скачать книгу бесплатно
– Тогда почему? Я не понимаю.
– Что почему? Почему не отдал страже? Сказал же – не они мне его давали.
– Это что – кодекс чести? – усмехнулся Избор.
Есеня не понял, что тот имеет в виду, и равнодушно посмотрел в потолок. Избор поднялся, засунул руки в карманы халата и вышел в большую комнату.
– Знать бы, сколько осталось до рассвета…
Есеня пожал плечами и подошел к окну, выходящему на север.
– Ну, примерно два часа. Сейчас четыре с четвертью.
Избор остановился у окна рядом с ним и долго всматривался в темноту.
– Я думал, ты увидел часы на башне. Но башню отсюда не видно. Откуда ты знаешь, что сейчас четыре с четвертью?
– Знаю, – пожал плечами Есеня. – Вон там, на севере, яркая звезда, видишь? Она всегда на севере. А остальные вокруг нее движутся. А дальше – дело техники.
– А тот, кто научил тебя определять время по звездам, не сказал тебе, как эта звезда называется?
– Меня никто не учил. Откуда мне знать, как она называется? – Есеня почувствовал что-то вроде укола. Почему этот человек все время хочет его задеть?
– Но ты ведь умеешь, значит, тебя кто-то учил?
– Я же сказал – никто меня не учил! Чего, непонятно что ли? – Он отошел от окна. Ему было неуютно. Слишком чисто, все сверкает, страшно ногами на пол наступать, и этот Избор говорит с ним так, как будто Есеня – полное ничтожество. А сам-то? Не догадался раму выломать… Надо уходить отсюда. Спросить про медальон – и уходить. Но спрашивать про медальон он почему-то боялся – вдруг Избор снова начнет над ним издеваться? Надо с ним поосторожней.
– Пойду я, – угрюмо сказал Есеня и вышел в комнату с открытым окном. Зачем он вообще сюда забрался? Только промок напрасно, а на улице ветер, и ночи становятся холодными. Скоро осень…
– Погоди. А зачем ты вообще сюда залез?
– Захотел и залез. – Тут Есеня увидел уголок с махоньким озером между сосен: настоящие скалы, настоящая трава, только все совсем маленькое. – Ух ты! А это что?
– Нравится?
– Ага, – Есеня на секунду забыл, что решил быть с Избором осторожным.
– И что тебе понравилось здесь? Девок вроде нет.
– Ничего, – он отвернулся от волшебного уголка и решительно подошел к окну.
– Ты что, обиделся? – рассмеялся Избор.
– Нет, – коротко рыкнул Есеня и приоткрыл окно. Холодный ветер окатил его с головы до ног: мокро.
– Погоди. Ты мне так и не сказал, зачем ты приходил.
– И не скажу, – Есеня забрался на подоконник.
– Послушай… Я не хотел тебя обидеть, честное слово, – Избор не двинулся с места, будто боялся его спугнуть, как зверька, который может убежать от одного неосторожного движения.
– Какая разница, хотел или не хотел, – проворчал Есеня.
– Мне… мне надо пойти с тобой.
– Зачем?
– Я должен закончить то, что начал. Погоди, я переоденусь.
– Ладно, – снисходительно вздохнул Есеня и слез с подоконника.
Глава VII. Жмур. Две жизни
Кузнец Жмур сидел в лавке Жидяты и пил третью кружку чая подряд. Никогда ему не хотелось напиться так отчаянно, но его нутро не принимало хмельного.
– На, возьми, погрызи… – Жидята подвинул ему вазочку с орехами в меду.
– Да не нужны мне твои сласти! – Жмур хлопнул по столу ладонью.
– Давай-давай. Помогает.
Жмур сжал кулак и снова ударил по столу.
– Мало я его драл? Все как об стенку горох, все без толку! Волчонок проклятый! Что я сделал не так, Жидята? Почему он так и не понял? Сидел бы тихо, не высовывался, и все было бы хорошо.
– Он такой же, как ты, только и всего, – вздохнул Жидята.
– Вот именно! Ну что мне надо было сделать? Что еще?
– Учить его надо было, чтобы все баловство в ученье пошло.
– А я что, не учил?
– Да чему ты мог его научить? Молотом махать? Ты что, не видел, каким он растет? Ты что, не видел, как он звезды считает, как чертежи рисует?
– В том-то и дело, что видел! Видел! И к чему это привело? Я с самого начала знал, чем все закончится! Звезды он считает! Досчитался! – рявкнул Жмур и добавил почти шепотом: – Что он сделал, а? За что его ищут?
– Знаешь, я могу и ошибиться. Но в городе рассказывают, будто у благородных пропал медальон. Тот самый. Ты его видел, в отличие от меня. Благородный Избор под домашним арестом, и вся стража в городе ищет только медальон. Я думаю, это Избор его украл. И спрятал.
– А мой-то паршивец при чем?
– Может, он с Избором виделся, может, помог ему в чем-то. Иначе они бы с ног не сбивались.
Жмур подумал немного и вздохнул. Если Жидята прав, есть только один выход.
– Знаешь, у нас история была дней десять назад… Он мне золотой не принес, который ты ему дал за булатный кинжал.
– Да он его попрошайке отдал, – засмеялся Жидята, – весь базар об этом говорил. Обвела дурачка вокруг пальца, стерва.
– Правда? Я думал, потратил на что-нибудь.
– Да на что он может золотой потратить, подумай сам!
– Не в этом дело. Я его тогда из дома вышвырнул и сказал без денег не возвращаться. Он две ночи где-то околачивался, а вернулся и отдал мне золотой. Где он его взял? А главное, стража тогда в первый раз приходила, его еще дома не было.
– Вот что я тебе скажу: золотой ему мог дать только благородный. Наверное, Избор отдал ему медальон и велел спрятать. И денег заплатил.
– Да надо было сразу страже его вернуть! Он что, совсем дурак у меня? – Жмур привстал.
– Это тебе так кажется. Не забывай, какой ты и какой он. Сам в шестнадцать лет отдал бы что-нибудь страже, а?
Жмур опустил голову. Его жизнь разделили на две половинки, и он с трудом мог вспомнить ту, первую. Он помнил, как померкли краски, как захлопнулись двери, как погасло что-то внутри. На место противоречий и жгучих желаний пришло умиротворение. Он чувствовал, что счастлив. Он и теперь думал, что счастлив. Он любил жену, детей, ему нравилась его работа, он гордился своими успехами: все его уважают, здороваются на улице, и дом его выше и богаче других. Благородный Мудрослов считал его лучшим кузнецом в городе. О чем он мечтал до этого? Перевернуть мир? Переделать его по своему образу и подобию? Теперь это казалось мелким, смешным. И его жизнь среди вольных людей – опасная, кровавая – не шла ни в какое сравнение с уютным домом.
Жмур не хотел другой жизни. Он был благодарен за эту перемену в себе, он глубоко уважал благородного Мудрослова, который помог ему в самом начале. Он глубоко уважал Закон, он считал преступление закона самым бессмысленным и предосудительным поступком.
И все же… он помнил, как померкли краски. Он помнил, как что-то оторвалось, исчезло. Что-то очень важное. Он помнил, как на него смотрели его знакомые: для них он стал «ущербным», они чурались его, брезговали жать ему руку. Он и жену привез из деревни, потому что ни один отец здесь не отдал бы за него свою дочь. Он пробовал говорить с бывшими друзьями, но они избегали разговоров или прятали глаза. Он пытался им объяснить, как все изменилось, как надо жить правильно, как это важно – семья, закон, уважение. Только Жидята не брезговал им, но и не слушал. Жидята – хитрый, изворотливый, жадный до дрожи, – один остался с ним из прошлой жизни.
Прошло время, и его друзьями стали такие же, как он, ремесленники. Ущербные. Они понимали и уважали друг друга. Но, что удивительно, им самим было скучно друг с другом. Впрочем, горожане вскоре забыли о том, что Жмур ущербный. Если он выходил на улицу, то уже не встречал презрительных и сочувствующих взглядов. Он превратился в отца семейства, он хорошо зарабатывал, он стал лучшим в городе кузнецом.
Жмур помнил, как померкли краски. Догадывался, что с ним не все в порядке, но не понимал… Иногда ему очень хотелось вспомнить, что он чувствовал раньше. На секунду ощутить огонь внутри, на секунду сквозь раскаленный металл увидеть весь мир. Он и до тюрьмы неплохо владел ремеслом, только ему этого было мало, ему было скучно. Он тогда, наверное, не знал, чего хочет. Он помнил, что любил смотреть на звезды, но не мог вспомнить зачем.
Жмур чувствовал себя счастливым. Но больше всего на свете боялся, что его сын станет таким же, как он. Ущербным. Жмур пытался совместить несовместимое. Он хотел, чтобы мальчик стал примерным семьянином, хорошим кузнецом, но чтобы при этом огонек у него внутри продолжал гореть. Потому что стоит этому огоньку подняться чуть выше положенного, и его расценят как пожар. И погасят. Он изо всех сил дул на этот огонек, но, похоже, только раздувал его сильней.
– У твоего сына нет другого выхода, – сделал вывод Жидята. – Если бы не булат, они бы нашли его рано или поздно, отобрали медальон, высекли и вышвырнули вон. Как ты мог! Ну как ты мог держать у себя отливки! Почему не переплавил?
Он встал и прошелся по лавке.
– Как ты мог, Жмур? Зачем они тебе понадобились? От жадности, что ли?
Жмур пожал плечами. Как объяснить, что у него не поднялась рука? Когда Мудрослов сказал, что хочет пожать руку этому мастеру, Жмур на секунду представил, как тот жмет руку его мальчику, его волчонку. Его сын – его кровь, его продолжение. На самом дне души шевелилось злорадство вольного человека – не удалось! Не удалость погасить до конца, не удалось отобрать – вот он, его сын, и огонек горит. Не он сам, так его сын видит краски, видит мир сквозь раскаленный металл! Он бы никогда не выдал мальчика, если бы мог не выполнить приказа благородного Мудрослова, но раз уж ему суждено было предать сына, он сделал это с гордостью.
Почему он не переплавил отливки? Он часами смотрел на них, они стали для него ниточкой, которая связывала его с безвозвратно потерянной способностью видеть. Воплощение самых дерзких его мечтаний – доказать благородным свое превосходство.
– Ему надо уходить к вольным людям. Больше ничего ему не остается, – сказал Жидята.
Жмур склонил голову. Все рухнуло за несколько дней. Медальон, отливки… Он уже выбрал сыну невесту и сговорился с ее отцом. Он думал о внуках. К вольным людям? Навсегда? Оттуда есть лишь один способ вернуться к нормальной жизни – через тюрьму. Впрочем, разницы никакой. У мальчика и сейчас есть только один способ вернуться – через тюрьму.
– Я… я своими руками… – Жмур сжал виски пальцами, – я своими руками… Но я доказал им, я доказал, понимаешь? – он посмотрел Жидяте в глаза.
– Понимаю, – невесело усмехнулся Жидята. – У тебя есть с ним связь?
– Позавчера его видела дочка нашего Смеяна. Но вчера его там уже не было. Ему вообще некуда идти. Я думаю, он вернется на то самое место, ему надо что-то есть. У него, конечно, есть немного денег, но куда он может с ними сунуться?
– Если вернется, пришли его ко мне. Я отведу его, куда надо. Другой возможности нет, Жмур, ты меня понимаешь?
– Понимаю.
Глава VIII. Избор. Снисхождение
Они сидели на солнечной поляне в глубине леса, и мальчишка уминал холодного цыпленка за обе щеки. Избор с отвращением смотрел на его грязные руки и чавкающий, перепачканный жиром рот. Балуй. Ну что за имена у них? Как собачьи клички. А этот, похоже, своей очень гордится.
– А правда, что если открыть медальон, можно стать счастливым на всю жизнь? – не переставая жевать, спросил парень.
Избор сжал губы. Какая-то беспросветность была во всех этих вопросах, какая-то удивительная тупость, ограниченность! Как он себе это представляет – «стать счастливым на всю жизнь»? Циничная мысль неожиданно рассмешила Избора: говорят, что преступники, которых с помощью медальона ставили на праведный путь, начинали чувствовать себя счастливыми.
– Хочешь попробовать? – спросил Избор, стараясь не смотреть на жующий рот.
– Конечно! – оживился тот.
– Если нас поймают, непременно попробуешь.
– Не понял, – парень помотал головой.
– Боюсь, мне будет трудно это объяснить.
– А ты попытайся.
Откровенное хамство иногда ставило Избора в тупик: он жил в окружении воспитанных людей и со стороны подлорожденных видел или подобострастие, или глубокое уважение. Да и это общение – в основном с прислугой – он всегда старался свести к минимуму.
– Послушай… почему ты так разговариваешь со мной? – мягко спросил Избор. – Я сделал тебе что-нибудь плохое?
И сразу осекся: ведь он же подставил мальчишку…
– Да обыкновенно я разговариваю, как со всеми. Чего тебе не нравится-то?
«Как со всеми»… Неужели он не видит разницы между «всеми» и благородным господином? Не в лесу же он вырос?
– Ты что, никогда не встречался с благородными? – спросил Избор удивленно.
– Встречался. Благородный Мудрослов часто бывал у нас в кузне.
– И что, с ним ты говорил так же?
– Не знаю. Я с ним не разговаривал. Ну, иногда спрашивал кое-что, но батя этого не любил.
Избор улыбнулся – наверное, отец мальчика знал, как надо говорить с благородными, еще бы ему понравилось, что его неотесанный отпрыск задает вопросы его благодетелю!
– А как твой отец говорил с благородным Мудрословом?
– Мой батя ничего не понимает! Если б Мудрослов только намекнул, он бы меня утопил ему на потеху! Он ему кланяется, разве что в задницу не целует. Но если бы тот разрешил, непременно бы целовал. Но я-то тут при чем?
Избор поднял брови:
– Твой отец из тех, кого поставили на правильный путь?
– Чего? Из ущербных, что ли? Да ты что! – Балуй перестал жевать. – Ты чего такое про моего батьку говоришь? Сам ты ущербный, понял? За такое и по роже можно схлопотать!
Избор рассмеялся: парень секунду назад говорил об отце гораздо более порочившие его слова, но чужаку не позволил даже невинного предположения. Впрочем, может, для них это действительно оскорбительно? Он слышал, что к «ущербным» отношение в народе было странным – от них, словно от заразных больных, старались держаться подальше.
