Забытый книжный в Париже

– Может, и наблюдала. Как знать?

Кевин рассеянно провел рукой по густой седой шевелюре, явно думая о чем-то своем. Весь день он пребывал в хорошем настроении, потому что на следующее утро они улетали обратно в Филадельфию. Идея посетить Париж принадлежала Жюльет, и поездку она оплатила из тех денег, что достались ей в наследство от матери. По этим двум причинам Кевин и был с самого начала настроен против путешествия во Францию. Согласился поехать лишь потому, что Жюльет сказала: она отправится в Париж в любом случае, даже без него. А его друзья из загородного клуба для избранных сочли бы это странным. За последние десять дней Жюльет не раз пожалела, что приехала не одна. Но теперь она нашла свою площадь, восстановила связь со своей французской бабушкой, которую едва помнила. Mémé. Щуплая маленькая старушка с поседевшими до белизны волосами, она всегда одевалась в черное, настаивала, чтобы пищу они принимали исключительно за сервированным по всем правилам столом, читала ей на французском истории о слоненке Барбаре[4] и позаботилась о том, чтобы Жюльет и ее брат, как и их мать, имели двойное гражданство – французское и американское. Mémé перед самыми родами месяц прожила в Париже, чтобы ее дочь Сюзанна стала уроженкой Франции. Кевин был ужасно недоволен, что в парижском аэропорту при прохождении паспортного контроля Жюльет имела возможность встать в очередь к стойке для граждан Евросоюза, которая оказалась гораздо короче, чем та, где стоял он. Жюльет пришлось долго ждать мужа «за границей», зато она ощущала себя настоящей француженкой, стоя среди соотечественников, и ей это ужасно нравилось.

Однако это чувство быстро улетучилось. В ресторанах и магазинах к обслуживающему персоналу Жюльет обращалась по-французски – на этом языке она и теперь говорила бегло, поскольку, ко всему прочему, преподавала французский старшеклассникам в школе, – но ей обычно отвечали по-английски. Они с Кевином в Париже были всего лишь очередной парочкой иностранных туристов – плавали по Сене на bateau mouche[5], бродили по Лувру, поднимались на Эйфелеву башню, посещали блошиные рынки и делали покупки в «Галери Лафайет». Да, она загрузила из интернета различные путеводители и нашла один укромный бар, спрятавшийся в одном из отелей на Монмартре, но и там, сидя на стульях с красной бархатной обивкой, на местных они не походили: в них все безошибочно распознавали американцев. Разумеется, стыдиться тут было нечего. Да и чего она ожидала, в конце-то концов?

– Не возражаешь, если я сейчас приму душ, или тебе самой нужна ванная? – спросил Кевин, выводя ее из раздумий.

– Да нет, иди. Только, Кевин… мне тут пришла в голову идея… – Жюльет пригладила бархатное покрывало, пытаясь подобрать нужные слова. – Кафе на той площади очень милое, и я подумала, может быть…

– Что «может быть»?

Он стянул с себя свитер и бросил его на стул. Черт, вот чего она мямлит?

– Может, поужинаем сегодня там? Да, знаю, у нас заказан столик, но ведь мы уже находились здесь по дорогим модным ресторанам, отведали множество изысканных блюд. А то кафе – для местных. Может, попробуем?

– Во-первых, – начал перечислять он причины для отказа, загибая пальцы, – кухня там, скорее всего, отвратительная. Во-вторых, там вряд ли говорят по-английски и сервис будет ужасным. И, в-третьих, на сегодняшний вечер у нас заказан столик «У Зельды» – любой обзавидуется. Джон с Нэнси ужинали в том заведении, когда были в Париже. Сказали, это было самое яркое событие за всю поездку. Джон взял с меня слово, что мы обязательно попробуем их блинчики «Сюзетт».

– Конечно, – вздохнула Жюльет. – Просто у меня возникла мысль…

– Ты не пожалеешь, клянусь.

Кевин расстегнул ремень и втянул в себя живот, заметив, что она на него смотрит. В последнее время он прилагал больше усилий, чтобы оставаться в хорошей физической форме, – почти все вечера крутил педали на велотренажере, – и она была рада, что муж у нее до сих пор относительно стройный и подтянутый. Стиль его одежды отличался консерватизмом, но с некоторых пор он стал склонен к экспериментам: например, купил кожаную куртку, которая у нее и теперь еще вызывала сомнения.

«У папы кризис среднего возраста, – прокомментировал их сын. – Скоро сделает себе татуировку».

Жюльет рассмеялась, но с любовью. Они с Кевином жили вместе вот уже двадцать пять лет и в постели до сих пор получали удовольствие. У него имелись свои слабости и причуды. Но у кого из мужчин их нет? Кевин был ее первым парнем. Она вышла замуж за него, когда ей было двадцать два, и не могла себя представить с другим мужчиной.

Он снял трусы и, повиливая ягодицами, направился в душ. Жюльет слышала, что он напевает себе под нос какой-то веселый мотивчик, но не осуждала мужа за то, что он чувствует себя счастливым. Человек привычки, за границей Кевин был не в своей стихии и сильно тосковал по дому. А вот она сама еще не была готова вернуться. Она не знала, что именно надеялась найти в Париже, но это что-то, когда она пыталась до него дотянуться, по-прежнему ускользало от нее подобно тому, как рассеивается в воздухе завиток дыма. Жюльет снова посмотрела на фотографии в телефоне. На одной была запечатлена акварель, висевшая на стене в комнате бабушки, на второй – настоящая площадь, на которую она случайно набрела днем. Возможно, площадь была та же самая, но что это значит? Не исключено, что бабушка хранила картину как память о Франции. Жюльет было жаль, что вечером она будет ужинать не в том кафе, но ведь, даже если там вкусно кормят, она все равно была бы напряжена, переживая, что Кевину блюда не нравятся, и все равно не получила бы удовольствия от еды.

В ванной их номера шумел душ. Кевин настоял, чтобы они остановились в современном отеле с приличной сантехникой, какая их вряд ли порадовала бы в причудливой маленькой гостинице, которую Жюльет отыскала на Монмартре. Скорее всего, он был прав. В той гостинице номера были бы крошечными, воду включали бы с перерывами, и Кевин пребывал бы в более отвратительном настроении, чем когда бы то ни было. И вдруг зазвонил его мобильный. Жюльет взяла телефон. Кевин занимался коммерческой недвижимостью, и в ближайшее время ему предстояло совершить крупную сделку. На дисплее высветилось «Джексонс» – адвокатская контора, с которой он вел переговоры. Если звонок срочный, ей придется вытащить его из душа.

Жюльет приняла вызов и тотчас же услышала женский голос:

– Кев, лапочка, забыла предупредить, что во вторник нам придется чуть сдвинуть нашу встречу. Скажем, на семь? Стейси записана к зубному после школы. Кевин, ты меня слышишь?

Жюльет прервала звонок. С минуту она сидела с телефоном в руках, потом положила мобильник на тумбочку мужа. Какой-то бессмысленный набор слов. Если бы женщина не произнесла имя Кевина, Жюльет подумала бы, что ошиблись номером. Голос на другом конце линии она узнала: он принадлежал Мэри-Джейн Макинтайер, поселившейся в доме через улицу от них несколькими годами ранее. Почему в контактах Кевина она значится как «Джексонс»? Жюльет взяла телефон мужа, попыталась разблокировать его, но PIN-код теперь был другой. На мгновение она почувствовала себя актрисой в третьесортном телесериале. Кевин бесился, когда его называли «Кев», а Мэри-Джейн он считал скучной, утомительной особой. Ее муж был военным, подолгу бывал в отъезде, и она вечно донимала Кевина просьбами помочь ей по дому, причем обычно это касалось каких-то пустячных мелочей, с которыми она легко справилась бы сама.

– Если это Мэри-Джейн, меня нет дома, – однажды сказал он Жюльет, когда в дверь позвонили.

– По-моему, она в тебя втюрилась, – ответила Жюльет, и они оба рассмеялись.

Она взяла из мини-бара маленькую бутылочку бренди и, стоя, залпом осушила ее. Не может быть, чтобы ее муж крутил роман с их соседкой. Абсурд чистейшей воды, в голове не укладывается. Но если допустить, чисто гипотетически, что муж ей изменяет, тогда становятся понятны некоторые его странности, которые она заметила в нем во время этой поездки. И попыталась бы проанализировать их, если бы не была так сильно увлечена Парижем. Во-первых, телефонные звонки рано поутру, когда в Филадельфии как раз полночь. «Адвокаты работают допоздна», – объяснил муж. Во-вторых, он стал необычайно скрытен: телефон из рук не выпускал, и если говорил по нему, то обязательно отходил подальше от жены. Сегодня вечером он утратил бдительность лишь потому, что они были почти дома. Его собранный чемодан стоял у двери. В ванной все еще шумела вода. После душа Кевин будет подстригать волосики в носу, чистить зубы, полоскать рот. Время у нее есть.

Не отдавая отчета своим действиям, Жюльет присела на корточки возле чемодана мужа, расстегнула замки и принялась быстро перебирать аккуратно сложенные вещи: брюки, тенниски, пиджаки – как повседневные, так и более строгие. Между двумя кашемировыми свитерами она нащупала маленький сверток в шуршащей папиросной бумаге, перевязанный капроновой лентой. В нем лежал нежно-розовый женский гарнитур: две комбинации с трусиками и бюстгальтер с формованными мягкими чашечками. В это женское белье она бы ни за что не втиснулась, даже если бы год сидела на диете. «Ты женщина в полном смысле этого слова», – любил говорить Кевин, тиская в ладонях ее груди. Мэри-Джейн была смуглая, худая, с плоской грудью и идеальными дугами бровей. Если б была собакой, то непременно какой-нибудь гончей породы. «А я кто?» – думала Жюльет. Толстый рыжий лабрадор, угодливо виляющий хвостом. Она постаралась как можно аккуратнее завернуть нижнее белье, перетянула сверток лентой, связав ее края в не очень красивый бантик, и снова убрала его в чемодан.

* * *

– Шикарное место, да? – Кевин протянул ей вилку, на которой лежало нечто очень похожее на обойный клейстер. – Попробуй мой муслин[6] из улиток.

– Ой, нет, спасибо, мне достаточно. Мое… – Жюльет не могла вспомнить названия того, что ела, – это было нечто волокнистое. – У меня сытная закуска.

– Подумать только, и ты еще хотела, чтобы мы наш последний вечер в Париже провели в каком-то захолустном кафе! – Он слегка взболтал красное вино в большом бокале, с наслаждением вдохнул его аромат и выпил. Как только Кевин опустил бокал на стол, официант мгновенно шагнул к ним, взял бутылку и снова налил ему вина. – Merci, – поблагодарил Кевин и улыбнулся жене, показывая, как он старается уважить французов.

Она машинально улыбнулась в ответ и подставила официанту свой бокал. Алкоголь помогал пережить потрясение, но Жюльет понимала, что голову терять нельзя. – Пожалуй, после двух бокалов лучше не частить, решила она. – Жюльет огляделась. Ресторан был оформлен в стиле минимализма: бетонный пол, жесткие белые стулья, футуристические лампы, во множестве свисавшие с потолка, будто сияющие медовые соты. Они находились на двенадцатом этаже. Внизу переливался огнями город. Эйфелева башня сверкала, как разлапистая металлическая новогодняя елка. Жюльет поежилась. Ощущение было такое, будто они сидят в самолетном ангаре, ожидая отправки в космическое пространство. Насколько она могла судить, французы в это заведение не захаживали: за столиками вокруг сидели исключительно иностранные туристы, фотографировавшие свои блюда, чтобы затем выложить эти снимки на своих страничках в соцсетях. Прямо как Кевин.

– Выглядишь великолепно, – сделал он ей комплимент, фотографируя стол и ее заодно, когда им принесли горячее. Сверкнула вспышка, и Жюльет отпрянула. Впрочем, Кевин наверняка и сам подредактирует фото: удалит ее из кадра. – Джон с Нэнси будут в восторге, что мы вняли их совету и пришли сюда. – Он взял нож и вилку, с беспокойством глядя на крошечную конструкцию, воздвигнутую на середине тарелки. – Здешний шеф-повар настоящий художник, да?

– Несомненно.

По крайней мере, со своей рыбой она должна быстро управиться, подумала Жюльет. – Рыба лежала в гнезде из жестких горьких листьев. – Наверное, для красоты положили, решила она. – Хотя как знать? Тарелку по краю усеивали желированные капельки сосновой смолы. Она попробовала одну, и та на вкус оказалась как средство для чистки туалета – во всяком случае, в ее представлении оно имело именно такой вкус. Размазав каплю ножом на фарфоре, Жюльет обнаружила внутри мертвого муравья. Будь это какой-то другой вечер, она бы возмутилась? Пожалуй, нет. Кевин любую критику воспринимал как личное оскорбление. Жюльет раздавила еще несколько зеленых капель, в каждой обнаружила по муравью и поднесла ко рту салфетку, сдерживая порыв рассмеяться.

– Знаешь, теперь, когда ты бросила учительствовать и мама твоя отошла в мир иной, пожалуй, тебе стоит немного расправить крылья. – Кевин откинулся на спинку стула. – Съезди в Сан-Франциско, повидай брата.

– Может быть, – отозвалась она. – Но это займет всего несколько дней. А мне нужно решить, как жить дальше.

– Отдохни немного. Почему бы нет? Ты много лет работала на износ – растила детей, преподавала. Отдых ты заслужила. Придумай себе какое-нибудь хобби. Гольф, например. – Он нахмурился – загородный клуб был его вотчиной. – Нет, лучше не гольф. Вряд ли тебе понравится.

В одном Кевин был прав: она действительно работала на износ. Двойняшки родились через год после их свадьбы, а через пять лет, определив детей в детский сад, она вышла на работу в школу. Кевин хотел, чтобы она оставалась домохозяйкой, но денег хватало едва-едва, а она ценила свою независимость, и ей нравилось погружаться в другие культуры и языки. Главным образом она преподавала испанский, но французский был ей ближе. «Mémé гордилась бы тобой», – нередко говорила ее мать. Дома Жюльет готовила блюда, которым научилась у мамы, а та – у своей. Это, конечно, была не высокая кухня, как здесь, а вполне себе крестьянская сытная пища, насыщенная вкусами и ароматами: говядина или баранина, замаринованные в красном вине и несколько часов томившиеся на медленном огне; гратен дофинуа[7], запеченный со сливками и чесноком, пирог татен с карамелизованными яблоками.

Кевину нравилась ее стряпня, но в глубине души Жюльет знала: ее французскость он воспринимал как жеманство. Она давно мечтала посетить Францию, но он не горел желанием. Даже фильмы французские с ней не смотрел, говорил, что от субтитров у него болит голова. Будучи студенткой, она один семестр проучилась в Пуатье, а до того во Франции была только раз, в пятилетнем возрасте. Тогда с мамой, бабушкой и братом она десять дней провела в Провансе. Из той поездки мало что отложилось в памяти, только отдельные картины: обед под соснами за столиком, застеленным скатертью в красную клетку, прогулка между рядами высоких виноградных кустов, тянущихся до самого горизонта.

Официант принес им десертное меню. Кевин от него отмахнулся.

– Мы будем блинчики «Сюзетт», – сказал он. – Я слышал, это ваше фирменное блюдо.

– Простите, месье, – тихо произнес официант, – но этот десерт у нас не готовят.

– Как же так! – У Кевина покраснела шея. – Мои друзья не так давно ужинали у вас, и нам порекомендовали непременно отведать эти ваши блинчики.

– С прошлого года у нас новый шеф-повар, и блинчики он вовсе не готовит. – Официант снова положил перед ними на столик десертное меню. – Его фирменный десерт – мусс из личи с меренговой крошкой и карамелизованным молоком.

Кевин хотел что-то сказать, но Жюльет его опередила:

– Судя по описанию, очень вкусный десерт. Принесите мне его, пожалуйста. – Она собралась было добавить, что блинчики «Сюзетт» сама могла бы приготовить дома в любой день недели, но потом вспомнила, что все изменилось. – И кофе, будьте добры, – улыбнулась она официанту.

– Ты уверена? – удивленно вскинул брови Кевин. – Ты же полночи не будешь спать, а нам завтра лететь, если не забыла.

– Абсолютно.

Он настороженно взглянул на нее. Внезапно она почувствовала себя изнуренной, ее немного тошнило. Что Мэри-Джейн нашла в ее муже? Сейчас губы его побагровели от вина, щеки были бугристые и одутловатые. От запаха его лосьона после бритья ее воротило. Одет он был с иголочки, но вид имел напыщенный, самодовольный, был уверен, что последнее слово непременно останется за ним. Мэри-Джейн было всего-то лет тридцать пять. Она вполне могла бы найти кого-то и поинтереснее. Кевин, конечно, живет рядом, всегда под рукой. Очень удобно. – Очевидно, в этом его главное преимущество, предположила Жюльет. – А в ее супружеской постели они тоже сексом занимались? Картина, которую нарисовало воображение, была до того мерзкой, что она тряхнула головой, прогоняя ее.

– В чем дело? – спросил Кевин.

– Да так, ничего. – Жюльет приняла бесстрастный вид. – Просто грустно, что поездка подходит к концу.

– Да, поездка потрясающая. Но все равно я рад, что мы возвращаемся домой.

«Еще бы!.. – подумала Жюльет. – Кто бы сомневался!»

– Кстати, – добавила она, – я получила сообщение от Линды. Они с Питером во вторник будут в наших краях, и я подумала, что можно бы пригласить их на ужин. Не возражаешь?

Кевин поправил галстук.

– Прости, дорогая. Во вторник вечером у меня совещание по конференц-связи. И скорее всего, допоздна.

– Совещание так совещание, – ответила Жюльет. – Повидаемся с ними в другой раз.

А будет ли другой раз? Она уже сомневалась.

Глава 2

Март 2022 года

Жюльет лежала рядом с Кевином в кромешной тьме. В голове кружили разные мысли, не давая уснуть.

«Я всегда готов тебя поддержать».

Это было любимое выражение ее мужа.

«Конечно, папа, как скажешь», – отвечала Эмили, пожимая плечами.

Их дочь всегда была самостоятельной – с тех самых пор, как научилась ходить. Сама собирала свой рюкзачок, когда шла в детский сад, сама упаковывала свои обеды. Сейчас, в двадцать три года, специалист по биологии моря, она в составе исследовательской экспедиции работала над каким-то проектом в Антарктике. Более независимого человека Жюльет не знала. Наделенная волевым характером, Эмили чем-то даже немного ее пугала.

«Я всегда готов поддержать тебя, сын, – часто говорил Кевин Бену. – Если возникнут какие-то конфликты в школе, ты мне только скажи».

И Бен в ответ мило улыбался, убирая с глаз волосы. Конфликтов у него никогда ни с кем не возникало, нигде, потому что Бена все любили. Перед его обаянием было трудно устоять. По натуре он был добрый, мягкий, но никак не тряпка и при этом обладал блестящим чувством юмора. Жюльет скучала по сыну. Последние пять лет он изучал архитектуру, но в данный момент, сделав небольшой перерыв в учебе, подрабатывал на лыжном курорте, чтобы скопить денег на полугодовое путешествие по Европе. Кевин считал, что Бен зря тратит время, но Жюльет с ним не соглашалась. Бен был молод и холост. Самое подходящее время, чтобы посмотреть мир.

Отцом Кевин был хорошим, этого у него не отнять, и дети его обожали (особенно Эмили), но вот теперь для Жюльет опорой и поддержкой он не был. Может, и не только теперь, а вообще – изначально? Она слушала рокот и присвист его дыхания – музыку ее ночей на протяжении всех лет супружества. Жюльет была уверена, что перед сном муж не заглядывал в свой телефон, но утром, разумеется, он увидит, что ему звонила Мэри-Джейн и ей кто-то ответил вместо него.

«Как мне быть? – думала Жюльет. – Бросить ему вызов или дать увильнуть от ответа?»

Времени на раздумья осталось мало.

* * *

Она немного подремала, периодически проваливаясь в сон и снова просыпаясь, и, едва забрезжил рассвет, поднялась с кровати и тихо оделась, ощупью находя свои вещи. Ее чемодан был собран, вылетали они в полдень, так что время у нее было. На листке из гостиничного блокнота она написала мужу, что пойдет прогуляться, затем взяла свой телефон, сумочку и выскользнула из номера, бесшумно закрыв за собой дверь. Направляясь к метро, она отметила, что некоторые магазины и кафе уже открываются, а машин на дороге прибавляется. Шагая, она с наслаждением вдыхала холодный весенний воздух, даже экзотические бензиновые испарения. В булочной, что попалась ей на пути, она купила теплый круассан и тут же с жадностью съела его, откусывая прямо из бумажного пакета. В вагоне пассажиров было не много: в основном рабочие-строители и парочка подростков с мутными глазами – видимо, они всю ночь провели на ногах. Выйдя из метро на станции «Терн», она пересекла широкий проспект и углубилась в лабиринт переулков.

Почему-то она была уверена, что площадь на бабушкиной картине располагается на Монмартре: должно быть, слышала, как бабушка упоминала этот район. Однако минувшим днем она тщетно прочесывала узкие улочки Монмартра. Увидела массу живописных площадей, но ни одна из них не оказалась той, которую она искала. А потом, возвращаясь к Триумфальной арке, заметила продуктовый рынок в одном из переулков и пошла посмотреть. Прилавки под полосатыми навесами радовали глаз и вызывали слюноотделение. Чего тут только не было! Сверкающие горы серебристой рыбы, холмики зеленой фасоли, пирамиды глянцевого перца, помидоров и баклажанов, а также мясная кулинария, сливочное масло, сливки и все виды сыров, какие только можно представить. Жюльет хотелось до краев нагрузить корзину этими дарами и всю неделю стряпать на кухне. В итоге, купив хрустящий сладкий пирожок из слоеного теста у прилавка кондитерских изделий, она разговорилась с его хозяйкой, а та оказалась на редкость дружелюбной и была не прочь поболтать с ней по-французски. Повинуясь порыву, Жюльет объяснила женщине, что ищет одну площадь, и показала фото бабушкиной акварели в телефоне.

– Mais oui![8] Я знаю эту площадь, – воскликнула женщина. – Недалеко отсюда, через несколько улиц. Минут десять пешком.

Это была судьба. Жюльет было суждено найти эту площадь. Теперь, подстегиваемая неким инстинктом, которому она не могла найти определения, Жюльет возвращалась на площадь по своим стопам. Она надеялась, что, если удастся посидеть в том кафе, ни о чем не думая, решение найдется само собой. У нее мелькнула мысль, что минувший день ей пригрезился. А вот и та площадь, Пляс-Доре, вон в центре, на каменном постаменте, нарядный уличный фонарь с пятью рожками. Жюльет обошла фонарь и направилась в кафе. Оно было самое обычное: барная стойка с цинковой столешницей, на ней – стеклянная витрина с выпечкой, пол выложен черно-белой плиткой, меню написано мелом на черной доске. Жюльет села за столик на улице, опустившись в красное плетеное кресло, и заказала официанту капучино. По площади шла прогуливающимся шагом молодая женщина в объемном твидовом пиджаке, в брюках в облипку и туфлях на высокой шпильке. Ветер лохматил ее длинные прямые волосы. За ней следовали, держась за руки, две маленькие девочки – обе в модных коротких атласных курточках, с рюкзачками того же цвета. На одной из скамеек сидел старик в берете, курил сигарету под косыми лучами солнца. Дверь кафе была открыта, и она увидела у барной стойки двух мужчин, потягивающих эспрессо. Между ножками столика петляла полосатая кошка. Надо же, перед самым отъездом вдали от туристических мест она обнаружила настоящий Париж! Как ей высидеть одиннадцать часов в самолете рядом с неверным мужем? От этой мысли ее бросило в дрожь.

«Если не знаешь, что делать, – сказал ей однажды брат Эндрю, – хотя бы определись, чего тебе не хочется делать».

«Когда это он успел набраться мудрости?» – удивилась она.

Сам Эндрю, определившись с тем, чего он не хочет делать, в результате чуть ли не до сорока лет перебирался с одного места на другое на западном побережье, работая в пляжных барах и занимаясь серфингом. Однако сейчас его совет пришелся как нельзя кстати.

Жюльет расплатилась за кофе и покинула кафе. Решение было принято.

* * *

– Как это остаешься? Что это вообще значит?

Кевин ошеломленно смотрел на жену.

По возвращении Жюльет нашла мужа в вестибюле отеля. Он пил кофе, ожидая ее. Их багаж уже стоял на тележке носильщика.

– Я решила задержаться в Париже на некоторое время, – невозмутимо ответила она, хотя спокойной себя не чувствовала.

– Шутишь? – рассмеялся Кевин. – Через пятнадцать минут подъедет такси. А ты тут закидоны устраиваешь ни с того ни с сего. И как долго продлится это твое «некоторое время»?

– Не знаю. Пару месяцев, быть может. До лета. Или до осени.

– Что за глупости! – Он терял терпение. – Где ты будешь жить? И чем планируешь заниматься?

– Найду где-нибудь жилье с сайта Airbnb[9], – сказала она. – Что касается занятий, я последую твоему совету: буду отдыхать, наслаждаться пребыванием во Франции, а заодно подумаю, как мне жить дальше.

– Как жить дальше? – С каждой секундой лицо Кевина приобретало все более густой багровый оттенок. – А я тебе сейчас объясню. В субботу у нас ужинают Джонсоны и Риды, в воскресенье мы обедаем у моей мамы. И это только планы на выходные. А на следующий месяц намечен ремонт кухни, и через две недели торжественный ужин в загородном клубе, и…

– И не забудь, что во вторник вечером ты встречаешься с Мэри-Джейн Макинтайер, – добавила Жюльет, не сдержавшись. – Вчера вечером она звонила предупредить, чтобы ты пришел позже: у Стейси после школы прием у стоматолога.