Замогильные записки Пикквикского клуба

Глава LVII

Нет больше Пикквикского клуба, и «Записки» наши приведены к вожделенному концу.

Прошло около недели после счастливого прибытия м‑ра Винкеля старшего из Бирмингэма. М‑р Пикквик и Самуэль Уэллер постоянно отлучались из гостиницы на целый день и возвращались только в обеденную пору. Вид необыкновенной таинственности и глубокомыслия окружал их обоих. Было ясно, что в судьбе великого человека готова была совершиться весьма важная, быть может, роковая перемена; но какая именно, этого никто не был в состоянии сказать. Открылось обширное поле для разнообразных догадок и предположений. Некоторые – и в этом числе м‑р Топман – держались того мнения, что м‑р Пикквик намеревался вступить в брак на старости лет; но эта догадка была отвергнута и решительно опровергнута всем женским полом. Другие склонялись к тому предположению, что м‑р Пикквик обдумывает какой-нибудь план обширнейшего путешествия по разным странам Азии и Европы и заранее принимает меры для приведения в исполнение этого плана; но Самуэль, допрошенный своею возлюбленною Мери, открыто объявил, что никакой поездки не имеется в виду и господин его не думает оставить британскую столицу. Наконец, когда все умы после шестидневного размышления, стали в решительный тупик, было решено на общем сейме допросить самого м‑ра Пикквика и потребовать настоятельно, чтобы он объяснил неведомые причины своего загадочного отсутствия из общества любящих его друзей.

С этой целью м‑р Уардль, устроил торжественный обед в гостинице Осборна, и когда графины, два или три раза, совершили свое обычное путешествие вокруг стола совещание открылось таким образом:

– Все мы, сколько нас ни есть, – сказал Уардль, – с нетерпеньем желаем знать, какие побуждения заставляют тебя посвятить большую часть своего времени таинственным прогулкам? Чем мы оскорбили тебя, старый друг, что ты с таким упорством избегаешь нашего общества.

– Ого! Вот до чего дошло, – сказал м‑р Пикквик. – Это, однако ж, странно: я сам выбрал именно этот день, чтобы объяснить вам подробно все поступки. Дайте еще стакан вина, и я сейчас же удовлетворю вашему любопытству.

Графин перешел из рук в руки с необыкновенной быстротой. М‑р Пикквикь окинул радостным взором лица всех друзей и начал таким образом:

– Великие события совершились в нашем маленьком обществе, милостивые государыни и государи! Судьба устроила один счастливый брак на наших глазах, и скоро, нет сомнения, мы будем праздновать на другой, столько же счастливой свадьбе.

Эти внезапные перемены, равно как последствия, которые неминуемо должны сопровождать их, заставили меня по необходимости углубиться в сущность моего собственного положения и подумать однажды навсегда о своих будущих предначертаниях и планах. Итак, милостивые государыни и государи, я решился, после зрелого и основательного размышления, избрать местом постоянного своего жительства какое-нибудь спокойное и уютное предместье близ этой самой столицы, имеющей в себе все олицетворенные сокровища, дорогия моему одинокому, старческому сердцу. Действуя под влиянием этой решимости, непоколебимой, незыблемой, непреклонной, я, после многих поисков, отыскал такой точно домик, какой заранее обрисовался в моем воображении со всеми принадлежностями, внутренними и внешними, существенными и случайными. Я купил его, омеблировал, украсил, сделал все необходимые видоизменения и улучшения по собственному вкусу, и вот, наконец, милостивые государыни и государи, этот самый дом, будущий приют старика, вами любимого, готов вполне принять меня, и я намерен, не обинуясь, переступить за его порог, в твердом и несомненном уповании, что судьба позволит мне насладиться в этом пустынном убежище еще многими годами тихой и спокойной жизни. Счастлив я, если дружба изъявит готовность усладить своим вниманием старческие дни мои, и трикрат счастлив, если приятные воспоминания друзей последуют за мной в тот вечный приют, где окончательно должны будут обрести успокоение мои обветшалые кости.

Здесь м‑р Пикквикь приостановился, и смутный говор голосов пробежал вокруг всего стола.

– Купленный мною дом, милостивые государыни и государи, находится в Дольвиче. Он окружен обширным садом и расположен на одном из живописнейших пунктов близ столицы. Наружная его обстановка удовлетворяет всем условиям комфорта и, быть может, даже изящного вкуса, как вы, без сомнения, будете иметь случай убедиться в этом своими собственными глазами. Самуэль сопровождает меня туда. По совету адвоката моего, Перкера, я нанял ключницу, старуху старую, милостивые государи, и найму еще других людей, которые должны будут составить полный комплект моей домашней прислуги. Новоселье должно последовать скоро; но мне бы хотелось освятить этот приют совершением в нем церемонии, в которой я принимаю близкое и непосредственное участие. Если друг мой Уардль не противопоставит к тому непреодолимых препятствий, я бы желал, милостивые государыни и государи, чтобы дочь его отправилась под венец с своим женихом из моего нового дома, в тот самый день, когда я вступлю в него настоящим и законным владельцем. Пусть потом эта свадьба отпразднуется в стенах моего приюта. Счастье молодых людей всегда составляло главнейший источник наслаждений в моей одинокой и скитальческой жизни. Сердце мое забьется живейшим восторгом, и душа запылает огнем блаженства, когда я таким образом, под своей собственной кровлей, сделаюсь свидетелем счастья особ, к которым всегда питал и буду питать чувства бескорыстной отеческой любви.

М‑р Пикквик приостановился еще раз. Эмилия и Арабелла переглянулись и вздохнули вслух.

– Я уже вступил в личные и письменные сношения с остальными членами нашего клуба и подробно возвестил их о своем радикальном изменении жизни. Продолжительное наше отсутствие было причиною, что в клубе в последнее время произошли многие несогласия и раздоры. Это обстоятельство, равно как и окончательное отчуждение моего имени и покровительства, произвели то, что члены его разошлись в разные стороны, и клуб прекратил свое существование, столько полезное и необходимое для науки. Итак, милостивые государыни и государи, – нет более Пикквикского клуба.

– Никогда я не перестану сожалеть о том, что последние два года моей жизни были посвящены изучению разнообразных сторон в характере человеческой натуры. Пусть исследования мои мелки, наблюдения ничтожны, умозаключения неверны – все же истинная философия сумеет переварить их в горниле строгой мысли и воспользоваться ими для своих целей. Предшествующий период моей жизни был, как вы знаете, посвящен занятиям служебным и приобретению богатства: тогда-то я научился ценить людей и понял всю необходимость умственного просветления. Если я сделал мало добра, смею надеяться по крайней мере, что еще меньше сделано мною зла. Во всяком случае, последние мои приключения будут служить для меня источником приятнейших воспоминаний под исход жизни, на закате моих старческих дней. Я кончил, милостивые государыни и государи. Да благословит вас Бог.

С этими словами м‑р Пикквик дрожащею рукою налил стакан вина и выпил все до дна. Друзья единодушно поднялись с своих мест и приветствовали его от всего сердца. Глаза великого человека наполнились слезами.

Требовалось весьма немного приготовлений к женитьбе м‑ра Снодграса. Не было у него ни отца, ни матери, и м‑р Пикквик, как единственный опекун его и воспитатель, был знаком в совершенстве с его имуществом и перспективой жизни. Преисполненный необыкновенной веселости и живости во всех движениях, м‑р Пикквик представил обо всем подробный отчет старику Уардлю, и когда, вслед затем, приведено было в известность приданое мисс Эмилии, оба джентльмена без дальнейших хлопот решили единогласно отпраздновать свадьбу на четвертый день после этого. При такой быстроте приготовлений три модистки и один портной чуть не сошли с ума.

Приказав заложить почтовых лошадей в свою коляску, старик Уардль поскакал на Дингли-Делль, чтобы привезти в столицу свою мать. Внезапная весть о замужестве внучки громом поразила слабую старушку, и она немедленно упала в обморок; но тут же оправилась и приказала уложить, как следует, свое парадное парчевое платье, в котором ей надлежало присутствовать при бракосочетании юной четы. Затем она принялась рассказывать весьма интересные и в высшей степени характеристические подробности о свадьбе старшей дочери покойной леди Толлинглауэр и о том, как она танцевала матрадуру: рассказ этот продолжался три часа слишком, но, к сожалению, остался неоконченным до сего дня.

Надлежало обо всех этих приготовлениях известить и м‑с Трундель. Эту обязанность принял на себя сам м‑р Трундель и выполнил ее самым деликатным образом, так как юная супруга его находилась в том самом интересном положении, в каком обыкновенно бывает всякая благовоспитанная и правильно организованная леди через несколько месяцев после своего замужества. Весть эта, однако ж, не произвела слишком потрясающего влияния на нервы и чувства интересной леди. М‑с Трундель немедленно заказала в Моггльтоне новую шляпку, черное атласное платье и объявила наотрез, что она намерена присутствовать при бракосочетании своей сестры. По этому поводу м‑р Трундель призвал доктора на семейный консилиум, и доктор объявил, что м‑с Трундель сама должна знать лучше всех, как она чувствует себя. Интересная леди отвечала, что она чувствует себя превосходно, и ничто в свете не изменит её решимости ехать в Лондон. Достойный доктор, научившийся продолжительным опытом взвешивать свои собственные выгоды с интересами своих пациентов, выразил положительное убеждение, что м‑с Трундель, по его мнению, может ехать; иначе, оставаясь дома, она пропадет с тоски, a это могло бы иметь весьма неблагоприятные последствия для её здоровья. И м‑с Трундель поехала: доктор, на всякий случай, снабдил ее полдюжиною пузырьков с микстурой, которую она, для рассеяния, должна была употреблять в дороге.

В дополнение к этим пунктам, старик Уардль снабжен был двумя маленькими письмами к двум юным леди, которые должны были действовать при церемонии в качестве невестиных подруг. Получив эти записочки, обе юные леди прослезились и пришли в отчаяние по тому поводу, что у них не было готовых платьев на этот случай, a заказывать было некогда – обстоятельство, доставившее порцию сердечной услады обоим папенькам этих двух достойнейших девиц. Делать было нечего. Старые платья были вынуты из гардероба, вычищены, выглажены, новые шляпки явились очень кстати, и юные девицы не ударили в грязь лицом: при совершении бракосочетания они плакали именно там, где нужно, трепетали, где следует, вздыхали, где подобает, и вообще вели себя таким образом, что заслужили справедливое удивление всех зрителей.

Какими судьбами две бедные родственницы очутились в Лондоне – пешком, что ли, они пришли, или прискакали на запятках почтовых карет, или приехали в обозных фурах, или принесли одна другую – неизвестно до сих пор; но не подлежит ни малейшему сомнению, что они подоспели в столицу еще раньше м‑ра Уардля; самые первые особы, постучавшиеся в дверь дома м‑ра Пикквика утром в день бракосочетания, были эти две родственницы, озаренные радостными улыбками и украшенные живыми цветами.

Их приняли ласково и радушно, потому что м‑р Пикквик смотрел без лицеприятия на своих ближних, не разбирая, бедны они или богаты. Новая прислуга отличалась удивительным проворством и чудною предупредительностью. Мери блистала красотой и щегольскими лентами; Самуэль был отменно ловок, весел и жив.

Жених, поселившийся в доме двумя или тремя днями раньше, выступил торжественно в дольвичскую церковь на встречу своей невесте. Его сопровождали: м‑р Пикквик, Бен Аллен, Боб Сойер, м‑р Топман и Самуэль Уэллер в новой великолепной ливрее, изобретенной нарочно на этот случай и украшенной белым букетом из живых цветов, подаренных ему девой сердца. Их встретили Уардли, Винкели, невеста и невестины подруги, м‑р и м‑с Трундель; и когда церемония совершилась надлежащим порядком, весь поезд поворотил к дому м‑ра Пикквика, куда уже прибыл между прочим и м‑р Перкер.

Здесь все легкие облака, прикрывавшие торжественную церемонию, исчезли в одно мгновение ока. Все лица засияли радостным восторгом, и ничего не было слышно, кроме поздравлений, приветствий и похвал. Обстановка нового жилища была восхитительна до крайней степени совершенства. Зеленый бархатный луг впереди, роскошный сад назади, столовая, гостиная, уборная, будуар, спальни, курительная, и особенно ученый кабинет самого хозяина, с картинами, вольтеровскими креслами, готическими баулами, превосходными шкапами, затейливыми столиками на одной, двух, трех и четырех ножках, коллекция сочинений избранных писателей на всех языках, живых и мертвых, великолепный вид из огромного окна на чудный поэтический ландшафт, испещренный местами скромными хижинами, полускрытыми за деревьями, и, в довершение всего этого, малиновые занавесы, и ковры, и диваны, и кушетки, и подушки – чудо, чудо как хорошо! Все смотрели на все приятно-изумленными глазами и даже не знали, чему тут больше удивляться.

И посреди всех этих благодатных сокровищ, стоял сам м‑р Пикквик, муж совета и разума, озаренный радужною улыбкой, проникнутый неизреченным восторгом. Счастливейший в настоящую минуту между всеми живыми существами, он всюду распространял вокруг себя электрические струи живительной услады, кланялся на все стороны, пожимал руки всем и каждому, повертывался туда и сюда с выражением пленительного любопытства или, в избытке внутреннего блаженства, потирал свой собственный нос. Чудо, чудо как хорош был м‑р Пикквик!

Завтрак подан. М‑р Пикквик берет под руку старую леди, занятую красноречивым рассказом о похождениях дочери покойной Толлинглауэр, ведет ее к столу и сажает на первом месте. Старик Уардль садится на противоположном конце; все родственники и друзья занимают места по обеим сторонам длинного стола; Самуэль становится за стулом своего господина, смех и говор умолкают. М‑р Пикквик читает назидательную речь, приостанавливается на минуту и озирается вокруг себя. И когда озирается м‑р Пикквик крупные слезы радости текут по обеим его щекам.

Еще что, милостивые государи?

Да позволено будет нам оставить нашего героя в одну из этих торжественных минут, которые всегда, в большей или меньшей мере, достаются в удел человеку на земле, в каком бы положении он ни был поставлен. Есть, бесспорно, мрачные тени на земле; но тем яснее становятся лучи света, пробивающиеся между ними. Некоторые джентльмены в своих фантастических созданиях охотнее смотрят на мрак и темноту, чем на живительные струи света: – это летучия мыши или совы на горизонте литературного мира. Наше зрение устроено иначе. Нам приятно бросить последний прощальный взгляд на своих друзей, когда солнечное сияние ярко озарило их лица.

Общая судьба всех людей, вступающих в непрерывные сношения с миром, – приобретать многих действительных друзей и постепенно терять их на широкой дороге жизни. Общая судьба всех авторов – создавать воображаемых друзей и терять на широком поприще искусства. Но тут еще не вся беда: автор принужден, для удовлетворения любознательности своего читателя, отдавать ему окончательный отчет об этих друзьях.

Покорные этому всесветному обычаю, мы сообщаем здесь краткие биографические подробности о лицах, с которыми приходил в соприкосновение м‑р Пикквик.

М‑р и м‑с Винкели, возвратившие себе во всем объеме благосклонность старого джентльмена, поселились в новом домике, весьма недалеко от м‑ра Пикквика. М‑р Винкель, занявший в Сити должность столичного корреспондента своего отца, променял свой охотничий костюм на обыкновенное платье английского гражданина и смотрит теперь настоящим цивилизованным джентльменом.

М‑р и м‑с Снодграс поселились на Дингли-Делле и купили небольшую ферму, которую обрабатывают теперь больше для препровождения времени, чем по житейским рассчетам. М‑р Снодграс усовершенствовал свою способность казаться по временам мечтательным и грустным, и на этом основании все приятели и знакомые считают его великим поэтом, хотя, собственно говоря, нет до сих пор ни одного сочинения, принадлежащего поэтическому уму м‑ра Снодграса. Тут, впрочем, удивляться нечему: мы знаем многих особ в философии, литературе и науке, которые стяжали известность такими же средствами, как м‑р Снодграс.

М‑р Топман, после женитьбы своих приятелей, нанял квартиру в Ричмонде, где была прежняя его резиденция. В летние месяцы он постоянно гуляет на террасе и слывет весьма любезным джентльменом между многочисленными леди, не отказывающимися от надежды спутать себя неразрывными узами брака. Впрочем, до сих пор он еще не сделал предложения, хотя брюшко его становится все толще и толще.

М‑р Боб Сойер и неразлучный друг его Бен Аллен, в качестве врачей, ангажированных Ост-Индской компанией, отправились в Бенгалию, где, как и следует, выдержали желтую горячку, после которой перестали кутить, и в настоящую пору оба джентльмена ведут жизнь трезвую и умеренную в кругу многочисленных своих пациентов.

М‑с Бардль снова отдает свои покойчики холостым джентльменам; но уже ни на кого не подает жалобы в суд. Адвокаты её, Додсон и Фоггь, продолжают свои занятия с большою выгодою для себя и считаются вообще тончайшими крючками первой руки.

Самуэль Уэллер сдержал свое слово и оставался неженатым в продолжение двух лет. К концу этого времени умерла старая ключница в Дольвиче, и м‑р Пикквик предложил её место мисс Мери, с тем непременным условием, чтобы эта девица вышла за Самуэля, на что она и согласилась беспрекословно. Основываясь на том обстоятельстве, что у садовой калитки поминутно юлят и бегают двое смазливых мальчишек, пухлых и румяных, мы в праве вывести заключение, что м‑р Уэллер и супруга его обзавелись семейством.

М‑р Уэллер старший заседал в продолжение двенадцати месяцев на козлах дилижанса; но подагра в ногах, усиливаясь постепенно, заставила его отказаться от профессии кучерского искусства. Получая весьма значительные проценты с своего капитала, он живет с большим комфортом в одной превосходной харчевне, где и пользуется всеобщим уважением, как истинный друг и приятель м‑ра Пикквика. Он по-прежнему питает непреодолимое отвращение к вдовам.

Продолжая жить в своем новом доме, м‑р Пикквик употреблял значительную часть своих досугов на приведение в порядок разнообразных материалов, собранных им в продолжение своей ученой карьеры. Впоследствии эти мемуары были переданы секретарю бывшего клуба, и читатель знает, как мы употребили их в дело. К несчастью, бумаги, нам доставшиеся, были во многих местах изъедены крысами, отсюда собственно произошла неполнота в изложении некоторых весьма замечательных событий.

Сначала м‑р Пикквик терпел некоторые неудобства от докучливости старинных своих приятелей, господ Снодграса, Винкеля и Трунделя, которые всегда просили его быть восприемником их детей; но теперь он совершенно привык к этим просьбам и выполняет их с замечательным эффектом. Он никогда не имел повода раскаиваться в благодеяниях, излитых щедрою рукою на м‑ра Джингля: этот джентльмен и друг его, Иов Троттер, сделались в Индии достойными членами общества; но уже окончательно отказались возвратиться, как бы то ни было, на европейскую почву, хотя туземный климат оказался несколько вредным для их здоровья. М‑р Пикквик слабеет с каждым годом и прихварывает по временам; но силы его мощного духа устояли до сих пор против сокрушительного влияния времен и обстоятельств. Часто он любуется на окрестные виды с балкона своего дома и гуляет в хорошую погоду по всему Дольвичскому предместью. Все бедные люди знают его как нельзя лучше и всегда останавливаются перед ним с глубоким почтением, когда он проходит мимо. Дети обожают его, и, если сказать правду, весь Дольвич в восторге от великодушного джентльмена. В святочную пору м‑р Пикквик отправляется каждый год на Дингли-Делль, на хутор м‑ра Уардля, и весело проводит праздники в его многочисленной семье. В этих, как и во всех других, случаях верный Самуэль неизменно сопровождает маститого старца, убеленного теперь седыми волосами: между господином и слугою существует прочная взаимная привязанность, и нет никакого сомнения, что одна только смерть в состоянии разлучить их.

Сноски

1

Daniel Lambert – известный чудак, жирный, высокий и толстый. Он жил в Лондоне и показывал себя за деньги, как редкое произведение природы. Его имя сделалось нарицательным.

2

Многосложная и довольно запутанная игра в криккет требует для русских читателей некоторых пояснений. Она разыгрывается двумя партиями, из которых каждая состоит из одинвадцати человек. Прежде всего вколачиваются в землю два, так называемые уиккета (wickets), или городка, на расстоянии двадцати шагов друг от друга. Каждый уиккет состоит из трех вертикально поставленных палок, на которые кладется еще палка меньшей величины. Партии бросают жребий, и тогда с одной стороны выходят с палками два игрока, и становятся подле уиккетов. Каждый из них обязан оборонять свой городок. С этой целью тот и другой отмеривают от уиккета длину своей палки, и на том расстоянии выкапывают маленькое углубление, куда вколачивают толстый конец дубины. С другой стороны выходят два, так называемые, баулера (bowlers), которые должны стараться попасть своим шаром в эти городки. Другие игроки из второй же партии, приставленные для наблюдения за ходом игры, обязаны считать и подавать баулерам шар, если он отлетит слишком далеко. Когда первый баулер бросит шар в противоположный уиккет, то могут произойти три характеристических обстоятельства: или баулер попадет в уиккет, или не попадет и, вместе с тем, удар его не будет отражен защитником уиккета, либо, наконец, брошенный шар далеко отпрянет от удара дубиной. В первом случае неловкий защитник городка совсем оставляет игру, и на его место становится игрок из той же партии; во-втором шар поднимается другим баулером и бросается в противоположный уиккет; в третьем – баулеры, приставленные для наблюдений, бегут за шаром, поднимают его и бросают в один из городков. Между тем, в этом последнем случае, защитники городков перебегают несколько раз от одного уиккета к другому, стараясь в то же время не прозевать неприятельского нападения. Число сделанных ими переходов отмечается особенными маркерами, и на них-то собственно основывается победа той или другой стороны. Как скоро сбит один из городков, защитник его немедленно должен оставить игру, и это место занимается другим из той же партии криккетистов. Когда таким образом все члены одной партии принуждены будут, один за другим, оставить игру, очередь доходит до игроков противоположной стороны. Победа окончательно решается числом переходов, сделанных криккетистами обеих партий. Должно заметить, что cricket – национальная и самая любимая игра англичан. Во многих городах учреждены для неё особенные клубы, и случается весьма нередко, что здесь один город соперничает с другим, выбирая из своей среды лучших криккетистов и противопоставляя их соперникам другого местечка. Причем, как водится, устраиваются с обеих сторон пари на огромные суммы. Прим. перев.

3

«George Barnwell» – заглавие известной трагедии Пилло (Pilloe), основанной на истинном происшествии. Главное лицо трагедии, Барнуэлль, обкрадывает своего хозяина и умерщвляет своего дядю. К этому был он побужден своей любовницей. Эту трагедию еще не так давно представляли каждый год в лондонских театрах, и не мудрено, что Самуэль Уэллер знает её содержание. Прим. перев.

4

В течение нескольких лет в Лондоне показывал себя за деньги какой-то голодный француз, прозванный «живым скелетом». Привольная жизнь в британской столице не пошла ему в прок: он пополнел, растолстел и, лишенный через это единственного источника своего дохода, умер с голода. Прим. перев.

5

Tyburn – место верстах в двадцати от Лондона, где прежде совершались казни. Прим. пер.

6

Может быть, не всем известно, что остролистник, holly – вечно зеленое дерево с красными и желтыми ягодами, из породы идех – играет в Англии на святках такую же роль, как в Германии и у нас в Петербурге елка накануне Рождества. Прим. перев.

7

В металлическую чашку, наполненную спиртом, бросают несколько ягод изюма и потом зажигают спирт. Действующие лица обязаны ловить эти ягоды из горящей влаги. В этом и состоит игра называемая «Snap Dragon». Прим. перев.

8

Вместо колокольчиков в Англии до сих пор употребляются по большей части железные молотки, которыми приходящий ударяет о дверную скобу. Лакеи знатных господ докладывают о себе громким стуком, тогда как разносчики писем тихонько производят двойной стук, едва притрогиваясь к скобе. Прим. перев.

9

После парламента высшее судебное место, где президентом всегда бывает лорд-канцлер, называется Chancery. Затем следует так называемый. Храм, или Temple, куда принадлежат четыре судебные палаты (Inns of Court), которых названия читатель не раз встретит в этой и последующих главах. Это: «Inner Temple, Middle Temple, Lincol's Inn и Gray's Inn». Встарину Chancery тоже имело до десяти судебных палат; но в настоящее время осталась от них только одна, называемая «Clifford's Inn». На современном языке «Inn» значит собственно гостиница, трактир; но первоначально смысл его был тот же, что Mansion, дворец, и в этих дворцах жили прежде разные вельможи, которые уступили свои резиденции студентам юриспруденции и народного права. Так Gray's Inn, четвертая судебная палата Темпля, получила свое имя от лорда Эдмонда Грея Уильтона, который отдал студентам свою резиденцию в начале шестнадцатого века. В настоящее время этим именем называется целый квартал, населенный почти исключительно чиновниками, студентами и писарями. Имя Темпля происходит от рыцарей ордена Иоанна Иерусалимского, Темплиеров, которые отдали юристам свои дворцы с принадлежащими к ним угодьями, церквами и садами, в 1346 году, в царствование Эдуарда Третьего. В отношении к изучению юриспруденции и народного права Англия резко отличается от всех европейских государств. Английские университеты, состоявшие первоначально под ведением туземного духовенства, никогда в своих стенах не давали приюта юридическим наукам, и юриспруденция, со всеми своими отраслями, преподавалась в этих Inns of Court, которые все сосредоточены в столице подле судебных мест, courts of law. Начало этих учреждений относят к царствованию Генриха III. Прим. перев.