Львиное логово

– А что, посол, ты готов за наше великое свершение жертвы в Храме Соломона принести?

– Конечно, готов, царь. Бог един, что в Иерусалиме, что в Сузах.

На следующее утро посол и царь иудейский стояли в священном Храме, который постепенно становился сердцем еврейского народа, и приносили жертвы. Сам храм оказался невелик, семьдесят шагов в длину и тридцать в ширину. Снаружи он был окружен стеной, которая образовывала внешний и внутренний двор, где собирались на богослужение толпы людей. После разгрома Саргоном вторым храмов в Израильском Дане и Вефиле, у иудеев не осталось больше святилища, сравнимого по значению с этим. А потому царь Езекия тонко пользовался моментом, привлекая огромное количество паломников на праздник Песах. Никаким сокровищем архитектуры Храм точно не являлся, сильно уступая по масштабам зиккуратам Междуречья и храмовым комплексам в египетском Карнаке и Фивах. Сложенное из обтесанных камней прямоугольное здание было украшено спереди медными колоннами. Золотые листы, которыми когда-то обшили двери и стены внутреннего святилища Хейхал, сняли и отдали в виде дани Синаххерибу, и поэтому Храм выглядел бедновато. Царь Езекия напрягал все невеликие силы своей страны, и планировал восстановить то великолепие, что было утеряно при прошлых царях. Гигантская медная чаша, весом в тысячу вавилонских талантов, тоже отдана как дань царю Тиглатпаласару, а потом походы Саргона второго и его сына Синаххериба окончательно опустошили убранство святилища.

Царь Езекия не знал, что жить ему осталось всего пять лет, а на престол вступит двенадцатилетний Манассия, который подпадет под влияние демонопоклонников, и снова восстановит почитание Баала и Иштар. В самом Храме еще десятки лет будут проходить богомерзкие языческие служения. В Святая Святых установят статую богини, что на местном диалекте звалась Аштарт. Знатнейшие женщины Иерусалима будут предлагать свое тело странникам, и сядут на пороге с обвязанными веревками головами в знак того, что пришли служить Великой Матери. Всех пророков, проповедовавших истинную веру, истребят мечом, а мудрейший старец Исайя, удостоенный отдельной книги в Ветхом Завете, будет перепилен пополам пилой. Вот так вот нехорошо поступит Манассия с отцом своей собственной матери. Но это случится потом, и случится ли теперь, когда колесо судьбы повернулось в другую сторону, еще неизвестно. А сейчас жертвы были приняты благосклонно. Великий Бог благословил объединение царств народа Израиля, как во времена Соломоновы.

– Ну что ж, воля господа – это хорошо. А воля господа, к которой прилагается шестьдесят тысяч воинов – еще лучше, – сказал иудейский царь, тонко улыбаясь. – И ты, посол, в следующий раз не забывай, что ты в Иерусалиме, а тут все евреи.

И посол понимающе засмеялся, оценив шутку.

* * *

Месяцем ранее. Сузы.

Рабочий кабинет во дворце великого царя был предельно прост. Стены, обложенные глазурованной плиткой, достаточно аскетичная, без резных выкрутасов, мебель, лаконичные бронзовые светильники, заправленные кунжутным маслом – все это соответствовало духу новой веры, основанной на понятиях прямых и незатейливых персов. Роскошь в быту они презирали, предпочитая дорогое оружие, доспехи и коней. Тут цены могли доходить до умопомрачительных цифр. Но, с другой стороны, а куда еще девать добычу? Жены обуты, одеты, увешаны цацками, ну что еще нужно? Для людей, которые не так давно стали есть досыта, и это оказалось запредельной роскошью. Макс прекрасно помнил, как в его мире персы, захватив Мидию и ее богатства, стали подражать изнеженным подданным. А после покорения Вавилона даже пришлось ослаблять луки, так как юноши не могли их больше натянуть. Ситуация приняла скандальный характер, когда на соревновании персидской знати выиграл никому незнакомый скиф, который обогнал всех на коне, и лучше всех отстрелялся по мишени. Все закончилось закономерно. Пришли суровые македонские парни и наваляли персам по первое число, умаявшись таскать золото, которое лежало в слитках тысячами талантов по всей империи. Персидские цари плавили золото, полученное в виде дани, и разливали в глиняные горшки, которые потом разбивали. Получившиеся слитки они потом ставили горкой. Видимо, для красоты. Или для удобства переноски их суровыми победителями. То золото не пошло грекам и македонцам впрок, и уже им самим наваляли по первое число суровые римские парни, а македонское золото в триумфе несли на блюдах три дня, так его было много. Потом римляне ослабели и изнежились, и на империю стали налетать волны германцев, гуннов, готов, вандалов, сарматов и вылезших из дремучих лесов славян, опустошивших Грецию и Балканы.

Так что, роскоши – бой. Лучше будем строить дороги, крепости и двигать науку. Так думал Макс, и Ахемен его поддерживал, потому что Пророк рассказал ту версию истории, которую знал. Великий царь, что характерно, дураком не был, а ум имел практический и сметливый. Он прекрасно понял, что та ловушка, в которую попадают самые суровые воины, работает без сбоев. Через три поколения бесстрашные выносливые бойцы превращались в женоподобные создания, за которыми на войну тащили мягкую мебель, золотую посуду и походный гарем. Подумав немного, Ахемен отослал сыновей, достигших пяти лет, в горные кочевья, где они будут дышать свежим воздухом, скакать на конях и жрать то, что подстрелят сами. Дома, с мамочками, они будут проводить по месяцу каждые полгода. Достаточно. И без них во дворце от детей не протолкнуться. Когда же дочери к мужьям разъедутся, в самом-то деле? Работать невозможно в этом курятнике.

Пообщавшись с мужем сестры, Ахемен набрался скверных замашек, что очень неплохо помогали выигрывать войны. Новые привычки меняли простого и прямого парня, коим был Ахемен, и это пошло на пользу стране. Тем не менее, даже исключительно подлая война с племенем саков стоила Персидскому царству немалых потерь. Истребить пятьдесят тысяч воинов – это вам не фунт изюму. Своих тоже немало положили. Надо людям отдых дать. Опять же, земель новых набрали, нужно в новых сатрапиях власть укреплять, писцов туда слать, проповедников и сотрудников сиятельного Хутрана. Тот уже проломил в Сузиане все головы, что было нужно проломить, и требовал нового фронта работы.

Великий царь Синаххериб ударными темпами восстанавливал армию, скупая коней за безумные деньги, благо Мидия и Манна ему сейчас коней не поставляли. Ахемен выучил красивое слово «торговое эмбарго» и употреблял его к месту и не к месту. Уж очень оно ему понравилось. Ассирийские мастерские делали новые колесницы, а в армию набирали подрастающую молодежь. В Вавилоне все также сидел старший сын Синаххериба – Ашшур-надин-шуми, которые в этой реальности не был убит в эламском плену, а вполне себе жил, постепенно находя общий язык с вавилонской знатью и жрецами. В общем, назревала очередная проблема, которую нужно было решать заранее и желательно, на чужой территории, и чужими руками.

В царском кабинете на производственном совещании присутствовали, кроме самого повелителя, Пророк, Умножающий казну Харраш и первосвященник Нибиру-Унташ. Стычка с Ассирией неумолимо приближалась, как грозовая туча, а войско только-только вернулось с короткой, но очень кровопролитной войны, где была разорена половина Манны, и было потеряно несколько тысяч солдат. Вот именно сейчас никто воевать не хотел. Кое-как выскочили из ловушки Синаххериба, который должен был добить Персидское царство после вторжения скифов. Нужно было залечить раны, восстановить поголовье коней, привести в порядок оружие и амуницию. Да просто стрел новых наделать, в конце концов. Колчан стрел строил сикль серебра, а это оплата труда ремесленника за десять дней. А что такое колчан стрел? Четверть часа боя, если не сильно спешить. Так что, война – это деньги. Считай, чистым серебром лучники стреляют. Нет, сейчас воевать никак нельзя.

– Надо им с другой стороны хвост подпалить, – задумчиво сказал царь, а присутствующие с благожелательным интересом прислушались к его словам. Повелитель менялся на глазах, превращаясь из прямолинейного рубаки в настоящего правителя, понимающего, что порядочные поступки не всегда целесообразны, и наоборот.

– Есть Табалу, Сирия, Финикия, Иудея и арабы, повелитель, – подсказал сиятельный Харраш.

Присутствующие задумались. Сирия была разорена в прошлой войне, Финикия тоже запугана и обложена данью. Табалу оставалось вассальным царством между Киликией и Ассирией, и в целом, неудобств от своего статуса не испытывало. Арабы были себе на уме, и контактов с ними особых не поддерживали. Незачем, нищие бедуины, что с них возьмешь.

– Иудея, – сказал царь, выразив общее мнение. – Что еще предложим, кроме очередной моей дочери?

– Царь Езекия – ревностный почитатель единого бога Яхве, повелитель, – вставил слово Первосвященник. – Можно это подать так, как будто у нас единый бог, а потому мы союзники. Хотя, честно говоря, бог скотоводов Яхве очень далек от светлого Ахурамазды. Очень жестокий и мстительный божок. Всех других местных богов просто локтями растолкал. Но сыграть на этом можно.

– Иудеи – прожженные хитрецы, – поморщился Харраш. – Они сидят на древнем торговом пути. Иерусалим – важнейший город на «Дороге пряностей» и «Дороге благовоний». Они торгуют столько лет, сколько владеют той землей. Когда пожимаешь руку их купцу, нужно потом пересчитывать пальцы. Я не думаю, что царь Езекия от такой новости расплачется от радости и побежит резать ассирийские гарнизоны. Скорее наоборот, он заподозрит, что мы хотим сунуть его под мечи Царского отряда. Те на него изрядно злы, они потеряли многих при последней осаде Иерусалима.

– Что же ему предложить? – задумался царь.

– Предложим ему оба иудейских царства. Если он соберет земли, которые раньше были едиными и установит там власть бога Яхве, то станет велик, как Шломо. Тот умер всего сто пятьдесят лет назад, и лучшего царя иудеи никогда не имели. Большого ума был мужчина. Думаю, царь согласится, – задумчиво сказал Нибиру-Унташ.

Макс с большим трудом догадался, что Шломо – это Соломон. Все-таки к нам это имя дошло через множество языков.

– А что, и правда Израиль таким великим царством был? А Шломо был так мудр? – заинтересовался Макс. Все-таки, царь Соломон – весьма раскрученный исторический персонаж.

– Да врут больше, – пожал плечами Нибиру-Унташ. – Я старые записи посмотрел перед нашей встречей. Их Иерусалим еще недавно дыра дырой был, туда люди после ассирийских походов на Северное Царство набежали. Дамаск, Тир или Геф куда больше были. А Шломо – это персонаж почти что сказочный. Разговоров – на талант золота, а правды – и на сикль серебра нет. Иудеи – люди с большой фантазией. Но при Шломо там и впрямь довольно неплохо жилось, да потом сын, полный дурак, все отцовские труды похоронил. Честно говоря, если бы не нужно было к этой встрече подготовиться, я бы всего этого и не знал. Иудея – редкостное захолустье, кому ее история интересна?

– Ну и как мы его заставим на ассирийские гарнизоны напасть? – удивился царь.

– А мы слух пустим, что готовимся в поход на Шумерские земли выйти, вот Синаххериб и не посмеет войска увести, – заявил Пророк.

– А мы пойдем на Шумер? – заинтересовался Ахемен и сам себе ответил: – Не пойдем. И войска по домам будут сидеть. Так, движение на границе обозначим. Но слух пустим.

– Ты совершенно прав, брат. Харраш, у тебя есть ассирийские шпионы, за которыми ты приглядываешь? – спросил Макс.

– Да, Великий, – бывший ростовщик склонился в поклоне.

– Ты знаешь, кто из наших писцов на них работает?

– Знаю, Великий.

– Как? У меня под боком предатель? Тут? Во дворце? Почему не казнен? – возмутился царь.

– Харраш, объясни, – устало сказал Пророк.

– Повелитель, мы можем казнить изменника, но шпионы найдут нового. А этому мы можем подсовывать те сведения, которые должны попасть к ассирийцам, а к важным вопросам мы его не допускаем.

– Ага, – задумался царь, – толково. Значит, вы даете всякую ерунду предателю, а тот ее передает ассирийцам? – и царь гулко захохотал.

– Да, повелитель, – с непроницаемым лицом ответил Умножающий доходы.

– Тогда ладно, пусть живет. Дозволяю. Покажете его мне?

– Не покажем, – опередил Пророк Харраша.

– Почему это? – обиделся царь.

– Ты человек прямой и честный, брат. Начнешь на него пристально смотреть, или еще как-то себя выдашь. Предатели, они как лань, трепетные. Почует и сбежит.

– Ну ладно, – насупился царь, – демоны с вами. Не хотите говорить, не надо. На казнь-то хоть позовете?

– На казнь позовем, – хором ответили Пророк и Харраш. В этом они своему повелителю отказать не могли никак.

Глава шестая, где описаны изменения, произошедшие с того времени, как власть переменилась

Коронные земли. Окрестности Аншана. Год 692 до Р.Х.

Набишту, староста сельского округа, подчиняющегося азату центральной провинции, с изумлением наблюдал, как новый плуг, который они получили, выворачивает толстенные пласты земли. Крестьяне его родной деревни испытывали схожие чувства. Еще недавно они ковыряли землю сохой и деревянной мотыгой, окованной бронзой. А тут одна упряжка быков работала так, как раньше работали две. А ведь это еще не все. С плугом в комплекте шла тяжелая борона, которая укрывала посеянные зерна и делала землю мягкой, как пух. Дивные дела творились на свете.

Унылая и беспросветная жизнь храмовых арендаторов изменилась очень резко и понеслась вскачь, как только местный князь совершил красивый полет со стены, окропив мозгами каменистую землю. Сначала куда-то исчезли ненасытные жрецы, столетиями тянувшие жилы из местных крестьян. По слухам, в соседней деревне, где земля принадлежала мелкому помещику, произошло то же самое. Власть просто куда-то пропала. Знающие люди говорили, что у знати отобрали землю, а их самих убили. А вот жрецы, как люди грамотные, стали писцами, учителями и дознавателями. Хотя большая часть сбежала в Сузы, опять же по слухам. И вот вместо этого сонмища кровопийц, самым лютым из которых был разорванный быками хранитель зерна Римуш, появился один-единственный перс, скромно одетый, но на дорогом коне. Он вызвал к себе старост и объяснил, как теперь будет строиться их жизнь. Крестьянин подчиняется старосте, староста – азату, а тот – лично персидскому князю. Все. Ставка налога осталась прежней – половина урожая, а для последователей Ахурамазды – четверть. Старосты, услышав про такие послабления, не на шутку воспылали. Мыслимо ли, четверть урожая в домах останется. Это же теперь крестьянин иногда есть досыта будет, да по весне малые дети перестанут от голода умирать. Дальше пошло еще веселее. Тем округам, что новые каналы копали и залежные земли распахивали, еще меньше налоги сделали. Крестьяне посмеивались. Вот глупцы! Они, крестьяне, себе больше земель взяли, а им еще и налог уменьшили. На новые земли посадили старших сыновей, которые тут же себе жен взяли. И только осенью, отчитываясь окружному писцу, в котором с изумлением узнал одного из храмовых жрецов, Набишту увидел, что зерна он сдал даже больше, чем обычно. Ну и кто тут глупец оказался?

Вскоре как-то неожиданно исчезли лихие люди. Просто постепенно перестали воровать, грабить и насиловать. Набишту сметливым крестьянским умом, сопоставив известные ему факты, понял, что плохие люди просто стали заканчиваться. Об этом говорили кресты, на которых сохли разбойники, промышлявшие нападениями на караваны. А в самом Аншане, говорят, за стеной регулярно пополнялась яма, куда кидали всяких негодяев, недостойных быть отданными хищным птицам. Сиятельный Хутран, которым в Аншане пугали взрослых мужчин, в глазах добропорядочного селянина был абсолютным благом. Набишту не слышал, чтобы кого-то осудили неправедно, или обидели чью-то дочь, или воин взял чужую овцу. Жизнь стала спокойной и очень безопасной. Азат, руководивший провинцией, был прост и доступен, ведь он сам из простых воинов выслужился. Любой староста мог зайти и пожаловаться, и тот терпеливо слушал. Да что там староста! Набишту своими глазами видел, как азат заговорил с крестьянином, и даже пошутил. Сказал бы кто раньше, ни в жисть бы не поверил. От таких изменений голова пошла кругом. Но самое невероятное началось на третий год нового царствования. Крестьяне их деревни впервые столкнулись с незнакомой доселе проблемой – у них возникли излишки ячменя. И это стало бедой похлеще неурожая, потому что неурожай крестьяне видели, а лишнего зерна в своих закромах – никогда. На сходе селян, пришедших для обсуждения внезапно свалившейся на голову напасти, чуть не дошло до драки. Выдвигались идеи одна безумнее другой. Один недалекий умом бобыль даже предложил отвезти лишнее зерно на рынок и продать. Это ж надо! Да испокон веков крестьянин зерно не продавал, у него излишки просто отбирали. И старосты, утомленные новой бедой, потянулись за советом к азату. Тот долго не думал, и заявил, что излишки выкупит казна по твердой цене, чем привел старост в смятение. Зерно потянулось в Аншан, в знакомое до боли храмовое хранилище. Старосты посмеивались над собой. Как дети, право! Да лучше бы жрали это зерно, пока из ушей не полезло бы. А так лишились его по своей глупости. Однако через неделю каждого вызвал азат и вручил по тяжелому кошелю с серебряными сиклями, теми, на которых лучник. На подгибающихся ногах ушли старосты в свои деревни, чтобы показать односельчанам, какое оно серебро-то. Ибо не мог крестьянин-арендатор своими глазами серебра видеть, да еще и в руках держать, ну никак не мог. От сотворения мира такого не бывало.

Выдал Набишту каждому мужику в своем округе по четверть сикля и пять медных монет, и тут началось. Кто овцу купил, кто мотыгу новую, а кто и бусы своей бабе, которая в своей жизни не то, что бус не имела, слова доброго не слышала. И началась совсем другая жизнь. Мужики, что с ленцой земельку пахали, лишь бы поесть хватило, начали эту самую землю зубами грызть. Жили-то общиной. Работаешь – голодаешь, и не работаешь – голодаешь. А тут староста серебро раздает. Да, видно скоро небо на землю рухнет.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.