Как карта ляжет. Пики

Квартиру мы покинули в замешательстве. Следов убийств нет, но он же мог и избавится от них. Да ещё и этот рецепт. Аура у чистоплюя конечно сбивчивая, хотя не чёрная.

«Надо срочно доложить преподу».

Стоило о нём подумать, как он тут как тут.

– Ну что? – с задоринкой в глазах спросил Роман Дормидонтович.

– У него на кухонном столе лежит больничный рецепт. Ему прописали Аминазин, – отрапортовала Тана

– Всё понятно, – потёр рука об руку наставник.

– А что вам понятно? – не мог я не выяснить.

– Это сильно психотропное средство. Он болен.

Тем же вечером мы попали в больницу. Там выяснилось, что Иван Турин состоит на психиатрическом учёте. У него на фоне боязни микробов развилось обсессивно-компульсивное расстройство.

Его тётя работала в санэпидемстанции. Она постоянна заставляла Ивана протирать стены спиртом. Три раза в день квартира дезинфицировалась. Вся еда в доме замачивалась. Мясо плавало четыре часа в воде с содой, фрукты – час, а колбаса мылась с мылом. Бутылки тоже вычищались. Посуда, с которой ели, дополнительно прожаривалась в духовке. Не каждая тарелка это выдерживала. Но тётя Игоря говорила: «Ничего, милок, зато вирусы подохли».

– Роман Дормидонтыч, это он? – я засомневался, но всё же спросил.

– Ты же видел его ауру, она не чёрная, – начал пояснять препод.

– А вы как увидели?

– Я почувствовал ещё тогда, когда дом о нём заговорил, – признался он, указав на девятиэтажку, которая примечательна лишь небольшим граффити в виде синицы, впорхнувшей на его фасад.

– А зачем вы нас к нему направили? – разозлился я из-за бессмысленно потраченного времени.

– За опытом. Он бесценен! – учитель махнул нам рукой и ушёл по своим делам.

Как я про опыт не подумал? Сейчас меня волнует любовный. Наружу рвутся ядовитые мысли о Тане. Они разъедают мозг и я поддаюсь.

– Тана, нам надо поговорить, – сдерживая накал страстей, выпалил я.

– Согласна, – возможно она меня поняла на уровне ауры.

Какая нам разница парк или скорее аллея? Мы отправились в ближайшее место тишины. Тишина обожает ауры, наша тревога у неё на ладони.

Классика Земли в заурядном островке лавочек и деревьев, спрятала постаменты, тайно шепча о величии аллеи. Её распечатывал Пушкин, и запечатывал Гоголь.

– Я тебя люблю, – со страхом в голосе, признался я.

– Прости. Что? – она сделала вид, будто не заметила, и села на ближайшую лавочку.

– Я это не повторю! – речевым напором испепелил её лживую имитацию непонимания.

– Мы же друзья. Какая любовь?

– Светлая и настоящая. Она заточённой птицей рвётся у меня из груди. Я еще в детстве понял, ты – та самая, – со скрипом заржавевших прутьев тайна выпорхнула наружу.

– Я и не думала, что твоя речь может становиться настолько поэтичной, – моя возлюбленная попыталась поменять тему.

– Тут это не главное. Мои чувства – моя боль. Твоя душа поделила меня на ноль, – выпалил я слова, словно пробку из шампанского.

– О, стихи пошли, – не таяла снежная королева.

– Я смотрю, ты меня и не пытаешься понять, – это были последние слова перед тем, как я развернулся и ушёл. Куда? Навстречу надежде.

Сегодня не мой день – учитель направил не туда, да и Тана потопталась по моим чувствам. Надеюсь завтра мы выясним что-нибудь дельное.

Часть 2. Семена жестокости

– Дорогие дома, будьте добры, доложите обстановку. Кто ещё у вас вызывает опасения? – вопрошал преподаватель, созвавший нас в дворике, где стоит Туч.

– Уважаемый, я недавно тут девочку спасала, и мне не понравилась одна пожилая парочка из девяносто девятой. Какая-то сердобольная женщина и в край подавленный мужчина, – прощебетала пятиэтажная соседка Туча.

– Постой, Дюжина, у меня есть кое-что ярче. Мужчина сорок лет, живёт один и выкидывает мусор в окно. Я его называю Мусорщик, – разговорчивый дом по кличке Неб поделился странностями своего жильца.

– Мусор выкидывать – это, конечно, неприлично, но не преступление. По крайней мере по отношению к людям, – констатировал Роман Дормидонтыч.

Он оглядел всех недвижимых оппонентов. Они расположились треугольником, заключив в своё сердце детскую площадку.

– А моя баба Вера прессует всех внуков. Она бы кого угодно могла замучить до смерти, – напрашивалась на внимание единственная домовая дамочка.

– А как она обычно себя ведёт? – заинтересовался Дормидонтович.

– На мужа постоянно орёт воем голодной гиены. Внуков бьёт. На гречку ставит. С тапком за ними бегает. Розгами угрожает, – выражая обиду за страдальцев, рапортовала неравнодушная пятиэтажка.

– Да, надо бы проверить. Семена жестокости обрели благодатную почву, – сказал наш главный, увидев в ситуации неоднозначность.

– Чего вы? А как же мой? – обиделся Неб.

– Круг подозреваемых очерчен. Они уже в разработке. Какую квартиру ваш мусорщик занял? – не из праздного любопытства уточнил наставник.

– Тридцать третью, – воспрял обиженный.

– Мы учтём, приятно было с вами поработать, – не прощаясь завершил разговор Дормидонтыч, работать-то предстоит в их подъездах.

Мы с Таной сегодня гуляем то ли по чертогам разума, то ли по тоннелям души. Молча слушаем, но происходящее будоражит сознание:

«Чёрт, как какая-то бабка может оказаться маньячкой? Хотя вместе с дедом. Хм. А вообще всё возможно. Нас тоже формально не существует.».

– Ребят, чего застыли? Добромир, ты вчера не мог замолкнуть, а сегодня тебя муха тишины покусала? – сказал руководитель, пригубив необычно-оранжевый напиток из термоса.

Я подозреваю, это какой-то из особых эмоциональных коктейлей, который пьём мы – проводники. Скорее всего, Бодрость, у неё такой цвет.

– О, а я терялся в догадках. Что со мной произошло? Оказывается, это всё муха виновата, – не побоялся я съязвить.

– Роман Дормидонтыч, пойдемте в девяносто десятую, – смягчила мою дерзость подруга.

– Тана, я к этому и пытаюсь сподвигнуть, – уличил нас в бестолковости наставник.

Учитель сегодня типо юморист. Провёл междомное собрание и вместо того, чтоб к делу переходить, перешёл к нам.

– Сегодня мы с вами будем социальными работниками. Теми, на кого никогда не обратят внимания, – поучительно растолковывал он.

– Отлично, давно не практиковал. Мне нравится. Пенсионеры им почти всегда рады, – мой язык не смог обойтись без бла-бла-бла.

– Мир, давай уже переодевайся, а то ты выбиваешься из нашей компании, – оглядела меня Тана рентгеновским взглядом.

– Да, я со своим ирокезом всегда выбиваюсь. Чтобы наверняка, подумываю о татуировке, – рассмеялся и улыбнул напарницу.

В трёхкомнатной квартире завис одурманивающий запах пирожков. Их готовили ещё вчера, но аромат не хотел уходить. Уж очень ему понравилась пёстрая квартирка. Особенно малиновая кухня.

Прикоридорная обувь кричала от перенаселения. Никому не нравилась толкучка. А Вера Петровна встречала нас приторной улыбкой.

– Проходите-проходите. Сейчас угощу вас пирожками, правда вчерашними, – хозяйка суетливо бормотала, указывая на парочку стульев, которые разбежались по кухне.

– Благодарим, но мы по делу. Проводим соцопрос на тему: «Довольны ли вы размером пенсии?», – препод сделал важный вид, занимая почётное место в кухне на фиолетовом стуле.

– Конечно недовольна. Я ж сорок лет горбатилась на государство. А оно нате – 13 500 рублей и живите, как хотите. На такие крохи разве проживёшь? – воскликнула эмоциональная бабуля.

– Именно поэтому мы и пришли. Ведь пока все не начнут высказывать своё мнение публично, с документальным его закреплением, ничего не изменится, – с особой серьёзностью промолвил наш наставник.

– Где подписать? Я готова, – Вера резко подвинулась, стремясь вырвать планшетку.

– Вот здесь. А с вашим мужем можно пообщаться? – спросил лжесоцработник, протягивая ей желанный бланк.

– Та зачем он вам? Он думает так же, как и я. Давайте я за него распишусь? – вопросила баба Вера, норовя калякнуть инициалы и автограф мужа.

– Нет уж, нам нужно его мнение и подпись, – утвердил руководитель.

– Ивашшшш, – громко крикнула она.

– Да, дорогая, – услужливо ответил дед Иван.

– Только он глуховат, погромче с ним говорите, – сказала таким голосом, будто не нас предупреждает, а его позорит.

– Иван, а как по отчеству? – поинтересовался Роман Дормидонтыч.

– А не много чести? Но ладно, Викторович, – она пренебрежительно махнула в сторону мужа, недовольно покачав головой, мол «только для вас».

– Иван Викторович, а вы довольны своей пенсией?

– Да, я всем доволен – с ехидством глянул он на Верушу, которая снова пыталась решить за него.

Та выпала в осадок. Лепила из того что было, и долепилась.

Аура Веруши скачет от возмущения. Она эмоциональная женщина. Видно, с единственно правильным – свои мнением. А тут муженёк удивил. Грозовые заряды уже электризуют воздух. Как вовремя мы смотались. Они там ух, сверкают и гремят.

«Не похожа эта парочка на убийц», – мысленно рассуждал, сбегая по ступенькам затхлого подъезда. В окно ворвалось громкое виу-виу-виу. «О, полиция! Какими судьбами?»

Одно дело завершили, а уже и другое нагрянуло. Мы направились к ним поближе. Пройдя мимо, услыхали лишь вопрос: «В последнее время вы ничего подозрительного не замечали?». Милейшего вида дамочка отрицательно покивала головой. Её рыжие косы на секунду меня загипнотизировали.

«Не зря рыщем, ох не зря…»

– Ребятки, ждите, наблюдайте. Как всё закончится, вызывайте, – приказным тоном обрисовал задачу наш главный.

Мы с Таной продемонстрировали класс в синхронном кивании. Препод исчез. Мы же, включив незаметность, заняли лавочку.

Тишина между нами сгущалась. Но никто не собирался заговорить первым. Я не видел смысла, а она не горела желанием.

Полицейские сновали из подъезда в подъезд. Слышались только обрывки фраз и хлопки недовольных дверей.

– Зачастили эти гости, – возмущалась бронированная хранительница дома.

– Ничего, зато вам не скучно, – приободрил её я.

– Не скажи. Я ничего интересного и не узнала. Говорили, нужно быть осторожнее. Что-то происходит, – сказала и закрылась, сама того не желая.

– А что происходит? – я всё-таки надеялся выяснить какие-то факты.

– Толком и не поняла, – не желая продолжать общение, уставшая дверка обрезала нить разговора.

«Вот же глупая дверь.» Ух, наконец, полицейская машина уезжает восвояси. Кнопка нажата, ждёмс.

– Что-нибудь выяснили? – выходя из пузырь-лифта, спросил Дормидонтыч.

Крутая это штука пузырь-лифт. Незаметно перемещает за считанные минуты, демонстрируя красоты мира.

– Нет, ждали вас, – выслужилась Тана.

– Доброй ночи, дома. Почему приезжала полиция? – обратился он к темным окнам.

– Ой, а я и не поняла. Предупреждали о бдительности, спрашивали кто что видел. Но никто ничего толком и не заметил, – рассуждала хозяйка безразличной двери.

– Что б вы без меня делали?! У меня в подъезде двое в погонах разговорились. Оказывается, недалеко от лесопосадки ремонтировали трубы, и экскаватор наткнулся на пакеты. А там трупы. Человек десять, – с нотками ужаса сказал Неб.

Это мы и чувствовали. Смертельный негатив осел на домах.

***

А если бы мы прошлись по району, то могли бы увидеть выбегающего экскаваторщика. Тот трусящимися руками разрывал пакет в надежде спасти человека. Давным-давно, ещё в Чечню, его контузило и теперь временами им овладевала непонятная паника. Разумом он понимал – человек мёртв, но душа щелчком отключила рацио и даровала сомнительный шанс.

– Сашко, ты чего? – кричал шокированный прораб. – Твою ж налево, это же мёртвая баба.

– Да ну его в пень, фараонам звони, – отрезвил его инженер. Он моментально понял всю серьёзность произошедшего.

Строительный шум сменили пятиэтажные маты. Они забивали ушные раковины напрочь. Тело девушки уже не первый день тухло в пластике и только сейчас получило свободу. Руки и ноги с надеждой глядели на небо, прощаясь с остывшей землёй. Юбка-карандаш, белая блуза и горящий взгляд – канули в лету. Осталось лишь тряпьё и изрядно помятая, даже истерзанная временем, человеческая обёртка, сменившая цвет на жёлто-зелёный.

Остальным умершим повезло меньше. Сашку оттащили и им пришлось хранить свою жуткую тайну до приезда полицейских. Даже после смерти время имеет свою цену.

***

Сплошные неудачи. Люди погибли, чувства под тоннами безразличия. Когда будет мой день?

Часть 3. Хранилище якорей

Хранилище якорей – это все события, оставляющие след на наших душах. Мы имеем право в нём копаться, но для этого нужно уснуть особым сном. Когда я впервые погрузился в такой, вся моя оболочка напряглась. Сознание выскакивало из телесных рамок, казалось, лечу в бездну. Но нет. Не она, а лишь ужасы, заточённые в одном человеке. По долгу службы этот нырок необходим. Без него не докопаться до сути. Пока не поймёшь – не поймаешь.

Сегодня я ворвался в хранилище «мусорщика» – Петра Ломакина. Дормидонтыч сложил пакеты, трупы и оконного нахала воедино – получив способ выкинуть тело, не таща его через подъезд. Да, днём заметно. Но кто сказал, что он их выкидывает днём?

***

Парень лет тридцати идёт на работу. Его шатает на ветру словно надувного болванчика, что приветливо встречает гостей при входе в кафе. Но позитивом от него и не пахнет. Обыкновенный тощий доходяга. На таких обычно сердобольные мамаши показывают пальцем и говорят: «Будешь плохо кушать тоже таким станешь».

– Смотрите, Петак идёт.

Повёл рукой в сторону приближающегося хиляка парнишка из компании. Ребята стояли кружком у вывески: «Кастрюльки от мамульки».

– Та чё на него смотреть? Один фиг, краше не станет, – сказала Маша, одёрнув юбку-карандаш, которая постоянно задиралась.

– Маш, ну ты чего? А вдруг станет? В женихи себе его возьмёшь, – с нарочитой серьёзностью подшучивал Виталик.

– Его? В женихи? Да щас, – Машка завела руку высоко над головой и резко выгнула запястье.

Петя грустно на неё зыркнул и прошел мимо. Он защищал свою мечту о женитьбе скорлупой: «Не слышал, не видел, не было».

– Ничего, я им ещё покажу кто есть кто, – неуверенно пробубнил он себе под нос.

Бомж, что проходил вплотную, услышал и рассмеялся, гремя бутылками.

– Ха, Петак, с тебя даже бомжи ржут, – Виталик довольно хмыкнул, отмечая что рассмешил друзей.

Подошло время рабочей переклички. Компашка, зависавшая на улице, начала плавно передвигаться в тесный офис. Там серые стены поджимают со всех сторон, поэтому они не спешили.

Узкий коридор петляет, чихая коробками, скучковавшимися по углам. Все работники пришли сюда за лучшей жизнью. Кто купился на возможность проживания, кто на обещанную достойную зарплату, а кто на красиво звучащую должность.

Маша пришла работать секретарём, а торгует кастрюльками. Как и большинство на этой фирме. Не просто на рынке, а по квартирам разносит. Навязывание услуг в чистом виде. Но кушать-то хочется!

А как же там оказался Петя? У него всё хорошо и с математикой, и с языками, но со зрением плохо. Вуз он не закончил, из-за сильной боли за глазными яблоками. Теперь приходится идти туда, куда берут.

В отличие от Маши кастрюльки у него продаются плохо. Коллеги смеются. А он всё равно: тому денег займёт, у этого дочь из сада заберёт. Палочка-выручалочка, которую можно хаять, а она будет вручать.

– Ломакин, ты сегодня со мной, пойдём, – неохотно произнёс Артур.

– Сейчас, подожди, платок запропастился, – Пётр нагнулся в поисках пропажи.

– Ты чо сопля? Какого с платком шаришься? – осудил его Артур.

Виталик летел по ступеням с огромной порцией кастрюль, за башнями из которых ничего не видно. Петя водил рукой по зелёной плитке, та украшала лестницу. Тут на его голову просыпались тумаки. Кастрюльная башня оказалась Пизанской. Больше всего досталось голове.

В этот момент Пете было не легко: «Неудачно нагнулся. Только бы встать. Почему так мутно. То ли очки испортились, то ли глаза.».

– Очень плохо вижу, помоги, – не удержав равновесия, и так согнутый Петя, завалился набок.

– Вот ещё, буду я тебе помогать. Ты тут разбирайся, а я пошел поработаю. Смысл процент делить?! – Артур зло гаркнул и свалил.

В тот же день горе-работника уволили. Остался он и без копейки, и без пары диоптрий. Новые очки поправили ситуацию, но как он ни лазил по собеседованиям, его отовсюду пинали – образования нет, зрение плохое, вид непрезентабельный. Ненависть к работникам маркетинга росла с каждым отказом.

Пришлось осесть дома и заняться работой в интернете. А что с отвратительным зрением можно делать? Только лайкать, комментировать и то второе не всегда. Глаза-то горят от усталости.

Еда его совсем оскудела. На пособие по инвалидности и позорные копейки, которые удавалось урвать на SEO-sprinte, богато не заживёшь.

Две курицы в месяц, порезанные на кусочки, пакет кефира и булка хлеба раз в два дня.

Коммуналку оплачивал он со скидкой, но на человека рассчитано катастрофически мало электроэнергии. Её не хватало на прожорливый компьютер. Не говоря уже о холодильнике, бойлере и электропечи.

В совсем голодные дни, когда пособие ещё не пришло, а интернет-крох осталось совсем мало, он выходил в обшарпанный подъезд и вдыхал ароматы. Они ползли сквозь все щели, словно змеи-искусительницы. Запахи жареной свинины, фаршированных перцев, свежеприготовленного борща со шкварками – кружили голод в гастрономическом вальсе, аж до тошноты. А если соседи жарили рыбу, то Пётр падал в обморок. Он очень её любил, но не всегда мог себе позволить. Будущий мусорщик мечтал о жареном, но дедушка говорил: «Жареное вредно. Не ешь!». У деда была язва желудка, а у Пети развивалась язва от его слов. А отварная рыба – это не то.

***

После очередного сеанса ароматовдыхания Петя сидел на кухне и смотрел на пустую печь, со страхом вспоминая о голом холодильнике. Но чувство голода прервал звонок в дверь. Может, кто его навестить пришел? А нет. Стоит какая-то дамочка в юбочке и блузочке. Точь-в-точь Машка.

– Добрый день, замена дверей с 50% скидкой, – услужливым голосом пропела молодая девчонка.

– Меня это не интересует, – он порывался хлопнуть дверью и заглушить её назойливый комариный писк, но она засунула в проём свою аккуратненькую ножку.

– Постойте, посмотрите какие у вас некачественные двери. Вам срочно нужна замена, – настаивала девушка, очаровывая Ломакина загадочным взглядом.

– У меня нет денег, – взревел он от раздражения, её чары на него не действовали.

– Да ну, с такой как у вас дверью, жить просто не возможно, – она строго следовала правилу трёх «нет».

– Я же как-то живу.

– Вот именно. А я себе поставила новые и кайфую, – отрабатывала скрипт работница маркетинга.

Тут в его истощённом рассудке клацнуло.

– Проходите. Чаю хотите? – по его лицу растекалась милейшая ухмылочка.

– Пожалуй, да, – им обычно не разрешают пить чай у клиентов, но она решила вознаградить себя за маленький успех.

«Войти в дом – это уже полдела» – говорили ей.

Пока девчонка бубнила, расхваливая их товар, он достал снотворное, что спасало его от мысленного гнёта, и ливанул ей в чай. Когда дело было сделано, Петр набрал полную ванну. Прямо в одежде сдёрнул гостью со стула и за волосы поволок.

– Сука, ну и тяжёлая же ты, – ругался звериный хаос, беснующийся в невинном, сотворяя монстра.

Душа маньяка при рождении не получила судьбу. Есть секунда, когда нет Часового. Один пост сдал, а другой ещё не принял. Хотя первый человек нового поколения уже родился. Тогда появляются на свет они – люди хаоса. Хаос ходит вокруг, как волк около добычи, ожидая лучшего момента для установки якоря.

Любой бы уже десять раз пробудился, но доза сна в организме хрупкой девушки превышена. Рука зацепилась за угол в кухонном проёме, одна нога уже босая. Туфля решила не лицезреть эти ужасы и спряталась за порогом.

– Чёртовы боги. Не могли более обтекаемую форму придумать? – взывал он к небесам.

Тело громко плюхнулось в ванну. Волосы увенчали беззащитную девушку предсмертной короной. Блузка и юбка надулись словно парашют, но мягкого приземления не будет. По крайней мере на этот свет.

Цепкие руки нажали на плечи, и девушка на мгновение проснулась. Она жадно глотала воду. Пузырьки бешено бастовали против происходящего. А у Пети всё внутри напряглось и налилось вожделением.

– О боже пузыри, больше пузырей. О, да, – это был крик возбуждения.

Его потрясли всплывающие вверх воздушные шарики. И когда они закончились, он даже испытал разочарование.

– Что? Так быстро? Так мало? – воскликнул Мусорщик, глядя в потолок.

Следующим стал паренёк, продававший пылесосы. Ведь пузыри изо рта у всех одинаковые выскакивают. А они именно то, ради чего стоит убивать, – считал Пётр.

– О да, – раз за разом вскрикивал убийца.

Все, кто звонил в звонок в надежде нажиться, зарабатывали лишь купание в ванне. Но если б они не говорили: «Сама таким пользуюсь. Мама довольна. У меня дома такая же…» – то, может, и уходили бы ни с чем. Ведь именно эти слова играли роль спускового крючка. Когда-то та, которую он любил, ими постоянно клиентов убалтывала, а он смотрел и думал: «Врать нехорошо. Врунишки должны быть наказаны».

***

Долго он хаосу сопротивлялся. Тот к нему со всех сторон подкрадывался, даже здоровьем манипулировал. Жаль, что удачно. Подвёл я итоги после пробуждения.

Сам в трактатах краем глаза видел: есть те, кто победил хаос. Им разрешали перепрыгнуть ангельскую ступень. Возвращение на Землю даже не рассматривалось. Ведь души туда уходят, для очищения, а девственную зачем менять? Её ждёт наша работа.

– Мир, поглядел? – спросила Тана, входя в мою световую квартиру.

– Да! – выпалил я, не ожидая: ни прихода, ни вопроса.

– Я тоже успела, – она оглядела мою комнату, заметив своё фото, скромно стоящие на полочке.

– Ребятки, молодцы. Давайте его возьмём с поличным, – без стука вошёл педагог, он всё слышал.

– Давайте, – сказала Тана, а во мне ещё брыкалось увиденное.

***

В этом ущербном подъезде тихо и спокойно. Походу, выходить сегодня он не собирается. Из квартиры кого-то вытолкали, осыпав матами и пакетами с вещами, кажется постельным. Лежащий на полу парнишка, лет восемнадцати, ответил матерной взаимностью и пошел дальше.

Раз звонит, два, три, но мы-то точно знаем: он дома. Испугался полиции и затих? Сегодня не в настроении убивать?

***

Месяц слежки псу под хвост. Подъезд стал уже вторым домом, у меня даже любимый уголок появился, возле разбитого окна. Там запах позорных жильцов забивает пыль и почти свежий воздух. Это тоже не супер, но хотя бы не выворачивает.

Душу чувствуем, она беснуется, но не атакует и с каждым днём чернота угасает. Как так? Мои размышления прервал противный голос.

– Валь, слышь, этот очкарик совсем ослеп? – вездесущая дамочка окликнула соседку. Та тащила домой тяжеленые пакеты.

– Чо правда? – выпалила Валя и поставила пакеты. Дав себе возможность переварить информацию и отдохнуть.

– Ага, говорят от стресса какого-то, – прижимая красную сумочку к боку, женщина-новость думала, что б ещё рассказать.

– А ты откуда знаешь? – в эту же секунду Валентина сама подкинула идею собеседнице.

– Да участковая наша, любит потрепаться…

Дальше я уже не вникал, а прислушался к себе: «Как ослеп? Ему совсем темно, и душа, пытаясь включить свет: изгоняя хаос. Слышал я об этом феномене».

– Свет правда победит тьму? – я не смог не спросить у Романа Дормидонтовича.

– Посмотрим, – преподаватель многообещающе подмигнул.

Через полгода аура самоочистилась. Я это узнал благодаря контролю над подопечными. Вредоносный беспорядок побеждён. Теперь у Пети есть шанс всё исправить.

С той троицей домов мы наконец-то расстались. Но эти первые вылазки взбудоражили мою ауру. Впрочем и не только они. Тана, что же она всё-таки решила? Её суженый – Лев или у меня тоже есть шанс?

Автор: Иванкова Алёна

Инстаграм: @ivankova_writer

Иллюстрация: Екатерина Хлус

Инстаграм: @petite_kotie

Лоскуток

Турбан Алеся

Иногда серость лучше волшебства…

Тонкие, едва заметные брови, белесые, почти прозрачные ресницы, волосы мышиного цвета. Из зеркала смотрела бледная, худенькая девушка. Серенькая, как мышка. Такую увидишь в метро напротив, и не вспомнишь через пять минут.

Рита рассматривала себя в зеркале, пытаясь найти что-то особенное, яркое. Ничего. Серая тень.

С детства мать ей внушала, что она не нужна, лишняя. Отца своего девушка вообще не знала. Мать нагуляла ее в семнадцать лет. Родила и всю жизнь ненавидела, считая причиной своих неудач. Чтобы лишний раз не нарваться на пинок или подзатыльник, Рита старалась не выделяться, слиться с серой стеной. И ей это отлично удавалось. С возрастом она так привыкла быть невзрачной, незаметной, что ее на самом деле люди просто не замечали.