидел «луч света в темном царстве» в своих сомнениях, какое-то логическое объяснение тому, что мы затеяли, причем вне зависимости от того, что задумали американцы.

С чуть улучшившимся настроением я решил прогуляться верхом, на своем Гае. Вообще-то, покидать территорию базы без особой надобности бойцам было запрещено, тем более на боевых лошадях, но я был «главнокомандующий» в Иностранном легионе и мог себе позволить немного больше, чем другие.

Также был строгий запрет на выезд без защитной амуниции, поэтому я надел кожаную одежду и кольчугу, плюс взял с собой оружие: меч, биту и метательные ножи, и, вскочив на Гая, мы вместе с Цезарем отправились за город, где я и припустил галопом, а вслед за нами огромными скачками бежал кобель. Зрелище, конечно, было еще то! Редкие встречные люди просто шарахались в стороны, едва завидя меня на огромном боевом коне, стремительно приближавшемся с большим топотом. Ну и определенный колорит создавал Цезарь, огромная псина с раскрытой пастью, он просто наводил ужас на всех, особенно учитывая страх людей, да и не только людей, перед вейрдами. Вскоре мы уже были за городом и продолжали скакать во весь опор.

Цезарь то и почувствовал первым опасность, «просимафорив» мне о ее наличии. Просто мой мозг услышал сигнал, который сгенерировал пес, что где-то недалеко им зафиксировано чувство агрессии. Цезарь такие вещи различал еще на Земле, а тут его навык развился во много раз, и он сам собой представлял некий прибор по фиксации агрессивных чувств, излучаемых разными разумными, да и не только разумными, созданиями. То есть не только людьми.

Я резко остановил Гая и посмотрел на Цезаря. Тот сел на землю, и было такое ощущение, что он весь превратился в некое подобие антенны, чутко улавливающей чьи-то излучения. Если раньше пес мне сразу показывал, откуда идет чувство агрессии, то сейчас Цезарь даже не глянул в мою сторону.

Наконец он посмотрел мне в глаза и рванул «с места в карьер» в сторону небольшого холма, видневшегося перед нами. Приблизившись к нему, Цезарь внезапно пригнулся и как бы в полусогнутом состоянии, поднялся к его вершине.

Я при этом соскочил с Гая, и, стреножив его, также на полусогнутых бросился к Цезарю, где, прикрываясь небольшим кустарником, осторожно выглянул по другую сторону. К своему огромному удивлению за холмом я увидел двух крестьян и одного бойрда, беседующих друг с другом. Вернее, бойрд беседовал с крестьянами, выспрашивая их о чем-то. Расстояние было слишком большим, так что я не мог слышать, о чем они говорят.

«Так, стоп, – подумал я, – а где же вейрды? Бойрды никогда без них не ходят».

И тут же понял, где они находятся. За нашими спинами…

Два вейрда, ощерившись, смотрели на нас и было видно, что еще несколько секунд и они бросятся в атаку. Но здесь надо отдать должное Цезарю, он тут же развернулся на сто восемьдесят градусов и замер, в сидячем положении, неотрывно глядя на вейрдов. Спустя буквально секунду их морды приняли обычное выражение, один из них зевнул, после чего оба легли на землю, положив морды на лапы, излучая абсолютную безмятежность.

А вот бойрд наоборот, закрутил головой, и было видно, что он чем-то обеспокоен. Впрочем, для меня было совершенно понятно, чем он обеспокоился. Потерял ментальный контакт с вейрдами, вот чем. Но бойрд не стал сразу бросаться на поиски своих собак, а сначала закончил разговор с крестьянами, пошедшими после этого к ближайшему лесу, и только после этого кинулся в сторону нашего холма. Причем бежал он почти в том направлении, где мы и находились.

Приготовив ножи, я стал ждать, когда он поднимется и окажется на расстоянии броска, после чего и метнул их, целясь в грудь и шею. Оба попали удачно и бойрд беззвучно повалился на землю. Вейрды при этом особого интереса к произошедшему не проявили.

Вытащив ножи из тела бойрда, я обернулся к Цезарю и сказал:

– Сможешь проследить, куда ушли крестьяне? Из меня следопыт, что из балерины грузчик, а ты с "твоим отрядом" сможешь сделать это потихоньку.

Цезарь посмотрел на меня, что-то гавкнул вейрдам и все трое бросились в ту сторону, куда ушли крестьяне. Мне же не оставалось ничего другого, как залечь подальше от убитого бойрда и ждать. Чем я и занялся.

Цезарь со своей «свитой» показался где-то через час. Он подскочил ко мне, крутанулся вокруг, а потом бросился обратно в ту сторону, откуда прибежал, как бы зовя меня с собой. Как только мы оказались в лесу, Цезарь сразу стал осторожен, аккуратно передвигаясь и стараясь делать как можно меньше шуму. Вейрды при этом остались лежать, не заходя в лес. Пройдя немного вперед, я и увидел крестьян. Они сидели вокруг небольшого костра, на котором что-то готовили. Рядом стояли пустые телеги, а в сторонке и их лошади.

«Очень интересно, – подумал я, – и что же они тут делают?».

Если крестьяне продают свой товар в Земля-сити, то они, как правило, потом что-то покупают там же и везут добро к себе. Порожняком этот народ не ходит, зарабатывая, что на пути к нам, что на пути обратно. А эти стоят тут, никуда не торопясь, с пустыми телегами, да еще и встречаются с бойрдами. Одни загадки, короче.

О чем они разговаривают мне опять же не было слышно, так как расстояние было велико, а подойти ближе было слишком рискованно. Я ведь все же не «лесной человек», тихо ходить не умею, учуют меня страхолюдины и тогда «пиши – пропало». Цезарь, конечно, будет мне в помощь, но этих «местных» здесь штук десять и физически крестьяне очень сильны, так что шансов у нас бы не было. Да и бежать бы не убежал: до Гая слишком далеко, не успею.

В общем, зафиксировав месторасположения стоянки крестьян я задним ходом потихоньку выбрался из леска, и в хорошем темпе бросился до своего коня. Ну а дальше галопом до Земля-сити. Причем перемещались мы уже не втроем, а впятером, вместе с вейрдами. И местные прохожие, которые если раньше и не видели Цезаря, но, по крайней мере, слышали про него, увидев сейчас уже три здоровенных собаки, в панике провожали их глазами. И позади себя я только слышал крики: «Вейрды! Вейрды в городе!». Впрочем, мне было не до этого, и я торопился к своим.

Прибыв на базу, я сразу же бросился искать Таникса и нашел его у Рихарда, где, кроме них двоих, сидели и два рыбака.

Не успели мы с Цезарем войти, как оба рыбака враз повернули головы в нашу сторону и уставились своими глазами: один в меня, другой в Цезаря, который при этом заворчал. Но не так, когда он видит врага, а как будто ему что-то не нравится. Цезарь всегда так делал, когда рыбаки влезали в его мозги. Через несколько секунд они, то есть рыбаки, оторвали свои взгляды от нас, посмотрели друг на друга и, повернувшись ко мне один них сказал:

– Цезарь слышал разговор, крестьяне передавали информацию бойрдам о городе, его расположении и о том, что люди говорят на базарах. Это шпионы, и бойрды и крестьяне. Бойрды сначала грабят кого-либо, потом подвозят товар крестьянам, те продают его в Земля-сити и оставляют деньги при себе. Бойрды же взамен имеют от крестьян собранную ими информацию. Все из них при этом довольны. Каждый получает то, что ему надо. Поэтому и телеги крестьян пустые, они просто ждут подвоза очередного товара.

А второй рыбак, после того как первый закончил, осторожно спросил:

– А как там вейрды, что вы прихватили?

– Какие вейрды?! – вскликнул Таникс. Где вейрды?!

– Спокойно Таникс, – только и успел сказать я, – сейчас я все объясню: Цезарь смог перехватить управление двумя вейрдами. Там был один бойрд, которого мне пришлось убить, и его вейрдов мы забрали с собой. Они здесь, сзади нас, лежат спокойно. Цезарь их контролирует.

Таникс встал и осторожно посмотрел на псин, которые, похоже, вполне себе спокойно лежали на земле ни на кого не реагируя.

– Их надо в клетки, пока тут дел не натворили, – сказал он.

Что мы и сделали, не откладывая «в долгий ящик».

Должен сказать, что во время всего монолога рыбака про крестьян и бойрдов, Рихард и Таникс смотрели на нас с большим удивлением, ничего не понимая. Поэтому я, выслушав рыбаков и сложив «всю мозаику» в один цельный рисунок, смог уже внятно и логично рассказать им не только что же произошло за городом, но и смысл всего этого.

Но в конце моего повествования у меня самого появился вопрос к рыбакам:

– А что, Цезарь понимает человеческую речь? Как вы поняли, кто там что сказал?

– Нет, речь он не понимает, понимает только образы мыслей. Но то, что Цезарь слышит, откладывается в его мозгу. И мы можем расшифровать это. Опять же не всегда, а при определенных условиях.

– Хорошо, а когда он мог услышать, кто и чем там занимается? Мы ведь оба раза были далеко от говорящих.

– Когда он сам без тебя подошел к крестьянам.

Тут один рыбак обернулся к другому:

– А ты обратил внимание, что бойрд их не почувствовал, пока Макс и Цезарь лежали на вершине холма? Да и вейрды, похоже, на них наткнулись неожиданно, когда делали обход территории. Если бы вейрды почувствовали Макса с Цезарем раньше, то бойрд был бы в курсе и сразу прекратил своей разговор. Наверно действительно, в отличие от нас, бойрды и вейрды ментально настроены исключительно друг на друга, поэтому они чувствуют друг друга на большом расстоянии, но никого другого не ощущают.

– А можно поподробней обо все этом, и чтобы нам тоже было понятно? – попросил я.

– Дело в том, что вейрды попадают к бойрдам еще в щенячьем возрасте и всю свою жизнь каждый вейрд знает только одного хозяина – одного бойрда. В итоге за много лет у них образуется мощная ментальная связь, которая позволяет им чувствовать друг друга на довольно большом расстоянии. Это их сила, но, с другой стороны и слабость, потому как, похоже, никаких других ментальных полей они не ощущают. Вот бойрд, которого убил Макс, не почувствовал его присутствие.

– А должен был? – снова спросил я.

– Дело в том, что и ты и твой Цезарь, вы прилично фоните. Сильный рыбак почувствует вас еще на границе города. А практически любой рыбак вблизи может прочитать, что у вас крутится в голове. Вы оба неопытные «менталисты», и не умеете «закрываться». Особенно Цезарь. Если в тебе. Макс, этой ментальной силы не очень много, то в Цезаре она бурлит. Недаром он может перехватывать управление вейрдами у бойрдов. На такое даже мы не способны. Вообще, до вашего появления здесь это считалось абсолютно невозможным. Но вам повезло, что ни бойрды, ни вейрды вас не чувствуют, несмотря на весь этот ваш фон.