Дневник грабителя

Мы с Олли классно на том суде повеселились. Ничего более смешного я не видел, наверное, никогда в жизни. Даже пристав во время этого дурацкого разбирательства держался за живот. Терри сам на это напросился. Сам. Придурок!

Ах да, я забыл рассказать, что в тот день мы с Олли покурили анаши прямо в здании суда, в сортире. Иногда – отнюдь не регулярно – мы балуемся травкой, так, по особым случаям.

Терри до того момента ни разу в жизни не пробовал конопли и не попробовал бы, если бы мы не запели "Только скажи "нет". Но, затянувшись разок-другой, наш герой уже завел речь о том, что он непременно начнет заниматься распространением травы.

– Нет, я серьезно, ребята. Приступлю к делу уже сегодня вечером.

Естественно, ни к какому делу он не приступил. Я не понимаю, почему взял его тогда с собой в тот дом, честное слово, не понимаю.

Я отворачиваюсь, и в этот момент Мэл опять пытается расправить мой галстук. Я подаюсь назад и говорю ей оставить меня в покое.

– Пойду попрошу приготовить мне стаканчик сока. Ты будешь? – спрашивает она.

– Не приставай ко мне.

– Как хочешь.

Мэл направляется к старой даме за стойкой, заставленной зелеными и оранжевыми пластиковыми стаканами.

Я в дурном настроении. Находиться здесь сегодня мне неохота до невозможности. Мне и не следовало сюда припираться. Я осматриваю физиономии окружающих меня болванов – они сидят и ждут, что их имя вот-вот назовут, – и не вижу ни одного знакомого. Я знаю, что Чарли где-то в этом же здании – лижет кому-то задницы, виляет перед кем-то хвостом, одним словом, пытается уладить мои дела. Я не видел его уже на протяжении часа. И не надеюсь, что он вернется до того, как настанет мой черед войти в зал заседания. Когда это произойдет – никому не известно.

Вот что самое неприятное во всех подобных мероприятиях: являться на них следует к десяти утра, а потом, до того самого момента, пока до тебя не дойдет очередь, ты должен подыхать со скуки. Тебя могут вызвать и сразу же, и после ленча, и в четыре дня, короче, когда угодно. Неужели им непонятно, что далеко не все люди могут запросто позволить себе убить целый день на просиживание в костюме, который тебе мал, в коридоре, на поливание чая и сока? У многих из нас есть дела и поважнее.

Обычно я не просыпаюсь раньше полудня. А если уж вынужден вставать рано, у меня на весь день портится настроение.

Конечно, как я уже говорил, если встретишься здесь с кем-нибудь из ребят, все проходит совсем по-другому, но сейчас определенно не тот случай. Сегодня я пришел в суд с Мэл и вижу вокруг только личностей, поглядывающих на меня с осуждением. Все просто кошмарно! Я надеялся, хотя бы Олли заглянет посмотреть, как идут мои дела, но он о старине Бексе даже, наверное, и не вспомнил. Конечно! Наверняка нашел себе занятие поинтереснее – смотрит телек, или читает газеты, или пьет с парнями в кабаке пиво, а может, играет с кем-нибудь в пул. Вот в таких ситуациях узнаешь, кто твой настоящий кореш, кто – нет. Хотя скорее всего Олли просто мстит мне за то, что в прошлом месяце я ни разу не навестил его, когда он валялся в больнице весь покрытый сыпью. Гад! И хорошо, что я не бегал к нему тогда.

Мэл возвращается и протягивает мне стаканчик.

– Я принесла тебе сок из лайма.

– Я не хочу пить, – отвечаю я.

– Возьми стакан и перестань вести себя как маленький ребенок, – говорит она, привлекая к нам внимание нескольких сидящих рядом идиотов.

Я беру стакан и, чтобы Мэл не продолжала начатую сцену, залпом опустошаю его. Вообще-то я люблю сок из лайма, и, признаюсь, он даже действует на меня ободряюще, но настроение мое не меняется, и я продолжаю видеть все вокруг в мрачных красках.

– Ради Бога, перестань хмуриться, – просит Мэл. – Или я уйду.

– О, не пугай меня так! – восклицаю я театрально. – А кто же будет сидеть рядом со мной и беспрестанно напоминать мне о том, какой я ужасный, и о том, что я один во всем виноват? Умоляю, не уходи!

– А ведь это на самом деле так: ты один во всем виноват. Если бы ты не раскрывал тогда свой рот, мне не пришлось бы брать сегодня выходной, а ты, как обычно, спал бы до самого обеда!

– Если уж говорить о необходимости не раскрывать рот...

– Даже не пытайся мне перечить, неблагодарная свинья! Я... (И так далее и тому подобное и так далее и тому подобное и так далее и тому подобное и так далее и тому подобное и так далее и тому подобное и так далее и тому подобное и так далее и тому подобное и так далее и тому подобное...) Ты меня хоть слушаешь?

– Ага!

– Так вот я считаю, черт возьми, что ты должен был поступить именно так. Ты столько времени... (и так далее и тому подобное и так далее и тому подобное и так далее и тому подобное...)

– Адриан, – говорит Чарли, подходя к нам. – Я только что разговаривал с секретарем суда. Боюсь, твое дело будет заслушано только после ленча.

– Вот проклятие!

– Правильно, проклятие. Думаю, будет не лишним, если ты позвонишь родителям. Не хочу пугать тебя раньше времени, но предъявленное тебе обвинение весьма и весьма серьезно. К подобным поступкам суд относится со всей строгостью. Считаю своим долгом предупредить тебя, что сегодня ты вряд ли выйдешь сухим из воды.

Чушь какая-то! Знаете, какое мне выдвигают обвинение? В сопротивлении при аресте. Да, так оно и звучит: сопротивление властям при аресте. Бред. Арестован за сопротивление при аресте. Вам не кажется, что звучит эта фраза довольно тупо?

А случилось вот что. Я был в "Льве", занимался своими делами – играл в пул. Вдруг слышу какой-то шум. Через мгновение в зал входят копы и начинают искать наркоту. Кабак этот принадлежит Родни, Родни сидит в углу, следит за порядком. Буквально несколько минут назад он продал какому-то парню дозу "дури".

Короче, Родни и его дружка Бэрри хватают, надевают им наручники и даже замахиваются на них дубинками. Я, человек, не способный стоять в сторонке, когда происходит подобное, подхожу и что-то говорю одному из копов. Что именно, помню я смутно, потому что к тому моменту уже выпил несколько кружечек пива. В общем, я сказал им нечто вроде: "Простите, офицер, но не кажется ли вам, что вы несколько злоупотребляете предоставленными вам полномочиями?" Мне не страшно говорить ему такие слова, ведь на данный момент я чист, на мне не висит никаких дел. Я неприкосновенен и ничего не боюсь, а потому и высказываю свою точку зрения по поводу происходящего у меня под носом. Коп посылает меня на хрен и говорит не мешать ему. Не успеваю я возмутиться, как обнаруживаю, что сижу в фургоне вместе с Родни и Бэрри.

Меня сцапали абсолютно ни за что!

Я до сих пор не верю в реальность этой идиотской истории. Нас привезли тогда в отделение, мне выдвинули обвинение, и вот я торчу в здании суда. Толпа дегенератов!

– Спасибо, мистер Тейлор, мы примем ваши слова к сведению, – говорит Мэл.

Чарли берет свою папку и вновь исчезает.

– Бекс? – начинает Мэл.

– Все в порядке, только ни о чем не волнуйся, он постоянно говорит мне одно и то же, мрачный кретин! И в тех случаях, когда меня обязывают всего лишь к выплате штрафа, и когда все вообще обходится. По-моему, таким образом этот хитрец просто набивает себе цену: наговорит кучу кошмаров, а потом, когда все заканчивается хорошо, задирает нос: вот, мол, из какой передряги я сумел тебя вытянуть! Этот трюк описан в куче книжек.

– Удача не может сопутствовать тебе в твоих проделках вечно. Однажды тебя за все хорошенько накажут, попомни мое слово! – говорит Мэл, даже тоном не пытаясь меня подбодрить.

– Возможно, ты и права. Только я чувствую, что это "однажды" еще не наступило и что ждать его мне придется еще ой как долго.

Признаюсь, я горжусь тем фактом, что своим делом занимаюсь уже лет шестнадцать-семнадцать и еще ни разу не угодил за решетку. Такой жизни, как у Роланда и ему подобных парней, которые провели в каталажке в общей сложности лет по десять, я не желаю. Я дал себе слово, что после первой же отсидки завяжу с грабежом и займусь чем-нибудь менее опасным. Но удача улыбается мне на протяжении вот уже восемнадцати или шестнадцати лет, хотя пару раз случалось и такое, что я не знал, выкручусь ли.

И я уверен, на этом ерундовом деле моя карьера не закончится.

– И так далее и тому подобное и так далее и тому подобное и так далее и тому подобное... – опять на последующие полчаса заводится Мэл.

– Бекс! – кричит кто-то откуда-то справа. – Бекс! Любое прерывание моего кошмара я принимаю за счастье. Слава Богу! Ко мне приближается Парки.

– Парки, дружище! – кричу я ему в ответ, останавливая Мэл посередине ее "и так далее и тому подобного". – Как поживаешь?

Он говорит, у него все в порядке.

– Пошли познакомишься с моими приятелями.

Мы довольно долго стоим с этими ребятами в стороне – курим и треплемся о том о сем. Одно за другим зачитывают наши имена, и кто-то из нас уходите пожеланиями удачи. Нас единит щемящее чувство товарищества – меня, скинхеда, парней, обвиненных в совершении каких-то тяжких преступлений. Большинству из этих людей в обычных условиях я не помог бы выбраться из горящего дома, даже если бы мне это ничего не стоило. Наверное, мы испытываем сейчас по отношению друг к другу столь теплые дружеские чувства только потому, что все влипли в одно и то же время и все в душе страшно боимся того, что с нами произойдет в ближайшем будущем.

Мы – подонки, и костюмы на всех нас сидят нелепо.

– Я, пожалуй, пойду, – раздается у меня из-за спины голос Мэл.

– Что?

Я поворачиваю голову.

– Я целый час сижу одна, а ты развлекаешься болтовней, обо мне и не вспоминаешь.

Рон (обвиненный за нанесение кому-то телесных повреждений) пытается успокоить Мэл, произнося:

– Ооооооооооооо! Все смеются, и я тоже.

Мэл называет меня ублюдком и демонстративно удаляется. Я чувствую некоторое облегчение. Мне вообще не хотелось, чтобы она тащилась со мной сюда сегодня – я никогда в этом не нуждаюсь, – но ей почему-то всегда кажется, что без ее нравоучений и ворчания я пропаду. Когда помимо Мэл со мной приходит в суд кто-нибудь еще, я могу терпеть ее присутствие (точнее, не обращать на него внимания). Но сегодняшний денек до появления Парки (обвиненного в получении денег обманным путем) был для меня сущим адом.

– Не порвать ли тебе с этой злюкой, Бекс? – спрашивает Парки.

– Я и сам частенько об этом подумываю, – отвечаю я.

– Могу познакомить с достойной заменой.

– О нет! Спасибо.

Энди (угон автомобиля) возвращается из здания суда, и мы все начинаем задавать ему обычные вопросы: к чему приговорили, что сказал судья и все такое.

Вслед за ним выходит швейцар и говорит, что начинается перерыв, во время которого мы можем сходить в кабак и, если надо, помочиться. По крайней мере мне кажется, что он сказал именно эти слова.

Знаете, иногда у меня возникает такое чувство, что я слышу лишь то, что мне хочется слышать.

Мы всей компанией выходим из здания суда, идем в пивную и занимаем в ней целый угол. Над барной стойкой крупными буквами написано: УПОТРЕБЛЕНИЕ НАРКОТИКОВ ЗАПРЕЩЕНО. Вывеска предназначается скорее не для нас, а для местных властей. Вряд ли какой-нибудь скинхед с вытатуированными паутиной на шее и кольцами на лице или кто угодно другой станет баловаться в этом заведении наркотой – местный суд расположен буквально в двух шагах.

В общем, мы все – добрая дюжина ребят – устраиваемся за одним из столиков в углу, смеемся, обмениваемся полезными советами, делимся кое-какими соображениями по тому или иному поводу, не стесняясь выражаемся и так далее.

В пивную заходит еще один парень, и кто-то из наших приглашает его присоединиться к нам.

Как выясняется спустя несколько мгновений, это Алан. Явился в суд по обвинению в нанесении ущерба чужому имуществу.

– Алан, давай к нам! У нас тут есть местечко как раз для тебя! Скорее бери пивка!

Алан покупает пинту пива, направляется к нашему столику, но на полпути резко останавливается и орет:

– А этот какого хрена здесь делает?

Мы смотрим друг на друга, не понимая, о ком Алан ведет речь, прослеживаем за направлением его взгляда и все как один поворачиваем головы и пялимся на парня в самом углу.

– Какого черта ты тут делаешь? – опять кричит Алан.

– Я это... Просто пришел выпить пивка... Вот и все... – бормочет парень.

– Успокойся ты, Алан! – говорит кто-то из ребят. – Мы все здесь друзья.

– Друзья? – Алан смеется. – ДРУЗЬЯ! Да вы хоть знаете, кто это такой? Вам известно, зачем он здесь сидит?

Я ничего про этого парня не знаю, да и не обращал на него особого внимания, пока не появился Алан.

– Это, черт возьми, главный свидетель в моем деле! – сообщает Алан.

Если бы он сказал, что вместо пива нам разлили по кружкам мочу, мы и то озверели бы, наверное, не настолько сильно.

– Свидетель? – переспрашивает Денис (магазинная кража).

– А действительно, какого хрена ты здесь делаешь? – взревывает Рон.

Свидетель явно нервничает, рожа у него становится такой, будто перед ним откуда ни возьмись появились десятка два лающих доберманов. Он медленно поднимается из-за стола и мямлит, едва не накладывая в штаны:

– Я это... Я просто...

– Просто что? – требую я, захваченный воинственным духом толпы.

– Просто услышал, как кто-то из вас сказал "айда пить пиво"...

– И решил сесть нам на хвост. Чертовски неслыханная наглость!

– Стукачи нам здесь не нужны, – говорит Парки. – Ты в нашей компании как кость поперек горла.

– Да я ведь не знал... Я подумал...

– Ты ошибся, придурок! – орет на него Алан. – Пивка, говоришь, захотел? На, угощайся!

Он делает шаг к столу и выплескивает все содержимое своей кружки прямо свидетелю в морду.

Мы следуем его примеру, выливая на парня все имеющееся у нас пиво. Он выбирается из-за стола и тащится к двери.

– Только не подходи близко к судье! – кричу я ему вслед. – Его честь на дух не переносит выпивки!

Вся компания разражается смехом, и никто не думает сейчас о том, что некоторые из нас сидят в пивной в последний перед длительным перерывом раз.

21

Не переступая черту

– Я могу заплатить вам в общей сложности сто пятьдесят фунтов.

– Сто пятьдесят? Да ты что, спятил? Мы привезли тебе отличную аппаратуру.

– Эти модели уже считаются устаревшими и не пользуются спросом.

– И компьютер? Да ведь он совсем новый! К нему прилагается еще и эта фигня... Как она называется, Олли?

– Модем.

– Точно, модем. Мы и телефон прихватили – только взгляни какой! И то, и другое предлагаем тебе просто как довесок к компьютеру.

– Компьютеры! Что, по-вашему, я должен с ними делать? Люди, которые задумывают приобрести компьютер, направляются в специализированные магазины, вовсе не ко мне. Куда я дену ваш компьютер? У меня его никто не купит.

– Мы рассчитывали, что ты заплатишь нам фунтов триста пятьдесят, – произносит Олли, наконец-то вспоминая, что и он должен что-нибудь говорить.

– Триста пятьдесят, как же! Я что, похож на миллионера? Если вы и вправду ожидаете получить такие деньги, значит, пришли не в то место. Я могу заплатить вам максимум сто восемьдесят, и то только потому, что давным-давно вас знаю.

– Хорошо, мы согласны на триста, – говорю я.

– Сходите к кому-нибудь еще, узнайте, готов ли кто-то предложить вам за все это больше ста восьмидесяти. Если найдете такого идиота, расскажите, пожалуйста, и мне, где он работает. Я тоже свое добро с удовольствием ему загоню.

– Двести двадцать, – брякает Олли, не дожидаясь, пока Электрик сам назовет большую сумму.

– Двести, ребята. Я даю вам двести наличными за все, и это мое окончательное предложение. Если оно вас не устраивает, забирайте свою аппаратуру и попробуйте продать ее кому-нибудь другому, я не обижусь.

Я пялюсь на Электрика, спокойно начинающего прямо у меня перед носом отсчитывать двести фунтов червонцами. На Олли я опять страшно злюсь, так как уверен в том, что мы спокойно могли раскрутить Электрика и на двести двадцать, и даже на двести пятьдесят фунтов. Это трепло опять все испортил.

– Скупердяй ты хренов, – говорю я Электрику. – Ладно, давай свои деньги.

– Я ни на что не обижусь, ребята, – повторяет он, улыбаясь. – Бизнес есть бизнес.

В принципе я с ним согласен, но от лишних пятидесяти фунтов не отказался бы.

Электрик отдает мне банкноты и просит Олли составить все, что мы принесли, к стене у двери. По лицу старого черта видно, что он уже знает, сколько денег заработает на нашей аппаратуре: гораздо больше, чем те, что получили от него мы.

– А как долго вы работаете в паре, ребята? – спрашивает Электрик.

– Не знаю, – отвечает Олли машинально, не трудясь ломать голову над никому не нужными подсчетами.

Я молчу.

– Если вдруг вам что-нибудь потребуется, что-нибудь понадобится, просто придите ко мне, – говорит Электрик.

– Что ты имеешь в виду? – интересуюсь я.

– Все, в чем у вас может возникнуть необходимость, – произносит Электрик, подмигивая. – Все, что в каких-то других местах вам не удастся получить. Приходите ко мне, не стесняйтесь.

– Значит, ты и наркотой торгуешь, папаша? – спрашивает Олли.

– Боже упаси! Нет, наркотой я не торгую. За кого вы меня принимаете? А? За отпетого негодяя? За отпетого негодяя, так, что ли? Наркотики! С ними я не желаю иметь никаких дел! Они ведь убивают людей, убивают! Наркотики.

– Так что же ты тогда продаешь, помимо аппаратуры? – любопытствую я.

– Оружие, – отвечает Электрик, неожиданно воодушевляясь.

– Что? Ты шутишь? – произношу я.

– Оружие? – переспрашивает Олли непривычно тонким голосом. – Ты продаешь оружие?

– Да. Хотите взглянуть?

Электрик идет наверх, а мы с Олли таращим друг на друга глаза.

– Вот это да! Ну и ну! – восклицает Олли. – Оружие! Даже не верится.

Я медленно киваю. Ход разворачивающихся событий начинает меня сильно тревожить.

– Как думаешь, откуда он берет этот товар? – спрашиваю я.

– Наверное, оттуда же, откуда видаки и телевизоры. От таких, как мы с тобой, ребят, – высказывает предположение Олли.

Для меня все это – нечто новое. По-моему, настоящего оружия я и не видел-то ни разу в жизни, не говоря уже о том, чтобы собираться купить. Одно дело стрелять из пневматического ружья, совсем другое – из вещей посерьезнее.

– Было бы классно приобрести приличный ствол, верно? – говорит Олли, все больше увлекаясь этой идеей.

– Нет, ничего в этом не было бы классного, черт возьми, – отвечаю я. – Пораскинь мозгами. Если мы станем повсюду таскать за собой стволы, обязательно нарвемся на серьезные неприятности.

– Почему это? Ведь не обязательно пускать их в ход, – возражает Олли.

– Не обязательно? А зачем тогда они вообще нужны?

– Так, на всякий случай. Чтобы при необходимости можно было как следует припугнуть народ, – говорит Олли, шевеля пальцами в точности как Джон Уэйн.

– Припугнуть народ? Мы не забираемся в дома, если в них есть люди. Кого ты собрался пугать?

– Если бы, к примеру, в тот раз, когда мы залезли к Пожарному Фреду, у нас было оружие, то мы не стали бы так долго с этим придурком возиться, а тебе он не устроил бы взбучки.

– Ага. Сейчас Фред лежал бы себе спокойненько на кладбище, а мы сидели бы за решеткой.

На Олли мои слова явно не действуют.

– Я ведь не сказал, что мы пришили бы его, просто припугнули бы.

– А если бы вид твоего ствола оставил бы Фреда равнодушным или если бы он вообще не увидел его? Или – что еще хуже – если бы ты случайно спустил курок, направляя дуло на Фреда? Либо на меня? Что тогда, Рембо?

– Послушай, тебя никто не заставляет что-то покупать. Не хочешь – не бери. А вот я, черт возьми, я хочу... Если у тебя нет такого желания, то и не надо...

– Если ты купишь себе такую игрушку, не рассчитывай продолжать работать со мной. Имей в виду: как только у тебя появляется оружие, ты мне не товарищ.

Электрик возвращается с таким видом, будто в последние несколько минут занимался подслушиванием нашего с Олли разговора.

– Вот, – говорит он, кладя стволы на стол. Оба выглядят довольно старыми. Один из них "люгер", второй – какой-то револьвер. И тот, и другой – черные, тяжелые и смотрятся чертовски устрашающе. – Можете рассмотреть их повнимательнее. Не бойтесь, они не заряжены.

Олли берет "люгер", и, когда его пальцы сжимаются вокруг рукоятки, зрачки заметно расширяются.

– Здорово! – говорит он зачарованно. – Не заряжен? Электрик качает головой, и не успеваю я и рта раскрыть, как Олли нацеливается прямо на меня и начинает как ненормальный щелкать курком.

– Ты, придурок... Сначала надо в любом случае стрельнуть в воздух...

– Что? – спрашивает Олли. – А! Но ведь Электрик сказал, что он не заряжен.

– А мы, можно подумать, доверяем этому старому хрычу, как самим себе! Кретин ты! Именно такие моменты я только что и пытался тебе описать! Все несчастные случаи происходят подобным образом: безмозглые идиоты нередко вышибают мозги своим друзьям, просто играя. А ведь эта штуковина – не игрушка! Этот ствол настоящий и очень опасен!

– Заткнись! – говорит Олли, направляя дуло "люгера" мне в лицо. – А то я еще раз в тебя выстрелю.

Иногда пытаться втолковать что-то этому придурку совершенно бесполезно.

Нет, связываться с оружием у меня нет ни малейшего желания. Я ничего не хочу знать об этом дерьме. Помимо всего прочего меня смущает в приобретении стволов еще и то, что, если мы начнем размахивать ими, тогда и полиция, не задумываясь, схватится за пушку – у нее на это появится право. Что из подобной передряги выйдет – страшно подумать.

В данный момент, даже если копы застукают нас когда-нибудь за работой, мы имеем возможность каким-нибудь образом уйти у них из-под носа. Если же в дело будет вовлечено оружие, тогда кто-то кого-то обязательно пристрелит.

– И сколько ты за него просишь? – спрашивает Олли.

– За этот – пятьсот, – отвечает Электрик.

– Пятьсот? Ни хрена себе. Так много?

– Да.

Олли затихает. За удовольствие иметь у себя за пазухой фиговину, при помощи которой можно убивать людей, с него просят целых пятьсот фунтов. Это остужает его пыл.

– Но после того как вы сделаете дело, я согласен опять купить у вас стволы, – добавляет Электрик.

– Какое дело? – спрашивает Олли.

– Если у вас вдруг возникает потребность в пушках, значит, насколько я понимаю, вы задумываете пойти на какое-то серьезное дело, – объясняет Электрик. – Когда дело сделано, я готов выкупить у вас пистолеты назад.

– И за сколько же? – спрашиваю я.

– За четыреста фунтов, при условии, что из них никто не убит и все довольны.

– Мы не планируем идти на серьезное дело, – говорю я.

– Что ж, если запланируете в будущем, всегда рад вам помочь.

– Не запланируем. И будь поосторожнее, дружище, думай, с кем имеешь дело. Существует куча идиотов, которых к оружию нельзя и близко подпускать.

С одним из таких экземпляров я отправляюсь домой на собственном фургоне.

Пару дней спустя Электрик звонит мне и просит сейчас же к нему приехать. По тому, каким тоном он говорит, я догадываюсь, что у него проблемы. Мне в голову приходит мысль положить трубку, отключить телефон и не дергаться. Но Электрик заверяет меня, что бояться нечего. Я нехотя соглашаюсь приехать к нему.

По пути я заезжаю к Олли и рассказываю о просьбе старика и о том, что нам якобы бояться нечего. Олли советует мне плюнуть на все и не соваться не в свое дело. Но ведь я даже не знаю точно, в чем именно состоит проблема Электрика, поэтому не могу так просто о ней забыть.

– Послушай, – говорит Олли. – Пусть он катится со своими неприятностями ко всем чертям. Не забивай себе голову разной ерундой.

– Нет уж, бери куртку и пошли со мной.

– Да иди ты.

– Значит, ты отказываешься?

– Да, отказываюсь. Хочешь вляпаться в дерьмо, вляпывайся в него один. А мне спать охота.

С этими словами Олли закрывает дверь и отправляется в кровать под теплое одеяло. А я возвращаюсь в фургон и еду к Электрику, надеясь, что не попаду где-нибудь в пробку.

Сегодня будний день, к тому же я не привез никакого товара, поэтому вхожу в магазин Электрика через парадный вход, как обычный покупатель, не как профессиональный грабитель. Электрик сидит за кассой и грызет ногти, причем грызет их не потому, что нервничает, а потому что у этого кретина такая привычка.

Он выплевывает кусочек отгрызенного ногтя на пол, поднимает голову и просит меня закрыть за собой дверь на замок и перевернуть табличку ОТКРЫТО/ЗАКРЫТО. Я выполняю его просьбу.

– Ну, что у тебя стряслось?

– Пойдем покажу.

Электрик встает и исчезает внутри магазина. Я следую за ним. Мы поднимаемся по лестнице на второй этаж, входим в гостиную, и Электрик закрывает дверь. Бывать в этой комнате мне никогда еще не доводилось.