Встречи-расставания. О людях и времени, в котором мы живем

Я подумал, что на дорожку нам решили приготовить по привычной порции пиццы, но оказалось, что вот именно так индийцы исполнили мою просьбу. В каждой коробке лежала тарелочка, расписанная вручную на сюжеты из индийского эпоса. Вдобавок каждая из тарелочек была обрамлена в темный багет, специально, чтобы подчеркнуть белизну мрамора.

– Вот, – радовался индиец, – очень хороший сувенир. Повесите у себя дома на стене и будете нас вспоминать.

Теперь эта тарелочка висит у меня на стене, и я вспоминаю Семена и молюсь о нем, и не только о нем.

Часть вторая

В сентябре 2022 года мы с матушкой догуливали свой отпуск в Ессентуках. Прочитав в новостях, что объявлена частичная мобилизация, связывались с нашими верующими, узнавая, кому пришли повестки из военкомата. Тогда мы даже предположить не могли, что одну из первых повесток принесут именно Семену Юрьевичу. В самом конце того же сентября, вернувшись из отпуска, мы служили литургию. Семен пришел в храм на службу как раз на Крестовоздвиженье, в свой день рождения. И только уже в конце, подходя к кресту, попросил:

– Батюшка, благословите. Мобилизован и, согласно предписанию, сегодня же убываю на место сбора.

В этот момент я только и узнал, что Семен уходит на фронт. Какая армия, какая война?! Человеку сорок восемь лет, кандидат наук, специалист, каких в этой области в нашей стране не то чтобы в излишке. К тому же многодетный отец. Всегда спокойный, слегка флегматичный, я, как ни пытался, не мог представить его в военной форме с лейтенантскими погонами на плечах.

– Погоди, Семен, но ты не должен идти. В конце концов, у тебя трое детей. Надо разбираться, наверняка это что-то в военкомате напутали.

– Не надо разбираться. Батюшка, раз меня призвали, да еще в мой день рожденья, значит, такова воля Божия. Я и сам думаю, что буду полезен там больше, чем здесь.

Благословляя, хотелось сказать Семену, уже давно ставшему другом, целое напутствие, в том числе и «береги себя», и «не лезь на рожон», и еще много-много чего, но сказал почему-то для себя неожиданное:

– Продолжай писать стихи. Песня на войне – дело наиважнейшее.

Знаю, что в те дни немало людей пытались вернуть Семена назад из учебного полка. Известные медийные личности «заступались» за него в своих блогах. Даже губернатор, посещая учебный полк, встречался с Семеном, а он с присущим ему спокойствием уверял:

– Там я могу быть полезен.

И он не ошибся. Очень многие из тех, кто пересекался с нашим Семеном Юрьевичем по прошлой его работе, бывшие его студенты, сами ставшие руководителями и сотрудниками фармакологических компаний, оценив поступок своего коллеги и учителя, именно на его адрес направили целый поток лекарств, бинтов, жгутов и всего прочего, что так необходимо солдату на войне. В те дни это было особенно важно. Всякий раз, встречая очередную машину с гуманитарной помощью, они вместе с врачами распределяли лекарства по госпиталям, местам оказания первой помощи раненым и по индивидуальным солдатским аптечкам.

Обо всем этом мы узнали только потом, в третье воскресенье Великого поста. В день, когда рядом с алтарем напротив царских врат на центральном аналое для поклонения полагается Распятие Христово, в храм снова вошел наш Семен. И, как всегда, стараясь быть незамеченным, прошел и занял свое обычное место на клиросе. Немного похудел, но все тот же, только вот взгляд его стал другим.

Как раз накануне в субботу я крестил малыша. Родители ребенка попросили меня совершить крещение, привязываясь к конкретной дате, чтобы мог приехать крестный. А добираться человеку пришлось издалека. Крещу младенчика, а сам невольно наблюдаю за его крестным отцом. Человек как человек, от всех остальных ничем не отличается, только глаза у него какие-то необычные, взгляд их тяжелый, пронзительный. Все гадал, почему у этого парня такой взгляд? По окончании таинства мама ребенка подошла ко мне и, поблагодарив, тихонько шепнула:

– Ждали мы его, знали, приедет на побывку. Хорошо получилось, племянницу на руках подержал, и, чувствую, отпустило человека.

Вот и у Семена взгляд поменялся. Только не на такой, как у того солдата, пронзительный, а скорее он стал задумчивей обычного и уходящий в себя.

Еще в первый его приезд в отпуск я спросил Семена:

– Что на войне самое страшное?

– Не знаю, наверное, на войне у каждого собственное понятие о страхе.

– Тогда если говорить конкретно о тебе? Сейчас много пишут об артиллерийских налетах. К вам ведь тоже наверняка долетает.

– Бывает, что и долетает, но, слава Богу, нечасто. Мы стоим в нескольких десятках километров от передовой. К нам везут раненых с мест боевых действий, а наша задача – оказать экстренную помощь, в том числе и хирургическую. Проводим сортировку пострадавших по тяжести ранения. Тем, кто полегче, делаем квалифицированные перевязки и отправляем дальше, уже по госпиталям.

Привозят раненых, и начинается наша битва. Я хоть и фармацевт, и моя задача обеспечивать подразделения бригады медицинскими препаратами, но приходится и ассистировать при операциях, и перевязывать. Так вот самое страшное для меня на этой войне – это смерть тех, кого успели довезти, кого спасали, но так и не спасли.

Порой еще совсем молодой человек умирает у тебя на руках. Ты закрываешь ему глаза, а у самого внутри болит так, как будто это не его, а тебя накрыло осколками. Зато если удалось спасти солдату жизнь и ты имеешь к этому реальное отношение, то это такой кайф, не сравнимый ни с чем.

На Крестопоклонное воскресенье он пришел на литургию, лишь успев заскочить домой. Сбросив на пороге вещмешок, обнял детей и побежал в храм. Я подозвал его к чаше и предложил вместе со всеми принять Святые Дары. Он ответил:

– Но я же не готовился к причастию.

– Семен, ты не готовился. Зато тебя подготовили. Причащайся.

Пройдет еще полгода, он вновь приедет в отпуск на те же две недели и будет смотреть на нас все теми же глазами, но только очень уставшего человека. Я вел машину, Семен сидел рядом.

– Семен, как думаешь, когда закончится эта война?

Он с присущей ему природной рассудительностью, помедлив с ответом, сказал:

– Когда те, кто с той стороны, поймут, что их обманули и заставили умирать за чужие интересы. До тех пор пока они сами не возненавидят эту войну, она будет продолжаться. Когда-то, еще в той, прошлой жизни, я дарил вам свой поэтический сборник. В этот раз вновь хочу сделать подарок. Вам и всем нашим общинникам. Посмотрите у себя на электронной почте. «Луганский альбом». Как благословили. Сборник военных песен в моем же исполнении. Правда, певец я тот еще, так что не обессудьте.

Вернувшись домой, я открыл и целый вечер слушал.

Ты жива еще, я знаю, шлю тебе я свой поклон.Тут у нас передовая и холмов белесый склон.Тут бывают перестрелки, и стреляют с разных мест,Но меня оберегают слово матери и крест.Мама, так надо,Судьба ни в чем не виновата.Просто и свято —Ты стала матерью солдата.Я вернусь к тебе, я знаю. В дом, притихший у пруда.Ты придвинешься к роялю и споешь мне, как всегда.Про славянку, про землянку, про березы, что окрест.Про Победу, про тальянку, про молитву и про крест.

Отпуск закончился, и Семен вновь убыл по месту службы, а Николай Иванович (один из ветеранов нашего прихода, это мне рассказала тетя Галя, его супруга), прослушав «Луганский альбом», принялся копаться в своих старых записях. Что-то он находил и потом, подбирая на внучкином пианино мелодию, это «что-то» мурлыкал себе под нос. И вдруг запел.

– Я никогда не думала, – признавалась мне тетя Галя, – что у моего Николая Ивановича такой приятный баритон. Просто раньше у него не было такой потребности петь. А сейчас по квартире ходит, своими делами занимается и все время поет.

На днях он подошел ко мне и сказал:

«Знаешь, пожалуй, я тоже мог бы поехать на Донбасс вместе с нашим Семеном Юрьевичем».

«Поехать на войну? Но ты уже старый, у тебя нет сил держать в руках оружие. Ты не сможешь носить носилки с ранеными и даже чинить подбитую технику».

«Ты права. Я действительно не удержу автомат и не подниму носилок. Но я могу другое. Не знаю, рассказывал я тебе или нет, но еще тогда, когда мы воевали с немцами, старшие ребята брали меня с собой. Мы приходили в госпиталь в палаты к нашим раненым и давали концерты. Так вот и я в них участвовал. Помню, пел военные песни, рассказывал какие-то стихи. Как уж там мог выступать пятилетний ребенок! А солдатам все нравилось. Своих детей вспоминали. Помню, обнимут, сахара кусочек дадут.

Конечно, сейчас я уже старик, а голос остался, и опыт есть. Так что я снова могу ходить по палатам к раненым и петь им свои песни. Те, что помню с самого детства, и вот эти новые, написанные Семеном».

Тайны людские и таинства божии

Венчание

Консонанс

Лето, мы венчаем молодую красивую пару. Специально ради участия в таинстве из центра митрополии, из кафедрального собора вызвали протодиакона. Родители у обоих люди известные, уважаемые, потому и гостей на венчание собралось немало.

Венчание в жизни каждого человека и тех, кому довелось принять в нем участие, событие из ряда вон выходящее. Хотя именно в наших местах венчание, увы, становится редкостью. Мы все больше упрощаем, а на самом деле обедняем свою жизнь, отказываясь от участия в ритуалах. Забывая, что именно ритуалы подтверждают право и устанавливают законность дальнейших действий. Не случайно имеющие право наследования престола провозглашаются королями или царями только после коронации. Для глав государств после избрания в обязательном порядке следует торжественная инаугурация, и патриархами становятся после интронизации.

Венчание же не только волнительный ритуал, в котором подтверждается законность союза жениха и невесты перед Богом и перед людьми. Это таинство, а таинство распространяет свое законное действие, продолжаясь из временного в вечность. Потому и готовились молодые к этому дню ответственно, как и положено людям верующим. Держали пост, исповедовались, причащались. Чувствовалось, для них венчание не только дань пусть и красивой церковной традиции, а огромное событие, знаменующее начало их совместной семейной жизни.

Для остальных, кроме всего прочего, приехать на венчание стало поводом встретиться, посмотреть друг на друга и в кои-то веки пообщаться. А еще и для родственников возможностью съехаться из самых разных мест и почувствовать, что все они одна семья. Обновить родственные чувства – большое дело. Прилетели даже те, кто живет от нас аж за тысячи километров.

Такое большое торжественное событие, тем более в храме, хочешь не хочешь, а обязывает сменить привычные джинсы и удобные худи оверсайз на строгие костюмы и вечерние платья. Пышные прически, обновленный маникюр, украшения, доставшиеся еще от бабушек, надеваемые раз в год по большим событиям.

Лето в разгаре, многие уже успели съездить на море и, вернувшись, делились впечатлениями:

– Турция? Ой, нет! В этом году там все слишком дорого. Неоправданно дорого. Мы поехали в Сочи.

– А мы летали на Байкал. И знаете, сами не ожидали, что так хорошо отдохнем.

– Нет, мы консерваторы и традиционно предпочитаем Таиланд.

Попутно и деловые люди, пользуясь случаем, решали какие-то свои вопросы и, согласовав время, договаривались о встречах. Здесь же присутствовали дети, младшее поколение семьи. И, конечно же, бабушки. Какие семейные праздники без бабушек! Дедушек, как правило, уже нет, а бабушки держатся и, к счастью, доживают до совершеннолетия внуков. И, как сегодня, откладывая в сторону все свои болячки, не принимая во внимание угрожающие вспышки на солнце, отправляются в храм на венчание, чтобы увидеть молодых, порадоваться за них и помолиться.

На фоне многочисленных родственников и знакомых мой взгляд то и дело выхватывал двух человек: бабушку и ее десятилетнюю внучку. Они стояли рядом и держались за руки. Неуклюжий, пошедший в рост подросток и старый, уставший от жизни, самый пожилой член большой семьи. Ее молитвенник и ангел-хранитель.

Венчание подходило к концу. Молодые целованием поздравили один другого и повернулись лицом к присутствующим, чтобы принять многочисленные поздравления. Они уже утопали в цветах, а люди все шли и поздравляли, желая счастья молодой семье. Подошла и бабушка под ручку с внучкой. Тоже поздравила ребят, расцеловала и отошла в сторону, почувствовав себя плохо.

– Бабушке плохо! – забеспокоилась девочка.

– Ох, бабушка! – послышались недовольные голоса. – Мы же предупреждали, ей лучше оставаться дома. Для нее поездка в храм на венчание – это такой стресс. Нужно вызвать скорую. Эй, кто-нибудь, звоните сто двенадцать!

Поздравив молодых, приглашенные повалили на выход из храма. Погода стояла замечательная. Яркое июльское солнце, небо высокое, ни единого облачка и ласковый теплый ветерок. Было слышно, как начали «выстреливать» пробки, вылетая из бутылок с шампанским. Фужеры, выставленные на переносном столике, словно просили немедленно наполнить их шипящим и пузырящимся напитком.

Люди смеялись, чокались фужерами с шампанским, снова и снова поздравляя молодых, скандировали им «горько!». Отец протодиакон, поливая подол белого платья невесты специальным химическим реагентом, убирал с него капельки от восковых свечей. Наблюдателю со стороны было понятно: то, чем он в этот момент занимается, дело для него привычное, ставшее уже давно рутинным.

Чем чаще наполнялись фужеры, тем меньше интересовало гостей, отзываются молодожены на их требовательные «горько!» или нет. Веселие, а вместе с ним и радостное чувство переполняло собравшихся. А это и было одним из главных побуждений пойти на венчание – прикоснуться к чьей-то молодости, погреться рядом с влюбленными. Вновь вспомнить и обновить когда-то испытанные чувства.

Толпа, разгоряченная вином, ликовала. То и дело в разных местах раздавался смех. Машины, готовые везти гостей в ресторан, чтобы продолжить веселье, стояли с уже включенными моторами. Кто-то громко спрашивал, почему они все еще никуда не едут?

И только в уголке пространного газона рядом со входом на колокольню прямо на траве лежала бабушка. Виновато наблюдая за общим весельем, она понимала, что своим нездоровьем мешает праздновать остальным. Рядом со старушкой была только девочка. Стоя на коленках, она все продолжала держать бабушкину руку в своей.

Когда я вспоминаю это венчание, то перед глазами все всплывает эта странная взаимоисключающая картинка – большая смеющаяся толпа из взрослых, красиво одетых людей и коленопреклоненный плачущий подросток рядом с бабушкой, беспомощно лежащей на июльском изумрудно-зеленом газоне.

– Кто вы… кто вы… кто вы… – откликнулось эхо.

– Будем друзьями, я совсем один, – сказал он.

– Один… один… один… – откликнулось эхо.

(Антуан де Сент-Экзюпери. «Маленький принц».)

Отпевание

Антология одиночества

Этим летом отпевал у нас в храме незнакомого пожилого мужчину. Практически все наши прихожане вместе со мной проживают в одном поселке. Поселок у нас небольшой, потому хотя бы внешне, в лицо, мы все друг друга знаем. Тем более что магазинов у нас не так много, дом культуры и вовсе один. Да и прогуливаясь, если погода позволяет, ходим по одним и тем же дорожкам. Лицо этого человека мне было незнакомо. Проводить его в последний путь пришли всего лишь два человека. Двое мужчин. Один из них в возрасте, другой если и моложе меня, то ненамного. Больше никого. Меня такая картина всегда несколько удручает. Я понимаю, разные бывают ситуации. Порой покойный пережил уже всех тех, с кем он когда-то учился или с кем вместе работал. Да и вообще всех, кто его знал просто как приятного человека, доброго старика, с кем можно было, остановившись на улице, поговорить о погоде, в конце концов. И уходит такой человек как последний свидетель своей эпохи. Но даже и тогда его придут проводить хотя бы соседи, две или три бабушки, и какой-нибудь местный дурачок, бывающий на всех поминках, все это непременно. Единственной причиной такого видимого одиночества может стать тот факт, что человек переехал сюда к детям из мест, где прожил всю свою жизнь, и доживал вместе с ними свои последние годы. Но родственники, почему в таком случае не приехали родственники?

Гроб деревянный, покрытый лаком. Лак положен без подтеков, недешевая работа. Я пою, читаю молитвы, из присутствующих никто не перекрестится. Для них отпевание всего лишь дань традиции, не более. Может, усопший был человеком верующим и завещал, чтобы его обязательно отпевали в храме? Возможно, но, если он был верующим, почему меня не пригласили напутствовать его перед кончиной?

Отпевание закончилось. Я предложил провожающим подойти проститься с покойником и закрыть гроб здесь же в храме. Они согласились. Двое по очереди подошли к покойному, молча поклонились и отошли в сторону.

Когда гроб с телом усопшего похоронщики уже грузили в катафалк, чтобы отправляться дальше на кладбище, я спросил у того мужчины, что моложе:

– Кого мы сейчас отпевали?

– Моего отца.

– А кем был ваш отец, чем он занимался?

– Мой отец был ребенком войны. Или, как это официально называется, малолетний узник концлагерей.

– Это понятно. А кем он работал? Чем занимался?

Он пожал плечами:

– Не знаю, кем-то на заводе.

– Кем он был по профессии? Где-то же он и на кого-то учился.

Мужчина снова пожал плечами:

– Батюшка, я не в курсе. Он оставил нас с мамой, когда мне едва исполнилось десять лет. В новой семье детей у него не было. Со мной он практически не виделся, хотя деньги на воспитание переводил исправно. Мама об отце особо никогда ничего не рассказывала. Чужие люди, короче.

– А почему вы его хороните, а не вторая его семья?

– Та женщина умерла пять лет назад. Отец мне об этом сообщил, и я ездил хоронить ту его вторую супругу. А отца, поскольку он уже тогда не мог себя обслуживать, я был вынужден забрать к себе. Последние пять лет он жил здесь, в поселке, вместе со мной.

– А как ваш отец относился к Богу? Он верующий был человек? Может, вы видели его молящимся?

– Молиться отец никогда не молился, но и отрицать не отрицал. Короче, как все.

– Вы не помните, что вообще волновало вашего отца в последние годы жизни? Пять лет – это много.

– Не знаю. Сейчас подумал, мы с ним ни о чем таком никогда не разговаривали.

Катафалк с телом усопшего медленно тронулся по направлению к нашему деревенскому кладбищу. Автомобиль с провожающими поехал вслед за катафалком. Я возвращался в храм, шел по дорожке, с обеих сторон украшенной цветами и подросшими трехметровыми туями. Подумал: какая хорошая пора! Благодатная. Зелень, цветы, ласкающие слух голоса птиц. На фоне красоты окружающей природы только острее осознается трагедия нашего одиночества. Одиночества даже тогда, когда человек физически не один и живет в окружении других людей.

Пока я так шел, в памяти сама собой всплыла одна маленькая заметка. Я прочитал ее где-то, уже не помню где, но, прочитав, понял, что забыть уже не смогу.

Известно, что Швейцария – одна из самых богатых и самых благополучных стран. Во всяком случае, в Европе точно. И уровень жизни у них соответствующий. Конечно, швейцарцы – народ трудолюбивый, работать любят, а главное – хотят работать. Еще швейцарцы обожают устраивать национальные референдумы. По самым разным поводам. Никто их столько не проводит, а они с увлечением этим занимаются. Помню, однажды они вынесли на обсуждение вопрос о том, чтобы каждый гражданин Швейцарии, независимо от возраста и пола, получал ежемесячно достаточно крупную сумму денег. Ходишь ты на работу или дома сидишь, а деньги все равно идут. Швейцарцы подумали и отказались.

Понятно, что переехать и жить в такой благополучной, сытой стране хотелось бы многим, потому швейцарские власти выставляют множество препятствий на пути тех, кто стремится приехать со стороны и заполучить столь вожделенное гражданство. Один из способов стать гражданином Швейцарии – вступить в брак с природным швейцарцем и прожить с ним в этом браке не менее пяти лет.

Конечно, всегда существуют способы обойти даже самые замысловатые препятствия. Например, можно договориться и организовать фиктивный брак. Именно так поступила одна семья из России. Супруги – люди финансово обеспеченные – отыскали подходящую кандидатуру в самой Швейцарии. Мужчина, человек одинокий, согласился играть роль мужа для русской женщины.

Проблема в том, что для выявления таких вот фиктивных браков в Швейцарии организована специальная служба, в полномочия которой входят даже внезапные ночные проверки. Подтвердить, действительно ли люди проживают вместе в одном доме или квартире. В течение пяти лет, пока человек не получит желанный паспорт, он должен быть готовым ко всему.

Заключив предварительную договоренность со швейцарцем, русская пара подала у себя дома на развод, после чего по вызову фиктивного жениха женщина отправилась в Швейцарию. Вскоре по прибытии они оформили новый брак, и время отсчета пошло. Пять лет фиктивные супруги прожили под одной крышей. Пять лет вместе они ели и пили из одной посуды, по вечерам садились на диван и смотрели телевизор, спали по соседству в одном доме. Вдвоем ходили гуляли по улицам Женевы, вместе ездили отдыхать в горы.

Внешне это была обычная, в меру счастливая швейцарская семья. Но после того как супруга получила швейцарское гражданство, «счастливая семья», увы, распалась. И женщина немедленно восстановила брак со своим прежним русским мужем. Люди благодаря терпению добились-таки того, о чем так мечтали, – стали европейцами. И не просто европейцами, но гражданами одной из самых богатых и преуспевающих стран мира – Швейцарии.

Как говорится, все хорошо, что хорошо кончается. Казалось бы, все трое остались в выигрыше, русская пара обрела гражданство, о котором мечтала, а швейцарец заработал неплохие деньги. И вдруг приходит известие о том, что фиктивный швейцарский муж госпитализирован в специализированную клинику по причине жесточайшей депрессии. Расставшись с женщиной, рядом с которой он прожил пять лет, с которой все эти годы они вполне себе ладили и даже подружились, он ощутил одиночество, которое не смог преодолеть, и заболел. При расставании он ей так и сказал, что эти пять лет были самыми счастливыми в его жизни.

Подумалось: Швейцария. На экране это лишь маленькая капелька на карте. Слишком маленькая, чтобы вместить целых двух любящих людей.

Я буду ждать тебя

Отпевал пожилого мужчину. Последние годы он тяжело болел и наконец скончался. На отпевание собрались его многочисленные родственники. Мы помолились, после отпевания я сказал проповедь о покаянии и о жизни вечной. Меня внимательно слушали и сочувствующе кивали головами. Не прошло двух недель, как его близкие звонят и просят отпеть уже его младшего брата. В отличие от старшего, младший ничем особо не болел, был крепок телом и всегда заботился о своем здоровье. Внезапная остановка сердца. Никто не думал, что человек умрет, потому и отпевание проходило уже много драматичнее. Лица присутствующих выражали растерянность, а в глазах читался недоуменный вопрос. Мол, как же так? Понятно, старший, тот болел, и его смерть ожидаема. А этот зачем?

После отпевания, прежде чем выносить из храма покойного, ко мне подошел один мой хороший знакомый:

– Вот, батюшка, провожаем друга. Отличный был мужик. Крепкий. Про него думали, такой-то сто лет проживет, и на тебе. Что же выходит, правильно народ судачит, что старший брат потащил вслед за собой младшего?

Если младшего мы провожали в понедельник, то уже в пятницу я отпевал сына старшего брата, умершего три недели назад. Такая же неожиданная смерть, и тоже сердце. В тот день покойный занимался своими делами, неожиданно захрипел, упал и умер. На третье отпевание – человека совсем не старого, в отличие от двух предыдущих, – народу пришло заметно меньше.

– Уже боятся, – посетовала одна из родственниц.

Неожиданная и необъяснимая кончина сразу троих близких кровных родственников поразила меня. В те дни я много размышлял на эту тему и после воскресной службы, перед тем как давать крест, поделился мыслями с нашими верующими. Несколько дней спустя одна из наших прихожанок подошла ко мне и рассказывает. Они вдвоем с мужем одновременно с нами когда-то, еще в самом начале девяностых, пришли в храм. И мы все вместе начинали его поднимать и приводить в порядок. Муж этой женщины со временем стал прибаливать и заметно сдавать. Хотя до сих пор продолжает бывать на службах и причащаться. Выслушав мой рассказ о кончине тех трех человек, уже вернувшись домой, он вдруг за обедом сказал супруге:

«В продолжение темы, о которой батюшка сегодня рассказывал. Я так думаю, видимо, старший брат очень любил своего младшего брата и еще собственного сына. Решил не дожидаться, когда придет их время отправляться в лучший мир, и поторопил с уходом.