Замогильные записки Пикквикского клуба

– Самми!

– Что это за человек? – спросил м‑р Пикквик.

– Вот уж, сэр, чего совсем не ожидал! – воскликнул м‑р Уэллер. – Ведь это старик.

– Старик! – сказал м‑р Пикквик. – Какой старик?

– Мой родитель, сэр, – отвечал м‑р Уэллер. – Здравствуй, старина!

И с этим излиянием сыновней нежности м‑р Уэллер спешил очистить подле себя место для краснолицого толстяка, который, с трубкой во рту и пивною кружкою в руке, приветствовал своего возлюбленного сына.

– Давненько мы не видались, Самми… слишком два года. Где ты пропадал.

– Там же, где и ты, старый хрыч. – Ну, здорова ли мачеха?

– Жиреет со дня на день, провал ее возьми! – отвечал м‑р Уэллерь старший, принимая торжественную позу. – Послушай, Самми, друг ты мой любезный, когда я знал ее вдовой, это, что называется, была чудо в свете, a не баба: смирна, как овца, ласкова как голубь; a теперь уж не то, Самми!.. совсем не то! Она ведет себя, не как жена.

– Право? – спросил м‑р Уэллер младший.

Старший м‑р Уэллер покачал головой, затянулся, вздохнул и отвечал таким образом:

– Лукавый попутал меня, Самми, окаянный смутил мою душу. Бери, друг мой, пример со своего отца и не зарься на вдовиц во всю свою жизнь, особенно, если они занимались каким-нибудь ремеслом.

Передав этот родительский совет, м‑р Уэллер старший снова набил свою трубку табаком из жестяной коробочки, бывшей в его кармане, и принялся затягиваться с превеликим пафосом.

– Прошу извинить, сэр, – сказал он, обращаясь, после продолжительной паузы, к м‑ру Пикквику, – личности, я полагаю, здесь не имеется. Вы не женаты на вдове?

– Нет, – отвечал улыбаясь м‑р Пикквик.

И покамест м‑р Пикквик улыбался, Самуэль Уэллер шепнул на ухо своему отцу, в каких отношениях был он поставлен к этому джентльмену.

– Прошу извинить, сэр, – сказал м‑р Уэллер старший, – надеюсь, что вы не нашли никаких художеств за моим сынишкой?

– Я совершенно доволен вашим сыном, – отвечал м‑р Пикквик.

– Очень рад, сэр, очень рад, – сказал старик. – Я так и думал, сэр. Воспитание его стоило мне больших хлопот. Уже пятилетним мальчишкой он бегал у меня, где хотел, и промышлял свой хлеб, как умел. Иначе, сэр, и не должно воспитывать детей, если хотят из них сделать порядочных людей, с уменьем обращаться в свете.

– Опасная метода воспитания – заметил м‑р Пикквик.

– И не совсем удачная, – прибавил м‑р Самуэль Уэллер. – Вот еще недавно я сыграл из себя порядочного дурака.

– Кто это? – спросил отец.

Сын рассказал в коротких словах, как поймал его на удочку какой-то забулдыга, по имени Иов Троттер.

М‑р Уэллер старший выслушал рассказ с величайшим вниманием, и затем, подумав с минуту, спросил:

– Этот Джингль, сказал ты, парень высокий, тонконогий, длинноволосый, ворчит скороговоркой?

– Да, да, – перебил м‑р Пикквик, не дожидаясь окончания фразы.

– A у этого Троттера – огромная шершавая башка с черными волосами?

– Да, да, – подхватили в один голос м‑р Пикквик и его слуга.

– Ну, так и есть, я знаю этих сорванцов, – сказал м‑р Уэллер старший. – Я даже знаю, где теперь они живут.

– Где? – с живостью спросил м‑р Пикквик.

– В Ипсвиче. Я вам расскажу, как это я знаю. Мне часто приходится с одним джентльменом ездить в Бери, и в тот самый день, как мы схватили ревматизм, я подрядился везти оттуда обоих этих мошенников в Ипсвич. Дорогой сказал мне этот пучеглазый болван в кофейной ливрее, что они надолго останутся в Ипсвиче.

– Очень хорошо, – сказал м‑р Пикквик, – я готов преследовать его в Ипсвиче или во всяком другом месте.

– Точно ли ты уверен, дедушка, что это они? – спросил м‑р Уэллер младший.

– Совершенно уверен, Самми. Наружность их, с первого взгляда, показалась мне довольно подозрительною, и к тому же удивило меня то, что слуга за панибрата обращался со своим господином. Они все смеялись и говорили, как славно удалось им поддедюлить старого воробья.

– Кого? – сказал м‑р Пикквик.

– Старого воробья, сэр, должно быть, вас они и разумели.

Нельзя положительно утверждать, что титул старого воробья мог быть слишком обиден для кого бы ни было; но все же, при настоящих обстоятельствах, это был совсем не почетный титул. Принимая в соображение все оскорбления и обиды этого негодяя, м‑р Пикквик энергически ударил кулаком по столу и закричал громовым голосом:

– Я буду его преследовать!

– Мне приходится, сэр, ехать в Ипсвич после завтра, – сказал старик Уэллер. – Дилижанс мой отправляется из гостиницы «Пестрого быка», что в Уайтчапле. Если вы уж непременно решились быть там, вам, я полагаю, всего лучше отправиться со мною.

– Очень хорошо; мы так и сделаем, – сказал м‑р Пикквик. – Я напишу в Бери к своим друзьям, чтоб они искали меня в Ипсвиче. – Кудаж вы торопитесь, м‑р Уэллер? Не хотите ли чего-нибудь?

– Вы очень добры, сэр… Разве выпить водки за ваше здоровье и за успех моего Самми? Так, что ли, сын мой любезный?

– Извольте, – отвечал м‑р Пикквик. – Подайте нам бутылку джина.

Джин принесли. Поклонившись м‑ру Пикквику и бросив одобрительный кивок на Самми, старик Уэллер залпом выпил огромную рюмку.

– Молодец ты, старичина, сказал младший Уэллер, – только не мешало бы тебе быть немножко осторожнее. У тебя, ведь, подагра, старый хрыч?

– Я нашел, друг мой, чародейственное лекарство от подагры, – отвечал м‑р Уэллер старший, опрокидывая вверх дном пустой стакан.

– Лекарство от подагры! – воскликнул м‑р Пикквик, поспешно вынимая из кармана записную книгу. – Какое лекарство?

– Да вот, видите ли, в чем штука! – отвечал старик Уэллер. – Подагрой вообще называется такая болезнь, которая, говорят, происходит от слишком большего спокойствия души и комфорта в домашнем быту. Поэтому, сэр, если вам случится страдать подагрой, то женитесь как можно скорее на вдове с громким голосом и широким ртом, и у вас мигом пройдет эта болезнь. Это, сэр, превосходный и вернейший рецепт против всех болезней, которые происходят от веселой жизни. Я употребляю его чуть не каждый день, когда возвращаюсь из трактира.

Сообщив этот драгоценный секрет, м‑р Уэллер старший осушил еще стакан джина, поклонился, испустил глубокий вздох и удалился медленными шагами.

– Ну, Самуэль, что вы скажете о своем отце? – спросил, улыбаясь, м‑р Пикквик.

– Ничего особенного, сэр, – отвечал м‑р Уэллер, – старичина коренастый.

– Что вы думаете насчет его образа мыслей?

– Я полагаю, сэр, что он гибнет несчастной жертвой супружеской жизни, как говорил один судья, подписывая смертный приговор двоеженцу.

Такое энергическое заключение не требовало ни возражений, ни объяснений. М‑р Пикквик заплатил деньги и направил шаги в гостиницу «Лебсдя», где жил м‑р Перкер. Было уже восемь часов, когда путешествие его приближалось к концу. Типы джентльменов в грязных ботфортах и белых запачканных шляпах гуляли с большим комфортом на бульваре, и это могло служить несомненным признаком, что канцелярии деловых людей уже совершили полный круг дневных занятий.

М‑р Пикквик боялся опоздать своим визитом к деловому человеку, и опасения его совершенно оправдались, когда он поднялся по крутой лестнице во второй этаж. Наружная дверь м‑ра Перкера была заперта, и глубокое молчание, последовавшее за громким стуком Самуэля, свидетельствовало, что клерки разошлись из его конторы.

– Что нам делать, Самуэль? – сказал м‑р Пикквик, – надобно, во что бы то ни стало, сыскать адвоката: я не сомкну глаз во всю ночь, если не буду заранее уверен, что кляузное дело поручено опытному человеку.

– Да вот, сэр, идет сюда какая-то старуха, – сказал м‑р Уэллер, – может быть, она смыслит что-нибудь. – Эй, матушка! Не знаете ли, где клерки м‑ра Перкера?

– Клерки м‑ра Перкера, – повторила тощая и дряхлая старушонка, остановившаяся на лестнице перевести дух. – Где клерки? Нет их. Разошлись – все до одного. Я иду убирать контору.

– Вы не служанка ли м‑ра Перкера? – спросил м‑р Пикквик.

– Нет, я его прачка, – отвечала старуха.

– Вот что! Это, однако ж, забавно, Самуэль, – сказал вполголоса м‑р Пикквик, – что старухи в этих гостиницах называются прачками. Отчего бы это?

– Оттого, я думаю, что у них смертельное отвращение к мытью и чистоте, – отвечал м‑р Уэллер.

Такое предположение могло быть совершенно справедливым. Старуха, по-видимому, не имела привычки умываться каждый день, и толстые слои грязи на полу конторы, которую теперь она отворила, свидетельствовали весьма красноречиво, что мыло и вода были здесь совершенно неизвестными предметами.

– Не знаете ли вы, матушка, где мы можем найти м‑ра Перкера? – спросил м‑р Пикквик.

– Не знаю, – отвечала старуха брюзгливым голосом, – м‑р Перкер за городом.

– Очень жаль. Где, по крайней мере, его конторщик? Не знаете ли?

– Знаю. Только конторщик не поблагодарит меня, если я скажу, где он, – отвечала прачка.

– Мне, однако ж, очень нужно его видеть.

– Приходите завтра поутру.

– Это будет поздно, матушка, – сказал м‑р Пикквик.

– Ну, уж так и быть. Оно, я думаю, не будет большой беды, если я открою, где он теперь. Ступайте в трактир «Сороку» и спросите за буфетом м‑ра Лоутона; вам укажут молодого красавчика: это и есть конторщик м‑ра Перкера.

Самуэль Уэллер очень хорошо знал, где трактир «Сорока». Туда он и повел своего господина через лабиринт переулков и проходных дворов.

Внутренний и наружный вид «Сороки» во многих отношениях обратил на себя внимание ученого мужа. Прежде всего заметил м‑р Пикквик, что в кухне «Сороки» была перегородка и что за этой перегородкой нанимал себе угол починщик башмаков, откуда явствовало, что содержатель «Сороки» владел искусством выжимать копейку даже из перегородок. Не подлежало также никакому сомнению, что содержатель «Сороки» имел филантропическую душу: это доказывалось его покровительством пирожнику, который, без всякой помехи, продавал свои лакомства на самом пороге трактира. Из нижних окон, украшенных занавесами шафранного цвета, выглядывали две или три печатные карточки с известием, что почтенная публика может здесь утолять свою жажду яблочной настойкой и данцигским пивом из еловых шишек. Тут же на большой черной доске красовалась другая надпись, объявлявшая просвещенному миру, что в погребах заведения хранятся пятьсот тысяч бочек двойного портера, изготовленного по новоизобретенной методе. Носились слухи, что хозяин никому и никогда не показывал этих знаменитых погребов; но тем не менее всякий знал, что они существовали в таинственных недрах земли. Если прибавить к этому, что на воротах трактира была вывеска с изображением птицы, весьма похожей на сороку, изможденную временем и непогодой, то читатель получит удовлетворительное понятие о знаменитой таверне, посвященной вечерним вакханалиям м‑ра Лоутона и его товарищей.

Когда м‑р Пикквик вошел в буфет, пожилая женщина явилась из-за ширм к его услугам.

– Не здесь ли м‑р Лоутон? – спросил м‑р Пикквик.

– Здесь, – отвечала трактирщица. – Чарли, проводите этого джентльмена к м‑ру Лоутону.

– Теперь нельзя, – отвечал рыжеватый мальчишка, – м‑р Лоутон поет песню. Подождите, сэр, он скоро кончит.

Лишь только рыжеватый мальчишка проговорил эти слова, как вдруг из внутренности трактира раздались громогласные восклицания, возвещавшие об окончании песни. Оставив Самуэля услаждать досуг портером, м‑р Пикквик пошел наверх, в сопровождении трактирного слуги.

– С вами желают поговорить, сэр.

Одутловатый молодой человек, занимавший первое место за столом в качестве президента, молодцовато взъерошил волосы, и взглянул с некоторым изумлением в ту сторону, откуда происходил этот доклад. Изумление это увеличилось еще более, когда взор его упал, наконец, на фигуру джентльмена, которого до той поры никогда он не видал.

– Прошу извинить, сэр, – сказал м‑р Пикквик; – мне очень жаль, что присутствие мое расстроивает, некоторым образом, вашу компанию; но я пришел по особенному, весьма важному делу, не терпящему ни малейшего отлагательства. Впрочем, я задержу вас не более пяти минут и буду вам крайне обязан, если вы будете иметь снисходительность выслушать меня наедине.

Одутловатый юноша вышел из-за стола и попросил неизвестного джентльмена занять подле него место в темном углу этой залы. М‑р Пикквик со всеми подробностями, от начала до конца, рассказал свою горемычную повесть.

– A! – воскликнул Лоутон, когда м‑р Пикквик кончил рассказ. – Додсон и Фогг!.. – славная практика у них… – отличные юристы: знаю я этих господ. Додсон и Фогг!

М‑р Пикквик согласился, что Додсон и Фогг – отличные юристы. М‑р Лоутон продолжал:

– Перкера теперь нет в городе, и он воротится не прежде, как в конце будущей недели; но если вам угодно почтить меня доверенностью в этом деле, я могу сделать все необходимые распоряжения до приезда м‑ра Перкера.

– Об этом-то собственно я и хотел просить вас, м‑р Лоутон. Распоряжайтесь, как умеете, и, в случае надобности, пишите ко мне по почте в Ипсвич.

– Извольте, с большим удовольствием, – сказал конторщик м‑ра Перкера. Заметив потом, что м‑р Пикквик с любопытством посматривал на его товарищей, сидевших за столом, м‑р Лоутон прибавил: – не угодно ли вам, сэр, присоединиться к нашему обществу часика на полтора? Компания у нас веселая, м‑р Пикквик. Здесь главный конторщик Самкина и Грина, канцелярия Смитерса и Прайса, клерк Пимкина – чудесно поет народные песни, Джак Бембер и многие другие джентльмены, с которыми, надеюсь, вам приятно будет познакомиться, м‑р Пикквик. Вы, кажется, недавно воротились из провинции. Угодно вам пожаловать?

М‑р Пикквик не решился пропустить такого благоприятного случая к изучению человеческой натуры. Его представили всем веселым джентльменам, и м‑р Пикквик, заняв за столом место подле президента, немедленно потребовал себе стакан холодного пунша.

Последовало глубокое молчание, совершенно противное ожиданиям ученого мужа.

– Вас не беспокоит табачный дым? – сказал джентльмен с сигарой во рту, сидевший по правую руку м‑ра Пикквика.

– Нисколько, – сказал м‑р Пикквик, – я очень люблю табачный запах, хоть сам никогда не курю.

– Это жаль, – заметил другой джентльмен с противоположного конца, – a я так скорее соглашусь сидеть без хлеба, чем без табаку.

Продолжительное молчание. Прибытие незнакомого джентльмена, очевидно, расстроило общую веселость.

– М‑р Гронди споет нам что-нибудь, – сказал президент.

– A может и не споет, – сказал м‑р Гронди.

– Отчего же? – сказал президент.

– Не могу, – сказал м‑р Гронди.

– То есть вы не хотите, – заметил президент.

– Не хочу, – отвечал м‑р Гронди.

Другая продолжительная пауза. Президент, казалось, был в большом затруднении.

– Что же, господа? – сказал он. – Никто не думает повеселить нас?

– Это ваша обязанность, господин президент, – отвечал, выходя из-за стола, молодой человек с густыми бакенбардами и косыми глазами.

– Слушайте! Слушайте!

– У меня, господа, была всего одна песня, да и ту я пропел два раза, – сказал президент. – Неужели я должен ее повторить опять?

Общее молчание заменяло на этот раз отрицательный ответ.

– Сегодня, господа, – сказал м‑р Пикквик, надеясь ввзести какой-нибудь интересный предмет для общих рассуждений, – сегодня вечером, господа, зашел я в такое место, которое, без сомнения, всем вам известно, но где, по стечению разных обстоятельств, не случалось мне быть уже несколько лет сряду. Я разумею гостиницу «Лебедя» и тот квартал, где она стоит. Велика и обширна британская столица, господа! Каких гостиниц не найдешь в этих захолустьях!

– Ну, теперь пойдет потеха! – сказал президент на ухо м‑ру Пикквику: – вы задели за самую чувствительную струну одного из этих джентльменов, Старик Джак Бембер вечно говорит об этих гостиницах. Вы развязали ему язык.

М‑р Пикквик сначала не заметил желтого, широкоплечего, низенького и сутуловатого человечка с длинным носом и карими глазами, на которого намекал м‑р Лоутон. Теперь ученый муж увидел, сообразил и понял, что это был старик, странный старик. Когда он поднял свое морщинистое лицо, устремил на него острый, лукаво проницательный взгляд, м‑р Пикквик не мог надивиться, каким образом сначала ускользнули от его внимания такие примечательные черты. Старик облокотился подбородком на свою длинную костлявую руку украшенную желтыми ногтями необычайной длины, склонил свою голову на один бок и дико заморгал своими карими глазами. М‑р Пикквик заключил и решил, что это весьма замечательная личность.

Мы надеемся познакомить читателей с личностью Джака Бембера в следующей главе.

Часть вторая

Глава XXI

Старик Джак Бембер садится на своего любимого конька и рассказывает странные анекдоты.

– Ага! – воскликнул старый джентльмен, отрекомендованный читателю в последней главе нашего достоверного раппорта. – Ага! кто завел здесь речь о подворьях нашего квартала?

– Я, – отвечал м‑р Пикквик. – Я заметил вообще, что гостиницы в этих местах должны быть очень странны.

– Вы! – сказал старик презрительным тоном. – Что-ж вы знаете, сэр, о том времени, когда молодые люди запираются в своих пустынных кельях и читают, читают и читают, час за часом, ночь за ночью, до истощения умственных сил, до затмения рассудка, в мрачном лабиринте полночных занятий, до тех пор, пока заря и утренний свет перестанут иметь живительное влияние на их здоровье, и они зачахнут жертвами чрезмерной любви к науке, под грудою старых книг и накопившихся тетрадей? Что знаете вы о постепенной гибели под бременем тифа или чахотки, которую, в другое время и при других обстоятельствах жизни, испытывал в этих же самых комнатах жалкий человек, безумно промотавший свежие силы юных лет? A сколько несчастных, думаете вы, отступило с разбитым сердцем от дверей неумолимого юриста, чтобы найти последнее убежище на дне Темзы или мрачный приют за тюремными стенами? Да, сэр, есть странные жилища в широких захолустьях британской столицы. Придайте, если можете, памяти и слова этим деревянным панелям, и вы услышите из под каждой доски тысячи ужасных повестей, тысячи романов из жизни – действительной жизни. Ничего не значат для меня все ваши легенды с ужасающими именами против одной истинной истории, взятой на удачу из воспоминаний этих старинных перегородок.

Дрожащий голос старика и дикое выражение его лица совершенно сбили с толку ученого мужа, так что на этот раз он не сделал никакого замечания в ответ на его странные речи. Довольный произведенным впечатлением, старик Бембер улыбнулся, окинул собрание торжествующим взглядом и продолжал таким образом.

– Взгляните на них с другой, гораздо более обыкновенной и не столько поэтической точки зрения: что это за скромные приюты для нуждающегося человека, который промотал свое богатство и, обманув ожидания своих друзей, вступил на дорогу, где нет для него насущного куска хлеба! Ожидание – надежда – неудачи – страх – бедность – нищета – отчаяние, и потом – последний конец в бурных волнах или в грязном кабаке среди оборванных негодяев: какая странная, дикая и вместе разнообразная перспектива человеческой жизни!

Старик Бембер, оживленный предметом своей беседы, самодовольно потирал руками и, казалось, готов был ознакомить своих слушателей с новыми более интересными подробностями.

М‑р Пикквик смотрел во все глаза и готов был слушать во все уши. Молодые люди улыбались и молчали.

– Убирайтесь вы с вашими германскими университетами и фантастическою жизнью немецкого студента, – продолжал старик Бембер, – много у нас своих романов, разыгрывающихся внутри уединенных стен: стоит только поискать!

– Вы меня изумляете, – сказал м‑р Пикквик, – ни разу мне не случалось думать о романах такого рода.

– Еще бы! Разумеется, вы не думали, – отвечал старик. – Вот так-же один приятель спрашивал меня: – «Что вы находите особенного в этих комнатах?» – Комнаты довольно странные, – говорил я. – «Совсем нет», – говорил он. – «Пустынные», говорил я. – «Ничуть не бывало», – говорил он. И вот в одно прекрасное утро, собираясь отворить наружную дверь, он умер от апоплексического удара. Он опрокинулся головою на корзинку, где лежали письма, и пробыл в этом положении восемнадцать месяцев сряду. Все думали, что он выехал из города.

– Как же его нашли? – спросил м‑р Пикквик.

– Хозяин решился, наконец, выломать дверь, так как его жилец не платил за квартиру целых два года. Призвали полицию, взломали замок… и на руки дворника, отворившего дверь, шарахнулся сухой скелет в синем фраке, черных панталонах и шелковых чулках. Ведь это, я полагаю, довольно странно, милостивые государи, а?

И, склонив голову на бок, маленький старичок опять самодовольно начал потирать руками.

– Знаю я еще другой случай, если вам угодно послушать. Позвольте… так точно – это случилось на клиффордском подворье. Один беспокойный жилец – продувная бестия, я знал его – нанимавший для себя квартиру в верхнем этаже, вдруг задумал принять мышьяка и запереться в шкафу, который стоял в его спальне. Управляющий подумал, что жилец сбежал и немедленно прибил на воротах билет, что вот, дескать, отдаются в наймы такие-то покои. Явился новый постоялец, омеблировал пустые комнаты и расположился в них жить. День проходил у него, как-следует, в занятиях разного рода; но по ночам не смыкал он глаз в своей спальне и всегда чувствовал какое-то беспокойство. «Это, однако ж, странно, подумал он наконец, – попытаюсь спать в другой комнате, и пусть эта спальня будет моей гостиной». – Сказано, сделано. С этой поры, он ночи стал проводить спокойно, но зато никак не мот читать по вечерам. Усаживаясь в новой гостиной за своим письменным столом, он вдруг становился беспокойным, раздражительным, и беспрестанно снимал со свечи, не находя никакой возможности приковать свое внимание к перу, бумаге или книге. – «Я никак не могу раскусить этой загадки», – сказал он однажды, воротившись домой из театра и выпив стакан холодного грога. – «Не могу я раскусить этой загадки», – повторил он опять, прислонившись спиною к стене, чтобы отнять у своей фантазии силу вообразить за собой какой-нибудь посторонний предмет. В эту минуту глаза его вдруг обратились на маленький, всегда запертый шкаф, и невольная дрожь мгновенно пробежала по всему его телу, с ног до головы. – «Странное ощущение», – подумал он, – «и уж, кажется, я испытываю его не в первый раз. Неужели тут завелась какая-нибудь чертовщина? Посмотрим». – Сделав над собою значительное усилие, он взял кочергу, ударил со всего размаха в дверь – и что же? В углу шкафа, вытянувшись во весь рост, стоял последний жилец с багрово-синим лицом, исковерканным судорогами насильственной смерти. Маленький пузырек с ядом был еще крепко сжат его правою рукою.

И, окончив эту речь, старик с наслаждением взглянул на внимательные лица озадаченных слушателей.

– Что это у вас за странные анекдоты, сэр! – сказал м‑р Пикквик, устремив свои очки на загадочную физиономию старика.

– Странные!.. какой вздор! – возразил старик. – Забавные, может быть; но ничего необыкновенного в них нет.

– Забавные! – воскликнул м‑р Пикквик.

– Ну, да, забавные и веселые, – подтвердил. старик с демонской усмешкой. И, не дожидаясь ответа, он продолжал с прежним одушевлением.

– Знал я еще человека – позвольте… этому уж будет лет сорок слишком. Нанял он сырые, затхлые комнаты в одной из старинных гостиниц, стоявшие пустыми и запертыми несколько лет сряду. Носились о них бабьи сплетни и рассказывались разные фантастические истории, способные навести страх и ужас на всякую легковерную душу; но он был человек бедный, квартира отдавалась за бесценок, и, стало быть, ничего мудреного нет, если он, с философским равнодушием, решился занять полусгнившие покои. Вместе с квартирой, в его распоряжение поступил огромный деревянный шкаф для книг и бумаг, с большими стеклянными дверями, задернутыми извнутри зеленою тафтой; но мебель этого рода, при существующих обстоятельствах, не могла иметь никакой определенной цели: книг не читал он во всю свою жизнь, бумагами не занимался, и все статьи туалета, от единственных сапогов до единственного галстука, носил он с собою во время дневных прогулок. Очень хорошо. Он перенес сюда все свое движимое имущество, состоявшее из четырех колченогих стульев, и в первый же вечер заказал в кредит два галлона дистиллированной водки. Усевшись на одном из своих стульев, он залпом выпил первый стакан и от безделья погрузился в размышление, раздумывая, во сколько лет он может расплатиться с буфетчиком за водку. Между тем глаза его невольно обратились на стеклянные дверцы деревянного шкафа.

– Как, подумаешь, глуп и неопытен, смертный человек, угораздившийся смастерить такую гадкую мебель! – воскликнул он, испустив глубокий вздох при взгляде на занавешенные стекла. – Жаль, что нельзя снести ее назад, в мебельную лавку. Однакож, послушай, любезный, – продолжал он, обращаясь к шкафу и принимая его за одушевленный предмет; – не лучше ли мне употребить тебя вместо дров для моего камина?