скачать книгу бесплатно
– Благодарю, как-нибудь в другой раз. Сейчас я утомлена и хотела бы немного поспать.
– Конечно-конечно! – снова поклонился здоровяк. – Как вам угодно. Не смею беспокоить.
Закрыв за собою дверь, Корде почувствовала, что её ноги делаются свинцовыми, а усталые веки слипаются сами собой. Разостланная постель тянула к себе как магнит. «Нужно хотя бы немножко поспать», – сказала Мария самой себе, быстренько снимая платье и чулки, и облекаясь в длинную белую сорочку и ночной чепец. За стеной, в шестом номере возник какой-то шум, вновь заплакал голосистый мальчишка, но она ничего этого уже не слышала, отдавшись долгожданному сну.
Ей снилось, что она лежит на своей постели в Большой Обители, в тот послеобеденный час, когда большинство горожан, отягчённые сытной трапезой, обыкновенно предаются короткому сну, когда на два часа закрываются все лавки и по улицам не бегают даже собаки. Тихо и пустынно в Кане, погруженном в полуденный зной. Кто-то скребётся в запертую на крючок дверь её комнаты, царапая когтями кожаную обшивку. Верно, это хозяйская кошка Минетта. Мария пытается встать, хочет крикнуть, чтобы отогнать назойливое животное, но не может издать ни единого звука. Она даже не в силах разлепить веки. Но она хорошо слышит, как падает железный крючок, как открывается дверь, и кто-то тяжёлыми шагами ходит по комнате, двигая стулья, задевая тонкие ножки стола. На столе дребезжит посуда. Нет, это явно не кошка… И это не шаги мадам Бретвиль. «Кто здесь?!» – силится вскрикнуть Мария, но всё, что ей удаётся, это немного пошевелить рукой. Шумно отодвигается занавеска её кровати. Что-то похожее на платок падает ей на лицо. Она хочет освободиться от платка, хватает его пальцами и стягивает вниз, но платок всё тянется и тянется, ему нет конца; он превращается в длинное и прочное покрывало, которое нельзя ни разорвать, ни сбросить с себя. Мария запутывается в складках этого покрывала, беспомощно барахтается в клубке, с ужасом осознавая, что в таком положении она представляет собою отличную мишень для вошедшего в комнату. Ему даже не надо душить её; достаточно лишь подождать, когда она сама задохнётся, окончательно запутавшись в необъятной материи…
Тут Корде проснулась и открыла глаза. Она лежала на краю постели, комкая в руках покрывало. Сквозь задёрнутые гардины пробивался солнечный свет. Кроме неё в комнате никого не было, дверь всё также была закрыта и ключ лежал на столе. Только из гостиничного коридора доносились приглушённые голоса постояльцев. Мария сбросила с себя покрывало и села на кровати, свесив ноги на пол. Что за наваждение?! А ведь это только её первый день в Париже. Не надо было бы ложиться вовсе! Дневной сон ей противопоказан.
Стрелка золотых часов показывала половину шестого. Таким образом Корде проспала три с лишним часа, и если бы провела в постели ещё двадцать или тридцать минут, то к Дюперре можно было уже не торопиться. Но сейчас оставалась надежда, что ей удастся застать его в своей квартире в перерыве между заседаниями. Одев капот из полосатого канифаса и сменив ночной чепец на домашний, Мария прихватила полотенце и направилась в уборную. По коридору, мимо её двери, прохаживался взад и вперёд сосед из шестого номера, с которым она познакомилась некоторое время назад. Увидев молодую соседку, он вынул изо рта дымящуюся трубку и отвесил ей лёгкий поклон.
Мария задержалась возле него:
– Скажите, кто-нибудь входил в мою комнату немногим назад, когда я спала?
Бензе сделал удивлённые глаза:
– Воспитанные люди обычно не входят в чужое помещение без стука. К тому же, мне кажется, вы заперлись. Я слышал, как вы поворачивали в двери ключ, перед тем, как выйти в коридор.
– Не знаю. Может быть, от этой двери есть несколько ключей…
– Вам показалось, что к вам кто-то входил? – обеспокоено спросил сосед. – Во всяком случае могу поклясться, что за те десять или пятнадцать минут, пока я нахожусь в коридоре, к вашей двери никто даже не прикасался.
Корде продолжила свой путь. Когда она возвращалась из уборной, сосед-дижонец всё ещё прогуливался по коридору, хотя его трубка уже не дымилась.
– Говорите, вы учились на агронома, – молвила Мария, останавливаясь, – а стали негоциантом. Стало быть, вы торговец?
– Вроде того, – ответил здоровяк с нарочито простодушной улыбкой. – Что такое негоциант в наше смутное время? Это человек, берущий то, что лежит плохо, и помещающий туда, где будет лежать хорошо.
«Всё понятно, – подумала она. – Скупщик. Много сейчас развелось предприимчивых дельцов, наживающих капиталец на скупке и перепродаже конфискованного имущества, церковных угодий, всяких ценностей, оставшихся от эмигрантов. Для кого Революция – светлое божество, для кого – ужасный Молох, а для кого-то – дойная корова. Впрочем, не такой уж он и предприимчивый, коли поселился в дешёвеньком “Провидансе”».
Взгляд Марии остановился на огромном выпяченном носе собеседника.
– Скажите, вы еврей?
Здоровяк галантно поклонился:
– Мой дедушка был потомственным раввином. Его звали Бензадон. Мой отец стал бакалейщиком, женился на француженке и сократил фамилию. Сам я женат на англичанке. Теперь посчитайте, сколько еврейской крови осталось в моём сыне, младшем Бензе.
– Говорят, кровь сказывается и в пятом поколении, – заметила Мария.
– Вы так думаете? – развеселился сосед, не догадываясь, что собеседница, скорее всего, имела в виду себя и своего предка драматурга Корнеля.
Одеваясь для выхода в город, Корде слышала через стенку, как снова кричал и плакал младший Бензе, которого видимо, наряжали в непривычную и неудобную для него «столичную» одежду, как грозно прикрикивала на него мамаша и что-то деловито басил отец. Вскоре всё семейство шумно вывалилось в коридор и, стуча каблуками по паркету, удалилось в сторону лестницы, по которой спускались в прихожую. Минуты через три вышла и наша героиня.
Квартира Дюперре. 6 часов вечера
В то время, как провинциалы уже давно откушали, парижане ещё только садились за обед. Что касается членов Конвента, то у них обеденное время вообще сместилось на семь часов вечера, когда закрывалось собрание. Если же заседание затягивалось, что бывало отнюдь не редко, то давался часовый перерыв где-то между пятью и шестью часами, чтобы граждане представители могли подкрепиться на скорую руку и затем уже заседать до позднего вечера. Режим, надобно отметить, был прямо-таки каторжный, и Конвент работал на износ. Даже если и не назначалось вечернего заседания, то рабочий день депутатов всё равно не кончался, – они торопились на собрания в секции и народные общества или же отправлялись в политические салоны. Многие спали не более шести-семи часов в сутки, а члены больших Комитетов и того меньше.
В этот день у Дюперре обедали депутаты Бекер, Лоранс и Гюйомар, которые жили далеко от Конвента и не успевали во время перерыва съездить к себе; потом пришёл ещё и Менвьель. Как и всегда рядом с отцом за столом сидели его дочери: справа старшая Аделаида, слева младшая Франсуаза. Кухарка уже ушла и поэтому хозяин сам подавал блюда на стол. Только приступили к трапезе, как позвонил консьерж и доложил, что явилась та женщина, которая приходила днём, и просит её принять.
– Это та, которая оставила тебе пакет из Кана, – проворковали девочки, выбежавшие вслед за отцом в прихожую. – Она нам очень понравилась.
– Чем же? – спросил отец.
– Она такая умная! У неё приятное выражение лица и благородные манеры. Мы думаем, что она из дворян.
– Из дворян? Вот как?! Любопытно… – Дюперре велел привратнику пригласить посетительницу и обернулся к дочерям. – А вы, непоседливые девчонки, немедленно возвращайтесь к столу и ухаживайте за гостями. Я скоро приду.
Ожидая визитёршу, Дюперре не преминул поглядеться в зеркало, стоявшее в прихожей: достаточно ли опрятно он выглядит, чтобы принимать благородных особ. Отёр салфеткой усы и бороду (среди депутатов Конвента он был едва ли не единственный бородач), поправил галстук, ещё немного подумал и надел длиннополый шлафрок[55 - Шлафрок – домашняя одежда типа халата.], чтобы скрыть свою полноту. «Что-то я раздался в последнее время…» – отметил он про себя.
Вошедшая с первого взгляда показалась ему необыкновенной особой. Дело даже не в том, что она была настоящей, породистой нормандкой. Дюперре встречал нормандок и они не производили на него впечатления. Холодные, заторможенные, чопорные; казалось, суровые северные ветра застудили их сердца и притупили чувствительность. Но эта барышня… В её манере держаться, а fa?on de parler, во всех её движениях ощущалась деятельная решительная натура. В её речи, состоящей из коротких отрывочных фраз, было что-то весомое, внушающее уважение. Эти чувства уже испытали Петион и Барбару, а теперь настала очередь их более опытного и более искушённого коллеги.
– Вы гражданин Дюперре, с которым я имею честь говорить?
– Совершенно верно.
– Я – та, которая привезла вам пакет.
Депутат слегка повёл рукой, приглашая её пройти в столовую комнату, дверь куда была приоткрыта и откуда доносились взрослые и детские голоса, но Мария не двинулась с места.
– Мы можем поговорить тет-а-тет?
Понимающе кивнув, он открыл дверь в небольшое боковое помещение, судя по обстановке, – рабочий кабинет. Там они расположились на мягких стульях возле мраморного камина.
– Чем могу служить? – осведомился хозяин.
– Вы прочли письмо Барбару? – спросила гостья в свою очередь. Дюперре протянул руку к камину, взял пакет и распечатал его. Во время чтения письма посетительница хранила молчание.
– Очень любопытно, – молвил депутат, помахивая бумагой. – Как я понимаю, вы состоите в дружеских отношениях с Барбару, и он вас весьма ценит.
– Я знакома со многими представителями, укрывшимися в Кане. – заметила Мария.
– Укрывшимися в Кане… В предыдущем письме Барбару сообщал, что в город съезжаются посланцы нескольких департаментов и что затевается нечто необыкновенное.
Гостья ответила так, словно была штабным офицером и зачитывала последнее донесение:
– В Кане учреждён Центральный комитет департаментов, которые не подчиняются Горе. Готовится армия для похода на Париж, во главе которой стоит генерал Вимпфен. Передовые части уже выступили из Эврё.
– Выступили из Эврё… Очень хорошо, – произнёс Дюперре с улыбкой, хотя он вовсе не был уверен, что это хорошие новости. – Как поживают мои коллеги-депутаты?
– Мне известно, что Барбару, Петион, Лесаж и ещё кто-то собирались идти вместе с армией. Сейчас они, должно быть, уже в походе.
– Уже в походе… – повторил хозяин ещё более неуверенно (у него была манера повторять последние слова собеседника, в чём многие видели особый приём, рассчитанный на то, чтобы потянуть время и обдумать свой ответ). – Стало быть, начинается большая заваруха…
Тут Дюперре придал своему лицу серьёзное выражение:
– Вы уже знаете о том, что Комитет общественного спасения предложил объявить ваших друзей вне закона? (Так, с «моих коллег» он плавно перешёл на «ваших друзей»).
– Нет, – сказала Мария. – Я не читала газет с тех пор, как покинула Кан.
После этого депутат взял с камина вчерашний номер «Национальной газеты», как назывался теперь «Монитор», и положил его перед гостьей:
– Вот: подчёркнутое мною место.
Это был конец доклада Сен-Жюста о бриссотинцах, сделанного в Конвенте 8 июля:
Комитет общественного спасения полагает, что во имя справедливости вам следует одобрить следующие положения:
1. Национальный Конвент объявляет изменниками Отечества Бюзо, Барбару, Горса, Ланжюине и всех тех, которые уклонились от выполнения декрета, принятого против них 2 июня сего года.
2. Есть основание выдвинуть обвинение против Жансонне, Гюаде, Верньо, Биротто, уличённых в сообщничестве с заговорщиками.
3. Национальный Конвент вернёт в своё лоно Бертрана и других арестованных, которые более обмануты, нежели виновны.
– Так-то вот, добрая гражданка, – поднял палец Дюперре, когда Мария пробежала глазами подчёркнутые строки. – Надеюсь, вы понимаете, что теперь имена Барбару и Петиона вам следует произносить только в узком кругу доверенных лиц, да и то шёпотом.
– И что же? – подняла она вопросительный взгляд. – По этому докладу уже принят декрет?
– Пока нет. Но скоро примут. Читайте дальше.
Далее следовала реплика Лежандра: «“Предлагаю отпечатать этот доклад в листовках и раздать каждому из членов Конвента”. Это предложение принимается».
– На самом деле было так, – пояснил Дюперре, лично присутствовавший в тот день в Собрании. – Сен-Жюст назвал имена Бюзо, Барбару, Горса и Ланжюине, потом запнулся и сказал: «и остальные». В зале поднялся ропот: что значит «остальные»? Сен-Жюст признался: «Я не знаю имён всех предателей, которые бежали из Парижа». Тогда кто-то из наших крикнул ему: «Пойди, справься у Марата». Хохот стоял неописуемый…
– Да, это смешно, – произнесла Мария бесстрастно. – Впрочем, я приехала сюда по другому делу.
Дюперре увидел, что гостья повернулась и смотрит на распечатанный пакет.
– По другому делу… Ах, вы об этом! Барбару пишет о каких-то бумагах, лежащих в министерстве внутренних дел.
– Верно, – кивнула Мария. – Это дело моей подруги, Александрины Форбен. Ныне эмигрантки.
– О чём, собственно говоря, идёт речь?
– О восстановлении отменённой пенсии. Для этого нужно получить её бумаги из министерства, отправленные туда полгода назад.
Дюперре вздохнул и откинулся на спинку стула:
– Бумаги из министерства… Боюсь, что это дело невозможно в той инстанции, о которой вы говорите. Наше министерство внутренних дел – невыносимо бюрократическое заведение. Вы будете ходить месяц, три, полгода, но ничего не добьётесь. Это при Ролане там ещё что-то шевелилось. Но как пришёл Гара, всё замерло точно в египетской гробнице. Вряд ли даже вас примут.
– Но они примут вас, – парировала Корде.
– Меня?
– Ну, да! Вы же депутат, представитель народа. Вас не посмеют не принять. Скажите, вы знакомы с министром? С этим, – как его? – с Гара?
Дюперре встрепенулся:
– Это Барбару вам сказал, что я с ним знаком?
– Он лишь заметил, что у вас обширные связи в правительстве.
– Обширные связи… Барбару явно преувеличивает. Но вы правы: с Гара я действительно знаком. Он даже как-то обедал у меня.
– Отлично! Не сочтите за труд сопровождать меня к нему на приём.
– Сопровождать? Когда? – опешил депутат.
– Завтра вы зайдёте за мной, и мы вместе отправимся к министру. Дюперре поднялся со стула и сделал несколько шагов по комнате. Он поймал себя на мысли, что ему трудно смотреть гостье в глаза. От неё исходила какая-то необычайно сильная энергия. Эдакая нормандская Медея. От её напора он сбивался и терял нить разговора.
Только став сбоку от гостьи, он смог разглядеть её как следует. На вид самая обычная дамочка. Лет двадцать с небольшим. Тоненький звонкий голосок, почти как у его старшей дочери Аделаиды. От чего же он стушевался? Ведь он вдвое старше её!
– Да, вместе идти, конечно, приятнее, – молвил депутат, делая лёгкий поклон. – Но, простите, я не знаю, где вы остановились.
– В гостинице «Провиданс». Вот, возьмите.
Мария протянула гостиничный проспект, который она получила в бюро дилижансов.
– А как вас зовут?
На это она вынула из сумочки карандаш и написала на проспекте одно слово: «Корде».
Пока Дюперре читал её фамилию и отпечатанный адрес гостиницы, Мария уже стояла у двери. Беседа длилась всего шесть минут. Оторванный от обеда хозяин квартиры, понятно, не собирался особенно разглагольствовать с нежданной визитёршей. Но чтобы разговор оказался настолько короток!.. Озадаченный и сбитый с толку, он неуверенно двинулся следом за гостьей в прихожую, затем на лестничную площадку и только там успел промолвить:
– Хорошо, я зайду за вами завтра утром. Часов в девять.
Мария обернулась:
– А правда, что отменили праздник Федерации?
– Вы о четырнадцатом июля? Хм… Можно сказать и так: отменили. Официально же его перенесли на десятое августа, на годовщину взятия дворца Тюильри. И называться он будет праздником Единства и неделимости Республики. Они надеются, что к тому времени с федералистами будет покончено…
Гостья быстро спускалась по лестнице.
– До свидания: я буду вас ждать, – были её последние слова.
Вернувшись к столу, к обедающим приятелям, Дюперре занял своё место, но не спешил возобновлять трапезу, задумчиво постукивая вилкой по тарелке.
– Дружище Клод, после рандеву с приезжей особой ты обрёл вполне заговорщический вид, – заметил депутат Гюйомар.
– С молодой дворянкой, – уточнил Менвьель, многозначительно подмигивая сотрапезникам.
– Надо было пригласить благородную даму к нашему столу, – добавил почтенный депутат Лоранс. – Мы бы потеснились и устроили место для ещё одной персоны.
Дюперре бросил укоризненный взгляд на своих чересчур говорливых дочерей, не умеющих хранить секреты, и натужно улыбнулся:
– Забавная интрига, друзья мои! Гюйомар прав: я начинаю чувствовать себя заговорщиком. Да-да… Вот кем я ещё не был в этой жизни.
