Замогильные записки Пикквикского клуба

– Вам, кажется, нужен мой совет? – сказал Перкер, перенося свой взгляд от задумчивого лица м‑ра Пикквика на сердитую физиономию Уардля.

– Конечно, нужен, – сказал Уардль, взглянув на м‑ра Пикквика.

– Разумеется, нужен, – подтвердил м‑р Пикквик, взглянув на Уардля.

– В таком случае, вот вам мой совет, – сказал Перкер, вставая с места и отодвигая свой стул, – убирайтесь вы от меня, куда хотите, потому что вы оба мне ужасно надоели. Погуляйте где-нибудь и переговорите между собою. Если ничего не решите, приходите опять ко мне: тогда я скажу, что вам делать.

– Это очень удовлетворительно, – сказал Уардль, сам не зная, смеяться ему или сердиться.

– Полноте, почтеннейший, – отвечал Перкер, – я знаю вас обоих в тысячу раз лучше, чем вы сами себя знаете. Вы уже порешили это дело во всех отношениях и оттенках.

Выразившись таким образом, адвокат тихонько толкнул в грудь сперва м‑ра Пикквика, a потом Уардля, после чего все трое засмеялись, особенно м‑р Перкер, который без церемонии начал провожать своих друзей.

– Вы обедаете с нами сегодня? – сказал Уардль, когда тот отворял двери.

– Не могу обещать, почтеннейший, не могу, – отвечал Перкер. – Вечером, однако ж, я во всяком случае зайду к вам.

– Я буду ждать вас в пять часов, – сказал Уардль. – Ну, Джой.

Когда Джой открыл наконец глаза после своей обычной дремоты, приятели сели в коляску м‑ра Уардля, где на запятках, собственно из видов человеколюбия, устроена была особенная сиделка для жирного детины, который мог тут спать и храпеть, не подвергаясь опасности сломить шею.

В буфете «Коршуна и Джорджа» приятелям нашим доложили, что м‑с Арабелла и её горничная отправились в наемной карете в гостиницу Осборна к Адельфи для свидания с мисс Эмилией, которая известила Арабеллу о своем приезде коротенькой запиской. Имея надобность в Сити по некоторым делам, Уардль отправил жирного детину в свою гостиницу, приказав ему сказать, что он и м‑р Пикквик воротятся к обеду в пять часов.

С этим поручением жирный детина взгромоздился опять на запятки господской коляски и, по обыкновению, погрузился в сладкий сон, как в спокойной спальне, на пуховиках. Но, по какому-то необыкновенному чуду, он проснулся сам собою, когда коляска остановилась у подъезда, протер глаза и пошел наверх, чтобы немедленно привести в исполнение господскую волю.

Надобно теперь заметить, что жирный детина, неизвестно по какой причине – вероятно вследствие того, что быстрая езда привела в беспорядок его умственные силы – вломился прямо в гостиную без всякого предварительного доклада и в гостиной он увидел молодого джентльмена, сидевшего на софе рука об руку с молодой леди, тогда как м‑с Арабелла и хорошенькая её горничная, на противоположном конце комнаты, притворялись углубленными в свои собственные занятия и рассеянно смотрели из окна. При виде этого феномена, жирный детина испустил страшный крик, леди взвизгнула, молодой джентльмен опрометью вскочил с дивана.

– Чего вам надобно, негодное создание? – вскричал молодой джентльмен, в котором, нет сомнения, читатель угадал м‑ра Снодграса.

Оторопелый парень вытаращил глаза и произнес одно только слово:

– Мисс!

– Что вы хотите сказать? – спросила Эмилия, гневно оборачивая к нему свою головку. – говорите, глупец!

– Наш господин и м‑р Пикквик будут сегодня обедать в пять часов, – отвечал жирный детина.

– Оставьте сейчас эту комнату! – закричал м‑р Снодграс.

– Нет, нет, нет! – прибавила Эмилия скороговоркой. – Белла, душенька, посоветуй, что мне делать.

Затем Эмилия и м‑р Снодграс, Арабелла и Мери сгруппировались в отдаленном углу и шептались между собою несколько минут. Жирный детина задремал.

– Джой, – сказала наконец Арабелла, – оглядываясь назад с привлекательною улыбкой, – здравствуйте, Джой!

– Джой, – сказала Эмилия, – вы очень добрый юноша; я никогда не забуду вас, Джой.

– Джой, – сказал м‑р Снодграс, подойдя к остолбенелому парню и схватив его за руку, – я не знал вас прежде, любезный. Вот вам пять шиллингов, Джой.

– И я буду вам должна пять, Джой, – сказала Арабелла, – по старой памяти – понимаете?

Эти слова сопровождались опять самою очаровательною улыбкой.

Неодаренный от природы слишком быстрыми способностями, жирный детина сначала никак не мог постигнуть этого внезапного пристрастия к его особе и потому страшно заморгал глазами, озираясь на все стороны. Наконец щеки его раздулись мало-помалу и он решительно захохотал, весело и беззаботно, укладывая подаренные деньги в свой карман.

– Он понимает нас, я вижу, – сказала Арабелла.

– Ему бы не мешало покушать чего-нибудь, – заметила Эмилия.

Жирный парень захохотал опять после этого утешительного предложения. Мери пошепталась со своей госпожой, отделилась от общей группы и сказала:

– Я буду сегодня обедать с вами, сэр, если вы позволите.

– Пойдемте, пойдемте, – сказал жирный парень нетерпеливым тоном, – я угощу вас отличным пирогом с дичью.

С этими словами жирный детина пошел вниз, в общую столовую, сопровождаемый хорошенькой девушкой, приводившей в изумление всех служителей этого трактира.

Подали пирог с дичью, о котором молодой человек мечтал заранее с таким упоительным восторгом. Блюдо картофелю, кружка портеру и бифстекс явились также к его услугам.

– Садитесь, – сказал жирный парень. – Ох, как же я голоден!

Юноша и молодая девушка уселись за маленьким столиком друг против друга.

– Угодно вам этого? – сказал жирный парень, вонзая нож и вилку в самую середину пирога с дичью.

– Немножко, – отвечала Мери.

Отделив частичку хорошенькой гостье и угостив себя огромным куском, жирный детина хотел было резать еще, как вдруг нож и вилка выпали из его рук: он облокотился на стул, положил руки на колени и сказал с большим чувством:

– Ох, какой лакомый кусочек!

Это был, в собственном смысле, комплимент пленительный и нежный; но в глазах молодого джентльмена засверкали такие странные желания, которые могли принадлежать только истинному людоеду.

– Что это вы говорите, м‑р Джозеф? – сказала вспыхнувшая Мери.

Жирный детина отвечал тяжелым вздохом и затем, помолчав несколько минут, выпил полкружки пива. Совершив этот подвиг, он вздохнул опять и отрезал себе новый кусок пирога.

– Как хороша молодая ваша леди, мисс Эмилия! – сказала Мери после продолжительного молчания.

Жирный парень между тем доконал весь пирог. Он устремил глаза на молодую девицу и отвечал:

– Я знаю молодую леди получше её.

– Право?

– Да-с.

– Как ее зовут?

– A вас как?

– Мери.

– И ее также. Да это вы и есть.

И жирный детина оскалил зубы, воображая, что он вызывает на свое лицо пленительную улыбку.

– Нет, вы не должны мне говорить этого, сэр, – сказала Мери, потупив глазки.

– Отчего же?

– Оттого, что вы этого не чувствуете.

– Вот и неправда! Очень чувствую, ей Богу.

Продолжительная пауза.

– A часто вы сюда ходите? – спросил жирный детина.

– Нет, не часто. Сегодня вечером я уйду домой.

– О, приходите почаще, мисс Мери!

– Зачем?

– Я стал бы всегда вас подчивать сладкими пирогами, – сказал жирный детина в порыве сильного чувства.

– Извольте, я стану по временам навещать вас, если вы сделаете мне одолжение.

– Какое?

– Молодая леди желает, чтоб вы не говорили старому джентльмену о том, что видели наверху. Я прошу вас также молчать об этом.

– Я буду молчать, вот увидите. Еще что?

– Больше ничего, – сказала Мери. – М‑р Снодграс любит мисс Эмилию, и мисс Эмилия влюблена в м‑ра Снодграса. Если вы станете говорить об этом, старый джентльмен увезет вас опять в деревню далеко, далеко, и вы никого не увидите более.

– Нет, нет, я буду нем, как рыба.

– И прекрасно. Теперь я пойду наверх готовить обед.

– Погодите еще хоть минуточку! – сказал Джой умоляющим тоном.

– Нет, нельзя. Прощайте, м‑р Джозеф.

Жирный детина, с любезностью слона, протянул обе руки, чтоб заключить в объятия молодую девицу; но как он был слишком толст и неповоротлив, то мисс Мери ускользнула от него без всяких затруднений, после чего он допил портер и заснул.

Говор в гостиной продолжался своим чередом безостановочно и быстро. Надлежало окончательно устроить благонадежный план бегства и взять прочные меры относительно тайного брака в случае непреодолимых сопротивлений со стороны старика Уардля, и все эти переговоры, многосложные и запутанные, заняли столько времени, что до обеда оставалось не больше получаса, когда м‑р Снодграс решился взять шляпу и проститься с прекрасными леди. Дамы пошли одеваться в спальню мисс Эмилии, a молодой джентльмен пошел домой. Но лишь только он переступил порог гостиной, как внизу раздался громкий голос м‑ра Уардля. Перегнувшись через лестничные перила, м‑р Снодграс действительно увидел этого джентльмена, сопровождаемого другими джентльменами, которые вместе с ним также шли на верх. Незнакомый с устройством этого дома, влюбленный юноша, не зная, что делает, машинально опять отступил в комнату, которую только что оставил, и, пройдя оттуда в спальню м‑ра Уардля, тихонько затворил дверь в ту самую пору, как джентльмены вошли уже в гостиную. То были: м‑р Уардль, м‑р Пикквик, м‑р Натаниэль Винкель и м‑р Бен Аллен. Всех их не трудно было узнать по голосам.

– Хорошо, что у меня достало духу скрыться от присутствия всех этих господ, – с улыбкой подумал м‑р Снодграс, подходя на цыпочках к другой двери за кроватью, – отсюда, разумеется, можно пройти в коридор, и, стало быть, я могу удалиться незаметно, с большим комфортом.

Оказалось совершенно непредвиденное препятствие для этого комфортного выхода: дверь была заперта, и ключа не было в замке.

– Давайте нам самого лучшего вина, какое только у вас есть, – сказал старик Уардль, потирая руки.

– Вино у нас первого сорта, к вашим услугам, сэр, – отвечал буфетчик, к которому относились эти слова.

– Доложите дамам, что мы их ожидаем.

– Слушаю, сэр.

Искренно и усердно желал м‑р Снодграс, чтоб дамы проведали также о его несчастном положении в спальне старого джентльмена; но судьба противопоставила непреоборимые препятствия к выполнению этого невинного желания. Напрасно шептал он через замочную скважину: «буфетчик, буфетчик!» – этот джентльмен ничего не слыхал и равнодушно спустился с лестницы, не обратив никакого внимания на усиленный шепот. Приведенный в отчаяние, м‑р Снодграс сел на чемодан и задрожал.

– Перкера мы ждать не станем, – сказал Уардль, взглянув на свои часы, – он всегда аккуратен, как часовая стрелка, и будет ровно в пять, если вздумает придти. A если нет, так ждать нечего. – Ба! м‑с Арабелла!

– Сестра! – воскликнул м‑р Бенжамен Аллен, заключая ее в свои нежные объятия.

– Ах, Бен, как от тебя пахнет табаком, мой друг! – сказала Арабелла, несколько озадаченная этим энергическим обнаружением братской любви.

– Неужто! – сказал м‑р Бенжамен Аллен. – Ну, пусть себе пахнет, a я все-таки рад тебя видеть. Благослови тебя Бог, сестрица!

– Да не ломай же меня, Бога ради! – сказала Арабелла, целуя брата. – Ты меня совсем уронишь.

Таким образом, примирение между братом и сестрой утвердилось на прочном основании. Выпустив из рук Арабеллу, Бен Аллен окинул всех зрителей самодовольным взором.

– Не скажете-ли чего мне, м‑с Арабелла? – громко заговорил Уардль, приближаясь к молодой леди с распростертыми руками.

– С вами я намерена говорить о многом, – шепнула Арабелла, принимая ласковые поздравления от старого джентльмена. – Вы человек бесчувственный, сэр, жестокий, бездушный.

– Спасибо на добром слове, – отвечал Уардль таким же тоном. – Вам, сударыня, мне придется, вероятно, отказать от дома. Подобные вам особы, самовольно вступающие в брак, не должны быть терпимы в порядочном обществе. Но еще об этом мы успеем переговорить, – прибавил громко старый джентльмен. – Давайте обедать. Вы сядете подле меня, м‑с Арабелла. – Джой! Вообразите, однако ж, этот пострел не спит!

И действительно: жирный парень, к огорчению своего господина, находился в замечательном состоянии бодрствования. Глаза его были открыты широко, и во всех его движениях проявлялась какая-то необыкновенная юркость. Всякий раз, при встрече с глазами Эмилии, Джой моргал, ухмылялся, и однажды Уардлю показалось, будто он даже подмигнул его дочери.

Эта радикальная перемена в обхождении жирного парня обусловливалась исключительно глубочайшим сознанием в личном достоинстве, которое он так неожиданно приобрел в лестной доверенности к себе молодых особ. Моргая, улыбаясь и подмигивая, он давал заметить прекрасным леди, что они могут совершеннейшим образом положиться на его скромность. рассчитывая весьма основательно, что все эти гримасы могут скорее пробудить, чем усыпить подозрения посторонних наблюдателей, м‑с Арабелла исподоволь хмурилась, косилась и качала головой, думая образумить жирного детину, который, однако ж, принимался моргать, ухмыляться и подмигивать еще сильнее, воображая, что юная леди хочет намекнуть ему этими жестами, чтоб он не изменил их заветной тайне.

– Джой, – сказал м‑р Уардль после безуспешного поиска во всех своих корманах: – не на софе-ли моя табакерка?

– Нет, сэр, – отвечал жирный парень.

– Ах, да, вспомнил: я оставил ее поутру на уборном столике. Сбегай в мою спальню.

Жирный парень пошел в другую комнату и, отлучившись не больше, как на одну минуту, воротился с табакеркой и бледнейшим лицом, какое только может быть у жирного человека.

– Что с тобою? – спросил Уардль.

– Ничего-с.

– Не увидел-ли ты домового, любезный?

– Нет-с.

– Должно быть, он хлебнул малую толику, – сказал Бен Аллен.

– Это очень может быть, – шепнул Уардль, перегибаясь через стол к молодому джентльмену: – он пьян, бестия, я уверен.

Бен Аллен, как опытный врач, знакомый со всеми недугами человеческой природы, подтвердил эту догадку на основаниях науки, a старый джентльмен не сомневался более, что жирный детина пьян, как стелька.

Несчастный юноша перекинулся только дюжиною слов с м‑ром Снодграсом: этот джентльмен умолял его обратиться к какому-нибудь другу, способному выручить его из этой засады, и потом он поспешил вытолкнуть Джоя с табакеркой, опасаясь, чтобы дальнейшее его присутствие не возбудило подозрений. Оторопелый парень простоял несколько минуть, переминаясь с ноги на ногу, и потом вышел из комнаты, чтобы отыскать Мери.

Но Мери ушла домой, после того, как одела свою госпожу, и жирный детина воротился опять, ошеломленный еще более, чем прежде.

Уардль и Бен Аллен переглянулись.

– Джой! – сказал Уардль.

– Чего изволите?

– Зачем ты уходишь?

Жирный детина бросил вокруг себя безнадежный взор и пролепетал, что он сам не знает.

– А! Так ты не знаешь? – сказал Уардль. – Подай этот сыр м‑ру Пикквику.

М‑р Пикквик, веселый и совершенно счастливый, был, так сказать, душою всей компании в продолжение этого обеда, и в настоящую минуту вел одушевленный разговор с мисс Эмилией и м‑ром Винкелем, склонив учтиво голову на одну сторону и размахивая в воздухе левою рукою для придания особенной силы патетическим местам своей речи, при чем все лицо его лучезарилось восхитительной улыбкой. Он взял сыр с поданного блюда и уже снова хотел приступить к продолжению своей речи, как вдруг жирный детина, нагнувшись таким образом, чтобы привести свою голову в уровень с головою м‑ра Пекквика, указал своим пальцем через его плечо и скорчил в то же время такую страшную и отвратительную рожу, какую могли заметить только на лице балаганного паяца.

– Ах, Боже мой, – вскричал м‑р Пикквик, с беспокойством повернувшись на своем стуле: – что это за…

Но он не кончил фразы, потому что жирный детина выпрямился опять во весь рост и сделал вид, будто его клонит ко сну.

– Что такое? – спросил Уардль.

– Удивительно странный чудак! – воскликнул м‑р Пикквик, озирая жирного детину. – Мне, право, кажется, что по временам, должно быть, находит на него.

– О, нет, нет! Как это можно, м‑р Пикквик, – вскричали Эмилия и Арабелла в один голос.

– Разумеется, этого я не могу доказать, – сказал м‑р Пикквик среди всеобщего молчания и беспокойства; – но мне показалось в эту минуту, что на лице его отразились самые возмутительные признаки. Ой! – закричал м‑р Пикквик, стремительно вскакивая со стула. – Прошу извинить, mesdames, но в эту минуту – уж я не сомневаюсь в этом – он ущипнул меня за ногу. Право, он не в своем уме.

– Он пьян, бестия, – заревел старик Уардль страшным голосом. – Звоните в колокольчик, зовите людей! Он пьян.

– Нет, нет, нет! – закричал бедный юноша, становясь на колени, когда господин схватил его за шиворот. – Я не пьян.

– Ну, стало быть, ты с ума сошел, это еще хуже, – сказал старый джентльмен. – Зовите людей!

– О, я не сошел с ума, ей-Богу! – заголосил жирный парень, начиная плакать.

– В таком случае, зачем же ты ущипнул м‑ра Пикквика?

– М‑р Пикквик не хотел смотреть на меня: мне надо было поговорить с ним.

– О чем, о чем? – спросили вдруг двенадцать голосов.

Жирный детина вздохнул, взглянул на дверь спальни, вздохнул опять и вытер две слезы щиколками своих пальцев.

– Что-ж ты хотел сказать м‑ру Пикквику? – закричал Уардль, продолжая трясти его за ворот.

– Постойте, – сказал м‑р Пикквик, – я допрошу его сам. Ну, любезнейший, скажите теперь что вы намерены были сообщить мне?

– Мне надо шепнуть вам на ухо, – отвечал жирный детина.

– Скажите, пожалуйста! Бездельник хочет откусить ухо м‑ру Пикквику! – закричал Уардль. – Не подходи к нему. Эй, кто-нибудь! Позвоните, ради Бога!

Но лишь только м‑р Винкел ухватился за сонетку, общее изумление, близкое к остолбенению, отразилось на всех лицах: пленный любовник, сгаравший от стыда, внезапно вышел из спальни и начал на все стороны делать низкие поклоны.

– Ба! – закричал Уардль, высвободив жирного парня и отступив на несколько шагов назад. – Это что значить?

– Я укрывался в другой комнате, сэр, с той поры, как вы пришли, – отвечал молодой джентльмен.

– Эмилия, друг мой! – сказал старый джентльмен тоном горького упрека. – Я гнушаюсь всякого обмана и презираю эту низость. Это неизвинительно и неделикатно в высшей степени. Того-ли я заслужил от тебя, дитя мое?

– Ах, папа, милый папа! – воскликнула встревоженная Эмилия. – Арабелла знает, все здесь знают, Джой тоже знает, что я не принимала в этом никакого участия с своей стороны и совсем не знаю, как это случилось. Август, объяснись, Бога ради!

М‑р Снодграс, выжидавший только случая быть выслушанным, объяснил обстоятельно и подробно, какими судьбами он очутился в таком невыгодном положении перед лицом всех присутствующих леди и джентльменов. Опасение подать повод к семейному раздору внушило ему мысль укрыться от м‑ра Уардля при его входе, и он принужден был удалиться в его спальню, надеясь пройти в коридор через другую дверь. Положение сделалось крайне затруднительным; но м‑р Снодграс был даже рад в настоящую минуту, что все это случилось так, a не иначе. Пользуясь этим благоприятным случаем, он выразил торжественное признание пред всеми своими друзьями, что обожает издавна прекрасную дочь м‑ра Уардля, которая в свою очередь – он с гордостью объявляет об этом – искренно разделяет его чувства. Пусть судьба занесет его на тот край света, и ревущие волны океана поставят между ними несокрушимую преграду, – он, м‑р Снодграс, никогда не забудет о тех счастливых днях, когда впервые – и проч., и проч.

Объяснившись таким образом, молодой джентльмен поклонился опять всей компании, заглянул в тулью своей шляпы и пошел к дверям.

– Остановитесь! – закричал Уардль.

М‑р Снодграс остановился.

– Спрашиваю вас, сэр, во имя здравого смысла, отчего вы не сказали мне всего этого при самом начале?

– Или почему бы мне не открыть этой тайны? – добавил м‑р Пикквик.

– Полноте, полноте! – сказала Арабелла, принимая на себя роль адвоката влюбленной четы. – К чему спрашивать об этом теперь, особенно вам, м‑р Уардль, когда вы прямо объявили, что хотите иметь своим зятем богатейшего джентльмена, и когда все боялись вас, как огня, кроме только меня одной? Подойдите-ка лучше к м‑ру Снодграсу, поцелуйтесь с ним и прикажите подать ему обед, потому что, как видите, он умирает от голода. И уж, кстати, велите подать вина, потому что вы просто несносны, если не выпьете по крайней мере двух бутылок.

Достойный старый джентльмен потрепал Арабеллу по щеке, поцеловал ее очень нежно и еще нежнее поцеловал свою собственную дочь.

– Вина, самого лучшего вина! – закричал старый джентльмен, дернув за сонетку.

Вино принесено, и вместе с вином явился Перкер. М‑р Снодграс пообедал за особым столиком и после обеда придвинул свой стул к мисс Эмилии, без малейшего сопротивления со стороны старого джентльмена.

Вечер вышел превосходный. М‑р Перкер острил, любезничал, подшучивал и веселился на славу, рассказывал без умолку многие интересные анекдоты и пропел одну комическую песню. Арабелла была очаровательна, м‑р Уардль забавен, как нельзя больше, м‑р Пикквик пленителен до неимоверной степени. Любовники молчали, м‑р Винкель ораторствовал, Бен Аллен ревел во все горло, и все были счастливы.

Глава LIV

Мистер Соломон Пелль, при содействии почтенных представителей кучерского искусства, устраивает дела м‑ра Уэллера старшего.

– Самми! – сказал м‑р Уэллер старший, приступив к своему сыну на другое утро после похорон, – я нашел его, Самми. Я так-таки и думал, что оно там.

– О чем думал, что оно где? – спросил Самуэль.

– Я говорю, Самми, о завещании твоей мачехи, – отвечал м‑р Уэллер, – по силе которого мы должны распорядиться так, чтобы все, знаешь, для верности и приращения было припрятано в банк, как я тебе говорил.

– A разве она не сказала, где найти эту бумагу? – спросил Самуэль.

– И не заикнулась, друг мой, в том-то и штука! – отвечал м‑р Уэллер. – Мы все толковали, знаешь, об этих домашних дрязгах, и я старался развеселить ее, как мог, так что мне не пришло и в голову расспросить ее насчет этого документа. Оно, и то сказать, едва-ли бы я стал делать эти расспросы, если бы даже вспомнил о них, – прибавил м‑р Уэллер, – неловко, друг мой Самми, хлопотать о собственности человека, как скоро видишь, что ему надобно отправиться на тот свет. Если бы, примером сказать, какой-нибудь пассажир шарахнулся на мостовую с империала дилижанса: неужели у тебя достало бы совести запустить руку в его карман и расспрашивать в то же время, как он себя чувствует?

Озадачив своего сына этим аллегорическим вопросом, м‑р Уэллер развязал бумажник и вынул оттуда грязный лист, исчерченный разнообразными каракулями в замечательном беспорядке.

– Вот он, Самми, этот документ, друг мой, – сказал м‑р Уэллер, – я нашел его в маленькой черной чайнице на верхней полке, за стойкой, у буфета. Туда она, еще до замужества, обыкновенно прятала свои банковые билеты, Самми, и я подмечал несколько раз, как она вынимала их для надобностей по хозяйству. Бедняжка! Будь у неё все чайники наполнены одними только завещаниями, в доме не вышло бы никакого расстройства, потому что в последнее время она совсем перестала пить.

– О чем же говорится в этом документе? – спросил Самуэль.

– Да все о том же, о чем уж я толковал тебе, Самми. Двести фунтов стерлингов, видишь ты, оставляю моему возлюбленному пасынку Самуэлю, a всю прочую собственность, движимую и недвижимую, любезному моему супругу, Тони Уэллеру, которого я назначаю своим единственным душеприказчиком. – Вот как!

– И больше ничего?

– Ничего больше. И так как все это дело касается только нас с тобой, друг мой, то эту грамотку, я полагаю, всего лучше зашвырнуть в огонь так, чтобы и след её простыл.

– Что ты делаешь? – закричал Самуэль, выхватив бумагу из рук отца, который, в простоте душевной, принялся разгребать уголья, чтобы торжественно предать всесожжению завещание своей супруги. – Хороший ты душеприказчик, нечего сказать!

– A что?

– Как что! Ты должен явиться с этой бумагой в суд, старичина, и выполнить все по порядку, что там потребуют от тебя.

– Неужто!

– Я тебе говорю, – отвечал Самуэль, тщательно свернув документ и положив его в карман. – Надевай сейчас же свое лучшее праздничное платье и марш за мной. Времени терять не должно.

– Очень хорошо, Самми, времени терять не станем: чем скорее, тем лучше. Только заметь, мой друг; один только Пелль в состоянии нам обделать эту механику – никто, кроме Пелля.

– Мы к нему и пойдем, старичина. Скоро-ли ты соберешься?

М‑р Уэллер подошел к маленькому зеркалу, стоявшему на окне, подвязал галстук и затем принялся напяливать на свое тучное тело разнообразные статьи верхнего туалета.

– Погоди минуточку, друг мой Самми, – сказал он, – старцы не так легко надевают свои жилетки, как ваша братья, ветреная молодежь. Доживешь до моих лет, сам узнаешь.