Бегемот

Мальчишкам всегда почему-то везёт больше чем старикам: я совершенно уверен в том, что если бы меня сейчас подвели к новенькой клумбе и оставили возле неё хоть бы и на целый день, да ещё и так, чтобы мне никто не мешал, то и тогда я вряд ли смог бы отыскать в ней свой золотой императорский го.

Я всё время увлекаюсь и забываю, что рассказываю не историю своей жизни, а правдивую историю вертоградаря Ю, которую мне рассказала моя бабушка, а поэтому мне всё-таки придётся сказать ещё и о том, что в ту весеннюю ночь цены на йод, зелёнку, бинты, носилки, садовые ножницы, лейки, лопаты и семена хризантем подскочили в столице в несколько раз. Владельцы аптек, садовых магазинов и цветочных лавок открывали двери своих заведений, потому что прямо посреди ночи многие столичные жители в подражание императору бросились высаживать у себя под окнами хризантемы, так что к утру вся столица стала похожа на клумбу.

Надо сказать, что если кто и пострадал этой ночью, так это были владельцы весёлых кварталов, потому что впервые за много сотен лет к ним не пришёл ни один посетитель, так все были увлечены в эту ночь разведением хризантем. Нельзя не упомянуть и о том, что жительницы весёлых кварталов тоже всю ночь высаживали белые хризантемы. Поэтому-то эту весеннюю ночь в Поддиной иногда в шутку называют не Ночью белых хризантем, а Ночью весёлых хризантем.

Несмотря на всю эту чехарду, к утру силами императора Ы, его фаворитки Ву Ли, главного визиря Бо, главного вертоградаря У, начальника дворцовой стражи офицера Ци, сотни вельмож и трёхсот вертоградарей круглая клумба, которая сразу же и получила название Большой императорской клумбы, была сооружена, засеяна «Лошадиной головой», «Порывом южного ветра» и золотыми императорскими го, а затем полита из сотни леек.

Позже всех узнали о ночных событиях в гареме. Говорят, среди евнухов этой ночью даже случилось что-то вроде бунта или мятежа, символом которого стала белая императорская хризантема. Евнухи так воодушевились, узнав, что император Ы был утром замечен стражей в компании юного вертоградаря, что даже кричали «Слава императору!», плакали от внезапно свалившегося на них счастья, и открыто говорили друг другу: «Вот он, этот долгожданный ветер перемен, теперь он всё сметёт на своём пути!»

В ту ночь у каждого евнуха за ухо был заложен цветок белой хризантемы, а поэтому-то после этого ночного «мятежа» и стали говорить про тех людей (о которых вы и без меня знаете), которые скрывают то, кем они являются на самом деле, что «у них из ушей растут белые хризантемы», а иногда добавляют и ещё кое-что, что вы и без меня знаете, если вы, конечно, не варвар, а подданный нашей великой Поддинской империи.

Гговорят, что именно этой ночью зародились первые тайные общества Поддиной, ведь недаром же и до сих пор символом многих тайных обществ считается лейка и садовые ножницы, а символом самых тайных из этих тайных обществ – фонарь и лопата…

Говорят, что только один человек во дворце так ничего и не узнал о событиях этой ночи – никто, ни друзья, ни злейшие враги императрицы Юй так и не решились донести ей о случившемся. Говорят, что это единственный за всю историю императорского дворца случай, когда все – и друзья, и враги императрицы поняли, какую боль принесёт ей это известие и пожалели её.

Сам же ваш покорный слуга, зная придворные нравы не понаслышке, а, испытав их на собственной шкуре, в милосердие и сострадание этих придворных пиявок и клопов поверить не может.

Вот так в императорском дворце появилась самая знаменитая клумба в Поддиной, ныне называемая Круглой императорской клумбой или Могилой вертоградаря Ю.

Говорят, что клумба возле Северного павильона называется Могилой вертоградаря Ю, потому что Ю был в ней похоронен, но я думаю, что это не так и вот почему: во-первых, никого и никогда, даже императоров, не хоронили в императорском вертограде, а во-вторых, на старинном плане императорского дворца, который ваш покорный слуга видел в императорском архиве своими собственными глазами, вместо надписи «Могила вертоградаря Ю», стояло «Могила Ву Ли»… Но ведь всем в Поддиной со школьной скамьи известно, что вертоградарь Ю умер раньше Ву Ли… Следует добавить, что и сама императрица Юй была убита не где-нибудь, а прямо на Большой императорской клумбе.

Все эти подробности я здесь привожу только для того, чтобы кто-нибудь более проницательный, чем я, объяснил, почему Круглая императорская клумба в императорском вертограде сначала называлась Могилой Ву Ли, а после Могилой вертоградаря Ю…»

18

Рассказчик вдруг замолчал и, как показалось Сергею Петровичу, замолчал обиженно, словно вдруг догадался, что Сергей Петрович и не думал задумываться, отчего это клумбу в императорском вертограде раньше называли Могилой Ву Ли, а потом Могилой вертоградаря Ю, а думал вот о чём: о том, что пока он не взялся помогать Мальвине, история вертоградаря Ю была похожа на разобранные часы; и только благодаря тому, что Сергей Петрович вцепился в роман Мальвины мёртвой хваткой, кучка разрозненных пружинок, колёсиков, винтиков и шестерёнок сложилась в движущийся механизм, в котором ничего не было лишнего, всё слаженно работало и стрелки на циферблате романа Мальвины показывали ровно столько, сколько и должны были показывать.

Сергею Петровичу было приятно сейчас об этом вспоминать и он, может быть, предался этим воспоминаниям со всей страстью, наслаждаясь подробностями, если бы рассказчик не заговорил:

«Иногда бывает трудно и даже невозможно растолковать варварам наши поддинские выражения. Однажды, когда я перевёл одному весьма учёному варвару поддинское выражение: «Лучшее средство от бессонницы – сушёная голова змеи под подушкой, но куда лучше головы змеи под подушкой, голова молоденькой девушки на подушке», он так и не смог понять это понятное даже самым глупым поддинцам выражение.

Этот учёный варвар сказал мне тогда, что сам он ни за что не смог бы уснуть, если бы знал, что у него под подушкой лежит голова сушёной змеи и уж тем более он не смог уснуть, если бы рядом с ним на подушке лежала отрубленная голова пусть даже и очень хорошенькой девушки. И хотя я объяснил ему, что сушёная голова змеи обладает несомненным свойством нагонять на человека сон и этим её свойством вот уже тысячу лет пользуются миллионы поддинцев, мающихся бессонницей, он мне так и не поверил.

А вот вокруг головы девушки у нас с ним разгорелся целый спор. Даже после того, как я растолковал варвару, что здесь применён приём «часть вместо целого», что, говоря «голова девушки», мы говорим обо всей девушке целиком и в самом добром здравии, что сон приходит благодаря усталости, приобретённой вследствие любовных утех, варвар только прятал свою вежливую улыбку в своей огромной рыжей бороде, а его глаза говорили мне: «Ох, и чудная же эта ваша страна, Поддинская империя, и какие же чудные люди эти поддинцы!»

Сам я никогда не страдал бессонницей, и никогда не подкладывал голову сушёной змеи под свою подушку, а поэтому о её снотворных свойствах ничего сказать не могу, а вот что касается головы девушки, то признаюсь, что тогда в споре с варваром я отстаивал не столько истину, сколько честь всей Поддинской империи и её народа. Хотя, конечно, мне на своём опыте пришлось не раз убедиться в том, что рыжебородый варвар был прав. От себя лишь могу заметить, что чем красивее девушка и чем она моложе, тем меньше она помогает от бессонницы. Из этого можно сделать несложный вывод, что тем, кто хочет крепко уснуть, надо подыскивать девушек постарше и таких, о которых варвары говорят: «у них с лица воду не пьют».

Да, старики часто маются бессонницей и для того, чтобы уснуть, применяют самые разнообразные снадобья. Главный императорский вертоградарь У знал множество способов избавиться от бессонницы и, в конце концов, после многолетних опытов на самом себе, остановился на женьшеневой настойке. О том, что он знал множество способов уснуть, можно судить по тому, что он написал книгу «О бессоннице», которую ваш покорный слуга когда-то сам читал в императорской библиотеке, а о том, что вертоградарь У сам остановился на женьшеневой настойке, мне известно со слов моей любимой бабушки.

Готовил главный вертоградарь У женьшеневую настойку собственноручно вот уже двадцать лет. Именно столько лет прошло после смерти его последней жены Нюй, о которой следует сказать хотя бы несколько слов.

Нюй была одной из тех насельниц императорского гарема, которые так никогда и не были приглашены в Северный павильон. К тому же с ней случилось несчастье – к шестнадцати годам она, несмотря на то, что её лечили лучшие врачи Поддиной, полностью ослепла. Такого в гареме ещё никогда не случалось, а поэтому никто и не знал, что следует делать с Нюй. И тогда тогдашний главный смотритель гарема До предложил своему другу, главному вертоградарю У, жениться на Нюй, к тому же До дал вполне определённо понять У, что (так как Нюй была им самим собственноручно куплена и доставлена в гарем в возрасте 9 лет, и никогда не бывала в Северном павильоне) во всей Поддиной не найти более целомудренной девушки, чем Нюй.

Вот так главный вертоградарь У и женился на Нюй, пребывая уже в летах весьма преклонных. Но, как бы там ни было, а через год после свадьбы на свет появилась Дунь, сама же Нюй во время родов умерла.

С тех самых пор У и пристрастился к женьшеневой настойке, а о своей дочери забыл на целых шестнадцать лет, и вспомнил о ней лишь тогда, когда узнал, что Дунь стала императорской фавориткой.

Этой ночью вертоградарю У не спалось. Он выпил уже два горшочка женьшеневой настойки и собирался взяться за третий (хотя обыкновенно для того, чтобы уснуть, ему вполне хватало и одного горшочка), как вдруг он подумал о том, что третий горшочек он ещё успеет выпить, а вот понять причину, почему для того, чтобы уснуть, ему вот уже двадцать лет хватало одного горшочка женьшеневой настойки, а сегодня оказалось мало и двух, после третьего горшочка будет куда труднее, чем после второго.

Вертоградарь У шёл по ночному вертограду и оттого, что его разгорячённую женьшеневой настойкой голову студил ночной прохладный ветерок, он понял, что его бессонница была вызвана не чем иным, как мыслями о его дочери Дунь.

Четыре года назад, когда вертоградарь У впервые увидел Дунь после шестнадцатилетней разлуки, он был поражён её сходством с Нюй, и так вдруг озаботился судьбой своей дочери, что с ним даже случился сердечный приступ, когда «эта змея подколодная» Ву Ли отрезала Дунь волосы. В последнее время вертоградарь У стал замечать, что глаза Дунь и её лицо, а особенно нос, всё чаще бывали красны от выпитого ею вина, а из разговоров с дочерью он догадался о том, что, хотя за последний год она побывала в Северном павильоне пять раз (считалось, что и один раз в год попасть в Северный павильон было большой удачей), император Ы охладевает к ней, и что Дунь приходится иногда по приказу Ву Ли даже готовить ей ванну и расчесывать волосы…

Как говорится, земля слухами полнится, а уж императорский дворец так и вовсе кишит ими, и в том, что Дунь вскоре придётся покинуть гарем, сам У уже давно не сомневался. И хотя худшего жениха для Дунь, чем этот безродный, хотя и смышлёный мальчишка Ю, и представить было нельзя, У собирался сегодня же ночью предложить ему в жены свою дочь (как говорят в Далвардарии, «на безрыбье и рак рыба»)…

Когда вертоградарь У остановился перед хижиной Ю, раздумывая, сразу ли предложить своему помощнику должность старшего вертоградаря или только после того, как Ю согласиться взять в жены Дунь, он вдруг услышал, что в хижине женский голос запел старинную поддинскую песню (её и в мои молодые годы пели поддинские девушки, прощаясь со своими возлюбленными):

Столько лет мы с тобой

Были так далеки друг от друга…

Если бы ты, мой возлюбленный,

Жил на Луне, а я жила бы на Солнце,

То и тогда, кажется, мы с тобой

Были бы ближе друг к другу…

Теперь, когда мы так близки

И я чувствую

Твоё дыхание на своей щеке,

Мне кажется, что я превращаюсь

В бутон белой хризантемы…

В утреннем тумане плывёт луна…

На ветке цветущей сливы,

Усыпанной каплями росы,

Уснула чёрная птица…

Взойдёт солнце, туман рассеется,

Птица вспорхнёт, последняя капля росы

Упадёт в лепестки…

И снова мы будем так далеки…

Словно ты, мой возлюбленный,

Живёшь на Солнце,

А я живу на Луне…

Позволю себе отвлечься, мой читатель, и добавить, что в своей жизни мне столько раз приходилось по утрам слышать «Столько лет мы с тобой…», что мне даже иногда казалось, что я возненавидел эту песню на всю свою жизнь. Но сейчас я многое бы отдал за одну только строчку из этой песни, спетую мне сквозь слёзы прощания влюблённой в меня молоденькой поддинкой. Надо заметить, что в далёкой снежной Далвардарии, где я провёл столько лет, варварские девушки по утрам ничего не поют, а только громко говорят, да так быстро, что в их словах разобрать ничего нельзя…

Дослушав до конца «Столько лет мы с тобой…», вертоградарь У едва успел спрятаться за кустами жасмина, как из хижины вышел сам Ю, огляделся по сторонам и снова скрылся в своей хижине.

Вертоградарь У тотчас же вытащил из рукава свои знаменитые очки (с такими толстыми линзами из синего бериллия, что о них сам император Ы даже однажды сказал: «Если на горного орла надеть очки вертоградаря У, то орел стал бы слеп как крот»), но от волнения уронил их, и пришлось ему без очков увидеть своими подслеповатыми глазами, как из хижины Ю вышла молодая женщина, одетая как императорская наложница, и поспешно, почти бегом, направилась по тропинке в сторону гарема.

В тот же день главный вертоградарь У рассказал своей дочери о том, что он видел этой ночью, но Дунь только посмеялась над отцом и посоветовала ему меньше пить женьшеневой настойки; а вот когда она узнала, зачем отец отправился в такую рань к Ю, то рассвирепела и взашей вытолкала отца вон из гарема, да ещё и на прощанье обозвала его «слепой пьяной обезьяной», хотя перед тем, как идти к своей дочери вертоградарь У и выпил-то всего один горшочек своей целебной женьшеневой настойки.

Вертоградарь У затаил обиду на свою дочь (сам-то он был уверен, что его глаза его не подвели) и принялся следить за хижиной своего помощника Ю.

Но проходили дни, а из своей хижины каждое утро выходил только один Ю с лейкой и ножницами, и вертоградарь У вскоре и сам стал сомневаться, видел ли он императорскую наложницу, выходящую из хижины, или ему всё это только померещилось.

Однажды, после того как Ю, как обычно, вышел из своей хижины с лейкой и ножницами, а вертоградарь У уже собирался покинуть свой пост (утро бы холодным и росистым, и У изрядно вымок и продрог), из хижины выскользнула женская фигурка. На этот раз вертоградарь У был в своих знаменитых очках и в этот раз он увидел не только фигурку наложницы, но и разглядел её лицо – и, разглядев, уже сам не поверил своим глазам.

Целый день вертоградарь У спал как убитый и только под вечер, выпив для храбрости горшочек женьшеневой настойки, отправился в гарем.

Но и на этот раз ему не повезло: Дунь была слишком расстроена тем, что император вот уже три месяца не приглашал её в Северный павильон, да ещё к тому же, подарил Ву Ли три бриллиантовых ожерелья. Она рассеянно выслушала отца и сказала:

– Отец, раньше я думала, что ты только стар и слеп, а теперь я вижу, что ты ещё и глуп… Послушай меня, я твоя дочь и плохого тебе не пожелаю… Во-первых, перестань пить свою женьшеневую настойку, во-вторых, перестань врать на каждом углу о том, что твоя женьшеневая настойка – лучшее снадобье от всех болезней, в-третьих, никому не болтай своим языком о том, что ты мне сейчас рассказал… За такие слова тебе могут отрезать не только твой глупый язык, но и заодно, вместе с языком, и твою глупую голову…

Говорят, что мудрец Ка однажды сказал своим ученикам: «Чем старше становится человек, тем он становится упрямее». Я не хочу вступать в спор с самим мудрецом Ка, но если бы мне сейчас пришлось сочинить что-нибудь глубокомысленное о старости и упрямстве, я бы сказал так: «До старости доживают одни упрямцы».

Сказать по правде, я и историю вертоградаря Ю рассказываю только из одного свойственного мне с младых ногтей упрямства, ведь должен же я её кому-нибудь передать, раз уж я пообещал это своей любимой бабушке Арро. Хотя, на самом-то деле, мне куда интереснее было бы сейчас смотреть в окно на мальчишек, играющих во дворе в пи-по, чем марать рисовую бумагу тушью, сваренной из жжённых телячьих костей. Я бы сейчас, не задумываясь, любой год своей жизни с удовольствием променял бы на одну партию в пи-по. И тогда я, может быть, ещё сыграл бы целую сотню отличных партий; да, легко, скажу я вам, менять то, чего уже нет, на то, чего быть уже не может.

Будь я сейчас на вашем месте, мой читатель, я сам и минуты не потратил бы на чтение подобных историй, а забросил бы эту книжку куда подальше за шкаф; но если вы столь же любопытны, сколь и упрямы, и всё-таки хотите узнать, чем закончится история вертоградаря Ю, что ж, читайте дальше. Да-да, упрямцы живут долго… Но я, кажется, снова отвлёкся…

Вертоградарь У совсем разупрямился: вот уже целый месяц, каждую ночь, он следил за хижиной своего помощника Ю. Вертоградарь У похудел, осунулся, от ночной сырости в его груди завёлся сухой колючий кашель, а старые кости его ныли так, словно кто-то пилил их ржавой тупой пилой. Даже женьшеневая настойка и та не спасала дряхлое тело У от вечного озноба. Но вертоградарь У всё-таки переупрямил свою упрямую судьбу: однажды он снова своими старыми глазами увидел, как за час до рассвета в хижину Ю вошла наложница императора.

Вертоградарь У тут же принялся поливать водой из лейки тропинку, по которой наложница должна была вернуться в гарем. Он успел опорожнить и наполнить свою лейку целых десять раз, пока утоптанная земля на тропинке не стала совсем мягкой; когда же он вернулся с одиннадцатой полной до краёв лейкой, то увидел на размокшей тропинке глубокие отпечатки остроносых туфелек. Вертоградарю У оставалось только залить эти отпечатки расплавленным воском…

Целый день вертоградарь У проспал, слишком уж тяжелы оказались для него эти одиннадцать полнёхоньких водой леек. Но три горшочка женьшеневой настойки к вечеру поставили его на ноги и даже привели в гарем. Дунь повертела в руках принесённый отцом воск и по ее вдруг побледневшему лицу У сквозь толстые стёкла своих очков увидел, что на этот раз дочь ему поверила.

– Отец, – сказала Дунь, – во дворце все знают, что Ву Ли любит по ночам гулять по вертограду, хотя всем остальным насельницам гарема это запрещено под страхом смерти… Зимой, когда падает снег, она говорит, что снежинки напоминают ей лепестки цветущей сливы, а весной, когда цветут сливы, она говорит, что лепестки слив напоминают ей снег. Говорят, что даже сам император Ы, когда ему не спиться, выходит ночью в вертоград и гуляет в нём вместе с Ву Ли. Отец, Ву Ли хитра как лис, умна как змея и осторожна как черепаха. Недаром же она всегда обыгрывает в шахматы главного визиря Бо. Даже если её и застанут в хижине Ю, она скажет, что заблудилась, она расплачется, она разжалобит всех вокруг себя, она растрогает нежное сердце императора Ы. И он, вместо того чтобы её казнить, снова ей что-нибудь подарит… Отец, император Ы сегодня подарил Ву Ли десять далвардайских шпилек такой красоты, что, говорят, во всём мире нет ничего чудеснее. Говорят, что с императрицей Юй после обеда случился удар, когда она узнала об этом. Поговаривают даже, что императрица Юй может этой ночью умереть и тогда новой императрицей станет Ву Ли. Отец, сейчас же принеси мне свою женьшеневую настойку, я хочу передать её императрице Юй… Дай Бог нашей императрице здоровья…

Всю ночь до рассвета весь императорский дворец и сам главный врач Ги с часу на час ожидали смерти императрицы Юй, но небо, словно подслушав просьбу Дунь, даровало императрице Юй жизнь. И даже, как это ни странно (особенно этому удивлялся сам главный врач Ги), императрица после этого удара, стала себя чувствовать даже лучше, чем раньше…

Хотя ваш покорный слуга услышал историю вертоградаря Ю в совсем ещё юном возрасте, не могу не сказать о некоторых своих вполне зрелых мыслях, пришедших тогда в мою совсем ещё незрелую голову, которые и сейчас моей уже перезрелой голове кажутся совсем не детскими. Когда моя бабушка рассказала мне историю вертоградаря Ю до конца, я тут же отправился на столичный базар и купил на один оловянный го четыре игральных кости и кожаный стаканчик для их встряхивания.

Это уже потом я догадался, что можно было купить только одну кость вместо четырёх, а остальные деньги потратить на леденцы. А можно было и вовсе не покупать кости, а бросать вместо них плоские придорожные камни, а на оловянный го купить красного леденцового дракона на палочке, да ещё и поглазеть на настоящего ручного дракона в цирке.

Когда я был мальчишкой, драконов часто показывали в цирках, можно сказать, что в каждом цирке был свой ручной дракон, а то даже и целый выводок ручных драконов, поэтому-то и цирки в Поддиной до сих пор иногда называют «драконариями». Это теперь драконы куда-то исчезли и ни в одном цирке их уже не увидишь.

Да, в тот день всё сложилось так, чтобы я смог дракона увидеть: у меня был оловянный го, я был на базаре, на базаре стоял драконарий, в драконарии жил дракон, и я вполне мог обменять свой оловянный го на счастье поглазеть на настоящего дракона… Но мой детский ум, к сожалению, был тогда занят моими недетскими мыслями… Могу только сказать, что если бы я был более доверчив к словам моей бабушки, то в тот день дракона я наверняка увидел, но, впрочем, если бы я не был так азартно недоверчив по своей природе, то и вся жизнь моя, вероятно, сложилась бы как-то иначе.

Вы спросите: зачем же понадобились мальчишке четыре игральных кости да ещё кожаный стаканчик к ним в придачу? А вот для чего: ему до смерти хотелось узнать, на какой же раз выпадут все четыре «шестёрки».

Я бросал кости до самого вечера, пока не стемнело, но небо мне так и не улыбнулось. Я бросал кости целый месяц, а потом взял да и выбросил их вместе с кожаным стаканчиком в сточную канаву – за целый месяц четыре «шестёрки» не выпали ни разу.

А рассуждал я так: для того, чтобы замысел Дунь, о котором мне рассказала моя бабушка, осуществился, в одно и то же время (или последовательно, что одно и то же: вы можете бросать свои игральные кости не вместе, а по одной) должны сойтись вместе хотя бы четыре условия (хотя их, конечно, куда больше).

Первое условие – император должен пригласить Дунь в Северный павильон, хотя обычно, как мы знаем, он приглашал её пять раз в год или в среднем один раз в 70 и 3 дня по Солнцу. Второе условие – Ву Ли должна оказаться в хижине Ю, что, как мы знаем, тоже случалось нечасто, допустим, один раз в месяц по Луне. Третье условие – погода должна благоприятствовать замышленному, а мы знаем, что нет более дождливого и сумрачного места на земле, чем наша Северная столица: всего лишь 100 дней в году небо над ней бывает безоблачно. И четвёртое – император должен согласиться пройтись по вертограду с Дунь, чего никогда, по крайней мере, за последние 4 года, то есть за 1000 и 400 и 60 и 1 день по Солнцу не случалось.

Когда я выбрасывал кости и кожаный стаканчик в сточную канаву, я был уверен, что моя бабушка меня обманула и вся эта её история вертоградаря Ю – сказка для грудных младенцев. Потому что, если верить моей бабушке, – а как я убедился, бросая кости, верить ей совершенно невозможно, – день, когда сошлись все четыре, а на самом-то деле десять, двадцать, сто, а то и куда больше условий, всё-таки настал.

Да, тогда я не поверил своей бабушке, но сейчас-то я знаю, что если кости начнёт бросать само небо, тогда не только четыре, но и десять, и даже целая тысяча условий вдруг сходятся в жизни человека даже в один день и даже в один час. Как говорят в снежной Далвардайской земле, где мне довелось прожить долгих семь лет, «что возможно Богу, то невозможно человеку».

В тот день, который по моим детским расчётам не должен был наступить никогда, император Ы пригласил Ву Ли в Северный павильон, но Ву Ли прислала императору записку с отказом, сославшись на сильный насморк, и уязвлённый император Ы (Ву Ли в третий раз подряд отказывалась от приглашения, ссылаясь на насморк), чтобы досадить ей, пригласил вместо неё в Северный павильон не кого-нибудь, а Дунь, зная, что Ву Ли будет этим взбешена.

О Дунь надо сказать особо: после долгих размышлений она пошла на унизительный для неё шаг: она сменила так называемый «имперский стиль», которого она придерживалась, на стиль, изобретённый Ву Ли, получивший при дворе название «порыв южного ветра».

Все вновь прибывающие в гарем девушки старательно подражали Ву Ли и сумели зайти так далеко в своём подражании, что тем насельницам гарема, кому было уже за двадцать, «порыв южного ветра» казался фантастически вульгарным и чем-то таким, чего сами себе они и под страхом смертной казни позволить не могли. Эти ревнительницы так называемого «имперского стиля» частенько любили посудачить о том, что император Ы совершенно потерял вкус к прекрасному и только по этой причине больше не приглашает их в Северный павильон.