Мир, которого не стало

скачать книгу бесплатно

– Всю Мишну.

– Все шесть разделов?

– Да.

– Сколько тебе лет?

– В Хануку[144 - Ханука – восьмидневный праздник, отмечается с 25 кислева по 2 тевета (т. е. зимой) в честь победы еврейского народа под предводительством рода Хасмонеев над эллинистической империей Селевкидов в 164 г. до н. э. и в память о чуде со светильником в Храме: освободив Храм от язычников, предводители восстания нашли в нем единственный сохранившийся сосуд со священным маслом, которого должно было хватить лишь на один день, но оно горело восемь дней, пока не было приготовлено новое масло. Главный обычай праздника – ежевечернее зажигание свечей.] будет одиннадцать.

– За один год ты выучил всю Мишну?

– 10 лет – возраст Мишны, меня учили так: в 10 лет нужно закончить изучение Мишны.

Часть людей столпились вокруг Эли, проверяют его знания и беседуют с ним. Вдруг один еврей отделяется от них, подходит к главе йешивы и шепчет ему что-то. Глава йешивы усмехается и говорит: «Ладно». Еврей говорит мне: «Твой друг сказал, что ты большой знаток тех книг, которые ты изучал, и знаешь текст «на иглу»! Мы проверим тебя, хорошо?»

Я промолчал.

– «Молчание – знак согласия», да? А где написана эта фраза? – спрашивает глава йешивы.

– В той части Гемары, которую я учил, нет этой фразы.

– Так, – говорит глава йешивы, – а «Бава Мециа» учил?

– Да, – отвечаю я, – однако в третьей главе трактата «Бава Мециа» (376) сказано: «молчание – как согласие», но не написано про «знак».

Снова начинается веселье. Требуют принести Гемару. Глава йешивы улыбается и говорит: «Все правильно! Полностью эта фраза приводится в трактате «Йевамот»[145 - «Йевамот» – трактат Вавилонского Талмуда. Содержит законы, регламентирующие институт левиратного брака, перечисление факторов, препятствующих заключению законного брака, а также законы обращения в иудейство (гиюр).] (88а)». Начинают проверять меня на «палец».

Достают трактат «Шаббат», и один из проверяющих, худощавый еврей с большим кадыком, глядит на меня с высоты своего роста, кладет палец на одиннадцатый лист трактата «Шаббат», на фразе «Хорош пост против дурного сна, как огонь против вычесок льна», и спрашивает меня: «Что написано в этом же месте на двадцать первом листе?» Я отвечаю без запинки: «Сказал рабан Шимон бен Гамлиэль[146 - Шимон бен Гамлиэль – (II в н. э.) – законоучитель. Руководитель Синедриона в 140-х – 160-х гг. Ему приписывается несколько сот галахических постановлений, он автор многих высказываний этико-философского порядка.]: в доме моего отца обвязывали фитилем орех и поджигали». Еврей смотрит в книгу: «Верно». И продолжает спрашивать: «Ну, а что написано в этом месте на тридцать первом листе?» Я немного колеблюсь и отвечаю: «Учили мудрецы: история про иноверца, который пришел к Шамаю[147 - Шамай (вторая половина I в. до н. э. – начало I в н. э.) – законоучитель. Основал собственную школу толкования Торы «Бейт Шамай», которая постоянно полемизировала с аналогичной школой Гилеля. Считается, что Шамай отличался большей строгостью в толковании Закона, чем Гилель. Шамай и его дискуссии с Гилелем оказали значительное влияние на последующее развитие еврейской религиозной мысли.] и спросил: «Сколько Тор есть у вас?» Народ поражается: «Точно!» И вдруг я чувствую огромную жалость… к себе! Я хотел убежать из-под опеки семьи, многочисленных дядьев и кузенов, от их экзаменов и проверок – и вот я стою перед толпой чужих людей, которые меня мучают… И от этой жалости, несмотря на свои успешные ответы, я горько заплакал! К изумлению всех окруживших меня евреев и к тревоге моего друга Эли. Один еврей, высокий и статный, внешностью немного похожий на моего дядю Пинхаса Островского – гневливое лицо, высокий лоб, черная борода, подернутая сединой, и большие глаза, проницательные и какие-то нездешние, – подошел к стоящим вокруг меня и тихим приятным голосом сказал: «Стыдно, правда стыдно, толпа евреев мучает маленького ребенка, который устал после долгой дороги, не ел и не пил – что вы от него хотите?»

Услышав эти слова, я еще сильнее зарыдал от жалости к себе. Тотчас общее внимание переключилось на моего друга, и они стали беседовать с ним.

Высокий еврей, «шойхет из Себежа», взял на себя бремя нашего обустройства. Эли выправили дневное пособие, а мне недельное. Друг потребовал для меня месячного пособия в течение двух лет… пока я не закончу Талмуд. По настоянию шойхета, который взял меня в свой дом на первые недели, мне дали недельное пособие до конца Хануки. Так что до поры до времени мы не беспокоились за наше будущее.

Благодаря тем слезам у меня появился верный друг – сын служки, глухонемой здоровяк. Он подошел ко мне, показал мне два пальца – один на левой руке, другой на правой, соединил их сначала один, а потом два раза – и зарычал! Мне объяснили: он тебе сообщает, что ты ему как брат и он будет тебя защищать! В самом деле, в течение полугода, проведенных мною в той йешиве, меня никто не смел даже пальцем тронуть, и друзья шутили: «Эли – староста Бен-Циана, а глухонемой – его телохранитель…»

И действительно, ночью, когда я поднимался на «биму»[148 - Бима – особое возвышение для чтения Торы, обязательный элемент интерьера синагоги.] (стол был слишком высоким, но на стуле было удобно, и я устраивался на нем полусидя-полулежа) и начинал учить громким и звучным голосом, сын служки сидел на ступеньках, ведущих на «биму», и не давал никому подойти и помешать мне…

Шесть первых месяцев 5655 года – а точнее, девятнадцать недель – были не самыми счастливыми в моей жизни… По прошествии десяти дней, после того как дома получили мое письмо, в Гомель приехал мой кузен, Йосеф Динабург из Гадяча, привез мне одежду и белье из дому, оставил немного денег и дал мне зимнее пальто – теплое меховое пальто; его приезд не остался незамеченным. Мой дядя, р. Элиэзер-Моше Мадиевский, написал своему хорошему знакомому, р. Аарону Менухину (он был потом раввином в Клинцах), зятю одного из гомельских богачей – р. Лейба Менухина, который потом уехал в Палестину, и попросил его за мной присмотреть. Тот отправил за мной в йешиву посыльного и через него пригласил меня прийти. Он проверил мои знания и постановил, что я каждый месяц должен приходить к нему и отчитываться по поводу своей учебы, чтобы он мог оценить мои успехи. Он сам определял порядок моих занятий. Каждый раз, когда я приходил к нему, он сидел в своем рабочем кабинете на мягком стуле за столом, на котором лежали книги, рядом с ним были молодая жена и маленький ребенок: ну просто полное олицетворение «учености в богатстве и почете».

В йешиве учили трактат «Ктубот»[149 - «Ктубот» («Брачные договоры», ивр.) – трактат Вавилонского Талмуда. Посвящен законам о брачных обязательствах, регламентации финансовых обязательств мужа в случае развода. Содержит также законы о наказаниях за изнасилование и совращение.] – я учил его вместе с остальными учениками, но в более быстром темпе. Каждый день я учил один лист Гемары с добавлениями и комментариями. Кроме того, я самостоятельно учил трактат «Брахот», а также вернулся к изучению раздела «Моэд».

Глава йешивы, его кажется звали р. Ирмеяху, отчего-то меня невзлюбил. Я был для него «исключением из правил», «трудным орешком», требующим заботы, которую у него не было ни малейшего желания мне давать. Он мне не раз советовал попроситься в другую йешиву или другой бейт-мидраш: «Тебе не нужны друзья. У ребят, которые здесь учатся, ты не научишься тому, чему стоило бы» (это была правда). Ученики измывались надо мной за мое прилежание и за мою известность и старались поссорить меня с Эли. Они объясняли ему, что такому парню, как он, не пристало учиться каждый день со мной и прислуживать мне как ученик учителю. Каждый вечер после вечерней молитвы мы с Эли повторяли урок главы йешивы и готовили тему к следующему уроку. В конце концов ученики добились своего, и Эли стал причиной моей большой печали. И несмотря на то что потом мой друг раскаялся, та рана не заросла, и когда мы вернулись домой, мы раздружились окончательно. В ту зиму умерла жена «шойхета из Себежа», и он обо мне почти не заботился. Многие дни я попросту голодал. Всю зиму я спал на скамейке в маленькой комнатке при бейт-мидраше в йешиве, подушкой мне служил соломенный тюфяк, а одеялом – пальто, над размерами которого «друзья» смеялись и говорили, что я могу в нем прятаться. Большие парни уговаривали меня продать пальто одному из них, которому оно подходило по размеру. И в этом они тоже добились своего. Я продал пальто за рубль и восемьдесят копеек!

Раввин Гомеля, р. Гирш-Бер Лоткер, позвал меня к себе и высказал свое особое «мнение»: мне нужно слушать его хасидские проповеди, а потом пересказывать ему их. Я приходил к нему раз или два, а потом перестал. Он тоже жил богато и обеспеченно, принимал меня учтиво и был во мне «заинтересован». Но вот что меня удивляло: почему все те, кто был во мне «заинтересован», ни разу не поинтересовались, каким подножным кормом я питаюсь… Еще одна близкая семья была у меня, семья Шифриных. Аарон Шифрин, шурин моего дяди, Лейба Динабурга из Москвы; он тоже был изгнан из Москвы и задержался с семьей на два-три месяца в Гомеле. Его дочь Женя, моя ровесница, была необыкновенно красива. Они отыскали меня и часто приходили взять меня к себе пообедать, поужинать и побеседовать несколько часов с р. Аароном, который был просветителем и ученым: он опубликовал книжку под названием «Отовсюду понемногу»[150 - «Отовсюду понемногу» (ивр. «Меат ми-коль») – произведение Аарона-Иссахара Шифрина. Вышло в Варшаве в 1893 г.], вышедшую в Варшаве в 5653 (1893) году, и оставил множество рукописей, комментариев и примечаний к Талмуду. 10 адара 5655 (1895) года – ровно через 19 недель после нашего «побега» – мы вернулись домой. Я и мой друг Эли привезли с собой, как говорили шутники, разный «багаж»: Бен-Цион привез знание новых двухсот страниц Гемары (трактат «Ктубот» и трактат «Брахот»), а Эли – кожную болезнь, чесотку, которая пошла у него по всему телу…

Мама Эли упрекала мою маму за то, что я «подговорил» ее сына на «авантюру» и не «присматривал» за ним среди чужих людей. Моя мама на это отвечала, что я младше Эли почти на три года, но это как-то не принималось во внимание, и долгие годы его мама пеняла мне на то, что я не следил за Эли…

Глава 7. Скитания и учеба

(Кременчуг и Корсунь, нисан 5655 (1895) – элул 5656 (1896) года)

Весной 5655 (1895) года, после Песаха, было решено, что я и мой старший брат (он был старше меня на полгода) снова поедем в Кременчуг на учебу и нам надо постараться, чтобы нас приняли в йешиву к «Великому»[151 - «Великий» – здесь – руководитель, главный раввин йешивы.], которая считалась очень серьезной йешивой и пользовалась уважением среди ученых города и окрестностей. «Великий», глава йешивы, нас проэкзаменовал, и мы были туда радушно приняты. Мы с братом учились там целый год. Весь тот год – от нисана 5655-го до нисана 5656-го – сохранился у меня в памяти как один из лучших в моей жизни. Самые приятные воспоминания у меня остались благодаря дому друга моего деда по матери – р. Яакова-Йоси Коропчинского, который дал мне возможность жить у него, выделил мне собственную комнату, и его домашние относились ко мне с большим дружелюбием и симпатией.

В доме р. Яакова-Йоси было много книг по хасидизму, содержавших огромное количество историй из жизни цадиков. С тех пор я, пожалуй, нигде не встречал подобной коллекции книг; чтобы их почитать, я вставал чуть свет. Кроме хасидских историй там были и нравоучительные сочинения, их я тоже читал, особенно предисловия и апробации раввинов; еще там было много старых сказок на идише. Я прочел там «Тысячу и одну ночь» (в переводе на идиш); у этой книги не было обложки, и я долгое время не знал даже, как она называлась. Только долгие годы спустя, прочитав эту книгу по-русски, я вспомнил тот потрепанный томик, где на 700 страницах было множество разных удивительных сказок. Но, как я уже говорил, меня больше интересовали хасидские истории и рассказы о цадиках. За короткое время я неплохо освоил все эти истории в различных версиях, стал различать имеющиеся противоречия и научился им не доверять. Почти все ученики в йешиве были миснагдим, и бейт-мидраш, в котором находилась йешива, – бейт-мидраш «Техилим» напротив большой синагоги, – был миснагедский. Господин Бамадас, крупный коммерсант, обеспечивавший нашу семью доходом, был одним из глав миснагдим (мой отец вел с ним дела – был по существу его агентом в нашем городке). Два его зятя – сын р. Рафаэля[152 - Шапиро, Рафаэль (1837–1921) – раввин в Бобруйске, с 1899 г. стоял во главе йешивы в Воложине. Во время Первой мировой войны вместе с йешивой переехал в Минск, где проживал до своей смерти.] из Бобруйска, р. Яаков Шапиро, который потом был главой йешивы в Воложине[153 - Йешива в Воложине – основана в 1803 г. р. Хаимом Воложинером. В XIX в. была ведущей литовской йешивой, во многом повлияла на развитие других подобных учебных заведений. В 1891 г. русские власти потребовали, чтобы в йешиве изучались также русский язык и арифметика в объеме курса еврейских народных училищ. Глава йешивы Нафтали-Цви-Йехуда Берлин не согласился с этим, и в 1892 г. власти объявили о закрытии йешивы; Н.-Ц.-Й. Берлин и учащиеся йешивы были высланы из Воложина. Однако в 1895 г. йешива была вновь открыта и просуществовала до Первой мировой войны, когда занятия временно прекратились. В 1921 г. работа йешивы возобновилась, окончательно закрыта йешива была во второй половине 1920-х гг.], и сын р. Эли из Пружан (кажется, р. Аарон Файнштейн) – были одними из самых видных прихожан этого бейт-мидраша.

В бейт-мидраше у меня было постоянное место невдалеке от ребе Яакова, который обычно сидел в уголке, погруженный в раздумья, перебирал руками свою черную кучерявую бороду, морщил лоб – и никого не замечал. Его глаза будто бы и смотрели на тебя, но чувствовалось, что он не видит ничего вокруг… Я учил все тексты вслух[154 - «Я учил все тексты вслух», – одной из самых популярных методик при самостоятельном изучении классических религиозных текстов было прочтение вслух всех исследуемых фрагментов. Подобная методика была распространена не только среди учащихся в йешивах или в бейт-мидрашах, но и при домашнем обучении. Считалось, что использование этой методики способствует лучшему запоминанию текста, помогает состредоточиться на процессе учебы. Массовое чтение вслух различных текстов создавало совершенно особую атмосферу в зале йешивы и бейт-мидраша.]. Как-то раз р. Яаков попросил меня подойти к нему; я подошел, и он сказал мне шепотом: судя по твоему напеву при изучении отрывка из Гемары (Бава Кама, 63: «общее-частное-общее»), похоже, что ты неверно его толкуешь. Я почувствовал себя обиженным – принес Гемару и объяснил этот отрывок. Ребе Яаков улыбнулся и сказал: «Хорошо, но зачем же ты учишь вслух, если твой голос не может выразить суть предмета?» – и попросил прощения за то, что подозревал меня, ибо не имел дурных намерений. И я на какое-то время перестал учить вслух. И снова позвал меня р. Яаков и сказал мне: погляди в трактат «Эйрувин»[155 - «Эйрувин» – Трактат Талмуда, обсуждающий запрет на вынос предметов за пределы огороженного места в субботний день. В трактате содержатся раввинистические постановления по объединению дворов (эрув хацерот) и объединению пределов (эрув тхумин) – действиям условного характера, которые должны разрешить проблемы, возникающие из-за этого запрета.] (54а), там, в Гемаре и у Раши, написано, как нужно учиться. Я поглядел и усвоил, что не следует учиться «бормоча или шепотом». Почти целый год я сидел рядом с ним, он часто видел меня в доме своего тестя – и только два раза говорил со мной, что, впрочем, лишь усиливало мое к нему уважение, так как имелись в нем черты человека, удаленного от мира, «хасида (праведника) на всех путях своих», о котором я читал в этических сочинениях и в Агаде[156 - Лгада (ивр.) – букв. «повествование»; тексты эпохи Талмуда, не предполагающие религиозно-юридической регламентации. Лгада включает притчи, легенды, проповеди, поэтические гимны, материалы исторического и философского содержания.], и был он совершенно непохож на типичного хасида в привычном для меня хасидском окружении. Такое противоречие лишь усугубляло мое критическое отношение к историям о цадиках, которые я читал. Кроме того, мои друзья, особенно сыновья литовского раввина, миснагеда, своими разговорами обостряли во мне чувствительность к противоречиям, которые я находил в хасидских притчах; и надо мной даже смеялись, говорили: вот человек, у которого возникают трудные вопросы после чтения сказок.

Каждую неделю, на исходе субботы, в доме собирались друзья хозяина и кое-какие родственники; все рассаживались вокруг стола, на котором стояли чашки с горячим чаем и большой, приятно пыхтевший самовар, и рассказывали истории про цадиков. Моих познаний в области хасидских рассказов вполне хватало на то, чтобы каждый раз добавлять новые подробности из разных версий, с указанием источника; иногда про какую-нибудь из историй я позволял себе заметить, что ту же самую историю уже рассказывали о другом, более раннем цадике. Я старался, чтобы меня никто не заподозрил в том, что я не верю в эти истории. Меня предупредила об этом дочь хозяина, молодая мать, испытывавшая ко мне материнские и сестринские чувства. С того дня, как она увидела, что я встаю чуть свет и учусь по утрам, она тоже вставала рано, осторожно спускалась, тихо заходила ко мне в комнату, давала мне чашку горячего молока с булкой, ждала, когда я поем, брала чашку, мыла ее и возвращалась в свою кровать. Не говоря ни слова, она смотрела на меня своими красивыми печальными глазами, теплым взглядом, ободряющим и дружелюбным, который сохранился в моей памяти на долгие годы и стал для меня символом человеческой чистоты.

Но моей осторожности не хватило на то, чтобы скрыть недоверие к историям о цадиках. Р. Яаков-Йоси в какой-то момент сказал мне, что рассказ теряет свою соль, если начинать в нем так подробно копаться. Из него просто уходит вся жизнь. «Не только цадик живет своей верой, но и рассказ про цадика живет благодаря тому, что в него верят». В другой раз р. Яаков-Йоси сказал мне, что когда я выявляю противоречия и ставлю трудные вопросы – в этом нет ничего страшного, если дело касается нескольких последних поколений. Но отыскивать противоречия в рассказах о более ранних поколениях – об учениках Магида[157 - Магид – здесь Межеричский магид (проповедник) – Дов-Бер (Великий Магид из Межерича, 1704–1773); ученик и преемник Бешта, основателя хасидизма. Воспитал целую плеяду хасидских лидеров и способствовал распространению хасидизма в общинах Восточной Европы. Главный труд, излагающий учение Магида, – «Научение Яакова словам его» («Магид дворав ле-Яаков»).], – значит заглянуть в сокрытое, и от этого можно повредиться в рассудке.

Тот год мне запомнился радостным еще и потому, что летом я много купался в Днепре. Мне с самого детства нравилась река, ее течение. Я часто бегал на Голубиху, маленькую речку, которая текла близ нашего городка, хотя купание в ней было сопряжено с немалыми трудностями и даже «жертвами». По дороге на речку нас часто подкарауливали христианские дети, они дразнили нас, срывали пуговицы с пиджаков и штанов, и мы, бывало, возвращались домой побитые, в изодранной одежде, в синяках и ссадинах. И даже несмотря на это, я был среди тех детей, кто частенько, раза два или три в неделю, отваживался ходить на Голубиху. Один раз я чуть не утонул: заплыл по шею, и меня утянуло течением на середину реки. Вытащил меня городской доктор, купавшийся неподалеку; он всыпал мне по первое число, отвез к матери и сказал ей, чтобы она не пускала меня на реку одного. Мои родные с тех пор строго следовали этому указанию.

И вот я в Кременчуге, и передо мною – широкий Днепр, по которому плывут бесчисленные корабли, лодки и плоты. Подобной реки я еще никогда не видел… Мне очень нравилось купаться в Днепре. В предзакатный час спускаться на берег Днепра, снимать одежду, складывать ее на песок и бежать в воду; подплывать к дрейфующим по реке плотам и двигаться от плота к плоту – расстояние небольшое, но река глубокая, и опасность мало-помалу наполняет сердце отвагой, – плыть прямо к середине реки и, отдохнув на последнем плоту, возвращаться назад тем же путем… Однако в то лето сие удовольствие несколько раз становилось для меня причиной большого огорчения: два раза на берегу украли мои новые ботинки, два раза потерялась шляпа, а один раз меня забило волной прямо под плот, и я с трудом выбрался оттуда живым. Особенно обидно было, когда у меня во второй раз украли ботинки: это были новые ботинки моего брата (мои украли раньше), и я упросил его дать их мне, чтобы я мог пойти на реку. Он сказал, что их, конечно, украдут, потому что они новые и хорошие, но я заупрямился… и вернулся домой босиком.

В йешиве мы учили трактат «Бава Кама». «Великий», глава йешивы, вел свой урок два раза в неделю, большей частью отвечая на вопросы приходивших к нему учеников. Он сидел возле арон кодеша, перед ним лежала раскрытая Гемара. Он не только отвечал на вопросы учеников, но и давал им советы, как лучше продвигаться в учении. И я безмерно признателен ему за то, что он научил меня использовать Масорет ха-Шас[158 - Масорет ха-Шас – параллельные места в Талмуде. Указание параллельных мест (Масорет ха-Шас) содержится в каждом издании Вавилонского Талмуда, начиная по крайней мере со второй половины XVII в.] и всегда смотреть параллельные места, потому что различные версии одного и того же пассажа имеют большое значение. Я помню, как через два дня после этого я обратился к нему с вопросом, который его удивил, и получил от него ответ, который удивил меня. Мы учили пятую главу трактата «Бава Кама» (50a). Я прочел в Барайте[159 - Барайта – «внешняя Мишна», не вошедшие в основной корпус Мишны законоположения. Тексты Барайты были введены в различные разделы Талмуда последующими поколениями мудрецов.]: «Вот что говорят мудрецы: «Однажды дочь Нехунии, «копателя колодцев», упала в глубокую яму с водой». Масорет ха-Шас дает ссылку на трактат «Йевамот» (1216). Я посмотрел. Нашел там текст: «Однажды дочь Нехунии, «копателя колодцев», упала в ту глубокую яму с водой». Я обратился к главе йешивы с вопросом: «Где была «та» глубокая яма с водой?» Он посмотрел на меня с изумлением и даже с некоторым беспокойством. И вот что он мне ответил, если вкратце: «Ты точен, все верно. Но это досужая точность, а не истинное учение и не истинное обучение! Все хроники поколений, все истории мудрецов и описания местностей относятся к Агаде, а тебе надо учить саму Гемару. Вот в чем задача!» Однако ни уроки «Великого», ни острота его анализа не произвели на меня никакого впечатления. Я абсолютно ничего из этого не запомнил. Мало того, я даже не запомнил его имени. Только продолговатое его лицо, молодое и нежное, и красивая раздвоенная светло-рыжая борода отпечатались в моей памяти. Кроме трактата «Бава Кама» я учил в тот год «для себя» еще один трактат- «Йома»[160 - «Йома» («День», арам.) – трактат Вавилонского Талмуда, обсуждающий законы поста в Йом Кипур (Судный день).]. Но и это не нравилось главе йешивы. Как-то раз он спросил меня в присутствии учеников:

– Кто из мудрецов сказал: «Не говорил ли я тебе, когда Рабби занимается одним трактатом, не спрашивайте его про другой трактат?»

– Р. Хия сказал это Раву[161 - Рав (Лба бен Лйбу; ум. в 246 г.) – выдающийся еврейский мудрец. Жил в Вавилонии, основатель академии в Суре, один из глав первого поколения создателей Вавилонского Талмуда. Был известен также как Лба Лриха («Высокий Лба»); прозвище Рав получил за то, что был «учителем (рав) всей диаспоры» (Бейца, 9а).]. В трактате «Шаббат» (3б).

– Рабби все время занимался одним и тем же трактатом, а тебе недостаточно одного!

– Но р. Хия сказал только, что не надо спрашивать его про другой трактат, вот и я не хочу, чтобы меня экзаменовали по трактату «Йома» и вообще что-либо спрашивали на эту тему!

Ученики несколько удивились моей «дерзости», некоторым из них понравился мой ответ, других он разозлил. Дело было после Пурима, в 5656 (1896) году, 19 адара, в четвертый день чтения главы «Ваякхель»[162 - «Ваякхель» – недельная глава Торы (Исход, 35:1 – 38:20).].

Эта дата врезалась мне в память оттого, что в тот день, между минхой[163 - Минха – вторая по порядку ежедневная молитва – послеполуденная, которую произносят в светлое время дня, от часа пополудни и до заката.] и мааривом[164 - Маарив – вечерняя молитва, последняя из трех обязательных ежедневных молитв. Произносится после наступления темноты. В синагогах принято читать маарив вскоре после минхи, а в перерыве между ними изучать Тору. При необходимости маарив может произноситься вплоть до рассвета.], в бейт-мидраше читали псалмы и молились о здоровье р. Ицхака-Эльханана[165 - Спектор, Ицхак-Эльханан (1817–1897) – раввин в Ковно. Один из наиболее известных еврейских религиозных деятелей своего времени.] из Ковно, который был при смерти. Я тоже читал псалмы, сосредоточенно и с большим чувством. Бейт-мидраш был полон народу. Магид[166 - Магид – «проповедник» (ивр.), задачей которого является призыв общины к раскаянию и возвращению к Торе. В Восточной Европе магиды чаще всего странствовали по городам и местечкам, получая вознаграждение за свою деятельность, хотя в богатых общинах существовали и «постоянные» магиды, находившиеся на содержании общины. Некоторые магиды пользовались огромной популярностью, их проповеди издавали отдельными книгами. Титул магида носили некоторые хасидские лидеры (Великий магид из Межерича, Магид из Кожениц, Магид из Злочева и др.).] бейт-мидраша, р. Биньямин-Меир из Суража, автор книги «Виноградник Биньямина»[167 - «Виноградник Биньямина» (ивр. «Керем Биньямин») – произведение в 3-х частях р. Биньямина-Меира Магида из Суража. Вышло в свет на иврите в 1885 г. в Вильно.] (комментарии к историям Рабы бар Бар-Ханы[168 - Раба бар Бар-Хана (вторая пол. III в. н. э.) – родился в Вавилонии, учился в йешиве в Тверии. Позже опять вернулся в Вавилонию. Много путешествовал. Многократно упоминается в Вавилонском Талмуде (трактаты «Бава Батра», Шаббат» и др.).]), управлял чтением псалмов. После чтения магид еще долго расхаживал по бейт-мидрашу, погруженный в свои мысли. Один из друзей подошел ко мне и сказал нарочито громким шепотом, так, чтоб услышали многие: «Виноградник Биньямина» занят в эти дни, очень-очень занят, сначала он руководил чтением псалмов о выздоровлении р. Ицхака-Эльханана, а теперь готовит ему надгробное слово…»

И действительно, в первый день чтения главы «Пкудей»[169 - «Пкудей» – недельная глава Торы (Исход, 38:21–40: 13).], между минхой и мааривом, состоялась панихида. Речь магида произвела на всех большое впечатление. Поразила она и меня. До сих пор я слышу голос магида: «Вот исчисления скинии завета (Исх. 38:21) – каковы они? В час, когда Всевышний дал Тору народу Израиля, человек освободился из-под власти ангела смерти, ибо сказано: Тора, высеченная на скрижалях, дает освобождение от ангела смерти!» Магид доказал, что по сути мы сами повинны в смерти р. Ицхака-Эльханана и что в этот самый миг он спускается сюда, чтобы услышать, как оплакивают его в Доме Израиля. И вдруг он обратился к народу: «Встретим его, как встречают главу всей диаспоры, – но не вставанием, а траурным сидением!» – и все сели на пол, и магид тоже, и начал говорить, обращаясь к р. Ицхаку-Эльханану, и просить его, чтобы он стал заступником для своего народа, преследуемого в изгнании, для каждого из сынов, страждущих и измученных… Все сидели и плакали горькими слезами!

Кто может понять движения души? Непостижимым образом в разгар этого плача людского, и моего тоже, я решил, что не буду учиться здесь – «человек должен постигать Тору в том месте, которое согревает его сердце», но два непреложных факта были мне совершенно ясны: я хочу учить Тору – и много учить! А это место не согревает мое сердце!

У р. Яакова-Йоси был внук, Зейдл Гурарье, сын зятя, Бера Гурарье. Бер Гурарье выглядел так: почтенный домовладелец, длиннобородый еврей, хваткий и вечно в делах. У него был магазин лакокрасочных материалов, который в один несчастный день был уничтожен пожаром за считанные часы… Зейдл был моим другом. Он был старше меня на два с половиной года, я с ним ежедневно занимался и за это обедал вместе с ними и получал деньги на карманные расходы. От Зейдла я узнал многое про йешивы рабби Цви-Гирша Шлеза[170 - Шлез, Цви-Гирш (1833–1914?) – религиозный деятель. Основал не менее пяти йешив в Киевской губернии, способствовал организации сети религиозных библиотек.], которые тот создал в киевской губернии: в Черкассах, в Ржищеве и в Корсуне. Имя Цви-Гирша Шлеза было мне знакомо: я видел его книгу «Беседы мудрецов» (комментарии к Торе рассказы о мудрецах). Два экземпляра ее в различных изданиях, в красивом переплете – один с посвящением от автора, «Цви-Гирша бар Бен-Циона Шлеза, уроженца Векшни, ныне живущего в Корсуне», а другой с посвящением от его сына, «Элиэзера бен Цви-Гирша Шлеза из Кременчуга», – хранились в книжном шкафу ребе Яакова-Йоси. В первый раз в жизни у меня была возможность сравнить два издания одной книги, различавшиеся не только по времени издания (на несколько лет), но и по месту: одно из изданий было зарубежным.

Мы сговорились с моим другом, что сразу после Песаха вдвоем поедем в Корсунь, будем там учиться вместе, у меня будет постоянный доход, который наряду со стипендией из кассы р. Гирша Шлеза позволит мне учиться и «достойно зарабатывать». У меня была еще одна причина покинуть Кременчуг: я хотел отделиться от моего брата. Мы с моим старшим братом Яни (Цви-Яаковом) все детство учились вместе, но далеко не всегда наше сосуществование было мирным. Брат утверждал, что я «тороплив» и «порывист», меняю каждый час свои планы (он даже прозвал меня «Бен-Цион бен Халафта»[171 - Бен-Циан бен Халафта – букв. «изменчивый Бен-Циан» (арам.), прозвище дано по аналогии с именем ученика р. Акивы – р. Йосе бен Халафта (II в н. э.).] («переменчивый»)); мы очень сильно отличались друг от друга по темпераменту. У нас была общая собственность – книги. Мы покупали их на собственные карманные деньги, которые давала нам родня, посещая нас в Кременчуге, и мы часто спорили по поводу «общей собственности»: нужно ли вложить все деньги в покупку книг и сэкономить на поездке домой или можно себе позволить разок какие-нибудь развлечения? В этом вопросе наши мнения сильно расходились. Однажды я даже решился предложить брату… пойти покататься на лодке по Днепру – а это стоило по 25 копеек на человека! Ну не позор ли, кататься на лодочке, как гои! Но если не считать подобных крайностей, то в целом это даже хорошо, что я не был противником «мирских удовольствий»: мне нравилось выпить стаканчик бузы (напиток из перебродившего проса) или яблочного кваса, попробовать татарского мармелада (рахат-лукума) или мороженого крем-брюле, которое носили в небольших коробках на голове и кричали: «са-ахарное моро-оженое»… Брат считал все эти вкусности чем-то постыдным. Книги, которые я хотел купить, ему тоже не нравились: «Хроника поколений» в издании р. Нафтали Маскиль ле-Эйтана[172 - Маскиль ле-Эйтан, Нафтали (1829–1897) – писатель, книготорговец. Родился в семье раввина. Получил традиционное образование. Автор комментариев к «Седер ха-дорот» Йехиэля Гальперина. Написал ряд работ, посвященных еврейской религиозной литературе.] (ведь она у нас есть дома – хоть и напечатанная шрифтом Раши!), «Хроника поколений учеников Бешта»[173 - «Хроника поколений учеников Бешта» («Седер ха-дорот ми-талмидей ха-Бешт») – сочинение раввина Менахема-Мендла Бодека, посвящено хасидской агиографии. Впервые издано в 1865 г. во Львове, выдержало множество изданий.] (хасидские притчи – их даже бесплатно не стоит в руки брать!), Танах с комментариями Мальбима[174 - Мальбим – р. Меир-Лейбуш Мальбим (1809–1879) – мыслитель, поэт, драматург и, в первую очередь, комментатор Писания. Жил в России, Польше, Румынии, Германии.] (стоит кучу денег! – ты с ума сошел?!), однотомник Талмуда (ослепнуть можно от такого микроскопического шрифта!).

Брат же хотел купить «Ха-Шита ха-мекубецет»[175 - «Ха-Шита ха-мекубецет» («Сборная система», ивр.) – своего рода хрестоматия толкований Талмуда, собранная из различных источников и построенная по порядку следования трактатов. Написана Бецалелем Ашкенази (1520–1591/94), выдающимся талмудистом и главным раввином Египта и Иерусалима.] с комментариями на трактаты «Бава Кама», «Бава Мециа» и «Бава Батра»[176 - «Бава Батра» («Последние врата», арам.) – трактат Вавилонского Талмуда, содержащий законы, регламентирующие отношения компаньонов, проблему охраны имущественных прав, наследование, правила оформления ценных бумаг.]; и «Мло ха-роим»[177 - «Мло ха-роим» («Множество пастырей», ивр.) – произведение р. Яакова-Цви Йолеса (1778–1825). Посвящено различиям во взглядах между мудрецами Талмуда. Впервые опубликовано в 1830-х гг.] р. Яакова-Цви Йолеса. И когда мы купили в качестве компромисса «Хронику поколений» и «Ха-Шита ха-мекубецет», у нас возникли разногласия: будут ли эти книги нашей общей собственностью или их надо разделить между нами; но ведь «Ха-Шита ха-мекубецет» в три раза дороже «Хроники поколений»! Как же тогда приобретать «общие» книги? Мы решили, что общими книгами у нас будут настоящие галахические книги… С тех времен у меня сохранилась надпись на книге «Сефер хаманхиг»[178 - «Сефер ха-манхиг» («Книга обычаев», ивр.) – произведение французского талмудиста Авраама бен Натана ха-Ярхи (1155–1215). Содержит в себе описание обычаев, характерных для различных еврейских общин в эпоху жизни автора.]: «Эта книга принадлежит Цви-Яакову и Бен-Циону, сыновьям р. Шнеура-Залмана-Ицхака ха-Леви Динабурга; 5655-й год».

Наши мнения расходились еще и потому, что я много использовал Масорет ха-Шас, тогда как для брата подобный способ совмещать различные листы Гемары и витать между мирами отнюдь не казался разумным: ибо не следует учить одновременно несколько трактатов! Кроме этих жалоб «духовного» рода были также и другие претензии. Мой брат был экономен, умел беречь каждый грош, а я представлял собой обратную картину. Обычно родственники давали мне большую часть карманных денег, а потом уже я передавал брату его долю. Сначала у нас была общая касса. Но брат стал говорить, что у него нет желания беречь деньги лишь для того, чтоб я их растрачивал. И мы решили: у нас будет раздельный бюджет! Правда, брат утверждал, что ему как первенцу полагается вдвое больше, так как, по его мнению, деньги, получаемые от родственников, надо рассматривать как наследство; во всяком случае так предписывает хасидская традиция… Мы стали делить деньги поровну, и в итоге в кармане моего брата оставалось 15 рублей наличными, а у меня не было денег даже на то, чтобы купить билет на поезд в Хорал…