скачать книгу бесплатно
Звёзды очень яркие, нарисуешь – никто не поверит. Словно с обычной ночью повозился неумелый любитель фотошопа. Кладу ладонь на холодное стекло, зная, что останется отпечаток. Окно наполовину занавешено, и я останавливаюсь в полосе скудного лунного света, глядя на звёзды.
За спиной раздаются поспешные шаги, и я улыбаюсь.
Данила.
Быстро же он справился! Небось выдал пару пошлых шуток, и мать выгнала его к невесте. Пусть не надеется, сегодняшняя ночь будет невинной. В старом деревянном доме слышен каждый шаг, и я не хочу, чтобы члены его семьи стали свидетелями нашей близости.
Данила подходит со спины и прижимается ко мне. Сильные руки обвивают талию, и я откидываюсь на его грудь. Прищурившись, смотрю на звёзды, пытаюсь поймать ракурс, в котором они покажутся реальными. От выпитого вина и усталости в голове лёгкое приятное покачивание.
– Тебя уже отпустили? Я думала, Анна Степановна захочет посекретничать. – Я прислушиваюсь к звону посуды на кухне. В гостиной хлопает дверь. – Посмотри, какие звёзды!
Данила целует меня в затылок, прижимается ближе, и в животе разливается предвкушающее тепло. Нет уж, я не собираюсь заниматься любовью в доме его матери.
– И не надейся, – шепчу. – Хочешь, чтобы нас застукали?
Его руки пробегаются по телу, задевая грудь. Сказывается выпитое вино, неожиданно крепкое, и я позволяю себе расслабиться и насладиться лаской. Данила прижимается плотнее, руки исследуют моё тело. Резко втянув воздух, он подталкивает меня к подоконнику, и звон вазы о стену кажется неожиданно громким.
– Тихо, а то нас услышат, – шепчу, улыбаясь.
Данила наклоняет меня вперёд, ласкает моё тело.
Завожу руку назад, но он не позволяет прикоснуться к его лицу. Отодвигает меня в сторону, за занавесь, где совсем темно.
Прикрыв глаза, наслаждаюсь. Сегодня Данила другой – настойчивей, грубее. Наверное, потому что нас могут застать в любой момент, и его это заводит.
Может, нам и удастся, только если очень тихо, пока все внизу… ведь наша спальня на третьем этаже. Я устала бояться мнения его родных. Их первое впечатление обо мне, как невесте, и так хуже некуда.
Данила вжимается бёдрами в мою спину.
– От тебя пахнет салатом оливье, – посмеиваюсь. – Запах брутального мужчины.
Когда любишь человека, говоришь всякие глупости, которые приходят в голову. Потому что доверяешь ему как себе и не сдерживаешь порывы.
Данила ласкает мою грудь, его бёдра до боли вжимаются в мою спину. Возбуждённое дыхание пропитывает мои волосы теплом. Я пытаюсь повернуться к нему лицом, но он не позволяет. С силой сжимает руки.
Что-то не так.
Не знаю, откуда появляется эта мысль, но она, как разверзнувшаяся под ногами пропасть. Как ледяные кубики за шиворот рубашки.
Что-то не так.
Может, дело в затянувшемся молчании? Обычно Данила как ураган, вечно в движении, полон шуток и музыки. Даже во время секса иногда напевает мелодию. А сейчас молчит, не сказал ни слова. Почему он не позволяет мне обернуться?
Смотрю вниз на его руки, но в темноте почти ничего не видно. Не знаю, что не так, но страх стекает по плечам холодными струями.
Часть меня – душа, наверное? – уже догадалась об обмане, но разум отстаёт, всё ещё расслабленный под влиянием момента, крепкого вина и любимых рук.
Его пальцы водят по моим губам, касаются языка, снова спускаются к груди.
Бёдра. Его бёдра с силой вжимаются в мою спину.
Спираль паники растягивается до предела.
Я знаю, что не так.
Осознание взрывается вспышкой.
Пряжка чужого ремня царапает спину. Громко звякает при движениях.
Пряжка ковбойского ремня.
Данила не смог надеть ремень, он оказался большим и неудобным, и мы оставили его дома. Всю дорогу смеялись над тем, как вот-вот упадут его ковбойские штаны.
На Даниле нет ремня.
Иногда мысли текут слишком медленно, и ты знаешь, что потом будешь клясть и презирать себя за эту задержку.
И тут я слышу далёкий смех Анны Степановны.
– Данька, ты, ей-богу, как ребёнок! – хохочет она. – Тебе в детский сад надо, а ты жениться надумал.
Воздух вырывается из лёгких с хлопком.
Данила с матерью на кухне.
Ласкающие меня руки замирают. Чужие руки. В них я признала жениха, которого должна помнить, чувствовать и любить настолько, чтобы никогда и ни при каких обстоятельствах не спутать с другим мужчиной.
Моё тело взрывается бурей гнева, готовясь напасть на обидчика, но уже поздно. С силой толкнув меня к окну, мужчина перемахивает через перила, растворяясь в темноте прихожей. Я еле удерживаюсь на ногах, повиснув на подоконнике в овале серебристого лунного света. Неровном, словно надкусанном тьмой.
С криком «Стой!» отталкиваюсь от пола и прыгаю через несколько ступеней, не касаясь перил. Я одержима разоблачением, но, к сожалению, меня подводит обувь. На повороте каблук цепляется за край ковра, и я лечу вниз, подсчитывая ступени задом.
– Что за… – раздаётся крик Ивана, и ко мне спешат все четверо. Данила с матерью выходят из кухни, на ходу включая свет в коридоре. Данила держит в руках блюдо и столовую ложку, запыхавшаяся Анна Степановна держится за сердце. Иван появляется из гостиной, из неё два выхода, один на кухню, второй в прихожую. Алексей выходит из ванной, вытирая руки о полосатое полотенце.
Я всё ещё падаю, но их появление запечатлевается в памяти, как первая страница детективной истории. Испуг в глазах жениха, рассыпанные овощи на ковре. То, как Данила несётся ко мне, расталкивая братьев. Хмурый взгляд Алексея, скользящий по моему телу в поисках повреждений. Протянутые руки Ивана и крик на его губах.
Анна Степановна прислонилась к стене. Она тяжело дышит и держится за сердце.
– Что ж ты так… – бормочет непонятно кому.
– Мама! – Все, кроме Данилы, бросаются к матери.
– Да в порядке я, лучше займитесь Никой! – ругается она, но братья Данилы поддерживают её с двух сторон. Пряжки ковбойских ремней отсвечивают тусклым металлом.
– Ник, ты в порядке? – Данила нервно меня ощупывает. – Ничего не сломала?
– Нет, только ушибла. Ничего страшного, просто каблук зацепился.
– Ты меня напугала, глупая! – сипло выдыхает он, прижимая меня к груди. – Почему не включила свет?
Иван пробует выключатель в прихожей и хмуро смотрит на лампочку.
– Перегорела, – бурчит. На минуту исчезает на кухне и, вернувшись, меняет на новую.
Я морщусь от слишком яркого света.
– Надо было меня позвать или хотя бы включить свет в коридоре. – Данила смотрит на лестницу, где валяются туфли на высоких каблуках. – Говорил же, возьми с собой тапочки, а не эти ходули.
Он злится от испуга, от волнения. С силой сжимает мои плечи.
Пользуясь моментом, провожу рукой по его поясу, хотя и так знаю, что ремня на нём нет.
Шок находит на меня холодными волнами.
Алексей идёт к лестнице, но я сижу на его пути. Не замедляя шага, он прыгает через перила и поднимается наверх, по пути осматривая ковёр.
– На повороте надо закрепить, а то все попадаем. Завтра сделаю, а пока смотрите под ноги.
Он прыгает обратно.
Потирая ушибленную ногу, я слежу за его передвижениями. Ещё не полностью осознала случившееся, но уже фиксирую улики. Алексей Резник с лёгкостью прыгает через перила.
– Ты у меня попрыгай! – ворчит Анна Степановна, всё ещё держась за сердце. – Сколько лет твержу: лестница не для прыжков. Так нет же, вырастила кузнечиков, вот и пообтёрли ковёр.
Иван качает головой и нервно усмехается.
– Твоё падение сотрясло весь дом, а ведь в тебе росту-то всего метра полтора. Да и крикнула ты на славу, такого громкого «Ой!» я ещё не слышал.
Не «Ой!», а «Стой!», и если на лестнице со мной был Иван, то он об этом знает.
Иногда, чтобы твоя жизнь изменилась, достаточно секунды. Секунды длиной в молчание.
Я должна выкрикнуть правду прямо сейчас, обвинить братьев Данилы и защитить себя. Но секунды растягиваются вязкой массой, сотни мыслей встают на пути правды, и я молчу. Смотрю на Анну Степановну, бледную, тяжело привалившуюся к стене, и молчу. Если я сейчас расскажу о случившемся, Данила разозлится и набросится на братьев. Начнётся драка. Ничем хорошим это не закончится. Анне Степановне станет плохо, и я боюсь последствий. Их семья срослась вместе в результате нескольких катастроф, и я стану последней, решающей, самой разрушительной.
Эти картины калейдоскопом проносятся перед глазами.
Я должна сказать правду, попросить защиты, разбить жуткий ком, растущий в моей груди. В том, что случилось, нет моей вины. Никакой.
Или почти никакой?
Пусть презирают меня за то, что я не сразу опознала чужого мужчину. Я устала, слишком много выпила, поверила теплу этой семьи и ослабила бдительность. Пусть презирают меня за то, что я никудышная невеста.
Я хочу сказать правду, но…
Я боюсь, и дело не только в Анне Степановне.
Я не знаю, поверит ли мне Данила. Его ревность внезапна и непредсказуема. Он словно ждёт, когда я оступлюсь, допущу ошибку.
Простит ли он мою невнимательность?
Поверит ли, что это было случайностью?
– Ты ударилась головой? – Он волнуется, стоит рядом на коленях. – Почему ты так странно смотришь, совсем не моргаешь?
– Это просто шок, я в порядке.
Колеблюсь на грани решения, сжимаю губы, удерживая взрывную правду.
– Мам, шла бы ты спать, мы сами всё уберём. Завтра тебе в больницу, – ворчит Иван.
Данила чмокает меня в лоб и спешит к матери.
Все четверо обнимаются посреди прихожей королевских размеров. Трое мужчин и маленькая женщина, их вырастившая. Любящая, нерушимая семья. Яблоко с червём, семья с предателем.
Хочется перетрясти мысли и найти единственную правильную. Хочется содрать с себя кожу, везде, где ко мне прикасался чужой мужчина. Ощущаю себя грязной, униженной, жалкой.
Неуверенно поднимаюсь и проверяю входную дверь на случай, если в дом пробрался посторонний. Но нет, дверь заперта. Конечно же заперта, иначе и быть не может.
Смотрю на братьев Данилы, бывших одноклассников. Серые глаза и карие. Нечитаемые лица. Перевожу взгляд на мать и вижу в её глазах вызов. Такой сильный, что по спине бежит холодная дрожь. Словно Анна Степановна знает о случившемся и одобряет поступок приёмного сына. Того, кто осквернил, оскорбил недостойную невесту любимого Дани, её кровинушки.
«Попробуй прикоснись к моим мальчикам», – говорят её глаза.
«Прикоснусь», – мысленно отвечаю, приняв решение. Не сейчас, не здесь, но я во всём разберусь. Мы с Данилой во всём разберёмся вместе. Обидчик заплатит за содеянное.
Данила обязательно мне поверит. Ведь поверит же?!
Перевожу взгляд на Ивана, потом на Алексея и даю им бессловесное обещание. Моё молчание сильнее и громче любой угрозы.
***
Я не сплю всю ночь, лежу, прикусив щёку. Холодная как труп, отсчитываю минуты молчаливой лжи. Обещаю себе, что мы с Даней во всём разберёмся, что отомстим, только не сегодня. Я не стану рисковать здоровьем той, кто подарил ему жизнь. Полагаю, что именно на эту мою слабость и рассчитывал один из её приёмных сыновей.
Анна Степановна не питает ко мне симпатии, но я не могу не уважать её за любовь к чужим детям, ставшим родными, и за боль, пережитую с достоинством. Она мать, доказавшая свою любовь. Как ни поворачивайся, а я на её стороне.
Пусть операция пройдёт без проблем. Даня будет рядом с матерью, не станет отвлекаться на меня. Я не нарушу их покой, пока всё не закончится.
А потом…
Алексей или Иван? Иван или Алексей?
Чего они добиваются?
Если хотят расстроить помолвку, то есть способы попроще, чем самим пачкать руки и разрушать братскую дружбу.
Лицо горит от стыда и ярости. Вечером я извела уйму горячей воды, смывая с себя следы чужих рук. Шок выходил из меня бурными волнами, стекая в водосток. Картины прошлого вечера не давали спать.
Скудный лунный свет, отражённый в звёздах.
Отпечаток моей ладони на стекле.
