Расходный материал 2

«В кого?»

«Это неважно. Ты его не знаешь. Но шансов у меня никаких. Ноль без палочки. Только на тебя и надежда.»

«Нет уж. Давай рассказывай с самого начала. Не темни,» – потребовала Маша.

Чем больше рассказывала подруга, тем шире открывался у нее рот. Неизвестный Антон – эталонный мужчина нечеловеческой привлекательности явно был плодом воображения слегка помешавшейся Натальи и в реальности существовать никак не мог.

«Что думаешь?» – завершила рассказ вопросом подруга.

Откровенно говоря, Маша думала, что Наташка просто с жиру бесится. Что это ей свобода в голову ударила. Дети выросли, постоянного внимания не требуют. А появившееся свободное время можно, наконец, потратить на себя любимую, вернуть хотя бы частично назад свою дозамужнюю, добеременную, бездетную жизнь. Подружкиной относительной свободе Маша отчаянно завидовала. Ей до этого счастья было, как до морковкина заговенья. Но озвучивать эти мысли вслух она не стала. Такой откровенности в своем влюбленном помешательстве Наташка не оценит. Только обидится напрасно.

«Даже не знаю,» – осторожно ответила она. – «Почему ты думаешь, что шансов никаких?»

«Потому что я для него старая, толстая тетка и зовут меня не Алла Пугачева, а его не Максим Галкин,» – Наташкин голос звенел от отчаяния.

«Я похудела на семь килограммов,» – неожиданно спокойным голосом сообщила она. – «Ты заметила? Я тоже нет. Все равно, что слону дробина.»

И не дожидаясь ответа продолжилась: «Я и сама этого не вижу. Такая же корова, как и была.»

«Я конечно могу сказать тебе то, что должна говорить хорошая подруга в таком случае,» – начала Маша.

Наталья заинтересованно оторвала взгляд от стакана вина.

«Продолжай худеть, занимайся йогой, сходи в салон и сделай что-нибудь с волосами. Креативненькое. И все получится. Скоро станешь Василисой Прекрасной и все принцы твои.»

«Скорее лягушкой,» – усмехнулась подруга. – «Вот потому мне и нужна твоя помощь. Теперь ты сама понимаешь, без этого никак.»

«Какая помощь?» – недоумевала Мария, легонько потряхивая коляску с на редкость кстати уснувшей дочерью. Как и любой младенец, Ксюша была хитрым существом. Пока коляску или кроватку покачивали – она спала, переставали трясти – немедленно просыпалась.

«Та самая,» – многозначительно взглянула исподлобья подруга. – «Нестандартная. Дурочкой не прикидывайся.»

Грубость Машу покоробила, но ясности не добавила.

«Наташка, я ничего не понимаю. Говори нормально.»

«Все ты понимаешь. У меня жизнь рушится. Я должна сделать хоть что-то. Иначе все бессмысленно. Болтаюсь, как дерьмо в проруби, а жизнь проходит мимо меня. А-а-а …» – неумолимая обычно, точно айсберг, погубивший «Титаник», Наташка зарыдала, подрагивая могучими плечами.

Маша оторопела. Последний раз рыдающей подругу она … не видела никогда. И готова уже была сделать все, что угодно. Оставалось только выяснить, что именно. Тут проснулась Ксюша и из чувства солидарности стала вторить Наташкиным завываниям. Пока Маша кормила и укладывала на ночь одну дочь, потом загоняла в постель неугомонную Лизу, подруга успела хмуро допить бутылку вина, дожевать салат и вымыть посуду.

«Ну что, поможешь?» – в лоб спросила она, когда они снова оказались вдвоем на кухне.

«Наташ, ты по-русски можешь объяснит, чего ты от меня хочешь?»

«Колдовства,» – печально прошептала подруга.

***

Маша лежала без сна под одеялом и злилась на саму себя. Она ведь поклялась. Самой себе поклялась, что делать этого никогда не будет. Никогда, ни за что, ни при каких обстоятельствах. Она – не ее бездушная бабка-ведьма Таисия. Она твердо решила, что в ее жизни всего этого: выкапывания свежепогребенных трупов родственниц женского пола, их праха в урнах, хранимого пуще глаза и непонятно как, но работающего, действительно работающего колдовства, если вдохнуть или проглотить малую толику пепла; а также попыток убийств, кровной вражды, сломанных жизней и расходного материала не будет. И девчонкам своим она никогда ничего не расскажет. Пусть этот семейный кошмар на ней, Маше, и закончится. Урны с прахом бабки и матери были надежно запрятаны на антресолях среди банок с солеными огурцами.

И что теперь делать? Наташка в своем сегодняшнем жутко разболтанном состоянии способна обидеться на нее насмерть и натворить черт знает каких глупостей. Может быть действительно попробовать? Всего один разочек. Ради Наташки. Да и не идет речь ни о чем серьезном. Ни об убийстве (упаси, Господи), ни о причинении вреда, всего то о любви. А от любви плохо никому не будет.

Да чего уж душой кривить. Если бы она окончательно и бесповоротно хотела лишить себя возможности колдовать, то давно бы развеяла прах родственниц. Но ведь не развеяла. Спрятала с глаз долой, но не развеяла.

Маша осторожно крутанулась на другой бок. Старый диван предательски заскрипел. И почему она хотя бы его не поменяла, раз уж квартиру оставила старую?

Вопрос был риторическим. Она точно знала почему. Потому что считала каждую копейку. Помощи ждать было неоткуда. Рассчитывать можно было только на саму себя. Если бы не бабкино и материно наследство, она никогда бы не ввязалась в авантюру со вторым ребенком. Деньги Маша тратила крайне аккуратно, даже скупо. Младенец – удовольствие дорогое и вложения в него не окупаются. Никогда. Это ведь не квартира для сдачи в аренду.

До сих пор Маша вполне обоснованно считала больными на всю голову женщин, рожающих детей, не имея финансовой возможности их содержать: приличной заначки или приличного же мужичка под рукой. На что, спрашивается, жить, если у тебя на руках младенец и на работу выйти ты не можешь, папаша чада слился в неизвестном направлении едва получив приятное известие о будущем отцовстве, а родственников, желающих посадить нерадивую мамашу себе на шею, попросту нет? Рожать в такой ситуации – самоубийство. В нашей стране заводить ребенка в одиночку нельзя. Сдохнешь от голода с ним за компанию. Ребенок – бездонная бочка расходов, наличие которой мгновенно опускает материальный уровень семьи ниже плинтуса. Сначала нужно обеспечить надежный тыл в виде платежеспособного мужчины. По крайней мере на первые три года жизни малыша.

Машино положение было немногим лучше. Финансовая подушка безопасности у неё была. Но если завтра бабкина квартира, например, сгорит, а банк, в котором лежат деньги, лопнет, Маша останется ни с чем. А у неё на шее не один ребенок, а два. Дура она набитая. Маша жила в постоянном беспокойстве, тревоге и напряжении. Закрывая вечером глаза думала: прошел день спокойно, ничего страшного не случилось, никто не заболел, и слава Богу. Прожить бы и завтрашний день также. А потом еще и еще один, дотянуть до весны, а там скоро и лето. А потом Ксюше исполнится годик и станет полегче. Последнее было, кстати, полным враньем. Просто нужен был Марии какой-то рубеж, до которого надо дотянуть, после которого станет легче. Сейчас ее жизнь представляла из себя бесконечную круговерть бутылочек с молочной смесью, пакетов с продуктами, грязных колес коляски, сваренных на скорую руку пельменей, рева и обгаженных памперсов. Мир вокруг схлопнулся до размеров квартиры, сетевого продуктового магазина на углу и детской поликлиники. Где-то там, на другой планете, люди ходили в кино, шлялись в выходной по магазинам, ездили в отпуск, пиво пили, в конце концов. У нее же был бесконечный день сурка. Жизнь проносилась мимо, как сбежавшая электричка, а она осталась забытая на перроне. Ночь уже подступила, поездов до утра не предвидится и даже фонари на платформе погасли. Бессилие и безнадега.

О Ксюшином отце Михаиле – преступнике и подельнике бабки Таисии Маша не вспоминала. Отчего то в ней жила уверенность, что этот этап ее жизни далеко позади и никогда не вернется. Ксюшу она записала на свою фамилию – Лаврова, а отчество дала, как у Лизы – Павловна. Меньше вопросов будет в будущем.

Крутанувшись еще раз туда-сюда на диване, Маша устроилась, наконец, поудобнее и уснула.

***

Только через неделю она решилась окончательно. Операция была назначена на вечер пятницы. В субботу Наташка скоропалительно улетала в Египет. На десять дней, в пятизвездочный отель. Одна. Озадаченный бабьим бунтом на тему «я от вас устала, хочу отдохнуть хоть раз по-человечески, без сковородок, утюга и орущих детей» Коржик возражать не посмел. Благоразумная супруга на глазах превращалась в истеричку, и что с этим делать, кроме как не перечить, он не знал. Да и не смог бы он, как действующий сотрудник МВД выехать на отдых за границу. Коржик был обречен на хамство и дороговизну отечественных курортов.

Маша стояла на табуретке, нерешительно переводя взгляд с одной урны с прахом на другую. Мать или бабка? Одинаково омерзительно. Пусть будет бабка. Она решительно вытащила одну урну и подала стоящей внизу подруге. Маша была серьезна и напряжена, как никогда.

«Ты их что, до сих пор дома держишь?»

«А куда их?»

«В банковскую ячейку. Их уже воровали, забыла? Мало тебе?»

«Урны с прахом в банковскую ячейку? Не находишь, что это будет дико странно?»

«Кому какое дело? А тебе так спокойнее будет. Свежие трупы в ячейку пихать – это, согласна, странно. А прошедшие тепловую обработку, так сказать, вполне даже можно. Отнеси в банк. Поняла?

«Да поняла я. Поняла. Садись уже, пока Ксюха не разоралась.»

«Ну, давай.»

Маша открыла крышку, зачерпнула на кончике чайной ложечки серый слежавшийся прах и высыпала на блюдце перед собой. С этим колдовством все было неясно. В тот единственный раз, когда Маша совершенно случайно поколдовала, она и вдохнула, и проглотила немного праха. И до сих пор явственно помнила, как он скрипел на зубах. Значит, и сейчас следовало поступить также.

Маша наступила на горло своей брезгливости, поднесла блюдечко к носу, закрыла глаза и сильно вдохнула. И тут же закашлялась. Потом быстро-быстро, теряя последние крохи решимости, слизала с блюдечка остатки и запила водой из стакана. Было гадко и противно. Но, против ожидания, не тошнило. Главное – не думать, что ты проглотила щепотку собственной бабки.

«Что-нибудь чувствуешь?» – напряженно осведомилась подруга.

«Нет,» – отрицательно помотала головой Маша. – «Но прошлый раз тоже так было. Что нужно пожелать?»

«Вот, смотри, я написала,» – засуетилась Наталья, разворачивая листок бумаги.

«Пусть Лизюков Антон Евгеньевич влюбится в Наташу» гласила надпись.

«Прямо с фамилией говорить?»

«Конечно, а то какой-нибудь другой Антон влюбится. Оно мне надо?» – хихикнула подруга.

«Тебе и это не надо,» – подумала Маша, но спорить не стала. Она громко и четко прочитала написанное. Потом еще раз для верности.

«Что-нибудь чувствуешь?» – вновь тревожно спросила Наташка.

«Нет. А ты?»

«И я нет. Как вообще понять, что оно действует?»

«Видимо никак, пока не увидишь результат,» – пожала плечами начинающая ведьма.

«Ладно. Что сделано, то сделано. Будем ждать,» – согласилась Наталья.

Все произошедшее за последнюю четверть часа на кухне было столь обыденным, что результат этих действий вызывал сомнение.

***

Нет ничего мерзопакостнее, чем прогулка с детьми в ноябре. То ли дело летом – тепло, светло, сухо. Сидишь себе в парке на лавочке, потряхивая коляску, а рядом Лиза рисует мелками на асфальте, или кормит голубей нарочно купленной булкой, или носится на детской площадке неподалеку с другими детьми. Благодать. Можно и книжку успеть почитать одним глазком. Зимой тоже можно податься в парк, если дорожки почищены. Лиза может покататься на ледянке с горки, а Маша кружить неподалеку с коляской. Или отправиться в соседний двор, где всегда заливают хоккейную коробку, кататься на коньках.

В ноябре можно было лишь уныло месить ногами месиво из грязи, снега и воды, с трудом проталкивая коляску, которая, казалось, была нагружена кирпичами. Но свежий воздух детям необходим, а значит прогулки были обязательны.

Автомобиль крался позади совершенно бесшумно. Черный, гладкий, заляпанный грязью, с непроницаемыми стеклами. Он не гудел и не подгонял нерасторопную мамашу с коляской поскорее освободить проезд. Случайно заметив его краем глаза Маша вздрогнула, нервно дернулась и, спешно прижавшись к обочине, остановилась, пропуская машину.

Та взревела и пулей пронеслась мимо. На мгновение Маше показалось, что сейчас она снесет ее вместе с коляской, протащит по асфальту и переедет. Туда и обратно. Но пронесло. Хищный силуэт исчез за поворотом. За черными стеклами не было видно ни зги.

«Говнюк!» – подумала про себя Маша.

Наташка улетела вчера. Нежится теперь небось на солнышке, подрумянивая бока, или плещется, рассматривая рыбок. А если колдовство удалось, то, возможно, еще кое-чем занимается. А она, Маша, размышляет, пройдет ли коляска по этой луже? Сама она, толкая коляску по луже, намеревалась пробираться по цирковому, по бордюру. Обходных путей не было. Гигантская лужа разливалась точно на въезде во двор и была практически бессмертной, изредка пересыхая только в летнюю жару, если дождей не случалось пару недель. Она была здесь столько, сколько Маша жила в этом доме, периодически то съеживаясь, то расползаясь грязной кляксой.

На всякий случай Маша вынула пакеты с покупками из металлической сетки внизу коляски и, взяв в каждую руку по одному для равновесия, ступила на бордюр. И оказалась права. Провалившись в невидимую под грязной толщей воды яму, коляска нырнула на манер подводной лодки и намертво застряла в луже. Маша подергала коляску туда-сюда, чертыхнулась, бросила коляску с дочерью в луже и пошла к дому.

Сгрузив пакеты с продуктами на лавочку у подъезда и поставив Лизу часовой рядом, Маша вернулась к луже. Коляска застряла намертво, словно ключ в замочной скважине. Поднажав, Маша с ужасом услышала хруст и помертвела. Только не это. Но это, разумеется, было оно. Прочно засевшее в невидимой дыре колесо хрустнуло и отвалилось, с бульканьем потонув в грязной жиже. Впору было расплакаться. Разозлившись, Маша ступила с бордюра на раскисший газон, моментально утонув в грязи по щиколотку, ухватила коляску двумя руками и выволокла на асфальт. Ксюша от всех этих перетурбаций проснулась и недовольно захныкала. Маша точно знала, что будет дальше. Пару минут она покрутится, а портом откроет рот и разорется.

В эту минуту на втором этаже открылось окно и задорный женский голос прокричал: «Погоди. Я сейчас приду. Дотащим вместе.» Окно захлопнулось, а через пару минут распахнулась дверь подъезда и оттуда выскочила девушка. Маша хорошо знала ее в лицо. Уже некоторое время они с мужем снимали квартиру покойной соседки Галины Степановны. Неравнодушной девушке, невысокой и аппетитной, было на вид не больше 25 лет, вытравленные добела и собранные в хвост волосы ниспадали до середины спины, модные широкие нарисованные брови придавали её миловидному лицу клоунский вид. Но что поделать, мода. Кроме мужа у отзывчивой соседки имелись четырехлетние мальчишки-близнецы.

«Привет! Увидела в окно, как ты мудохаешься. Решила, надо пойти помочь,» – жизнерадостно заявила девушка. – «Я Катя, кстати.»

«Спасибо,» – облегченно выдохнула Маша. – «Я Маша, а это моя дочь Лиза.»

«Давай сначала ребенка и пакеты занесем, а потом коляску,» – скомандовала новая знакомая. – «А если колесо выловить, то может починить можно будет.»

Пока Маша заносила и распаковывала гневно орущую Ксюшу, Катя развила бурную деятельность. Она занесла домой пакеты с продуктами, пошуровала в луже палкой и выловила злополучное колесо и даже попробовала его приладить.

«Спасибо огромное. Чтобы я без тебя делала,» – еще раз поблагодарила Маша новую знакомую.

«Да ладно,» – отмахнулась та. – «Кто еще поможет затюханной мамашке с коляской кроме такой же мамашки?»

«Это точно.» – подтвердила Маша. – «Не представляю, как ты двойневую коляску таскала. Ее и рук то не хватит обхватить и весит, наверное, полтонны.»

Катя задорно расхохоталась: «Да нет, они у меня не двойняшки. Одному четыре, другому пять. просто похожи очень, прямо одно лицо. Муж Степка точно отксерокопировался дважды. А я вроде как и не участвовала в процессе совсем. Даже обидно иногда бывает.»

«Погодки? Ну ты и герой!»

«Да лохушка я, а не герой. Дважды лохушка,» – уточнила Катерина. – «Они оба – несчастные случаи. Ничему меня жизнь не учит.»

За десять минут знакомства Маша поняла, что новая соседка – оптимистка по жизни, болтушка и немного командирша. Откровенность ее немного коробила, но искренность подкупала.

Лишь поздно вечером, укачивая Ксюшу, Маша вновь вернулась мыслями к Наташе. Как она там? Окрутила свое сокровище? Помогло ли колдовство? Сработало ли? А если сработало, то не глупо ли тратить прах только на Наташкино желание? Почему бы не загадать что-нибудь еще? Что, например? Мира во всем мире? Чтобы не было войны? Вряд ли. Это оказалось не по силам останкам миллионов убитых в войнах людей, где уж горсточке праха ее прародительниц справиться. Миром рулят военно-промышленные корпорации, для которых война – естественная стихия, своего рода среда обитания. Иначе экономики многих стран просто развалятся. На планете постоянно тлеют несколько военных конфликтов той или иной степени интенсивности. Стоит одному из них затихнуть, как немедленно, подобно прорвавшемуся гнойнику, в другой точке мира вспыхивает новый ему на замену. Война – бесперебойный, наинадежнейший поставщик сверхдоходов для группы заинтересованных граждан, и они своего не отдадут.

Ничего более конкретного в голову как назло не приходило.

«Глупая я,» – вдруг осенило Машу. – «Здоровья надо пожелать. Чтобы дети не болели, да и взрослые тоже. Не чихали и не кашляли.» Глянув в окно добавила: «И погоды хорошей. И чертова лужа пусть исчезнет. И Наташке любви, конечно.»

***

Восьмой Лизин день рождения надвигался неумолимо как срок очередного платежа по кредиту. Маша уже всю голову сломала, как организовать Лизуну праздник с младенцем на руках. И как ни противна была ей эта мысль, решила привлечь к решению проблемы Лизиного отца Пашу – человека инфантильного, жестко взнузданного и оседланного свекровью еще в детстве. С тех самых пор, несмотря даже на женитьбу и отцовство, Паша из повиновения матери не выходил, а, возможно, и не пытался. Свекровь Тамара Ивановна, твердой рукой рулящая жизнью всех своих чад и домочадцев, в свое время была до крайности раздосадована Машиным бегством из семейной лодки. Оплатить празднество Маша намеревалась, конечно, сама. От Паши требовалось только одно – сыграть роль взрослого ответственного человека, который сопроводит группу детей в количестве 5-6 человек по маршруту: кинотеатр, фудкорт, игровой центр, никого не потеряв, и вернет детей домой в целости и сохранности. С этим бывший муж должен был справиться. В этом Маша была уверена. Почти. В любом случае выбирать не приходилось.

За время недолгого брака она хорошо изучила мужа и знала его как облупленного. Заставить Пашу что-то сделать можно было двумя способами: запугать (излюбленный прием воспитания свекрови) и подольститься. От метода запугивания Маша отказалась сразу. Во-первых, нечем. Во-вторых, это территория Тамары Ивановны, здесь ее Маше не переиграть. Оставалась лесть.

Собравшись с духом, Маша набрала знакомый номер. Телефонные взаимоотношения с Лизиным отцом Маша старалась поддерживать регулярно. Не ради себя в поисках какой-то выгоды, не ради алиментов, но исключительно ради дочери. Других родственников, кроме мамы и папы, у Лизы не было. И если завтра Машу собьет машина, то Паша будет единственным, кто сможет о ней позаботиться. И как не желала бы Маша раз и навсегда разорвать все отношения с мужниным семейством, всякий раз сама себя от этого опрометчивого шага отговаривала.

«Привет, Паш.»

«Машка? Привет. Ты чего? Чего звонишь то?» – не на шутку напрягся Павел. От звонков бывших, как известно, добра не жди.

«Соскучилась,» – невозмутимо пояснила Маша. – «И не только я. Лизун о тебе все время вспоминает. О том, как замечательно Вы с ней погуляли в парке и покатались на каруселях. Говорит, с папой гораздо веселее, чем с мамой.»

Достопамятная прогулка состоялась еще в сентябре и затевалась, как праздник в честь Дня знаний. Первый раз в первый класс и все дела. С тех пор любящий папа с дочкой не виделся. Маша и не настаивала.

«А то! Конечно, с папкой веселее!» – расслабился и хвастливо заявил бывший муж. – «Я и на самую страшную карусель разрешу, и мороженного сколько хочешь куплю.»

«Вот поэтому она и скучает,» – подтвердила Маша.

«Ну так это, можно и повторить. А че? Давно я Лизку не брал что-то,» – сам напросился на неприятности отец-молодец, облегчая Маше задачу.

Она немедленно взяла быка за рога: «Конечно можно. Даже нужно. Лиза будет очень рада. В следующую субботу. У нее как раз день рождения.»

«Точняк, день рождения!» – вспомнил Паша и сразу сник. – «Я это, понимаешь …»

Но Маша слушать не стала, перебив: «Лиза хотела сходить в кино на новый диснеевский мультик и в игровой центр. Плачу я, само собой. Но она хотела провести время именно с папой.»

«А, ну ладно. Ты же у нас теперь дама состоятельная,» – хохотнул бывший муж.

Маша заострять на этом внимание не стала: «Лиза еще подружку прихватить хотела. Вдвоем веселее, день рождения все-таки.»

«Да не вопрос. Подружка так подружка,» – покладисто согласился Павел.

О том, что подружек будет как минимум четыре, Маша благоразумно решила пока умолчать, дабы рыбка не сорвалась с крючка. Все получилось даже проще, чем она предполагала. Договорившись о точном времени и маршруте, бывшие супруги распрощались. Первый акт Марлезонского балета был сыгран. Второй не заставил себя ждать.

Дражайшая свекровь Тамара Ивановна, упорно не желавшая становиться бывшей, материализовалась в трубке вечером, неизбежная, как взрыв 3-х литровой банки с огурцами, в которую забыли плеснуть уксуса.

«Здравствуй, Машенька.»

Маша похолодела. Такое обращение ничего доброго не сулило. «Машенькой» свекровь не называла ее никогда. Неужели она еще не потеряла надежду вернуть заблудшую овцу в стойло? Тамара Ивановна, источая мед и патоку, милостиво не возражала против встречи сына с внучкой, посетовала, что Маша звонит не часто (ведь не чужие), проконсультировалась по поводу подарка Лизе, поратовала за укрепление семейных уз и, оставив Машу в полном недоумении своим благостным настроем, положила трубку.

***

Отечественные курорты туристов не любят, так и норовя при первой возможности поселить туриста в разваливающейся сараюшке со щелями в палец толщиной, плесенью и тараканами по цене номера в пятизвездочном турецком отеле; напоить домашней кислятиной по стоимости элитного французского вина; накормить микроскопической порцией шашлыка из умершего своей смертью барана-аксакала. Безропотному российскому туристу, мыкающемуся летом на отечественном курорте, повсюду хамят, обсчитывают, обманывают и без обиняков дают понять. что он здесь гость, а не хозяин. Гость не желанный и долгожданный, как он ошибочно считал, а тот самый пресловутый «татарин». И искупить свою вину присутствия на курорте он может только деньгами. Правда от недовольных взглядов гостеприимных местных жителей его это не спасет. Наташка, приговоренная к отечественным курортам невыездным мужем – сотрудником МВД, знала это очень хорошо.

Не стоит думать, будто на заграничных курортах туристов не обирают. Еще как. Но с такой услужливостью, любезностью и радушием, что грех не раскошелиться. А что поделать? Раз в год каждый из нас превращается в туристическую дойную корову. Главное – научиться получать от этого удовольствие.

Заграничный курорт Наташку поразил обилием на пляже голожопых баб, без стеснения разгуливающих в стрингах, как будто так и надо, и обилием же жратвы на шведским столе. Наташка чувствовала себя шпионом в тылу врага.

В сезон море напоминало ковер с разбросанной по нему кнопочной мозаикой. Оно было густо усеяно разноцветными кепками, панамками, шляпками, нарукавниками, кругами и прочими плавсредствами всех форм и размеров. Все это многоцветие упорядоченно, следуя за волнами, поднималось и опускалось, сопровождая особо высокие волны дружным «ух», «ах», «ой» или просто визгом.

Непременно рядом с вами какие-нибудь ответственные родители усердно пытаются впихнуть в воду отчаянно упирающегося и истошно орущего малыша. Окружающиеся к кажущейся со стороны зверской процедуре относятся спокойно, потому что точно знают – море маленькому деспоту понравится. И как только это произойдет, его родители пополнят группу обреченных, вынужденных часами сидеть у кромки прибоя, сменяясь, точно караул у Мавзолея и пасти счастливо барахтающееся чадо, истошно вопящее теперь, если его пытаются из воды вынуть.

Пляж беспощаден. Он обнажает малейшие изъяны фигуры, которые здесь невозможно скрыть одеждой, за неимением таковой. Лишь юные девушки и юноши, к которым природа оказалась добра и генетика не подкачала, могли похвастаться гладкими, упругими, ровными телами и с полным правом чувствовали себя богами и богинями.