Вспомнить всё

– Поэтому впредь сочиняемым Рэглендом песням следует уделять самое пристальное внимание, – резюмировал доктор Ясуми. – И редактировать содержание заблаговременно… возможно, вам лично.

– Мне бы хотелось как можно меньше…

Осекшись, Ада щелкнул тумблером зажужжавшего на столе интеркома.

– Прибыл мистер Джеймс Брискин, – доложила секретарша.

– Давайте его прямо ко мне, – в восторге распорядился Ада. – Ито, он уже здесь!

Действительно, распахнув дверь кабинета, он обнаружил перед собой Джим-Джема – предельно серьезного, с глубокими морщинами возле уголков рта.

– Как видите, господин Ада вас вызволил, – сообщил Джим-Джему доктор Ясуми.

– Знаю. Весьма вам признателен, Ада.

Как только Брискин переступил порог кабинета, Ада тут же захлопнул и запер дверь.

– Послушайте, Джим-Джем, – без предисловий заговорил он, – у нас беда. Беда, каких еще не бывало. Угроза со стороны Макса Фишера в сравнении с нею – ничто. Сейчас нам предстоит иметь дело с безграничной – абсолютно, не относительно безграничной властью. Зачем я только связался с этим Рэгсом Парком? Кому вообще пришло в голову пригласить его выступать на «КУЛЬТУРе»?

– Вам, Ада, – напомнил доктор Ясуми. – Вам и пришло, и я, если помните, незамедлительно предостерег вас о…

– Распоряжусь-ка я, чтобы Рэгс больше не сочинял новых песен, – решил Ада. – Это первое. Позвоню в студию прямо сейчас. Что, если он, упаси Господи, сложит балладу, как все мы отправились на дно Атлантики или, скажем, в открытый космос, за двадцать астрономических единиц от Солнца?

– Без паники, – негромко, но твердо оборвал его доктор Ясуми. – Вы, Ада, снова слишком легко поддаетесь эмоциям. Как всегда, нестабильны. Прежде всего успокойтесь и оцените ситуацию трезво.

– Как же тут успокоиться, когда этой деревенщине под силу вертеть любым из нас, будто куклой?! – взорвался Ада. – Когда в его руках вся вселенная?!

– Вовсе не обязательно вся, – возразил доктор Ясуми. – Возможно, его власть имеет свои пределы. Видите ли, природа псионического дара не слишком-то хорошо изучена до сих пор. Предмет слишком труден для лабораторных исследований, слишком неудобен для продолжительного скрупулезного наблюдения…

Умолкнув, доктор задумчиво поднял взгляд к потолку.

– Хм-м, – промычал Брискин. – Насколько я вас понимаю…

– Да, вас вызволила из-за решетки баллада, сочиненная по моему распоряжению, – объяснил ему Ада. – Сработала безотказно, но теперь возникает вопрос: как быть с ее сочинителем?

Сунув руки в карманы, владелец «КУЛЬТУРы» беспокойно зашагал от стены к стене.

«Как же быть с Рэглендом Парком?» – в отчаянии думал он.

Тем временем Рэгленд Парк, сидя в главной студии «КУЛЬТУРы» на Кулоне, искусственном спутнике Земли, с гитарой и банджо под рукой, изучал депеши, поступающие телетайпом из информационных агентств, готовил баллады для следующего выступления.

В одной из сводок сообщалось об освобождении Джим-Джема Брискина из тюрьмы по распоряжению федерального судьи.

«Может, об этом балладу и спеть?» – обрадовавшись доброй вести, подумал Рэгленд, но тут же вспомнил, что про Джима Брискина уже пел, причем не раз и не два. Теперь ему требовалось нечто совершенно новое: тема Брискина исчерпала себя до дна.

– Мистер Парк, вы готовы к очередному выходу? – загремел из динамиков голос Ната Камински, дежурившего в аппаратной.

– Конечно, конечно, – кивнув, подтвердил Рэгленд.

На этот раз он слегка покривил душой, но ничего: еще минутка-другая, и все будет готово.

К примеру, как насчет истории о человеке по имени Пит Робинсон из Чикаго, штат Иллинойс, хозяине уэльского спрингера, на которого как-то раз – в людном городе, посреди бела дня – вдруг взял да напал разъяренный орел?

Нет, не пойдет: к политике не относится.

Может, о конце света историю сочинить? Как в Землю угодила комета, или, скажем, налетели тучи пришельцев, захватчиков из дальнего космоса… что-нибудь леденящее кровь, пробирающее до печенок, о людях, сгорающих в пламени взрывов, рассекаемых надвое очередями из лучеметов?

Нет, тоже не то: такой примитив и бульварщина, пожалуй, не для «КУЛЬТУРы».

«Ладно, – решил Рэгленд, – спою тогда про ФБР. О них я еще не сочинял. Люди Леона Лайта в строгих серых костюмах, с жирными свекольно-красными загривками… с колледжем за плечами, с портфелями в руках…»

Ударив по струнам гитары, он замурлыкал себе под нос:

С самого верху вопят: «Ату!Парка терпеть уже невмоготу.Хватит с нас Парковых басен!Парк для властей опасен!»

Довольно хмыкнув, Рэгленд задумался: а что же дальше? Баллада о самом себе… интересная мысль! Отчего только раньше в голову не пришла?

Целиком поглощенный сочинением новой баллады, он даже не заметил троих в строгих серых костюмах, с жирными свекольно-красными загривками, вошедших в студию и прямым ходом направившихся к нему. Уверенность, с которой каждый нес при себе портфель, не оставляла сомнений: носить портфели они привыкли еще в колледжах и учебу завершили с отличием.

«А что, прекрасная выходит баллада! Пожалуй, лучшая за всю мою карьеру», – подумал Рэгленд и, взяв еще пару аккордов, продолжил:

К Парку подкрались они впотьмах,Подкрались, прицелились и – бабах!..Убит любимец народаПреступной власти в угоду.Громок, товарищи, выстрела глас,Песня свободы оборвалась,Так-то, ребятки, бывает,Коль власть насквозь прогнивает!

Продолжить балладу далее Рэгленду не позволили. Опустив дымящийся пистолет, старший из оперативников ФБР кивнул спутникам и заговорил в рацию на запястье:

– Сообщите мистеру Лайту: задание выполнено успешно.

– Прекрасно, – откликнулся жестяной, дребезжащий голос из рации. – Немедленно возвращайтесь в штаб-квартиру. Сам так приказывает.

Под «самим», конечно же, имелся в виду Максимилиан Фишер: кто-кто, а агенты ФБР понимали, кем посланы на задание.

Услышав о гибели Рэгленда Парка, Максимилиан Фишер, ожидавший известий в президентском кабинете Белого дома, испустил долгий, прочувствованный вздох облегчения.

«Уф-ф… пронесло, – подумал он. – Ведь этот субчик в любую минуту мог прикончить и меня, и вообще всех до единого!»

Удивительно, что до него удалось добраться… интересно, почему? Везение, не иначе.

«А может, один из моих пси-талантов каким-то образом помогает изничтожать певцов-куплетистов?»

При этой мысли Макс расплылся в самодовольной елейной улыбке.

«А что? Если это – псионическая способность склонять куплетистов к сочинению баллад о собственной безвременной кончине…»

Однако теперь перед Максом вставала проблема куда серьезнее. Теперь ему предстояло вернуть Джима Брискина на место, в тюремную камеру. Дело обещало оказаться нелегким: Ада умен и наверняка сразу же позаботился переправить Брискина на какую-нибудь из отдаленных лун – туда, где у него, Макса, нет власти. Похоже, борьба с этой парочкой затянется надолго, и еще неизвестно, за кем останется победа.

«Целая куча забот, уйма каторжного труда, – подумал он, – а куда денешься? Взялся, как говорится, за гуж…»

Тяжко вздохнув, президент Максимилиан Фишер придвинул к себе телефон и снова набрал номер Леона Лайта.

Ах, у блобеля житье!

Стоило опустить в прорезь двадцатидолларовую платиновую монету, аналитик, полсекунды помедлив, встрепенулся, поднял на посетителя исполненный обходительности взгляд, развернул к нему кресло и вынул из ящика стола продолговатый ярко-желтый отрывной блокнот с ручкой.

– Доброго утра, сэр, – сказал он. – Можете начинать.

– Хелло, доктор Джонс. Надеюсь, не тот самый доктор Джонс, автор исчерпывающей биографии Фрейда, написанной около века назад? – с нервозным смешком прибавил посетитель.

Прозябающий в бедности, иметь дело с новыми, полностью гомеостатическими моделями психоаналитиков он явно не привык.

– Э-э, – промычал он, – мне как, с чего начать? Спонтанные ассоциации, рассказ о прошлом, или?..

– Для начала, пожалуй, поведайте, кто вы унд варум мих… и почему остановили выбор на мне, – предложил доктор Джонс.

– Джордж Мюнстер, четвертая галерея, строение ВЭФ-395, Сан-Франциско. Кондоминиум учрежден в 1996-м.

– Рад познакомиться, мистер Мюнстер.

Пожимая протянутую доктором Джонсом руку, Джордж Мюнстер обнаружил, что ладонь его нисколько не холодней человеческой, в меру мягка, однако крепка, сильна по-мужски.

– Понимаете, – продолжил он, – я – отставной солдат, ветеран войны. За это и квартиру в кондоминиуме ВЭФ-395 получил. По ветеранской льготе.

– О да, как же, как же! – мерно, негромко тикая, засекая затраченное на посетителя время, откликнулся доктор Джонс. – Война с блобелями…

– Точно. Я с ними три года отвоевал, – подтвердил Мюнстер, нервно приглаживая длинные, темные, изрядно поредевшие волосы. – Из ненависти к блобелям пошел на войну добровольцем. И лет-то всего девятнадцать, и работа была хорошая… но первым делом – священный долг, очистка родной системы от блобелей…

– Вот как, – кивая в такт тиканью часового механизма, хмыкнул доктор Джонс.

– Воевал я исправно, – продолжал Джордж Мюнстер. – Две медали, благодарность в приказе. Капральское звание – за то, что в одиночку зачистил спутник наблюдения, набитый блобелями битком. Сколько их там было точно, мы так и не поняли: блобели – они же то делятся надвое, то сливаются из двух в одного – поди тут сосчитай…

Казалось, нахлынувшие чувства комом застряли в горле. Даже воспоминания, даже рассказы о прошлом рвали душу на части! Осекшись, Джордж Мюнстер опустил голову на изголовье кушетки, расслабился, закурил.

Блобели… Тысячи лет назад прибывшие из иной звездной системы – вероятнее всего, с Проксимы, они заселили Марс и Титан, где добились немалых успехов в сельском хозяйстве. Продукт эволюционного развития обыкновенной одноклеточной амебы, довольно крупные, обладавшие высокоразвитой нервной системой, однако так и оставшиеся амебами с псевдоподиями вместо конечностей, размножающимися бинарным делением, инопланетные создания казались большинству терранских колонистов откровенно отталкивающими.

Причиной войны с ними стали разногласия в экологических предпочтениях. Департамент Внешнеэкономической Помощи ООН пожелал изменить состав атмосферы Марса, сделав ее более пригодной для колонистов с Терры. Разумеется, марсианским колониям блобелей перспективы таких перемен пришлись не по вкусу. С этого ссора и началась.

«Ну, а половину воздушной оболочки, ясное дело, не изменить: броуновское движение есть броуновское движение», – рассеянно подумал Мюнстер.

Не прошло и десяти лет, как измененная атмосфера окутала всю планету, чиня блобелям бессчетные – по собственным их утверждениям – неудобства и беды. В отместку космическая армада блобелей, приблизившись к Терре, разместила на ее орбите сложный автоматический комплекс спутников, предназначенных для постепенного преобразования терранской атмосферы, однако довести преобразование до конца блобелям так и не удалось. За дело взялось Военное Ведомство ООН, спутники блобелей уничтожили самонаводящимися ракетами… и война заполыхала вовсю.

– Скажите, мистер Мюнстер, в браке вы состоите? – осведомился доктор Джонс.

– Н-нет, сэр, – содрогнувшись, ответил тот, – и… словом, когда я закончу рассказ, вы сами поймете, в чем дело. Понимаете, доктор, – заговорил он, загасив окурок о донышко пепельницы, – честно признаться, войну я закончил терранским разведчиком. Шпионом. Был переведен в разведслужбу приказом, за отвагу на поле боя… сам на такой перевод не напрашивался.

– Понимаю, – негромко пробормотал доктор Джонс.

– Да ну?! – в запальчивости вскричал Мюнстер. – А известно ли вам, что в наши дни требуется от терранина для успешного внедрения к блобелям?

– Да, мистер Мюнстер, – кивнув, подтвердил доктор Джонс. – Вам пришлось, отказавшись от человеческого облика, принять отталкивающее обличье типичного блобеля.

Мюнстер, умолкнув, нахмурился, в бессильной злости сжал кулаки. Долгое время воцарившуюся в кабинете тишину нарушало лишь мерное тиканье доктора Джонса.

Под вечер, вернувшись к себе, в небольшую квартирку на четвертой галерее строения ВЭФ-395, Мюнстер откупорил солидную – пятая часть галлона – бутылку «Тичерс», уселся за стол и припал губами к кружке с налитым в нее виски: сил не осталось даже на то, чтобы достать бокал с полки над кухонной раковиной.

Что дал нынешний визит к доктору Джонсу? На его взгляд, ровным счетом ничего, только здорово подточил и без того скромные финансы. Почему скромные? А вот почему.

Несмотря на все собственные старания, на все старания медиков из Бюро Медицинской Помощи Ветеранам Войны при ООН, Джордж Мюнстер до сих пор почти на двенадцать часов в сутки принимал прежний, военных времен, облик блобеля. Бесформенной студенистой массы вроде громадной амебы. Прямо посреди собственной квартирки в ВЭФ-395.

Стоило ли удивляться, что все его доходы ограничивались скудной пенсией от Военного ведомства? Найти работу он просто не мог: как только его хоть куда-нибудь брали, нервное напряжение вынуждало организм преобразиться, не сходя с места, на глазах у нового работодателя и коллег.

Ясное дело, завязать нормальные рабочие взаимоотношения подобные фокусы вовсе не помогали.

И вот теперь, около восьми вечера, Джордж Мюнстер снова почувствовал давно знакомую, привычную, ненавистную близость преображения. Поспешно допив скотч, он опустил кружку на стол, заскользил вниз, однородной массой оседая на пол…

Видеофон разразился звонком.

– Я не могу ответить! – крикнул он.

Ретранслятор видеофона, уловив его раздраженный вопль, переслал ответ звонящему. Окончательно превратившийся в прозрачную студенистую лужу посреди ковра, Мюнстер потек к аппарату. Видеофон, несмотря на отповедь, продолжал звонить, и в сердце Мюнстера буйно вскипела ярость. Еще и с некстати зазвонившим видеофоном изволь разбираться… мало ему других бед?!

Добравшись до аппарата, он выпустил псевдоподию, сдернул с рычага трубку и из последних сил преобразил часть полужидкого тела в подобие примитивного органа речи, позволявшего худо-бедно издавать хоть какие-то звуки.

– Я занят, – глухо, басовито прогудел Мюнстер в микрофон. – Позвоните позже.

«Завтра. Завтра звоните, с утра, – мысленно прибавил он. – С утра, когда я наконец снова приму человеческий облик».

В квартире сделалось тихо.

Тяжко вздохнув, Мюнстер перетек к окну, а там поднялся кверху студенистым столбом, выглянул наружу. На его внешней оболочке имелся участок, чувствительный к свету, позволявший, даже не обладая настоящими органами зрения, со щемящей тоской в сердце полюбоваться заливом Сан-Франциско, и мостом через пролив Золотые Ворота, и обширной, красочной игровой площадкой для малышей, устроенной на острове Алькатрас.

«А-а, провались оно все, – с горечью думал он. – Ни жениться я не могу, ни даже просто жить по-человечески! Какая тут жизнь, когда по милости крупных шишек из Военного ведомства с самой войны каждые сутки превращаешься черт знает во что!»

Соглашаясь отправиться на задание, он даже не подозревал, что последствия останутся с ним навсегда. Наоборот, его уверяли, будто все это «только временно, до завершения»… и прочие обтекаемые, пустопорожние слова.

«Временно… ну да, конечно! – в бессильной ярости думал Мюнстер. – Двенадцатый год мучаюсь!»

Ясное дело, подобная жизнь жутко давила на психику, создавая кучу проблем – отсюда и визит к доктору Джонсу.

Видеофон вновь разразился звонком.

– О'кей, – буркнул Мюнстер и грузно, с трудом, рывками потек к аппарату. – Поговорить со мной, значит, желаешь? – бормотал он, подползая все ближе и ближе. В облике блобеля путь от стены до стены тесной гостиной становился мучительно долгим походом, целым событием. – Ладно, поговорим. Можешь даже включить экран и полюбоваться мной.

Добравшись до видеофона, он щелкнул тумблером, позволявшим не только слышать его, но и видеть.

– Гляди, гляди хорошенько, – проворчал Мюнстер, представ перед объективом видеокамеры во всей своей амебообразной красе.

– Прошу извинить меня за то, что беспокою вас дома, мистер Мюнстер, – раздался в наушнике голос доктора Джонса, – особенно в такой… э-э… неловкий момент, однако… – Гомеостатический психоаналитик выдержал паузу. – Однако я, поразмыслив над проблемой вашего, скажем так, заболевания, кажется, сумел подыскать решение. По крайней мере, частичное.

– Что? – удивился не ожидавший подобного Мюнстер. – Хотите сказать, медицинская наука дошла до…

– Нет-нет, – поспешно перебил его доктор Джонс. – Не забывайте, Мюнстер, физические аспекты медицины вне моей профессиональной сферы. Вы ведь приходили проконсультироваться со мной по поводу психологической реабилитации, а значит…

– Постойте. Сейчас я приду к вам, тогда и поговорим, – выпалил Мюнстер, но тут же вспомнил, что в облике блобеля, хоть городок и невелик, не доползет до кабинета доктора Джонса даже за двое суток. – Простите, Джонс, – в отчаянии продолжил он, – вы сами видите, с какими трудностями я вынужден сталкиваться каждый день. Начиная с восьми вечера и почти до семи утра из квартиры мне ходу нет никуда – даже к вам, за консультацией и помощью…

– Спокойствие, мистер Мюнстер, – прервал его доктор Джонс, – я как раз пытаюсь сообщить вам кое-что обнадеживающее. Известно ли вам, что подобными преображениями страдаете не вы один?

– Еще бы, – уныло подтвердил Мюнстер, знавший все факты и цифры касательно собственного «заболевания» назубок. – За время войны в блобелей успели переделать общим счетом восемьдесят три человека. В живых из этих восьмидесяти трех остался шестьдесят один, и сейчас у нас существует организация, Сообщество Ветеранов Чудовищных Войн, с пятьюдесятью членами. Я тоже в ней состою. Собираемся дважды в месяц, превращаемся разом, и… Ладно. До свидания, доктор, – пробормотал он, приготовившись дать отбой.

На душе сделалось гаже прежнего: двадцатку выложил, а что получил взамен? Избитые истины!

Однако доктор Джонс возбужденно зажужжал сервоприводами.

– Мистер Мюнстер, речь вовсе не о других терранах! В поисках решения вашей проблемы я изучил вопрос всесторонне и обнаружил вот что: согласно данным о военнопленных из Библиотеки Конгресса, за время войны нашей контрразведкой было выявлено и арестовано пятнадцать шпионов-блобелей, преображенных в людей! Понимаете, к чему я веду?

– Нет, – поразмыслив, признался тот.

– Такое ощущение, будто любые попытки помощи ввергают вас в психический ступор, – проворчал доктор Джонс. – Сделаем, Мюнстер, вот как: будьте завтра у меня в кабинете к одиннадцати утра. Тогда о решении вашей проблемы и поговорим. До встречи.

– Вы уж извините, доктор, в обличье блобеля я действительно туговато соображаю, – устало ответил Мюнстер и, здорово озадаченный, повесил трубку.

Допустим, в эту самую минуту по Титану разгуливают пятнадцать блобелей, обреченных на существование в облике человека… и что с того? Как ему это поможет?

Ладно. Наверное, завтра в одиннадцать все выяснится.

На следующий день, твердым шагом войдя в приемную доктора Джонса, он обнаружил в уголке, на диване, за чтением «Форчун», молодую, необычайно красивую девушку.

Автоматически подыскав место напротив, Мюнстер устроился поудобнее, прикрылся развернутым номером «Форчун» и принялся с упоением разглядывать незнакомку. Высветленные добела волосы, стильно собранные в хвост на затылке, стройные ноги, небольшие изящные локти, отчетливые, правильные черты лица, неширокие, сужающиеся к кончику носа ноздри, ясные глаза, проницательный, умный взгляд…

«Ну и красавица!» – думал Мюнстер, таращась на девушку во все глаза.

Вдруг незнакомка вскинула голову и, в свою очередь, спокойно, уверенно оглядела его самого.

– Скучновато приема ждать, – растерянно пробормотал Мюнстер.

– Вы часто бываете у доктора Джонса? – полюбопытствовала девушка.

– Нет, – признался он. – Я здесь всего второй раз.

– А я впервые, – продолжила девушка. – Обычно я хожу к другому полностью гомеостатическому электронному психоаналитику, принимающему в Лос-Анджелесе, но вчера вечером мой аналитик, доктор Бинг, вдруг позвонил и велел с утра прилететь сюда, на прием к доктору Джонсу. Как этот Джонс, на ваш взгляд?

– Э-э… по-моему, дело знает, – промычал Мюнстер.

«Хотя это еще предстоит проверить, – подумал он про себя. – Именно это нам пока и неизвестно».

Дверь в кабинет распахнулась, и в приемную выглянул доктор Джонс.

– Мисс Аррасмит… мистер Мюнстер, – заговорил он, поочередно кивнув девушке и Джорджу, – будьте любезны, пройдите оба ко мне.

– Кому же из нас тогда платить двадцать долларов? – осведомилась мисс Аррасмит, поднимаясь с дивана.

Однако аналитик, отключившись, умолк.

– Ладно. Я заплачу, – решила мисс Аррасмит и сунула руку в сумочку.

– Нет-нет, – запротестовал Мюнстер, – позвольте мне.

Пошарив в кармане, он скормил психоаналитику двадцатидолларовую монету.

– Да вы истый джентльмен, мистер Мюнстер, – отметил доктор Джонс и, широко улыбаясь, подтолкнул обоих к дверям кабинета. – Будьте любезны, присаживайтесь. Прошу, мисс Аррасмит, позвольте объяснить мистеру Мюнстеру суть ваших… проблем. Мистер Мюнстер, мисс Аррасмит – блобель.

Мюнстер только и смог, что вытаращить глаза.

– На данный момент, сами видите, пребывающий в человеческом облике, – продолжал доктор Джонс. – В состоянии непроизвольной реверсии. Во время войны она действовала в терранских тылах, выполняя задания Военной Лиги Блобелей, была разоблачена, содержалась в плену, однако война завершилась до того, как ее успели предать суду и вынести приговор.

– Да. Меня освободили, – негромко, старательно сохраняя ровный тон, подтвердила мисс Аррасмит. – В облике человека. И я осталась здесь. Постыдилась возвращаться на Титан, и…

На этом ее голос дрогнул.

– Для блобеля из высшей касты подобное состояние сопряжено с немалым позором, – пояснил доктор Джонс.

Мисс Аррасмит, комкая в кулаке крохотный носовой платок ирландского полотна, кивнула, выпрямилась, расправила плечи.

– Вы совершенно правы, доктор. После я навещала Титан, консультировалась с нашими светилами медицины, и после продолжительных, дорогостоящих процедур им удалось добиться моего возвращения в прежний вид, но только на время. Примерно на… – Тут она снова слегка запнулась. – Примерно на шесть часов в сутки. Остальные три четверти суток я провожу… такой, как сейчас.

Поспешно склонив голову, она коснулась платком уголка правого глаза.

– Бог ты мой, – запротестовал Мюнстер, – да вам, считайте, невероятно повезло! Человеческое тело превосходит тело блобеля по всем статьям – уж я-то знаю! В виде блобеля даже ходить как следует невозможно… ползаешь, будто медуза громадная: скелета ведь нет! А бинарное деление? Убожество, полное убожество по сравнению с нашим, терранским… ну, понимаете. Способом размножения, – пояснил он, слегка покраснев.

– Ваши периоды пребывания в человеческом виде пересекаются примерно на шесть часов в сутки, – не прекращая тикать, заметил доктор Джонс, – а периоды пребывания в виде блобелей – еще на час. Таким образом, вы семь часов из двадцати четырех проводите в одинаковом облике. Семь часов… по-моему, вовсе не так уж плохо, если вы понимаете, к чему я, – закончил он, поигрывая блокнотом и ручкой.

– Но ведь мы с мистером Мюнстером – естественные враги, – поразмыслив, напомнила мисс Аррасмит.

– Э-э, когда это было? Война давно кончена, – возразил Мюнстер.

– Вот именно, – поддержал его доктор Джонс. – Конечно, мисс Аррасмит по сути своей блобель, а вы, Мюнстер, терранин, однако… Вы оба – изгои для обеих культур, живете в подвешенном, двойственном состоянии и посему страдаете прогрессирующим размыванием идентичности собственного «я». Рискну предположить, что итогом подобной деградации станет серьезное психическое расстройство… если только вы не сумеете наладить взаимоотношения.

На этом психоаналитик, подчеркнув сказанное многозначительным жестом, умолк.

– По-моему, нам очень и очень повезло, мистер Мюнстер, – негромко сказала мисс Аррасмит. – Доктор Джонс прав. Мы с вами проводим в одном и том же виде по семь часов в сутки… и все это время вполне можем радоваться жизни вдвоем, не прозябая в вынужденном одиночестве.

С надеждой улыбнувшись Мюнстеру, девушка одернула полы пальто. Определенно, фигурой она обладала прекрасной, что как нельзя лучше подчеркивало платье с довольно глубоким вырезом.

Мюнстер задумался, не сводя с нее изучающего взгляда.

– Дайте ему поразмыслить, не торопите, – посоветовал девушке доктор Джонс. – Анализ его психического склада свидетельствует: он непременно поймет все как надо и сделает правильный выбор.

Послушно умолкнув, мисс Аррасмит снова одернула пальто и промокнула носовым платком уголки огромных карих глаз.

С тех пор миновал не один год, и вот однажды в кабинете доктора Джонса раздался телефонный звонок.