скачать книгу бесплатно
– Йо-йо-йо-йо-йор! – заголосил сам м?р Пикквик, не имея, впрочем, ни малейшего понятия о том, какой смысл должен заключаться в этом оглушающем крике.
И вдруг карета остановилась.
– Что это значит? – спросил м?р Пикквик.
– Подъехали к шоссейной заставе, – отвечал Уардль, – надобно здесь расспросить о беглецах.
Минут через пять, употребленных на перекличку, вышел из шоссейной будки почтенный старичок с седыми волосами, в белой рубашке и серых штанах. Взглянув на луну, он зевнул, почесал затылок и отворил ворота.
– Давно ли здесь проехала почтовая карета? – спросил м?р Уардль.
– Чего?
Уардль повторил свой вопрос.
– То-есть, вашей милости, если не ошибаюсь, угодно знать, как давно по этому тракту проскакал почтовый экипаж?
– Ну да.
– A я сначала никак не мот взять в толк, о чем ваша милость спрашивать изволит. Ну, вы не ошиблись, почтовый экипаж проехал… точно проехал.
– Давно ли?
– Этого заподлинно не могу растолковать. Не так чтобы давно, а, пожалуй, что и давно… так себе, я полагаю, часа два или около того, а, пожалуй, что и слишком!
– Какой же экипаж? карета?
– Да, была и карета. Кажись, так.
– Давно ли она проехала, мой друг? – перебил м?р Пикквик ласковым тоном. – С час будет?
– Пожалуй, что и будет.
– Или часа два?
– Немудрено, что и два.
– Ступайте, ребята, черт с ним! – закричал сердитый джентльмен. – От этого дурака во сто лет ничего не узнаешь?
– Дурака! – повторил старик, оскаливая зубы и продолжая стоять среди дороги, между тем как экипаж исчезал в отдаленном пространстве. – Сам ты слишком умен: потерял ни за что, ни про что целых пятнадцать минут и ускакал как осел! Если там впереди станут тебя дурачить так же, как и я, не догнать тебе другой кареты до апреля месяца. Мудрено ли бы догадаться старому хрычу, что здесь получено за молчок малую толику? Скачи себе: ни лысого беса не поймаешь! Дурак!
И долго почтенный старичок самодовольно скалил зубы и почесывал затылок. Наконец, затворил он ворота и вошел в свою будку.
Карета между тем без дальнейших остановок продолжала свой путь до следующего станционного двора. Луна, как предсказал Уардль, скоро закатилась; многочисленные ряды мрачных облаков, распространяясь по небесному раздолью, образовали теперь одну густую черную массу, и крупные капли дождя, постукивая исподволь в окна кареты казалось, предсказывали путешественникам быстрое приближение бурной ночи. Противный ветер бушевал в неистовых порывах по большой дороге и печально гудел между листьями дерев, стоявших по обеим сторонам. М?р Пикквик плотнее закутался шинелью, забился в угол кареты, и скоро погрузился в глубокий сон, от которого только могли пробудить его остановка экипажа, звон станционного колокола и громкий крик старика Уардля, нетерпеливо требовавшего новых лошадей.
Встретились неприятные затруднения. Ямщики спали на сенных сушилах богатырским сном, и станционный. смотритель едва мог разбудить их через пять минут. Потом – долго не могли найти ключа от главной конюшни, и когда, наконец, ключ был найден, сонные конюхи вынесли не ту сбрую и вывели не тех лошадей. Церемония запряжки должна была начаться снова. Будь здесь м?р Пикквик один, погоня, без всякого сомнения, окончилась бы этой станцией; но старик Уардль был неугомонен и упрям: он собственными руками помогал надевать хомуты, взнуздывать лошадей, застегивать постромки, и, благодаря его хлопотливым распоряжениям, дело подвинулось вперед гораздо скорее, чем можно было ожидать.
Карета помчалась опять по большой дороге; но теперь перед нашими путешественниками открывалась перспектива, не имевшая в себе никаких привлекательных сторон. До следующей станции было слишком пятнадцать миль; ночь темнела больше и больше с каждою минутой; ветер завыл, как голодный волк, и тучи разразились проливным дождем. С такими препятствиями бороться было трудно. Был час за полночь, и прошло слишком два часа, когда карета подъехала, наконец, к станционному двору. Здесь однако ж судьба, по-видимому, сжалилась над нашими путешественниками и оживила надежды в их сердцах.
– Давно ли воротилась эта карета? – закричал старик Уардль, выпрыгивая из своего собственного экипажа и указывая на другой, стоявший среди двора и облепленный свежей грязью.
– Не больше четверти часа, сэр, – отвечал станционный смотритель, к которому был обращен этот вопрос.
– Леди и джентльмен?
– Да, сэр.
– Пожилая леди, желтая, дурная?
– Да.
– Джентльмен сухопарый, высокий, тонконогий, словно вешалка?
– Да, сэр.
– Ну, Пикквик, это они, они! – воскликнул м?р Уардль.
– Они, жаловались, что немножко запоздали, – проговорил станционный смотритель.
– Они, Пикквик, ей Богу они! – кричал м?р Уардль. – Четверку лошадей – живей! Мы их настигнем, прежде чем доедут они до станции. Гинею на водку, ребята, пошевеливайтесь!
И в состоянии необыкновенного возбуждения физических сил пожилой джентльмен засуетился и запрыгал по широкому двору, так что его суетливость электрическим образом подействовала на самого Пикквика, который тоже, приподняв подол длинной шинели, перебегал от одной лошади к другой, кричал на ямщиков, махал руками, притрогивался к дышлу, хомутам, в несомненном и твердом убеждении, что от всех этих хлопот приготовления к поездке должны сократиться по крайней мере вполовину.
– Влезайте, влезайте! – кричал м?р Уардль, впрыгивая в карету и захлопывая дверцу с правой стороны. – Живей, Пикквик, живей!
И прежде, чем м?р Пикквик сообразил, о чем идет речь, дюжая рука одного из ямщиков втолкнула его в карету с левой стороны, захлопнула дверцу, и экипаж стремглав помчался со двора.
– Вот мы и пошевеливаемся! – сказал пожилой джентльмен одобрительным тоном.
Они точно шевелились, и м?р Пикквик чувствовал всю силу исполинских движений, когда его начало перебрасывать с одной стороны на другую.
– Держитесь крепче! – сказал Уардль, когда м?р Пикквик толкнулся однажды своей головой об его плечо.
– В жизнь никогда я не чувствовал такой встряски, – отвечал бедный м?р Пикквик.
– Ничего, ничего, мы их нагоним! Держитесь крепче.
М?р Пикквик забился в утол. Карета помчалась еще быстрее.
Так промчались они около трех миль. Наконец, м?р Уардль, наблюдавший из окна минуты две или три, обратил на м?ра Пикквика свое лицо, обрызганное грязью и вскричал нетерпеливым тоном:
– Вот они!
М?р Пикквик высунул свою голову из окна. Так точно: карета, заложенная четверкой лошадей, мчалась во весь галоп не в дальнем расстоянии от них.
– Живей, ребята, живей! – По гинее на брата!
Быстроногие кони первой кареты мчались во весь опор; кони м?ра Уардля вихрем летели по их следам.
– Я вижу его голову! – воскликнул раздражительный джентльмен. – Вон она, чертова башка!
– И я вижу, – сказал м?р Пикквик. – Вон он, проклятый Джингль!
М?р Пикквик не ошибся. Лицо кочующего актера, совершенно залепленное грязью, явственно выставлялось из кареты, и можно было различить, как он делает неистовые жесты, ободряя ямщиков ускорить бег измученных коней.
Завязалась отчаянная борьба. Деревья, заборы и поля пролетали перед ними с быстротой вихря, и через несколько минут путешественники наши были почти подле первой кареты. Они слышали даже, как дребезжал охриплый голос Джингля, кричавшего на ямщиков. Старик Уардль бесновался и выходил из себя. Он дюжинами посылал вперед энергические проклятия всех возможных видов и родов, сжимал кулаки и грозно обращал их на предмет своих негодований; но м?р Джингль отнюдь не позволял себе выходить из пределов джентльменских приличий: он исподволь бросал на своего преследователя презрительную улыбку и отвечал на его угрозы торжественным криком, когда лошади его, повинуясь убедительным доказательствам кнута, ускоряли быстроту своего бега.
Лишь только м?р Пикквик уселся на свое место, и м?р Уардль, надсадивший свою грудь бесполезным криком, всунул свою голову в карету, как вдруг страшный толчок заставил их судорожно отпрянуть от своих относительных углов. Раздался сильный треск, крик, гвалт, – колесо покатилось в канаву – карета опрокинулась на бок.
Через несколько секунд общей суматохи – барахтанья лошадей и дребезжанья стекол – м?р Пикквик почувствовал, как высвободили его из-под руин опрокинутого экипажа и как, наконец, поставили его на ноги среди грязной дороги. Высвободив свою голову из капюшона шинели и поправив очки на своих глазах, великий муж поспешил бросить орлиный взгляд на окружающие предметы.
Старик Уардль, в изорванном платье и без шляпы, стоял подле м?ра Пикквика, любуясь на обломки опрокинутого экипажа. Ямщики, ошеломленные падением с козел и облепленные толстыми слоями грязи, стояли подле своих измученных коней. Впереди, не дальше как в пятидесяти шагах, виднелся другой экипаж, придержавший теперь своих лошадей. Кучера с грязными лицами, обращенными назад, ухмылялись и оскаливали зубы, между тем как м?р Джингль с видимым удовольствием смотрел из окна кареты на поражение своих преследователей. Темная ночь уже сменилась рассветом, и вся эта сцена была совершенно видима для глаз при бледном утреннем свете.
– Э-гой! – заголосил бесстыдный Джингль. – Перекувырнулись, господа? Жаль. Как ваши кости?… Джентльмены пожилые… тяжелые… с грузом… очень опасно!
– Ты негодяй! – проревел в ответ м?р Уардль.
– Ха, ха, ха! Благодарим за комплимент… сестрица вам кланяется… благополучна и здорова… просит не беспокоиться… ехать назад… поклон олуху Топману. Ну, ребята!
Ямщики взмахнули бичами, отдохнувшие кони помчались с новой быстротой, м?р Джингль махнул на прощанье белым платком из окна своей кареты.
Ничто во всей истории, ни даже самое падение, не могло поколебать невозмутимого и плавного течения мыслей в крепкой голове президента Пикквикского клуба. Но отчаянная дерзость шарлатана, занявшего сперва деньги у его любезного ученика и потом в благодарность осмелившегося назвать его олухом… нет, это было невыносимо, нестерпимо! М?р Пикквик с трудом перевел свой дух, покраснел чуть не до самых очков и произнес весьма медленным, ровным и чрезвычайно выразительным тоном:
– Если я где-нибудь и когда-нибудь встречу этого человека, я… я… я…
– Да, да, все это очень хорошо, – возразил м?р Уардль, – но пока мы здесь стоим и говорим, они успеют выпросить позволение и обвенчаться.
М?р Пикквик приостановился и крепко закупорил мщение в своей богатырской груди.
– Далеко ли до станции? – спросил м?р Уардль одного из ямщиков.
– Шесть миль или около того: так, что ли, Томми?
– Нет, брат, врешь: слишком шесть миль. Он врет, сэр, до следующей станции будет гораздо больше шести миль.
– Делать нечего, Пикквик; пойдемте пешком.
– Пойдемте, пойдемте! – отвечал этот истинно-великий человек.
Один из ямщиков поскакал верхом за новыми лошадьми и экипажем; другой остался среди дороги караулить усталых коней и разбитую карету. М?р Пикквик и м?р Уардль бодро выступали вперед, окутав наперед свои головы и шеи огромными платками для предохранения себя от крупных капель дождя, который лил теперь обильным потоком на грязную землю.
Глава X
Есть в Лондоне несколько старинных гостиниц, служивших некогда главными квартирами для знаменитых дилижансов, – в те счастливые дни, когда дилижансы играли главную и существенную роль в истории сухопутных путешествий. В настоящее время, после всесильного владычества железных рельсов, осиротелые гостиницы превратились в скромные подворья для сельских экипажей, и столичный житель почти знать не хочет о их существовании, исключительно полезном для одних провинциалов.
В модных частях города их нет и быть не может при настоящем порядке вещей, и путешественник, отыскивая какой-нибудь из подобных приютов, должен забраться в грязные и отдаленные захолустья, оставшиеся здравыми и невредимыми среди всеобщего бешенства к нововведениям всякого рода.
В квартале Боро за Лондонским мостом вы можете, если угодно, отыскать полдюжины старых гостиниц, в совершенстве удержавших свою физиономию давно прошедших времен. Это большие, длинные, закоптелые кирпичные здания с галлереями и фантастическими переходами, способными доставить целые сотни материалов для страстных и страшных повестей в сантиментальном роде, и мы не преминули бы обратиться к этому обильному источнику, если б нам пришло в голову рассказать фантастическую сказку.
Поутру на другой день после событий, описанных в последней главе, на дворе гостиницы «Белого Оленя», что за Лондонским мостом, на соррейской стороне, долговязый малый, перегнутый в три погибели, ваксил и чистил щеткой сапоги. Он был в черной коленкоровой куртке с синими стеклянными пуговицами, в полосатом нанковом жилете и серых брюках из толстого сукна. Вокруг его шеи болтался красный платок самого яркого цвета, и голова его украшалась белою шляпой, надетой набекрень. Перед ним стояли два ряда сапогов, один вычищенный, другой грязный, и при каждом прибавлении к вычищенному ряду, он приостанавливался на минуту от своей работы, чтоб полюбоваться на её блестящий результат.
На дворе «Белого Оленя» не было почти никаких следов кипучей деятельности, составляющей обыкновенную характеристику больших гостиниц. Три или четыре громоздких воза, которых верхушки могли бы достать до окон второго этажа в обыкновенном доме, стояли под высоким навесом, распростертым по одну сторону двора, между тем как другой воз, готовый, по-видимому, начать свою дальнейшую поездку, был выдвинут на открытое пространство. В главном здании трактира помещались нумера для приезжих, разделенные на два длинные ряда темной и неуклюжей галлереей. Из каждого нумера, как водится, были проведены по два звонких колокольчика, один в буфет, другой в кофейную залу. Два или три фиакра, один шарабан, две брички и столько же телег покатывались, без всякой определенной цели, по различным частям широкого двора, и, вместе с тем, тяжелый лошадиный топот и храп давал знать кому следует о присутствии отдаленной конюшни с двумя дюжинами пустых стойл, по которым беспечно разгуливал самодовольный козел, неизменный друг и советник усталых коней. Если к этому прибавить еще с полдюжины людей, спавших на открытом воздухе под навесом сарая, то читатель получит, вероятно, довольно полную картину, какую двор «Белого оленя» представлял в настоящее достопамятное утро.
Раздался громкий и пронзительный звонок, сопровождавшийся появлением смазливой горничной на верхнем конце галлереи. Она постучалась в дверь одного из нумеров, вошла, получила приказание и выбежала на противоположный конец галлереи, откуда было открыто окно во двор.
– Сам!
– Чего? – откликнулся голос человека в белой шляпе.
– Двадцать второй нумер спрашивает сапоги.
– Скажите двадцать второму нумеру, что сапоги его стоят смирно и ждут своей очереди.
– Не дурачьтесь, пожалуйста, Сам: джентльмен говорит, что апоги нужны ему сейчас, сию минуту! Слышите ли?
– Как не слышать вас, соловей мой голосистый! Очень слышу, ласточка вы моя. Да только вот что, касатка: здесь, видите ли, одиннадцать пар сапогов да один башмак, который принадлежит шестому нумеру с деревянной ногой. Одиннадцать сапогов, трещетка вы моя, должны быть приготовлены к половине девятого, a башмак к девяти. Что за выскочка двадцать второй нумер? Скажите ему, сорока вы моя, что на все бывает свой черед, как говаривал один ученый, собираясь идти в кабак.
И, высказав эту сентенцию, долговязый малый, перегнувшись в три погибели, принялся с новым рвением за свою работу.
Еще раздался звонок, и на этот раз явилась на галлерее почтенная старушка, сама содержательница «Белого Оленя».
– Сам! – вскричала старушка. – Куда он девался, этот пучеглазый ленивец. Вы здесь, Сам. Что-ж вы не отвечаете?
– Как же мне отвечать, сударыня, когда вы сами кричите? – возразил Сам довольно грубым тоном. – «Молчи и слушай», говорил один философ, когда…
– Молчи, пустой болтун! Вычистите сейчас же вот эти башмаки для семнадцатого нумера, и отнесите их в гостиную, что в первом этаже, пятый нумер.
Старушка бросила на землю башмаки и ушла.
– Пятый нумер, – говорил Сам, поднимая башмаки и вынимая кусок мела из своего кармана, чтоб сделать заметку на их подошвах. – Дамские башмаки в гостиной. Это, видно, не простая штучка!
– Она приехала сегодня поутру, – сказала горничная, продолжавшая стоять на галлерее, – приехала в почтовой карете вместе с джентльменом, который требует свои сапоги. И вам лучше прямо приниматься за свое дело и не болтать всякого вздора: вот все, что я вам скажу.
– Что-ж вы об этом не объявили прежде? – сказал Сам с великим негодованием, отделяя джентльменские сапоги от грязной группы их товарищей. – Я ведь прежде думал, что он так себе какой-нибудь скалдырник в три пени за чистку. Вишь ты, джентльмен и леди в почтовой карете! Это, авось, пахнет двумя шилингами за раз.
И под влиянием этого вдохновительного размышления м?р Самуэль принялся за свою работу с таким пламенным усердием, что менее чем в пять минут джентльменские сапоги и башмаки знатной леди сияли самым ярким блеском. Полюбовавшись на произведение своего искусства, он взял их в обе руки и немедленно явился перед дверью пятого нумера.
– Войдите! – воскликнул мужской голос в ответ на стук Самуэля.
Он вошел и отвесил низкий поклон, увидев пред собой леди и джентльмена, сидевших за столом. Затем, поставив сапоги у ног джентльмена, a башмаки у ног знатной дамы, он поклонился еще раз и попятился назад к дверям.
– Послушайте, любезный! – сказал джентльмен.
– Чего изволите, сэр?
– Не знаете ли вы, где… где выпрашивают позволение на женитьбу?
– Есть такая контора, сэр.
