Честь за честь. Сага последнего тлухеди

*****

*****

РУССКИЕ В ЯКУТАТЕ

Через пару лет Баранов снарядил большую партию на промысел морского бобра17. С дюжиной русских вышла почти тысяча коняг и чугачей. Когда подошли они к дальнему жилу18 якутатскому, все его насельники бежали вглубь леса. Начальник партии пустил в лес разведку. Те двинулись по берегу реки на запах дыма и детский крик и вышли к лагерю. Осмотревшись, дерзко ворвались в него, разоружили несколько человек и взяли в аманаты19 тоёна20. Толмач их пытался растолковать местным, что они не желают воевать, да, видно, его толком не поняли. На обратном пути тлинкиты подстерегли их у речного брода и закололи копьями того толмача, замешкавшегося последним.

Уже в своём лагере русские задобрили тоёна подарками, уверили в полном своём миролюбии и уговорили возвернуть людей своих обратно в жило, где их всех в меру одарили, устроили перепись по семьям и объявили, что теперь они дети русского императора, который правит далеко за Большой Водой. Оные того, конечно, не уразумели, но в мир с русскими поверили.

Тоён же растолковал им, что напали якутатцы на их лагерь двумя годами прежде того только потому, что приняли его за чугацкий, с коими они и шли биться. На том все и примирились.

Русские взяли с собой семерых аманатов, а тоён тлинкитский сам поплыл с ними до Якутата, дабы заверить тамошних жителей в мире на сердце у русских. По дороге и остальные селения разбегались, завидев только такую тьму народу в байдарах. А по прибытии их к Якутату начались переговоры, кои стали успешны. Русские знай твердили, что пришли от великого императора своего, который будет и тлинкитам владыкою

добрым. Главный же тоён якутатский обличал их жестоко в том, что бьют они бесстыдно бобра морского в водах тлинкитских, а мзду, положенную их родам, не платят. Обе стороны друг с дружкой не соглашались, но и сильно оспоривать не дерзали, дабы мира не нарушить, ибо опасались зело: якутатцы – числа пришельцев великого, а русские – ярости бойцов тлинкитских, ведь приплыли они на промысел, а не ловцов своих в битве терять.

Однако, доверия обоюдного имея мало, русский начальник в числе аманатов выговорил себе сына тоёна якутатского, а оный тоён кроме коняг и чугачей ещё двух русских толмачей получил. После промысла своего русские с королевских людей кораблём сызнова подплывали к Якутату и требовали обратного размена аманатов, который и был произведён, но не весь. Сын тоёна, вновь захваченный его брат и ещё несколько якутатцев остались у них, а у нас – оба русских, из коих одному я рожденьем-то своим и обязан.

Посему прощание случилось на том, что никто не хотел воевать, но и уступать другой стороне не желал. И на следующий год на русскую партию промысловую тлинкиты не нападали, но попужали, дабы знать им, что гости они нежеланные.

*****

УТВЕРЖДЕНИЕ РУССКИХ В ЯКУТАТЕ

За партией же той в конце лета к Якутату подошёл сам правитель Баранов на малом корабле. И встав в виду жила, с людьми своими числом десятка два с лишним, в самом лучшем платье высадился и водил их строем воинским туда и сюда с произведением стрельбы ружьями и пушками.

Якутатцы же, должно облачась и вооружась, к ним приблизились, готовые к схватке, не зная, вводят ли русские себя в безумие боевое или же выказывают почесть мирную. Но от оных вышел толмач, который ясно объявил, что это парад торжественный по случаю важному, о коем главный правитель русский говорить станет.

Тогда поставили они на берегу на столбе медный тотем императора своего. И Баранов громким голосом повестил, что земля эта берётся под властителя того руку. Говорить же с ним стал старший летами из тоёнов якутатских, Яходакет из Дома Костей Ворона. Баранов объявил строго, что начальником первого корабля русского давным давно земля эта у тоёнов местных уж была куплена. Ныне же, не глядя на учинённую ими три года назад битву и недружественность к партовщикам недавним, желает он дружбу восстановить, мир упрочить и русское жило устроить. И сколь ни противуречил ему Яходакет, но ввиду настойчивости оного да ружей и пушек его уступил.

Тогда устроил Баранов пир, угощая Яходакета и других тоёнов в своей палатке, а остальных – снаружи её. И дали якутатцы добро на перепись душ и обмен аманатами. На поселенье назначил правитель восемь русских, троих коняг и одну девку толмачку. С ними же оставил он и аманатов полученных. Только взял с собою одного из старших племянников Яходакета, говоря, что желает показать ему жизнь русскую на Кадьяке. Плавал же он дальше водами здешними до самой Ситки, нигде более не высаживаясь. Чилкатцы же с ситкинцами и торговали с ним, и засады на лодки его устраивали, но успеха в тех последних не имели. К Якутату же в тот раз он более не подходил.

По весне следующей партия русская промышляла по побережью далеко на юг, от местных подарками откупаясь. Но пару коняг где-то там у них всё ж захватили.

А летом, я тогда уж был младенцем, к Якутату сызнова прибыл Баранов теперь на трёх кораблях с новой партией промышленных21 и тридцатью семьями посельщиков. С ними был и Салва, племянник Яходакетов, коего русские звали Шалвой, а окрестили в вере своей Фёдором. Якутатцы крепко думали, не схватиться ли с ними да не спалить ли жило их, пока

не поздно, и не устроились они поселением большим и крепким. Да Баранов то ли смекнул, то ли рассказал ему кто, а только устроил он новый показ стрельб своих и ружьями, и пушками. И поняли мужи якутатские, что лучше уж смириться с неизбежным, чем погибать многим безо всякого толку.

Потому пришёл Яходакет к Баранову с людьми многими и говорили они долго. И выдал Яходакет в аманаты ещё родичей своих, а старшинство своё уступил Салве-Фёдору, на чём Баранов стоял сильно.

К осени выстроили русские себе крепость, назвав по жилу местному тоже Якутатом, и поселение при ней Славороссию. Так что жить якутатцы стали с русскими совсем рядом. А обычаи и нравы оные выказали вовсе иные, и потому уживаться с ними было непросто. И они у тлинкитов, бывало, безобразничали, и те ихних захватывали и обижали, но до поры подарками друг дружку задобривали и до войны дело не доходило22.

*****

ГРАБЁЖ И МЕСТЬ

Тогда на одном из тех трёх кораблей русских капитаном был королевский человек, который у них служил. И когда Баранов поплыл обратно на Кадьяк, оного отправил на юг смотреть места для жил и промысла. Тот дошёл до Ситки, где стоял другой торговый корабль другого королевского мужа. Русский королевский муж простоял там чуть поменьше одной луны и, видать, тогда и высмотрел там Баранову место для богатого промысла и для крепости новой.

Но на кораблях своих правитель отправился туда для этого с Кадьяка только через три года. Плаванье то для них началось несчастливо. Ещё не доходя до нас, байдарки их партии разметало бурей, а оказавшиеся на берегу эяки и чугачи из южных селений побили копьями и захватили до трёх десятков тех, кто изнемог, но выплыл. Потом русские и родичи побитых чугачей с конягами долго старались отомстить обидчикам. Но старший тех южан-чугачей так и помер сам, а эяки, как ни упирались, а всё ж выдали своего предводителя тех разбойников.

Получив оного на расправу, чугачи предали его жестокой смерти, о коей говорили так. Его раздели и оставили на ночь связанным на берегу, а потом гоняли и били стрелами. А когда он совсем обессилел, то отрезали ему пальцы, уши и нос. Он же только молчал. Тогда его заставили съесть свой нос, и на глазах его выступили слёзы.

И он сказал: «Я людей ваших честно убивал, не понуждая есть носы свои».

Они же сказали, что рады тому, что заставили его плакать.

А он им ответил: «Хоть глаза мои и текут слезами, но сам я не плачу».

Больше ничего не сказал. Тогда отрезали они ему руки, пустив большую кровь. Но слов от него уж больше не дождались. Так он и помер. И было то им в диво.

*****

БАРАНОВ СТАВИТ КРЕПОСТЬ НА СИТКЕ

Баранову же тогда та потеря байдарок, хоть и принесла печаль изрядную, но помехой не стала. И пришёл он с кораблями своими к Ситке, как и хотел. Ситкинцы тогда в силе не были, ибо главный их род киксади жестоко воевал с дешитанами из Хуцнуву23 и весьма пострадал в битвах с оными. Посему в переговорах с русскими они не упорствовали, а уступили место на главном острове в заливе своём вместе с заповедными угодьями тех киксади за дружбу и посул Баранова защищать их от злых соседей. А русские за год выстроили там крепость Новоархангельскую в честь Святого Архистратига Михаила с казармой в два этажа для русских, баней и кажимами алеутскими, обнесёнными крепкими будками24 с линиями рогаток, заваленными каменьем меж ними, и воротами сильными.

Манёвры воинские со стрельбой многой из ружей и двух пушек Баранов устроил там почище, нежели в Якутате, чем поразил ситкинцев изрядно. Впрочем, и те ответили достойно, на встречу ему выйдя при полном параде: с волосами до пояса длинными, продолженными прядями со скальпов вражеских, посыпанными червонной охрой и гусиным пухом головами, да головными уборами резными с перьями длинными, с серьгами перламутровыми, облачённые в плащи из шерсти горных баранов цветнотканные с образами звериными и отделкой мехом бобра морского да ласки.

Послед правитель речь держал об императоре русском и руке его надо всеми землями и водами здешними. Герб двуглавый поставил он на столбе и зарыл рядом доску, литую из бронзы, с надписью о владении русском. Ситкинские же тоёны ответили ему своими гербами родовыми, деревянными да медными.

Здесь Баранов и сам обосноваться решил. И дело повёл верно, празднества с пирами и подарками и увеселения с плясками в крепости для тоёнов старших устраивая25. Наперёд всех киксадского Скаутлелта и наследного ему племянника Катлиана уваживая. Однако и ссоры там не редкостию были по обычаю тлинкитов мужескому кинжал свой иметь при себе неизменно, в чём русские видели умысел ко злу26 и ругались изрядно, чем обиды тяжкие причиняли.

К тому же на следующий год войне ситкинских киксади с дешитанами хуцновскими пришёл конец. Последние пошли на примирение и прислали мужей рода зятьёвского27 со всеми знаками мирными – белым пухом на волосах, белыми птичьими хвостами в руках и белыми же шкурами высоко на шестах в лодках своих. Тогда и договорились они об уравнении потерь по числу благородных анъяди и простолюдинов канашкиде28 и обид: скальпами, другими трофеями и одеялами29. И оленями-кваканами30 обменялись.

С той поры хуцновские дешитаны стали постоянными гостями Ситки и взяли в обычай насмехаться над тамошними киксади за их жизнь под рукою русской и похваляться свободою своей. А на Пасху христианскую, когда прислали русские

из тлинкитов же толмачку звать всех тоёнов и близких их на праздник свой, то пришлые тоёны не только не пришли пировать в крепость русскую, но и посланницу их прибили.

Баранов же тогда, виду не подав, справил всё как должно. А потом сам во главе двух десятков людей в Ситку приплыл и к дому, где гостили виновные, подошед, два залпа холостых дал и внутрь ворвался. Да там уж, окромя стариков, никого не было. Одарив старших подарками, правитель потребовал извинений должных, кои и получил в мере полной. Только беспокойные кагвантаны без толку всякого лютость свою к русским выражать не оставили. Но дальше слов ничего не шло, а посему и продолжения не имело.

ВОЕННЫЙ СОВЕТ В ХУЦНУВУ

Впрочем, ярость к русским от недовольных изрядно подогревало то, что партовщиками их были алеуты да коняги, с коими враждовали тлинкиты испокон веку безо всякого примирения. А ещё русские норовили бить морского бобра в водах тлинкитских с алеутами своими и конягами без всякой мзды и выгоды тлинкитам, что дружбы к ним не рождало. Торговать же они и вовсе не стремились, а когда и делали это, так по цене самой низкой. А ружей и припасов боя огненного и вовсе не давали.

Королевские же люди да бостонцы приходили с юга со всеми потребными товарами, кои отдавали по цене хорошей, причём, бостонцы по гораздо лучшей. Что не мешало тлинкитам не единожды испытать удачу свою в нападениях на суда их. Но удачи той в деле этом им было мало.

Ко сказанным утеснениям женщин тлинкитских русские брали себе и в Ситке, и в Якутате безо всякой чести семейной и выкупа достойного не давали, а только присылали порой подручных своих алеутов в дом пострадавший дров из лесу нарубить и доставить. И кладбища тлинкитские они не раз пограбляли, что обидой было сугубой. И хранилища рыбы вяленой расхищали. И обиды иные чинили во множестве превеликом.

В Кэйке партовщики то ли алеутские, то ли чугацкие и вовсе прибили тоёна их с женою и детьми. Жена же та была сестрой тоёна тыкинцев31. А хуцновского тоёна племянник за грабёж алеутских партовщиков у русских в цепях изрядно под запором посидел, после чего только о мщении справедливом и мечтал32.

Ситкинцы же с якутатцами не только сами обиду копили, но и от гостей инокуанных, и сами в гостях бывая, презрения и сочувствия слышали много. И даже торговцы корабельные нерусские терпеливости их дивились.

Года два продолжилось то и далее. А тогда случилось преж того небывалое. В зиму новую собрались тоёны почти со всех куанов на большой совет в Хуцнувском жиле на большом острове с Ситкой соседнем.

Там же зимовал и корабль бостонский, по осени пострадавший от нападения воинов хайда, так что не только

матросов, но и капитана своего убитым потерял. И помощник оного капитана привёл его в Проливы33 на отдых и торговлю34. Командир тот их новый тоёнам говорил, дескать, не будут больше бостонские корабли сюда приходить, ибо всего бобра морского бьют уж русские, а тлинкитам самим теперь торговать нечем. Так что ежели тлинкиты русских не побьют, то скоро почти безо всякого товара белых людей останутся, а без ружейно-огненного и вовсе.

На совете все склонялись к тому, чтобы по весне снарядить воинов побольше и начать общую с русскими войну, дабы крепости обе с жилами их разорить и партию всю промысловую разбить и потопить. Партию подстеречь в Гиблом проливе или заманить в Ледяной или в другое какое сподручное место взялись кэйковцы, очень за смерть тоёна своего с семьёю его вместе скорбевшие. Акойцам досталось разгромить русский Якутат с жилом Славоросским, для чего боеприпас ружейный и пушечный получили они многий. Главным же силам поручено было взять Михайловскую крепость на Ситке как зловредную самую.

Скаутлелт же ситкинский, в русском прозвании Михайла, в сомнениях пребывал многих, ведь при победе тлинкитской в жило его столько воинов разных родов пришло бы, что и сам он, и люди его во власть их попасть могли. Месть же русская потом вся бы на них одних пришлась. А при неудаче и вовсе весь куан его под гневом русским страдал бы. Посему выигрыша себе во всём том он видел мало. Но все, и даже племянник его Катлиан, так на него насели, что поделать ему было уж нечего и оный поневоле согласился. Зная же, что и кроме него в Ситке немало есть тех, кто как и он думает, объявили они смерть всем из них, кто в нападение на крепость не пойдёт.

В скорые времена и толмачки крещёные, и другие к русским доброжелатели приносить им стали вести о решении том и смертельной им угрозе. Однако без Баранова начальник их35 бабьи те сплетни ни во что не поставил. Скаутлелт-Михайла, древний обычай блюдя36, русскому начальнику о грядущем нападении поведал. Оный же к тому отнёсся беспечно, без внимания должного и никакими подготовками вовсе не занялся37. *****

ВОЕННЫЙ УСПЕХ ПРОМЫСЛОВОЙ ПАРТИИ

Весеннюю партию человек около тысячи, из коих русских было десятка полтора, повёл из Якутата Кусков38, кого почитали за второго после Баранова. Против заведённого обычая проходить мимо жил тлинкитских без задержки, по непогоде, коя требовала остановки и роздыху, встал он стоянкой прямо у Акоя, который полон уж был и своих, и пришлых воинов, особливо бедоносных кагвантанов, чего оный начальник по опытности своей не заметить не мог.

Враждебность свою воины те по обычаю прятать не стали, а выказали ясно. Подступив к лагерю партовщиков в облачении и с оружием, они громко перечисляли все обиды свои, утеснения и тяжкие неустройства, по вине русских терпимые. Кусков тот как мог оправдаться старался и к замирению призывал, подарки тоёнам раздавая щедро, но чтобы лица своего при том не потерять. Они же никакого смягчения не показывали, стоя на своей гневливости твёрдо.

Более того, воины начали захватывать и силою отнимать у партовщиков что хотели из вещей их и орудий и имущества компанейского, за чем ничего, кроме словесного стыжения, не последовало. Так и прошло три дня, пока Кусков велел своим съехать с самого опасного места близ леса, да уж поздно было – тлинкиты у них байдарки с той стороны угнали вместе с мальчиком чугацким, коего смерти предали. Подоспевших на подмогу русских из лесу обстреляли, но они уж и сами принялись управляться решительно и двоих анъяди в полон забрали. В ливень посреди ночи пришёл к Кускову почётный старик и сильно просил отпустить двоих взятых в полон, сам обещая поутру русские байдарки вернуть, а виновных в безобразии том наказать. Тот, ещё надеясь миром дело уладить, пленных отпустил.

Утром однако вместо байдарок к лагерю его подступила толпа воинов немалая. К ним встречь выслали двух толмачей с требованием договор исполнить, а услышали те в ответ лишь то, что уж без счёту за последние дни проговорено было. Поняли они, что дело совсем плохо и побежали обратно, едва поспев. На том партовщики к бою приготовились, ан ещё раз прокричали, что замирения по-прежнему желают, но и биться тоже готовы.

Воины же лишь больше себя разъяряли, как и следует перед схваткой.

Русские средь идущих на них тоёнов увидали и бывших своих аманатов, коих дружественно окликали, но безо всякой для себя пользы. Главным же, кто вёл тлинкитов в атаку, был тоён акойских тлукнахади Джиснийя, прозванный русскими Честныгой, чем оные весьма огорчены были.

Наконец, тлинкиты стрельбу жестокую открыли, а с фланга и в копья с кинжалами кинулись, но отпор получили такой, что быстро откатились с телами десяти славных воинов и одного из тоёнов кагвантанских. У русских же пал только один из конягов да четверо поранены были. Среди нападавших раненых и вовсе не считали. Акойцы тогда, по обычаю скорби предаваясь, тела убиенных сожгли, чему русские, наблюдателями став, сильно подивились.

Партовщики однако в положении оказались тяжком, зажатые между лесом и холмами, откуда тлинкиты стрелять могли по ним почём зря для себя безопасно. Ко всему тому зарядов ружейных у промышленных не осталось и трёх сотен, а у тлинкитов добра этого было в изобилии. Тогда Кусков, не мешкая, приказал переплывать на оставшихся байдарах на другой берег залива, где позицию высмотрел добрую. Одних он отправил грузить имущество, а других поставил в линию, чтобы место отплытия защищать. Тут робкие по натуре своей коняги катмайские, видя перед собой бойцов тлинкитских в полном безумии боевом, а позади берег с байдарками, оставили место своё в линии, побежали и отплывать бесстыдно взялись. За ними же и другие потянулись. Русские, присутствие духа сохранив, противодействовать тому глупому безобразию хоть и пытались, да не смогли, и с тем много добра компанейского побросать на берегу должны были, чтоб отплыть хоть и последними, но вовремя. Берега другого партовщики без потерь людских достигли. Хоть одна байдара в суете и перевернулась, но спасены были все.

Тут они на высоком берегу спешно укрепились за завалом из стволов древесных, земляной насыпью кое-как укреплённым. Тлинкиты послед им переправились сразу, особо по отступившей в отлив воде, и в атаку на новый лагерь, не медля, пошли. Да только стреляя снизу вверх урона обороняющимся нанести не могли, а сами же ущерб терпели немалый. И потому отошли они восвояси со всею спешностью.

Ненастье погодное партию ту задержало ещё на неделю. Тем временем через день на второй уразумевшие неудачу свою тлинкиты послали в лодке на переговоры тоёна, русскими знаемого прозванием Павел Родионов. Поначалу тот так и кричал из лодки, на берег выходить страшась. Закончилось же всё замирением с выдачей большей части имущества компанейского и обменом аманатами.

После такого Кусков с той партией повернул на Якутат, откуда через две недели снова на промысел отправился. Подойдя к Ледяному проливу, на мысу он остановился и нашёл там дозорных тлинкитов, кои были глазами отряда большого, что стерёг партию в проливе том. Не зная, кто они такие, долго он расспрашивал оных словами хитрыми, а как в одном наговорили они нелепицы, в другом проболтались попусту, а в третьем как ответить и вовсе не знали, то понял он, что дело то нечисто: собрались тлинкиты там в числе большом и кого-то поджидают. Тогда он не только сам в засаду ту не пошёл, но и в Михайловскую крепость на Ситку шесть байдарок с вестью об опасности тлинкитской отправил.

*****

*****

ПАДЕНИЕ МИХАЙЛОВСКОЙ КРЕПОСТИ

Тамошние же русские никакой беды не ждали и сторожи никакой не блюли вовсе. Свою партию человек в двести на промысел отпустили. С чем в крепости осталось русских десятка три, бостонцев на службе компанейской до полудюжины, коняг пара дюжин да с полсотни баб разноплеменных с детьми малыми. Да и те многие по окрестным ближним промыслам разбрелись.

Тут тлинкиты в Ситке, со многих куанов в числе до полутора тысяч собравшиеся, поняли, что пора их настала, о чём Скаутлелт и объявил и день нападения назначил. И вот утром рано на яку многих десятках скрытно подошли они к острову крепостному. Передовой отряд Скаутлелт сам по лесу повёл. Там же он, вопреки обычаю рассветного нападения, выждал, чтобы русские встали, ворота раскрыли, иные по делам разбрелись, а прочие в обыденность свою вошли. Тогда он с воинами в ворота без препятствий зашёл и позиции, чтоб русские из казармы своей уж не высунулись, занял. Тут уж он криком сигнальным возопил громко, и яку, за мысом стоявшие, в гаваньку крепостную рванулись так, что вода под вёслами закипела, а по воздуху полетели кличи военные, как у зверей и птиц родовых, что были на шлемах и доспехах воинов. Здесь и пошёл бой: стрельба по казарме и осада её полная. Пару тех, кто не успел укрыться сразу, убили.

Первые пули по казарме ударили в уже закрытые ставни, которые быстро были сбиты, и дальше уж тлинкиты стреляли внутрь беспрепятственно, хоть наводили тем не столько урон, сколько страх смертный. Сенные двери казармы тоже сорвали быстро и во внутренних хорошую дыру проломили, куда стрелять стали и не без успеха. Когда и эти двери выбиты были, воины рванулись в них, да выстрел из пушки картечью густой получили. Несколько пали замертво, нескольких покалечило, остальные же побереглись геройствовать. Тем паче, что две пришедшие с ними старухи уж устроили пожар большой, от коего второй этаж казармы быстро охватывало огнём. На первом этаже русские, пораненные многие, отбивались крепко, да внутрь к ним тлинкиты уж и не рвались.

Когда же и внизу огонь пошёл, сколько было там баб и девок, все в подвал ссыпались, а потом оттуда и на двор повылезали, где воины их меж собой сразу и разобрали39. Мужчины же, кто ещё в силах был, по невозможности от огня внутри оставаться, из окон выпрыгивали, но ничего уж кроме копий тлинкитских снаружи не находили.