скачать книгу бесплатно
За что, Господи? Часть первая. Линии жизни
Дмитрий Арсеньев
Судьбы людей переплетаются странным и неожиданным образом.Осуждённый за кражу иконы священник, рок-музыкант, руководитель IT-компании, девушка, у которой бывший муж похитил единственную дочь. Оказавшись на территории хаоса и смерти, они начинают искать ответы на вопрос: за что людям Бог дал такие тяжелые испытания и под силу ли простым смертным это остановить?История героев, через взгляд на смысл людских судеб, затронет чувства читателей и позволит им задуматься о смысле собственной жизни. Книга содержит нецензурную брань.
За что, Господи?
Часть первая. Линии жизни
Дмитрий Арсеньев
© Дмитрий Арсеньев, 2023
ISBN 978-5-0060-8105-5 (т. 1)
ISBN 978-5-0060-8106-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Все совпадения с реально существующими людьми и историческими событиями являются случайными.
Пролог. Живые и мертвые
Нигде. Август 1995 года.
На деревянной лавке сидел незнакомец и читал лежащую на коленях книгу. Одет он был в какую-то непонятную темно-серую одежду, очевидно слишком просторную для его худощавого телосложения. Незнакомец словно сам по себе светился в абсолютной непроглядной окружающей темноте.
Наблюдающий за ним поодаль мужчина поднял к своему лицу руки и внимательно рассмотрел свои запястья. Целые и невредимые. Никаких порезов. Никакой ванной с теплой, стремительно краснеющей водой. Мужчина невольно воскликнул:
– Я что, умер?! Где я?
Незнакомец, сидящий на лавке, повернулся на звук голоса.
Его губы изогнулись в легкой улыбке. Он закрыл книгу и положил ее рядом с собой.
– Долго же ты пробуждался. Я успел уже две главы прочесть, а ты все стоишь, как памятник. Вообще, уважаемый, ты второй человек здесь, которого я встретил. Так, что не совру, что очень рад. Присаживайся рядом. Хочешь чаю?
Незнакомец подвинулся, освобождая место. На лавке стояли две эмалированных кружки. Одну из них он протянул своему собеседнику.
Было очень непривычно и странно находиться в чернильной темноте. Лавочка оказалась вполне себе осязаемая, а кружка горячая.
– Где мы? Я все чувствую. Тепло кружки, аромат чая. Где ты его взял?
Теперь он лучше смог разглядеть своего соседа, его коротко стриженную голову, худое лицо, тюремную робу. Когда-то в юности, занимаясь в театральном кружке, довелось выступать на зоне со спектаклем. Вот этот зек сейчас был неотличим от того контингента зрителей. Сосед, тем временем, отхлебнул чай и покачал кружкой из стороны в сторону.
– Сахар есть, но на дне, ты взболтай его получше. И можешь не торопиться с расспросами. Меня Сергеем зовут. А тебя как?
Он протянул руку, на каждом пальце были вытатуированы буквы, складывающиеся в странное слово: «С.О.Ч.И» Пару секунд он с удивлением всматривался в глаза собеседника, но ничего более не сказал.
– Дима. Так, где мы? На том свете? В аду или раю?
Зек пожал плечами и снова улыбнулся.
– Знаешь, Дима. Точно не на этом, точно не на том, а на каком-то другом. Как будто предбанник такой. Думаю, что мы с тобой не мертвые, но и не живые. Может в коме, или что-то похожее. Я тут давно, по ощущениям кажется, что вечность, но иногда, что минуту. Там, в реальности, меня деревом придавило на лесоповале. Ну, как придавило. Предполагаю, что так было. Как раз вчетвером валили его, вроде вбок, а я в этот момент на льду поскользнулся, прям под ствол. А дальше здесь глаза открыл. А с тобой чего сделалось?
Дима несколько секунд молчал.
– Вены вскрыл. Жена бросила меня. Ушла к моему же другу. Наверное, давно у них все закрутилось, а я узнал, только когда пришел домой однажды, а она чемодан уже собрала. Вроде бесила меня, ругались часто, даже сам прогнать хотел… А как ушла, такая тоска и боль в голове поселилась. Я поехал в отпуск на море. Думал полегче станет, а в итоге накрыло еще хуже. Вот я и… А откуда этот свет? Солнца нет никакого. Почему я вижу тебя? Откуда ты взял все эти вещи: чай, книгу, лавку? На чем она вообще стоит? Где здесь земля? Небо?
Зек засмеялся:
– Ты, как Степка, пацан был один со двора, малой. Тот тоже, засыпал вопросами всех. Почему, да как. Думаешь, я знаю? Только предполагать могу. Света тут нет никакого, а ты меня видишь, потому что… наверное, душа светится. Моя меня освещает, а тебя твоя. Вот поэтому, я думаю, что мы не умерли, а еще живы.
Сергей погладил кружку и вдохнул чайный пар.
– Чай я из ниоткуда взял. Просто захотел попить, стал мечтать, представил себе кружечку, которой на зоне согревался, она и появилась. Потом захотел сесть. Лавка появилась. Правда, не все коту масленица, как говорится. И кресло хотел, и телевизор, и курева себе намутить. Да вот нет! Фигушки! Книга зато получилась четко. Я ее в тюремной библиотеке только читать начал. Думал, что теперь и не узнаю, кто там убийца в Восточном экспрессе. Спасибо, Господи и на этом. Слушай, а может, ты попробуешь сигареты достать? Курить так хочется. «Ту-154» или «Стюардессу», а? Только с зажигалкой вместе, или спичками.
Дима закрыл глаза, молчал с полминуты, осмотрелся вокруг, потом выдохнул:
– Не, не выходит. Я ведь, не курил никогда.
Не успел Серега огорчиться от неудавшегося эксперимента, как Дима неожиданно вскочил и бросился бегом в темноту. Уже через пару минут мрака беглец снова увидел лавку и ухмыляющегося зека.
– Не только земля круглая, но и кромешная тьма. Если есть здесь кто еще, он вот так вот и появится, как ты. До тебя дед один приходил. Он чаю только успел попить и быстро бледнеть начал. Все прозрачнее и прозрачнее становился, пока не растворился в темноте. Как думаешь? Он умер или вернулся назад?
Дима сел с Серегой рядом и положил руки себе на колени.
– Не знаю. Но я не хочу возвращаться. Какой мне смысл жить? Думаешь, легко было взять лезвие, лечь в ванную…
Его собеседник тронул Диму за плечо.
– Я пока тут сижу, знаешь, что подумал? Может, мы мертвыми и раньше были, а теперь нас Бог готовит к новой жизни. Как бы второй шанс дает? Мы же только и норовим прилечь, покой обрести. Мертвые тоже так лежат. У них эмоций нет никаких. Все им ровно. Двигаться не надо. Делать лишнее не надо. Ответственности никакой. Стабильность – это та же смерть. Ничего не происходит. У них же на лицах написано: «Оставьте в покое меня. Дайте отдохнуть».
Смотришь по сторонам, идут мертвецы по улицам, потому что глаза у всех пустые. И разговоры такие же:
– Как дела? Что нового?»
– Да ничего, нормально. Ничего нового».
– Что делал месяц назад?»
– Сам не помню уже».
– Чем год назад жил?»
– Да так же все было. Нормально».
Зек замолчал и ухмыльнулся каким-то своим мыслям.
– Может это перезапуск такой? Хотя… Может очередь в ад слишком длинная стала. Вот мы и ждем тут, без номерков на руке. Но, знаешь, я бы еще пожил. Живым пожил.
Словно в ответ на его слова на груди зека появилось маленькое яркое белое пятно, похожее на солнечный зайчик.
Заметивший это первым Дима вытянул руку и прервал размышления зека:
– Сергей, смотри, на твоей груди! Что это!?
Серега, осмотрев себя вдруг подскочил к соседу и вцепился в него.
– Дима, походу конец мне. Слушай, если ты вернешься, в Сочи мать моя живет! Евсеева Наталья. Ты ее найди, если назад попадешь, скажи, что я деньги припрятал, пусть себе возьмет.
Капли пота выступили на лбу зека. Пальцы его рук тряслись, а голос дрожал:
– Найди ее. А деньги я спрятал в…
Дима ничего не успел ответить. Он услышал женский крик:
– Евсеева! Евсеева! Зови врача! Тут суицидник вчерашний, что вены порезал, на кровати корчится, еле держу. Давай быстрее!
В глаза ударил яркий свет. Тетка в белом халате прижимала его к больничной кровати и кричала куда – то в сторону:
– Наташка, где ты, давай врача скорее!
Часть первая: Линии жизни
Глава первая: Дух Мирен
г. Пермь. Декабрь 1967 года.
– Наташка! Евсеева!
«У моря-я-я-я-я у си-и-и-и-и-него м-о-о-р-яя-жвжвжвжвжж…»
Сережкин палец дрогнул, игла проигрывателя «Юность» скользнула по пластинке, оставляя новую глубокую царапину.
– Блин!
В этот момент сзади проскрипела дверь. Сережка с испугом обернулся, увидев застывшую в проёме мать.
– Я тебе сказала, бл*дь, не лезь к пластинкам!
«Заметила, блин, заметила».
Зная, что скорее всего дальше произойдет, мальчик стал пятиться вглубь комнаты. В этот момент мать отвлек окрик из коридора.
– Наташка, кастрюлю свою забери с плиты!
Голос соседки тети Нади немного запинался на гласных, когда она выпивала. А выпивала она почти всегда.
– Забирай, говорю свою кастрюлю, не одна здесь живешь!
– Щас!
Мать, выходя из комнаты обернулась:
– Ты у меня щас получишь, выбл*док. Не вздумай удрать!
Из кухни коммунальной квартиры, где жил вместе с матерью Сережка, раздавались приглушенные голоса, сложно было что-то разобрать, кроме невнятного баса дяди Славы, безногого инвалида лет шестидесяти. Он постоянно в красках рассказывал, как потерял ногу, подрывая гранатой немецкий танк на войне, но всем было известно, что ногу дяде Славе отрезали, после ночевки в канаве в невменяемом алкогольном состоянии четыре года назад на новогодние праздники.
Сергей побежал к окну и спрятался за шторой, скукожившись в позе эмбриона.
Снова проскрипела дверь и до мальчика донесся звук приближающихся шагов матери. Она резко отдернула полотно шторы.
– Что спрятался!? А? Я тебе говорила не трогать пластинки? Говорила!?
Рука матери дернула Сережку за запястье, но тот крепко держался за батарею.
– Иди сюда, выбл*док!
Мать пыталась оторвать от батареи его руку, больно царапая стриженными ногтями.
– Вцепился как клещ, думаешь, это поможет? Сволочь! Весь в отца! Такой же подлец растет. Ножницы на прошлой неделе кто потерял? Где я теперь новые куплю? Ты знаешь, что ножницы – дефицит? Знаешь? А пластинка гедеэровская, знаешь, сколько стоит? Знаешь?!
– Я не брал ножницы! Не брал я!
– А кто взял!? Я у всех соседей спросила! Кроме тебя некому, выродок! Как же мне все осточертело! Учиться не хочешь, только шляешься по улице, вместо того чтобы уроки делать. Надо тебя сдать в детский дом. Там тебя быстро научат!
– Я не брал! Это дядя Слава, наверное, взял, газету под махорку резать.
Мать остановилась на секунду, чтобы набрать в грудь воздуха.
– На старика-алкаша спихиваешь? Как отец твой. «Это не я». Вырастешь таким же ублюдком. Ну, подожди. Где ремень?
Мать пошла в сторону входной двери, где на крючках висела одежда.
– Ты посмотри, а! Не брал он!
Мальчик юркнул в пустоту под столешницей и загородил себя старым, с порванной на углах обивкой, стулом.
– А ну, вылезай!
– Мама не надо. Я не буду больше!
– Вылезай, выродок!
Мать стала вырывать стул из рук Сережки
– Вылезай, сученок, я сказала! Вот же падла, какая! Получи! Ненавижу!
Пряжка ремня обожгла руку.
