скачать книгу бесплатно
На это косо смотрел Иван Михайлович и в своем терему не допускал никаких перемен и новшеств. Хоть и жил он в глуши, в лесу, но и до него доходили известия про то, что делается в Москве.
Церковному изменению, которое введено было патриархом Никоном, Иван Михайлович не сочувствовал, но и к старообрядцам не приставал, а жил особняком, молился по старопечатным книгам и по старым же требникам и служебникам заставлял служить своего сельского попа Никиту.
Волей-неволей пришлось попу Никите подчиниться требованиям богатого дворянина.
Сына своего, Владимира, Иван Михайлович не готовил к придворной службе, а записал в стрельцы.
– Молод, силен – служи воином, а под старость дадут службу поспокойнее. Служи земле и государю верой и правдою. Не забывай присяги и своего долга, а забудешь, – в ту пору и я забуду, что ты мой сын, отступлюсь от тебя.
С такими словами старик Пушкарев провожал сына на рубеж в Литву ради царской службы.
Мы уже отчасти знакомы, по какой причине молодой Пушкарев оставил службу в Москве и уехал в Литву.
Про свою любовь к боярышне Федосье Соковниной отцу он ничего не сказал. Да что и говорить, когда она сговорена и обручена с другим!
После десятилетнего отсутствия Владимир Пушкарев снова вернулся в Москву уж в чине подполковника. Свою возлюбленную застал он вдовой.
Несмотря на это, она все-таки отвергла его любовь и осталась по-прежнему вдовой, приняв тайный постриг по старообрядческому закону.
Владимиру Пушкареву одно осталось: ехать опять в Литву. Любовь и счастье его были разбиты.
Перед отъездом на рубеж он поехал предварительно к отцу в Лихоборье. Более десяти лет не виделся он со своим отцом.
«Поди, старик обрадуется мне, ведь давненько не виделись. Эх, горькая моя судьбина! Думал-гадал – в Москве свое счастье найду, но Бог не судил мне быть мужем Федосьи Прокофьевны! Так, видно, и скоротать мне свой век старым холостяком», – раздумывал Владимир Пушкарев дорогой в Лихоборье.
Глава XIII
Владимир Пушкарев покорился своей участи и ждал, что с ним будет.
Он не сопротивлялся, да и всякое его сопротивление ни к чему бы не привело. Пушкарев был один, а раскольников много.
О побеге ему и думать было нечего: изба, в которой он был заключен, всегда находилась под замком.
Если бы даже он и выбрался из избы, уйти со двора не было никакой возможности. Забор был очень высок, с заостренными кверху кольями, ворота день и ночь на замке, а ключи у игумена.
Угрозам игумена Пушкарев не придавал большого значения.
Он думал, что Гурий (так звали игумена у старообрядцев) только пугает его и, лишив его свободы, больше ничего не посмеет с ним сделать.
Пушкарев, пробыв еще день и ночь в избе, лишенной света и воздуха, почти без еды, несмотря на свое здоровье и молодость, сильно ослабел; голова у него кружилась, ноги отказывались служить, во всем теле он чувствовал боль, утомление.
Он сказал своему старику сторожу, что желает видеть игумена и говорить с ним.
– Что, или удумал покориться и принять нашу правую веру? – с любопытством спросил у него старик.
– Удумал, – коротко ему ответил стрелецкий полковник.
– Давно бы так.
– Что же, можно мне видеть вашего игумена?
– Можно.
– Так проводи меня к нему.
– Пойдем.
Раскольник привел молодого Пушкарева к игумену в ту же избу, в которой он был раньше.
– Что скажешь? – не совсем дружелюбно спросил Гурий у вошедшего Пушкарева.
– Я пришел тебя спросить…
– О чем?
– Скоро ли ты выпустишь меня из сарая?
– Где ты сидишь, это не сарай, а называется «домом испытаний»; туда мы сажаем провинившуюся и согрешившую братию, а также готовящихся к принятию нашей святой веры.
– Повторяю, когда же меня ты выпустишь?
– Это зависит от тебя самого…
– Как?
– Да так! Если ты удумал принять нашу правую веру, выпустим хоть нынче.
– Старообрядцем я никогда не буду.
– Ну тогда погибель тебя ждет… Так ты и будешь до самой смерти сидеть в «доме испытаний».
– Ты не посмеешь этого сделать!
– Весь ты, говорю, в нашей власти! Что хотим, то с тобой и сделаем, – совершенно спокойно промолвил Гурий.
– Может, тебе нужны деньги? Я дам за себя выкуп.
– Денег у нас и без твоих много.
– Так что же, старик, тебе нужна моя смерть? – громко крикнул Владимир Пушкарев, выведенный из терпения спокойным тоном старика фанатика.
– Я пекусь о твоей заблудшей душе. Соединись с нами и получишь спасение…
– Пекись о себе, а не обо мне.
– Ты сам к нам пришел и просил, чтобы мы показали тебе путь.
– Я просил, чтобы показали мне дорогу, я заблудился в лесу и…
– Не в лесу ты заблудился, а в миру, и мы покажем тебе путь ко спасению, – прерывая Пушкарева, промолвил Гурий. – А знаешь ли, что ждет супротивников? – быстро спросил он.
– Что?
– Голодная смерть.
– Что же, и меня хотите уморить? – не скрывая своего ужаса, спросил стрелецкий полковник.
– А ты не упорствуй – и будешь спасен! Повторяю тебе: ни в каком случае ты из нашей обители живым не выйдешь, если не примешь нашу веру и не соединишься с нами. Вот тебе последнее мое слово.
– Дай время мне подумать, – проговорил Пушкарев.
Он хотел выиграть время, найти случай себя спасти, убежать.
– Пожалуй, дам тебе еще три дня на размышление.
– Прикажи не запирать меня в той избе, я задыхаюсь, и не мори голодом! Я так ослаб, что едва могу ходить. Я за это заплачу. Вот возьми, тут деньги, – сказал молодой Пушкарев и положил на стол перед раскольничьим игуменом кошель с деньгами.
У Гурия разгорелись глаза при взгляде на серебряные монеты.
– Ладно. Хоть мне и не должно тебе мирволить, ослаблять наш строгий устав, но ради твоей немощи я сделаю тебе облегчение: трапезу буду присылать с моего стола и запирать тебя будем только на ночь, а днем дверь твоей кельи будет отворена. Только ты никуда не ходи, сиди в келейке смирно, – промолвил Гурий.
Он с жадностью схватил и спрятал в свой карман кошель.
– А ты не упорствуй, ведь с нами хорошо тебе будет жить! Тепло, сытно, у нас спасешься, а в миру погибнешь, в миру несть спасения, – уже совсем ласковым голосом говорил старообрядец. – Примешь постриг, и живи себе спокойно.
– Ты отпусти меня, я дам еще денег.
– Невозможное глаголешь.
– Почему?
– А потому! Я не один, а со старцами живу. Что они скажут, если я тебя отпущу? Это у нас собор решает сообща. Да, отпустить тебя не можно! К нам пришел – будь нашим, а не то ступай в могилу. Ну, прощай, время трапезовать, и тебе сейчас обед пришлю.
Пушкарева давила мучительная тоска. Жилище его казалось ему гробом, хотя Гурий и сдержал свое слово – в продолжение дня дверь «дома испытаний» была отворена и Пушкарев мог наслаждаться воздухом сколько ему угодно.
Дверь его тюрьмы была отворена, но приставленный старик сторож не спускал с него глаз и следил за малейшим его движением.
С ним, разумеется, молодой Пушкарев мог бы сладить. Но кроме старика за Пушкаревым присматривали еще двое парней-раскольников, вооруженные толстыми дубинами.
Их Гурий дал на подмогу старику.
Таким образом, стрелецкий полковник не мог думать о сопротивлении.
Волей-неволей пришлось ему подчиниться и ждать дальнейшей своей участи.
Глава XIV
Старик Пушкарев напрасно поджидал возвращения своего сына с охоты. Наступила ночь, а Владимир все не возвращался.
Иван Михайлович стал беспокоиться.
«Уж не случилось ли какого лиха с сыном, не заблудился ли он в нашем лесу? Леса непроходимые, долго ли до греха. А может, лютый зверь напал на него? Надо послать в лес людей, может, нападут на след сына!» – так думал старик Пушкарев и не мешкая послал половину своих дворовых разыскивать Владимира.
Иван Михайлович стал с нетерпением ждать их возвращения. Вернулся из города и Влас.
– Влас, ступай и ты в лес! – обратился к нему старик Пушкарев.
– Зачем, господин?
– Искать боярича.
– Как, разве…
– Вторые сутки пошли, как он не возвращается из леса. Пошел на охоту и пропал, – со вздохом проговорил Иван Михайлович.
За верную и преданную службу он был расположен к Власу и многим его отличал от прочих своих дворовых.
– Я побегу… я пойду, господин! Он, наверное, плутает в лесу дремучем, не зная дороги заблудился, – торопливо проговорил Влас.
– А может, его и в живых нет?
– Господь спасет молодого боярича! Я побегу, господин.
– Ступай, Влас, ступай. Помоги тебе Бог! Разыщешь сына – награду получишь.
Влас вооружился ружьем, взял в руки толстую палку и отправился в лес разыскивать молодого Пушкарева. По дороге ему попались возвращавшиеся из лесу другие дворовые. Их тщательные поиски ни к чему не привели. Они обшарили почти весь лес, но до раскольничьего скита не дошли.
Скит, где игуменствовал Гурий, находился верстах в двадцати от Лихоборья, то есть от усадьбы Ивана Михайловича Пушкарева. К нему, окруженному вековыми деревьями, трудно было пробраться.
Влас дал себе слово найти стрелецкого полковника живым или мертвым. Все лесные дороги и тропинки были опытному охотнику хорошо известны; он заходил в самые чащи, кликал Пушкарева, осматривал кусты, думая, не лежит ли где под кустом его молодой господин.
Но все было тщетно – Пушкарев как в воду канул.
Незаметно в поисках Влас прошел несколько верст.
Как ни длинен был летний день, а стал клониться к вечеру.
В густом лесу было почти темно. Влас устал, его стали морить голод и жажда.
Свой голод он утолил, потому что был запаслив и захватил с собой на дорогу съестного. Но воды не было, и взять ее негде было. Ему пришлось искать в лесу родник или ключ.
Блуждая по лесу, Влас совершенно случайно наткнулся на высокого и худого как скелет старика с суровым лицом, с глазами, сверкавшими и хитростью, и силой воли.
На старике надета была поповская ряска, голова покрыта скуфейкой, в одной руке у него была суковатая палка, а в другой – лестовка.
– Добрый путь, отче, – проговорил Влас, кланяясь старику.
Старик в поповской ряске шел задумчиво, опираясь на палку. Он, очевидно, не ожидал встречи, и на его сухом лице появился не то испуг, не то удивление.
