скачать книгу бесплатно
Но когда появился Рома, все изменилось. Он ждал ее после тренировок, и они до умопомрачения целовались в раздевалке. Несколько раз он провожал девочку домой, и Ада с ужасом думала, что будет, если об этом узнает мама.
– Сначала олимпийское золото, потом все остальное! – часто твердила она, в сотый раз рассматривая медали дочери. Мама помнила каждое ее выступление, каждую победу и каждую ошибку. Она монотонно, как заправский тренер, разбирала каждое движение Аделины, заставляя дочь снова и снова отрабатывать неудавшиеся элементы. Рома больше ее не провожал. Все их встречи проходили в ледовом дворце, где оба тренировались. Он писал ей нежные эсэмэски, а она придумывала имена их будущим детям.
Все случилось на российском чемпионате среди юниорок. У Аделины Стрельцовой были все шансы взять золото. Мама, естественно, отправилась с ней в Москву, где проходили соревнования. И Рома, зная, как для Ады важны эти выступления, поехал тоже и зашел к ней в раздевалку перед выходом. Нежный поцелуй любимого снова заставил сердце девочки трепетать от счастья. Она обняла его нежно и ласково, перебирая руками русые волосы. Именно в этот момент в раздевалку зашла мама. Ада не помнила, что именно она лепетала. Мама вытолкала девочку на лед, прошипев в самое ухо: «Только попробуй не принести медаль».
Медаль Ада принесла. Серебро. А Рома больше не позвонил. Когда она вернулась в родной город в статусе серебряной призерши, Ромы в местной хоккейной команде уже не было. Мама и тут постаралась. Ада пыталась узнать, куда он пропал, но никто не мог ответить на этот вопрос: ни друзья по команде, ни тренеры. Спустя годы она узнала, что мама ходила к родителям парня и грозилась посадить его за совращение несовершеннолетней. Семья Ромы, поменяв квартиру, уехала из города. Решили не связываться.
К двадцати годам Аделина Стрельцова стала олимпийской чемпионкой по фигурному катанию. В жизни девочки с пронзительными синими глазами не осталось больше ничего. Она выполнила миссию, которую возложила на нее мать.
– Что теперь, мама? – спросила Аделина с набитым ртом, сидя вечером на кухне. Мать на радостях устроила шикарный пир. Наготовила вкусного: салаты, котлеты, даже купила хлеб… Девушка ела за обе щеки и не могла остановиться.
– Теперь еще несколько чемпионатов – и тренерство! Ты будешь получать хорошие деньги! Можно подумать об открытии своей школы, – мама с горящими глазами обрисовывала перспективы дальнейшей счастливой жизни. СВОЕЙ счастливой жизни.
Ночью Аделину рвало. Желудок отвык от нормальной еды, не смог переварить…
– Аделина Михайловна, я пойду? – маленькая девочка стояла перед ней на коньках и заглядывала в глаза.
– Иди, Юля, иди, – полноватая женщина устало потерла глаза. А дома стоит коньяк… Прийти, выпить и забыться. Бывшая спортсменка переобула коньки и с сумкой на плече понуро вышла из здания.
– Мама, ты опять вставала? – женщина поморщилась от запаха, который стоял в квартире. Запах умирающей.
– Прости, доченька, – седая старуха затряслась в беззвучных рыданиях. – Посуду помыть хотела, да вот…
Аделина оглядела разбитые чашки на полу. Вздохнула, пошла за веником. Задумалась на секунду, затем, перешагнув осколки, достала из буфета бутылку коньяка и села за стол. Выпила и с наслаждением закурила. Мать тихо приплелась на кухню.
– Прости меня, доченька.
– Да бог с ними, – Аделина кивнула на разбитые кружки, – новые купим.
– Прости меня, прости, прости… – мать зарыдала. Аделина поняла, что несчастная родительница просит прощения не за разбитые кружки. А за разбитую жизнь дочери.
– Вот… – мама достала из кармана старой вязаной кофты пачку писем. – Он тебе писал. Много писал, долго. А я не отдавала.
Аделина застыла, не в силах отвести взгляд от конвертов. Мать положила письма на стол и медленно вышла из кухни. Женщина налила еще рюмку. Выпила. Снова закурила. Взяла пожелтевшую сухую бумагу, открыла конверт.
«Дорогая моя, любимая девочка с пронзительными синими глазами… я устроился, приезжай …»
«Адочка, я живу с мыслью о том, что мы когда-нибудь будем вместе…»
«Ты до сих пор снишься мне, я не хочу портить твою карьеру…»
«Поздравляю тебя, родная, с победой и все еще жду и надеюсь …»
«Здравствуй, Ада, писать тебе стало привычкой, от которой я не могу избавиться долгие годы. Хочу, чтобы ты знала: я женился…»
«У нас родилась дочь, я назвал ее Аделиной. У нее такие же пронзительные синие глаза…»
«Я болен, мне осталось пару месяцев, с удовольствием бы тебя повидал…»
Слезы женщины капали на листы бумаги, оставляя пятна. Ада читала всю ночь. Наполняла рюмку, плакала, снова перечитывала. Кричала, царапала себе лицо, рвала волосы. Затихала, училась заново дышать и снова наполняла рюмку. Утром она нашла мать мертвой.
На кладбище, среди цветов и похоронных венков, сидела женщина с потухшими, безжизненными глазами и задумчиво смотрела вдаль.
Чувствовать сердцем
– Жалко их… – грустно сказал младший ангел, стоя над корзинкой с новорожденными. К каждой корзинке была прикреплена записка. Младший ангел снял листок и со вздохом прочитал:
– «За то, что не умели чувствовать сердцем». Неужели совсем не умели? – удивился он.
– Абсолютно, – ответил старший ангел.
– И научить их можно только таким способом? – все еще сомневался младший.
– Ты же знаешь, это необходимо. Таковы правила, – строго ответил старший, внимательно посмотрев на младшего. – Награда или наказание неизбежно приходят, пусть даже не всегда успевая настигнуть получателя в одной земной жизни.
Ванька отца не знал. Мать же он видел несколько раз в жизни и запомнить толком не успел, когда та пьяная, распевая песни, несла его на порог детского интерната.
– Ну ты это, давай там, держись, – невнятно сказала она и, поставив корзинку с младенцем у дверей, развернулась, чтобы уйти. Дома ждал Валерка и недопитая бутылка дешевой водки.
Ванька молчал. И лишь, когда шаги матери стали удалятся, он издал тихий булькающий звук, словно хотел сказать: «А как же я?» Но разумеется, не сказал. Новорожденные не умеют разговаривать. Голубые Ванькины глаза мутно смотрели на мир, в котором ему предстояло жить. А мать нетвердой походкой, напевая «Виновата ли я…», удалялась из жизни своего ребенка в небытие.
Ванька рос послушным и жизнерадостным ребенком. «Солнышко», – говорили про него нянечки. Ванька всегда улыбался, потому что очень боялся, что без улыбки его снова положат в корзинку и отнесут подальше. Чтоб не мешал. С момента, как Ванька себя помнил, он старался всем угодить. Тете Даше, которая мыла у них полы, Анжелике Михайловне – воспитательнице, низкой согнутой старушонке, по милости высших сил оказавшейся рядом с детьми, которые как никто нуждались в ласке и внимании. Она пела им песни, старинные русские колыбельные, от которых детские души согревались и становилось тепло и уютно, как под пуховым одеялом. Воспитательница знала много сказок, и все непременно с хорошим концом. А еще Анжелика Михайловна обнимала их. Перед сном, укрывая одеялом до подбородка, она наклонялась и обнимала детей слегка угловато, но нежно и трепетно. От воспитательницы пахло корицей и тестом. И для Ваньки это был лучший запах в мире.
Старался Ванька угодить и директору детского дома Федору Степановичу, высокому бородатому мужчине преклонного возраста. Каждый раз, когда мужчина проходил по коридору, Ванька улыбался еще сильнее, казалось, что щеки его сейчас соприкоснутся с ушами, так сильно мальчик старался их растянуть. Федор Степанович останавливался, смотрел на Ваньку задумчиво не меньше минуты, потом бормотал: «Ну ничего, ничего…» и спешил прочь.
Ванька был почти глухой. И имел целый букет диагнозов, появившихся трудами сильно выпивающей во время беременности матери. А еще при родах акушер, пытаясь вытащить его щипцами, повредил шею. Поэтому Ванька не мог говорить, а голова его все время была наклонена вправо – сказывалась травма позвоночника. Зато он мастерски умел улыбаться. И читать по губам. Ванька всегда понимал, чего от него хотят. Если повариха баба Клава спрашивала, будет ли он добавку, Ванька улыбался сильнее обычного и кивал. Баба Клава улыбалась в ответ, накладывая ему побольше.
У Ваньки был лучший друг – кот по имени Драник. Мальчику казалось, что они с ним очень похожи. Еще котенком Драника чуть не задрали собаки, отсюда и имя. Он так же, как и Ванька, оказался на пороге детского интерната никому не нужный, еле живой. Один глаз у кота отсутствовал, второй видел совсем слабо. Обгрызенный собаками хвост представлял собой короткий обрубок. Зато кот был пушистый и умел урчать, как маленький реактор. Жизнь мальчика и кота была пусть не простой, но пропитанной искренней, неподдельной радостью от того, что они есть друг у друга.
А потом объявилась мать. Избитая, с неделями нечесанной головой, она грязно ругалась и требовала вернуть ей сына. Кто-то из друзей-собутыльников надоумил, ведь за инвалида государство должно неплохо доплачивать. Разговаривали с ней, впрочем, недолго. Быстро объяснили, что прав на сына у нее нет, и вытолкали взашей. Ванька смотрел на мать из маленького чулана над крыльцом. Он узнал ее сразу. Почувствовал где-то внутри липкий страх и беспросветную тоску. В голове против воли зазвучал мотив песни «Виновата ли я…» Ванька хотел закричать, чтобы она уходила, но, разумеется, не закричал. Дети с его диагнозом не умеют и этого. Тогда он заскулил, и Драник рядом ощетинился, вздыбил жидкую шерстку и зашипел, всем своим видом показывая, что будет защищать друга любой ценой. Ванька видел, как мать уходила. Матерясь сквозь зубы, она оборачивалась и размахивала руками. На минуту их взгляды встретились. Ее – злой и пьяный, полный алчной ненависти в сухих безжизненных глазах, и его – испуганный и несчастный. Ванька покрепче прижал к себе кота, не в силах отвернуться. Ему хотелось, чтобы она снова ушла в небытие. И она ушла. Ванька не заметил промелькнувшее в глазах женщины торжество.
Наутро Драник пропал. Ванька бегал, мычал, заглядывал в каждый угол, под каждую половицу и забывал улыбаться. Бил себя по груди и размазывал слезы. Паниковал. Ему нечем было дышать, маленькое, измученное сердце разрывалось от боли и ужаса. Ванька не мог справиться с потерей единственного родного существа. Все пытались помочь, обыскали каждый угол интерната, но кота нигде не было.
Мать принесла его вечером, когда температура у Вани дошла до сорока градусов и ни одно из жаропонижающих не помогало. Хотели увезти в больницу, но мальчик хватался за кровать и скулил. Плакать уже не мог. Мать пришла к директору и показала на мешок. В нем было маленькое пушистое тельце.
– Отдадите сына – верну ему кота. Я знаю, что идиот привязан к нему, – дыша перегаром, опустившаяся женщина уставилась на Федора Степановича.
– Пойдемте.
Директор собрал в кулак всю волю и, преодолевая брезгливость, взял женщину за локоть. Проходя мимо дежурного, директор округлил глаза и выразительно кивнул в сторону незваной гостьи. Охрана скрутила ее в одно мгновение. Директор вырвал из рук бушующей алкоголички мешок с животным. Единственное, о чем он в этот момент молился, – чтобы кот был жив.
Зайдя в комнату мальчика, Федор Степанович бережно достал кота. Драник еще дышал. На теле не было никаких видимых повреждений. Облегченно выдохнув, Федор Степанович протянул кота Ваньке. Мальчик приоткрыл глаза и посмотрел на друга. Единственный голубой глаз кота смотрел абсолютно счастливо. Кот плакал. Ванька прижал пушистый комочек к себе и подумал, что жизнь слишком добра к нему. Она вернула ему друга. Возможно, их обоих не должно было быть в этом мире. Их не ждали. Но кто-то там, наверху, дал им шанс найти друг друга. Чтобы человек и кот, оба с изломанными судьбами, могли кого-то любить. Ведь это так важно в жизни – обязательно кого-то любить. До конца.
Мальчик и кот лежали обнявшись и улыбались. Их сердца перестали биться одновременно. Ваньку и Драника так и хоронили – вместе. Как лучших друзей, которые видели и любили друг друга сердцами.
Люда знала, что детей у нее быть не может. Муж смирился. Да они оба смирились. Но проходя мимо детской площадки, нет-нет да со вздохом поглядывали на молодые счастливые семьи, которые гуляли с карапузами. Сердце Люды тоскливо сжималось. Ей уже тридцать восемь, года бегут все быстрее, только что отмечали Новый год, а вот уже пакуют чемоданы, чтобы поехать летом на Волгу, а дальше снова елка, мандарины и снег.
Родители мужа косились. Она понимала – не одобряют. Да и что это за семья – без детей? «Пусть так, – уговаривала себя женщина, стараясь смириться. – Значит, так надо. Значит, судьба такая». Когда по утрам стало жутко мутить, она и подумать не могла, что беременна. И даже когда врач сообщил, что у них будет ребенок и срок уже приличный, они с мужем ошалевшие сидели в кабинете доктора и отказывались от УЗИ. Боялись навредить малышу.
Несмотря на возраст, беременность протекала легко, и в назначенный день муж отвез Люду в роддом, оставшись в тревожном ожидании у ворот клиники.
– Еще, еще тужься! Умница! – акушерка вытащила маленького розового человека, и через секунду раздался требовательный крик новой жизни. Люда заплакала.
– Оп-па! – Акушерка всплеснула руками. – Да тут еще один! Идет-идет… А ну-ка, милая, тужься! Тужься! Рано расслабляться!
Не понимая, что происходит, Люда следовала указаниям акушерки.
– Вот и молодец, еще чуть-чуть, ага-ага… вот! Да ты, мамочка, счастливица! Сыновья у тебя! Двое!
Люда плакала навзрыд, прижимая детей к себе. Такого счастья она не могла вообразить даже в самых смелых мечтах.
Ванька и Данька лежали рядом в люльке. Родные братья, похожие как две капли воды. Их сердца снова бились в унисон, они чувствовали друг друга. Правда, теперь в этом мире их ждали. Они были желанны и любимы и сами, едва появившись на свет, уже умели искренне и по-настоящему любить.
– Кем они станут в этот раз? – младший ангел, блаженно улыбаясь, стоял над кроваткой близнецов.
– Ваня будет батюшкой с большим приходом, – ответил старший ангел, распорядитель судеб. – А Даня станет директором детского дома.
– Им обоим нужно было прожить те жизни, ведь правда? – ангел с надеждой посмотрел на Старшего.
– Безусловно. Жизнь, в которой один из них начал самую страшную войну, а второй уничтожил целую династию, не могла пройти бесследно. Но в этой жизни они сделают много добрых дел и спасут множество жизней. Ведь теперь они точно научились чувствовать сердцем.
В поисках счастья
Электричка была переполнена. Как всегда, в это время люди ехали с работы. Я забилась в угол, поближе к окну, и смотрела на проносящиеся за окном пейзажи. Дома, здания, деревья, машины. Где-то там живут иначе. Другой жизнью. Ездят на собственном автомобиле, попивая обжигающий кофе в ярком картонном стаканчике. Переключают магнитолу, выбирая музыку по душе. Живут так, как хотят. Электричка резко затормозила, и подвыпивший грузный мужик завалился на меня.
– Пардоньте… – ухмыльнулся он, дыхнув на меня запахом дешевых сигарет и пива. Я поморщилась. Мне тридцать пять лет, и я живу не так, как хочу.
– Следующая остановка «Нижние котлы», – невнятно раздалось из динамика. Неужели, нельзя говорить четко? Даже моя станция называется отвратительно. Ну что это за «нижние» да еще и «котлы»? Я бы хотела жить на «Боярской» или в «Голубых далях». На худой конец, «Замоскворецкая» тоже ничего так звучит. Выбравшись из вагона, я медленно пошла к дому. Мишка с бабушкой, наверное, уже спят. Алеша, как всегда, допоздна на работе. Бегает по клиентам, чинит компьютеры, чтобы мы могли платить за Мишкину гимназию и футбол. Я работаю администратором в отеле. Платят неплохо, возможно, я могла бы пойти на повышение, да только не моя это мечта – продвигаться по карьерной лестнице московского отеля. Я живу не так, как хочу, а в угоду окружающим.
Зайдя в подъезд, я снова ощутила кошачью вонь. Ненавижу этот запах! Домофон опять не работает, всем плевать. Вот и ночуют у нас в подъезде бомжи и кошки. Не хочу так жить!
Ключ застрял в двери. Когда же Алеша сменит замок в конце концов! Я негодующе выругалась, открыв наконец дверь. Тишина. Так и есть, Мишка с бабушкой спят. Мужа нет. Только успев переодеться и поставить чайник на нашей маленькой пятиметровой кухне, я услышала, как в двери повернулся ключ. Муж. Рановато сегодня, еще и одиннадцати нет.
– Привет, – он с улыбкой вошел в квартиру и чмокнул меня в щеку. – А я пирожные купил. Повод есть! Чайку попьем?
Муж у меня такой… мямля. Тюфяк. Никакого честолюбия, зато добрый. Хотя этим сыта не будешь и новую тушь, о которой я мечтаю уже третий месяц, тоже не купишь.
– Лучше б ты мяса купил, – ворчливо сказала я. – В морозилке только куриные ножки…
– Натуся, да ладно тебе. Прорвемся. Завтра два заказа крупных сдам – будут деньги.
– Это на квартплату будут и на форму новую для Мишки. – Я чувствовала, что начинаю заводиться. Ничего не могла с собой поделать. – А на тушь мне? На маникюр! Посмотри, как я выгляжу. А мне всего тридцать пять! – злые слезы жалости к себе внезапно подступили к глазам. Муж, как всегда, пошел на попятную.
– Милая, ну прости. Пока ситуация такая, но ведь в своей квартире живем, хоть маленькая, зато своя. Сын вон какой растет. Мама твоя золото, где такую бабушку найдешь, хорошо же все! А деньги будут! Совсем скоро. Не главное это, иди ко мне…
– Да? Не главное? – шепотом взвилась я. – Сомневаюсь! Надоело во всем себе отказывать! Слышишь?! Осточертело! Лучше бы я тогда вообще тебя не встретила и вышла за Юрку! Как сыр в масле бы сейчас каталась! – выплюнув злые и обидные слова в лицо мужа, я ушла, в ванную, громко хлопнув дверью.
Слезы катились по щекам, жалость к себе вырезала толстым кухонным ножом из сердца все остальные эмоции. Ненавижу его! Хочу жить нормально! Ездить на тачке! Ужинать в ресторане! Деньги – не главное? А как без них? Вот если бы все вернуть на семь лет назад… Если бы! Я все сделала бы иначе. Я стукнула кулаком по стене, включив посильнее воду. Тушь потекла, волосы растрепались, морщины стали еще заметнее.
Просидев в ванной не меньше часа, я вышла. Алеша уже лег. Тихо забравшись под одеяло, я отодвинулась как можно дальше, упиваясь своей обидой и его несостоятельностью. Все семь лет я твержу ему, что он неудачник, что нельзя так жить, надо зарабатывать. Как сосед Петька, как Ромка с его работы или как Юрка… Выйди я замуж за последнего, все могло быть иначе. Я уснула с тяжелым сердцем, до глубины души сожалея о том, что время нельзя повернуть вспять…
– Наталья Викторовна, вы просили разбудить. Маша пришла, – женский голос штопором проник в сознание. Голова жутко болела, как после алкоголя. Но я же не пью, в организме фермента какого-то не хватает, стоит выпить пару бокалов вина – и утром я не человек. Я открыла глаза и поморщилась. Резкая боль пронзила затылок насквозь.
– Вы кто? – Я повернула голову и увидела женщину средних лет с седым пучком на голове и в переднике. Она стояла со стаканом воды и таблеткой на блюдце. Оглядевшись, я с ужасом поняла, что нахожусь не дома. Высокие потолки с огромным количеством светодиодных ламп… Одна такая лампочка стоит безумных денег. Мы как-то с Алешей хотели сделать такое освещение на кухне, но побоялись цены. Где, кстати, муж? Я с недоумением продолжала оглядывать чужую комнату. Длинные бархатные портьеры. Трюмо с зеркалом, по стенам, белые встроенные шкафы. Сама же я лежу на огромной двуспальной кровати, укрытая шелковым одеялом.
– Где я? – паника подступила к горлу. Стало подташнивать.
– Сейчас, сейчас, Наташенька Викторовна, скоро полегчает. – Женщина подошла ко мне, протянула стакан и таблетку. Пить хотелось ужасно. Я сделала пару глотков, все еще не понимая, что происходит.
– А Юрий Алексеевич только уехали. Сказали вас будить, там Маша уже пришла мерки снимать, – с видом заботливой бабушки продолжала вещать домработница.
Я совершенно ничего не понимала. Какой Юрий Алексеевич,? Какая Маша? Я жалобно посмотрела на женщину, она сочувственно вздохнула:
– Муж ваш, Юрий Алексеевич, а Маша – швея, вы же в субботу на прием идете во французское посольство, платье сшить надо…
– Где здесь ванная? – перебила я женщину на полуслове. Мне срочно требовалось остаться одной.
– Ох, Наташенька Викторовна, совсем вам худо, а пойдите правда душ примите, я Маше скажу, чтоб обождала, кофейку ей пока сделаю. А вам сделать? Черный с молочком, как любите? – произнося все это, женщина помогла мне встать и проводила до двери в конце комнаты.
Шагнув в помещение, я закрыла дверь и отдышалась. Медленно подошла к зеркалу и взглянула на себя. Больше всего боялась увидеть чужое лицо. Сразу вспомнились фильмы, в которых герои поменялись телами. Раньше я бы в такую дурь никогда не поверила, но сейчас все происходящее было настолько удивительным и реальным, что я готова была поверить во что угодно.
Из зеркала на меня смотрела я сама. Только… моложе, что ли. Морщин нет, безупречно ухоженная кожа. Уложенные явно в салоне волосы, даже за ночь почти не потерявшие укладку и блеск. Я посмотрела на руки. Длинные ногти, покрытые кроваво-красным лаком. Браслет на правой руке в виде змеи, золотые кольца на пальцах. Обручальное кольцо… не мое. У нас с Алешей не такие. У нас были простые тоненькие золотые колечки. На что хватило денег тогда, семь лет назад, то и купили. Сейчас же на моем безымянном пальце красовалось толстое кольцо из трех видов золота с ажурным узором. Что же происходит? Домработница, как я про себя ее окрестила, сказала, что Юрий Алексеевич уехал. Именно такое отчество было у Юрки. У того Юрки, за которого я чуть не вышла замуж. Если бы не Алеша, вышла бы. Неужели?.. Страшная догадка хлопушкой взорвалась в голове, заставив все тело покрыться мурашками. Перемещение во времени? Возможно ли это… Оглядевшись, я увидела висевший на крючке розовый шелковый халат. Накинула его и пулей вылетела из ванной. Снизу раздавались голоса и вкусно пахло свежим кофе.
– А вот и Наталья Викторовна! – домработница всплеснула руками и сделала приглашающий к столу жест. – Кофеек на столе уже, круассаны готовы, все, как вы любите.
За огромным стеклянным столом сидела девушка. По-видимому, та самая Маша, которая должна была сшить мне платье, в котором я пойду – уму не постижимо! – во французское посольство.
– Доброе утро! Простите, что так рано, но Юрий Алексеевич сказал не тянуть, поскорей мерки снять. – Заискивающе улыбнулась она.
– Доброе утро. – Я кивнула и села за стол. Кофе, и правда, был восхитительный. Маша трещала без умолку. Дождавшись, когда я допью кофе, она достала сантиметр и измерила меня со всех сторон.
– Сделаем золотое, как Юрий Алексеевич любит, а вот тут голубым и синим. Вам прямо под глаза. Будет очень красиво!
Я с трудом дождалась, когда болтливая швея наконец откланяется. Значит, желание исполнилось: я жена Юры и, по-моему, у нас все отлично. Прекрасный дом, денег полно. Интересно, а дети есть? При воспоминании о детях, сердце екнуло. Мишка! Как он там? Хотя… раз мы с Алешей так и не поженились, значит, и сына никакого нет? Отгоняя от себя мысли о Мишке, я пошла исследовать дом.
Огромный особняк с бассейном и шикарным задним двором произвел неизгладимое впечатление. Неужели это все мое? В гараже стояли три машины. Спросив у болтливой домработницы, какая из них моя, получила ответ, что они все мои. Все машины, были куплены для меня мужем. Едва удержавшись от того, чтобы не взвизгнуть от радости, я вернулась в свою комнату, чтобы переодеться. Открыла дверь в гардеробную и застыла как вкопанная. Такое я видела только в кино. Платья! Много платьев, юбок, кофт, штанов и костюмов! Все моего размера, шикарное, дорогое! Имена известных кутюрье на лейблах слепили глаза. Выбрав нежно-зеленое платье от Дольче, я заглянула в шкаф с обувью. Ряды туфель, босоножек, балеток и полусапожек были расставлены по цветам и сезонам. Золотые классические лодочки идеально подошли к платью. При полном параде я спустилась вниз. Сев за руль белой как снег машины, я поняла, что умею водить. Обрадовавшись и этому чуду, я выехала в город. Наш с Юрой дом, находился всего в пяти километрах от Москвы, в поселке с поэтичным названием «Изумрудное».
Дорога до торгового центра заняла минут тридцать. Проверив сумочку, я обнаружила там внушительную сумму наличности и кредитную карту. Мне хотелось скупить все. Мишке – новый мяч, он давно просит, Алеше – ноутбук, тот самый, с яблоком, о котором он мечтает столько лет. Можно даже новейшую модель. Денег хватит! Маме – новый слуховой аппарат! Немецкий… Я осеклась, остановившись посреди ярких витрин. Мишка, Алеша, мама… их тут нет. Их вообще нет в моей жизни. И получается, никогда не было… В глазах потемнело. Произошедшее наконец-то стало доходить до меня, реальность накрыла с головой. Их нет, а как я без них? Разве я смогу? Зачем мне деньги, если у меня нет сына, который мечтает о новом мяче? Зачем мне все эти новые дорогие шмотки, если любимый этого не увидит и не оценит? Что же я натворила… что пожелала…
Я медленно добрела до кафе и, выбрав столик на балконе, попросила кофе. Открыв сумочку, увидела пачку сигарет. Значит, я курю. А в прошлой жизни на дух не выносила запах табака. Прикурив, поняла, что наслаждаюсь каждой затяжкой. В сумочке лежал телефон. А что, если…
Номера мужа и сына я помнила наизусть. Сначала Алеша…
– Да? – мужской голос в трубке был настолько родным, что я чуть не заплакала.
– Алеша… Алексей? – выдавила я.
– Да, Наталья Викторовна, добрый день! Вы до Маши дозвонится не можете? – муж знал меня.
