Северные сказки

– Ну, давай поспорим, – говорит заяц. – Давай побежим!

– А ты как бегаешь? – спрашивает мышь.

– Быстро бегаю, – говорит заяц. – Как побегу – ничего не вижу, ничего не слышу! Вот как быстро!

Вот побежали они взапуски. Мышь отбежала немного, под кочку присела, схоронилась. Сразу из виду исчезла.

А заяц летит – ничего не видит, ничего не слышит. Торопится. До сопочки добежал, обратно повернул. Бежит что есть силы… Подбегает заяц к месту, а мышь на пригорочке сидит, лапками обмахивается.

– Очень жарко, – говорит, – в такой день наперегонки бегать.

Удивился заяц: неужели мышь его обогнала?

– Давай еще раз побежим, – говорит он мышке. Вот опять побежали они. Мышь – под кочку, заяц – до сопки.

Три раза бегали они. Заяц – до сопки и обратно, а мышь – до первой кочки.

Прибегает заяц – умаялся, рот разинул, глаза вытаращил. Едва дышит от усталости. А мышь опять на пригорке сидит. Смеется над зайцем, хохочет, лапками на него показывает.

– Вот так победитель! – кричит. – Мышь обогнать не может!

Долго смеялась мышь над зайцем. Потом говорит:

– Пойду зверям расскажу, как я тебя обогнала. Вместе посмеемся…

Стыдно стало зайцу. Прижал он уши и спрятался в траву.

Убежала мышь прочь.

А заяц с тех пор всегда уши прижимает к спине, как только услышит шум или шорох: думает, звери над ним смеяться идут.

Как медведь оленеводом был

Паслось как-то на луговине стадо оленей. Напал на стадо тигр. Отбил нескольких оленей и погнал в тайгу. Одного разорвал, а другие от страха убежали. К стаду уже и дороги найти не могли. И стали они сами по себе пастись.

Повстречал этих оленей медведь.

Был медведь уже старый, охотился плохо; сколько ел – не знаю, а бока у него ввалились и шерсть клочьями взъерошилась.

Увидал медведь оленей и подумал про себя: Вот удача мне привалила! Заберу я оленей. Оленеводом стану, как люди бывают. Олени приплод давать будут. Мяса мне на всю жизнь хватит. А пасти оленей – велика ли хитрость!

Обрадовался медведь. Согнал оленей в одно место, к своей берлоге поближе. Сам сел возле, довольный, к оленям присматривается – которого на первый случай зарезать.

Видят олени – не трогает их медведь, стали пастись. Стали мох искать: ходят, головы к земле наклоняют. Смотрит медведь, понять не может – что такое олени делают? Будто слушают что-то… Струхнул медведь, испугался: может, олени слушают, не идет ли хозяин?

Подошел медведь к одному оленю, спрашивает:

– Ты что слушаешь?

Молчит олень, не отвечает. У другого медведь спросил, и тот посмотрел на медведя и тоже промолчал. Смешно оленям: захотел медведь оленеводом стать, а сам не знает, что олени едят!

Бегал, бегал медведь от одного оленя к другому, запыхался даже. Говорит сам себе:

– А тяжелая это работа!

Пока олени весь мох не съели, около той берлоги паслись. Мох съели – стали дальше отходить. Опять медведя страх взял: этак могут олени и совсем уйти. Не знал медведь, что человек за оленями кочует. Стал медведь своих оленей назад загонять. Пока одного к берлоге своей загонит, другой убежит мох искать – из виду скроется.

Совсем выбился медведь из сил, не может оленей обратно повернуть. Пришлось ему за оленями идти. Идет медведь, оглядывается – жалко ему теплую берлогу, старую берлогу жаль. Но и оленей потерять не хочется. Вздыхает, да идет, от берлоги все дальше и дальше…

– Ох, – говорит он, – трудное это дело – оленей пасти! Кабы знал, ни за что бы не взялся!

Далеко медведь от берлоги откочевал. Тут попались ему навстречу волк с лисой.

– Здравствуй! – говорят. – Что ты делаешь тут?

– Да вот, – говорит медведь, – оленеводом стал.

Лиса хвостом завиляла, головой закивала.

– Давно пора, – говорит. – Мы с соседом-волком давно оленями обзавелись. Сейчас хорошо живем, оленье мясо едим.

– Только замучился я с оленями, – говорит медведь.

– Это с непривычки, – отвечает лиса. – Бедный ты, бедный, сосед! С непривычки очень трудно. Не знаю, как ты зимой будешь пасти своих оленей…

Призадумался медведь; это верно – как же ему зимой-то с оленями быть? Ведь зимой его на спячку потянет, а коли он уснет – уйдут олени. Где их тогда искать?

Говорит он лисе и волку:

– Помогите мне оленей упасти!

А лиса хитрая была. Для виду призадумалась, а у самой одна дума – как бы медведя одурачить. Говорит она медведю:

– Ох, не знаю я, как с тобой быть! Не справимся мы. Очень трудно. Но друг другу помогать надо. Давай твоих оленей. Весной придешь – обратно возьмешь.

Погнали лиса с волком оленей в тайгу.

А медведь пустился плясать, радуется. Говорит себе: Вот обманул я этих дураков! Всю зиму будут они за рогами гоняться. А я весной и летом буду сыт: все мясо мне достанется! Побежал медведь в берлогу. На зиму залег.

Отогнали лиса с волком стадо подальше в лес. Перерезал волк оленей. Целую зиму два обманщика были сыты.

Лежит медведь в берлоге, лапу сосет. Во сне оленей видит: ходят жирные-прежирные, сало с них на землю каплет. Ох и поем я мяска весной – думает медведь. Чем сильней у него с голодухи в животе бурчит, тем жирней ему олени снятся.

Вот весна пришла. Солнышко снег растопило. Ручьи по земле побежали, стали деревья почки набирать. Очнулся медведь от своей спячки, из берлоги вылез. Идет по тайге, от слабости шатается: бока у него ввалились, шерсть колтуном свалялась.

Приходит косолапый к лисе с волком. А те за зиму откормились, гладкие да толстые стали. Выбежала лиса навстречу, суетится, словно от радости не знает, куда дорогого гостя посадить, без умолку говорит, медведю рот не дает раскрыть.

Спрашивает ее медведь:

– Ну, где мои олени, соседка? Запричитала лиса, лапками замахала:

– Беда с твоими оленями, сосед: все стадо пропало!

– Как – пропало? – говорит медведь, разинув рот.

– Убежало, – отвечает лиса.

– Как так убежало? – рассердился медведь.

– А вот так, убежало – и конец! Уж если хозяин не мог оленей упасти, если сам ты с ними справиться не мог, так мы и подавно не могли твоих оленей упасти!

– Где же ваши-то олени? – спрашивает медведь, а сам вокруг смотрит: видит – валяются везде оленьи черепа да кости.

Еще пуще запричитала лиса, слезу пустила да волка под бок так ткнула, что и тот от боли заревел.

– И с нашими оленями беда случилась! – плачет-разливается лиса. – Не уберегли мы и свое стадо! Наших оленей, сосед, моль поела!

– Как – моль? – спрашивает медведь.

– А вот как: как напала моль на оленей – ведь у них мех густой! – Да как принялась поедать оленей, мы и глазом моргнуть не успели, как всего своего богатства лишились… – Глядит лиса на оленьи кости и в голос ревет. – Ах, мои милые! Да какие вы были хорошие! Да как любила я вас, мои милые!

Жалко стало медведю лису. Утешать ее стал: – Не плачь, соседка, то ли еще бывает!.. – Почесал он в затылке, подумал. – Ничего, – говорит, – не поделаешь, если моль съела. Видно, не быть мне оленеводом, соседка. Никогда больше не стануоленей держать!

И поплелся медведь в тайгу.

С тех пор к оленям не подходит!

Два слабых и один сильный

Один слабый против сильного, что мышь против медведя: накроет медведь лапой – и нет ее. А два слабых против сильного – еще посмотреть надо, чья возьмет!

Один медведь совсем закон забыл: стал озорничать, стал мелких зверьков обижать. Не стало от него житья ни мышам, ни еврашкам, ни хорькам. И тарбаганам, и тушканам, и колонкам от него житья не стало. Кто бы его винил, если бы медведь с голоду на них польстился? А то медведь – сытый, жирный! Не столько ест, сколько давит. Понравилось ему малышей гонять. И нигде от него не скроешься: в дупле – достанет, в норе – достанет, на ветке – достанет и в воде – достанет!

Плакали звери, но терпели. А потом принялся медведь детенышей их изводить. Это уж последнее дело, никуда не годное дело – хуже этого не при– думаешь! Стал медведь птичьи гнезда разорять, стал в норах детенышей губить…

У мышки-малютки всех раздавил. Раз ногой ступил – и ни одного в живых не осталось. Плачет мышка, мечется. А что она одна против медведя сделать может?

У птички-синички гнездо разорил медведь, все яйца поел. Плачет синичка, вокруг гнезда летает. А что она одна против медведя сделать может?

А медведь хохочет над ними.

Бежит мышка защиты искать. Слышит – синичка плачет. Спрашивает мышка:

– Эй, соседка, что случилось? Что ты плачешь? Говорит синичка:

– Уже время было вылупиться из яичек моим деткам! Клювиками в скорлупку стучали. Сожрал их медведь! Где защиту найду? Что одна сделаю?

Заплакала и мышка:

– Уже черной шерсткой мои детки докрываться стали! Уже глазки открывать они стали! И тоже медведь погубил всех!

Где защиту найти, как спасти детей от него? К Таежному Хозяину идти – далеко. Самим медведя наказать – сил у каждого мало. Думали, думали – придумали. Чего бояться? – говорят. – Нас теперь двое!

Пошли они к медведю. А медведь – сам навстречу. Идет, переваливается с ноги на ногу. По привычке уже и лапу поднял, чтоб мышку с синичкой прихлопнуть, одним ударом обеих соседок раздавить.

А синичка кричит ему.

– Эй, сосед, погоди! У меня новость хорошая есть!

– Что за новость? – рычит медведь. – Говори, да поскорее!

Отвечает ему синичка:

– Видела я в соседней роще рой пчелиный. Полетела туда – гляжу – целая колода меду, до краев полная, мед на землю сочится. Дай, думаю, медведю скажу…

Услыхал медведь про мед, сразу про все забыл, слюни распустил.

– А где та колода стоит? – спрашивает он у синички.

– Мы тебя проводим, сосед, – говорит ему мышь.

Вот пошли они.

Синичка впереди летит, дорогу указывает, дальней дорогой медведя ведет. А мышь напрямик к той роще побежала.

Подбежала к колоде, кричит пчелам:

– Эй, соседки, у меня к вам большое дело есть! Слетелись к ней пчелы. Рассказала мышь, какоеу нее дело.

Говорят ей пчелы:

– Как в этом деле не помочь! Поможем! Нам этот медведь тоже много худого сделал – сколько колод раздавил!

Довела синичка медведя до рощи, показала, где колода лежит. А медведь уже и сам ее увидел, кинулся к колоде, облизывается, сопит, пыхтит… Только он к колоде подошел, а пчелы всем роем налетели на него. Стали жалить со всех сторон! Машет на них медведь лапой, в сторону отгоняет, а пчелы – на него! Заревел медведь, бросился назад. А глаза у него запухли от пчелиных укусов и закрылись совсем. Не видит медведь дороги. Лезет напрямик по всем буеракам, по всем валежинам и корягам. Плачет, спотыкается, в кровь изодрался. Апчелыза ним!

Одно медведю спасение – в воду броситься, отсидеться в воде, пока пчелы не улетят обратно. А глаза у медведя запухли, не видит он, куда бежит. Вспомнил он тут про мышь да про синичку. Закричал что есть силы:

– Эй, соседки, где вы?

– Тут мы! – отзываются мышь с синичкой. – Загрызают нас пчелы, погибаем мы!

– Проведите меня к воде! – кричит медведь. Села синичка на одно плечо медведю, вскочиламышка на другое. Ревет медведь. А соседки говорят ему, куда повернуть, где бежать, а где – через валежину перелезать. Говорит ему синичка:

– Уже реку видно, сосед. Говорит ему мышь:

– Теперь совсем близко, сосед.

– Вот хорошо! – говорит медведь. – А то совсем меня проклятые пчелы закусали! Чем дальше – тем больней жалят!

Не видит он, что пчелы давно отстали. Тут кричат ему соседки:

– Прыгай в воду, сосед, да на дно садись, тут мелко!

Думает медведь про себя: Только бы мне от пчел избавиться, а уж я от вас мокрое место оставлю!

Что есть силы прыгнул медведь. Думал – в реку прыгает, а угодил в ущелье, куда его мышь да синичка завели. Летит медведь в пропасть, то об один утес стукнется, то о другой… Во все стороны шерсть летит.

Летит рядом с медведем синичка:

– Думал, сильный ты, медведь, так на тебя и силы другой не найдется? Деток моих съел!

Сидит мышь на медведе, в шерсть зарылась, говорит:

– Думал, сильный ты, медведь, так на тебя и силы другой не найдется? Деток моих раздавил!

Грохнулся медведь на землю. Разбился.

Так и надо ему! Зачем детенышей губил?

Набежали отовсюду звери и птицы малые. Поклонились они мышке да синичке, спасибо сказали.

Один слабый против сильного что сделать может!

Два слабых против сильного – это еще посмотреть надо, чья возьмет!

Тывгунай-молодец и Чолбон-Чокулдай

Давным-давно, много лет тому назад, на устье пяти глубоководных, рек с широкими долинами и горящими мысами, под деревом с густыми ветвями жил-был Тывгунай-молодец. Этот молодец не знал ни отца, ни матери, не знал, грозой ли, женщиной ли рожден или сам из колыбели вышел – был сиротой. Перегрыз он зубами тальник и, свив тетиву, сделал себе маленький охотничий лук из лыка тальника. И жил, добывая им разную мелкую живность.

Живя так, однажды подумал: Пойду-ка я вверх по реке, посмотрю – что там, – и отправился. В дороге устал. Вдруг смотрит – стойбище показалось. Подходит и видит, как вдоль берега плавают две утки. Подкравшись к ним, захотел стрелу пустить, а утки все продолжают нырять и плавать. Натянул он тетиву, но не выстрелил, опасаясь убить чью-нибудь птицу.

Тогда он спросил:

– Может быть, вы принадлежите кому-нибудь из местных? Давайте побеседуем, вы расскажете мне все и не говорите потом, что убил вас, не предупредив! – говорит Тывгунай-молодец.

Утки взлетели. Взлетая, запели:

– Вот, родившийся под развесистым деревом Тывгунай-молодец чуть не погубил нас. Наверно, он добрый человек, потому пожалел. Мы же, став утками, чуть не дали себя погубить. На кочке, где мы сидели перед купанием, остался наперсток. Возьми его и береги, он тебе добро сделает!

Тывгунай-молодец смотрит – лежит золотой наперсток, взял' его и положил в карман. Потом пришел в стойбище. Там собралось очень много людей, и богатырей было немало. Среди них и богатый хозяин стойбища.

Этот хозяин сказал:

– Вот там видна дуга вонзившегося в землю лука. Богатырю, сумевшему вытащить этот лук, отдам свою дочь в жены.

Каждый день богатыри пытались вытащить этот лук, но никто не смог вытащить. Тывгунай-молодец походил-походил, посмотрел и отправился домой. Возвратившись, видит – под развесистым деревом сидит богатырь. Заметив его, Тывгунай испугался. А тот говорит ему:

– Ты не бойся меня, я – твой старший брат. С тех пор, как ищу тебя, прошло много лет. Откуда ты пришел?

– Я ходил вверх по течению реки, там есть одно стойбище, где богатыри пытаются вытащить вонзившийся в землю лук, чтобы жениться на дочери богача, но никто не может его вытащить, я посмотрел на это и вернулся, – говорит Тывгунай.

– Вот мой конь, войди в его левое ухо – найдешь пищу, войди в его правое ухо – найдешь одежду, – говорит старший брат Чолбон-Чокулдай.

Тывгунай-молодец все сделал, как велел брат, и стал богатырем. Верхом на коне они поехали вверх по реке. Приехали, а лук торчит, как торчал, никто не смог его вытащить. Тогда Чолбон-Чокулдай спрыгнул с коня и потянул лук, дуга лука сломалась и отскочила вверх, немного погодя что-то сверкнуло, словно молния; когда же дуга достигла Верхнего мира, будто гром прогремел.

Потом Чолбон-Чокулдай с братом сели на коней и полетели в Верхний мир посмотреть, что случилось.

Добрались до Верхнего мира. Он оказался землей, людей там было так много, как комаров, а скота – как оводов. Когда шли по ней, увидели: из-под земли дымок пробивается. Наклонились к тому месту, где дымит, и видят – сидят полуобгоревшие старик со старухой.

– Старушка, у меня печень болит, дала бы кусочек печени, – говорит старик.

Старуха отвечает:

– Э-э, вот мои хозяйки дали мне кусочек печени, сказав: Смажь печенью шкуру, чтобы мягкой стала. Если печень отдам, они опять будут долбить мою бедную голову своими серебряными щипцами.

– Старушка, у меня голова болит, нет ли у тебя немного головного мозга? – просит старик.

– О-о, ты ведь уже съел тот кусочек мозга, что дали вчера, опять будут долбить мою бедную голову. Ноет моя грудь, но в этом мире некому обо мне вспомнить. Вот когда ты был молод и бился с богатырями и когда они, победив тебя, полетели в этот мир, взяв нас с собой, я оставила под большой лиственницей, укрыв корьем, двухлетнего мальчика, сказав: Если он останется жив, пусть называется Чолбон-Чокулдаем. Под ветвистым деревом оставила я шестимесячного мальчика, покрыла его старой оленьей дошкой, сказав: Если останешься жив, будешь называться Тывгунаем-молодцем. Но они, наверное, не выжили. Как могут они попасть в этот мир? Ноет моя грудь, – говорит старуха.

Услышав эти слова, братья вошли в чум.

– Вы, ребята, откуда прибыли? – спрашивает старуха.

– Мы прибыли из Среднего мира, меня зовут Чолбон-Чокулдай, а это мой младший брат Тывгу-най-молодец, – говорит старший.

– Мы в этот мир попали, когда богатыри нас одолели. Вас на родине оставили. Здесь есть богатыри, против которых никто устоять не может. Теперь они лежат: из Среднего мира пришла их смерть и оторвала от каждого по половине тела. Они нас на огне поджаривают, спрашивая: Кто у вас на родине остался? А шаманов своих колдовать заставляют: пусть, мол, узнают, откуда смерть к ним пришла. Если шаманы не могут узнать, отсекают им головы, – сказала мать.

Тогда братья вышли вон, забили несколько голов скота и дали родителям поесть. Потом отправились в большой дом богатырей. Дом был полон людей; парни спрятались, сели и стали наблюдать, как богатыри отсекают головы шаманам. Вот привели одну шаманку, она стала предсказывать:

– Люди, пославшие смерть из Среднего мира, пришли и сидят здесь, среди вас.

– Эй, отсеките ей голову, пусть не обманывает, как они могут быть среди нас! – приказал. старший богатырь.

Тогда шаманка сказала:

– Добрые молодцы, не давайте отсечь мне голову, предстаньте перед нами, – и опустила вниз бубен.

Чолбон-Чокулдай и Тывгунай-молодец предстали перед богатырями. Оба раненых богатыря приподнялись, уставились на парней. Одного богатыря звали Сингколтукон-Эден, другого Бегалтукон-Эден.

– Мы были главами рода, лучшими из Эден, великими из великих, а теперь вот калеками стали, сидим тут. Вы победили, так вылечите нас!

Парни поплевали на свои ладони, натерли богатырей, и те, став такими, какими были прежде, встали на ноги. Встав, они пошли на площадку для поединков, отправились биться. Братья за ними. Сев на коней, стали биться старший со старшим, младший с младшим. Так бились они, взлетая на конях к самому краю Верхнего мира. Вдруг Чолбон-Чокулдай перестал видеть. А Сингколтукон, наскакивая то с одной, то с другой стороны, начал рубить его своей пальмой. В. это время запел конь Чолбон–Чокулдая:.

– Над левым моим ухом, под гривой, есть серебряный топорик, быстро возьми его и ударь поперек моей морды. После этого посмотри вниз! Когда наклонишься, увидишь маленький плот, привязанный с четырех углов к коню Сингколтукона. На нем одна старушка развела дымокур и окуривает нас дымом. Убей ее. Кровь, стекающая из моего носа, потушит ее дымокур. Когда потухнет дымокур, опять станешь хорошо видеть.

Чолбон-Чокулдай, как велел ему конь, схватил топорик, с размаху ударил коня по носу, кровь хлынула ручьем, и стало светло. Посмотрел вниз – оказалось, сидит старушка на плотике, привязанном к коню Сингколтукона, и окуривает его дымом. Чолбон-Чокулдай убил ее одним выстрелом.

Снова стали биться. Немного погодя Сингколтукон говорит:

– Ну, видно, никто из нас не сможет одолеть друг друга, перестанем биться и поедем к нам.

Поехали. Доехав, вошли в дом. Дом. был очень хороший. Сингколтукон говорит:

– Ну, садитесь вот здесь!

Сиденье тоже было хорошее, крепкое с виду. Только сказал Чолбон-Чокулдай присяду-ка! как сиденье под ним прорвалось, и он полетел вниз. Летел он долго-предолго и вдруг слышит:

– Храброго человека я, Сингколтукон, в Нижний мир спустил.

– Если бы он впереди себя и позади себя гнал скот, мы бы подождали его есть, – снова слышит Чолбон-Чокулдай.

У нашего человека ничего нет, с досады набрал он в ладони глины и сказал: Превратясь, иди впереди меня – и бросил глину вперед. Глина превратилась в скот. Схватил он другой рукой глину, говоря: Превратившись в скот, следуй позади меня – и бросил ее назад, та превратилась в скот.

Вот идет дальше. Снова слышит:

– Храбрый человек, впереди и сзади у него скот. Ну, введите его в дом, трое суток окуривайте, пусть привыкает к запаху этой страны.

Когда он вошел в дом, одна старушка, сидя у костра, опаливала человечью голову, бросая ее в огонь и вынимая оттуда. Там лежало множество человечьих костей. Старуха говорит:

– Человек, попавший в эту страну, на родину не возвращается, я тоже жила на Средней земле. Если ты человек, то трое суток не вдыхай носом воздуха этой страны, если вдохнешь – не уйдешь отсюда.

Трое суток палили в огне человеческие кости те людоеды. Наш человек сидел, не вдыхая воздуха этой страны, ждал, когда уснет главный людоед, следил за ним, но разве уснет он! Тридцать суток тот не смыкал глаз. Когда прошел месяц, закрыл один глаз, через трое суток закрыл второй. Вот и оба глаза закрыл.

Над тем местом, где сидел Чолбон-Чокулдай, висел огромный, как чум, колокол, у колокола был язык. Наш человек, превратившись в паука, протянул паутину к языку колокола. Паутина, дойдя до языка, сразу прилипла. Чолбон-Чокулдай пошел по ней. Подойдя, увидел: сквозь небо, с игольное ушко, едва виднеется отверстие Верхней земли.

Наш человек стал подниматься по языку колокола, а поднявшись, сразу полетел вверх, превращаясь то в овода, то в птичку. И вот стал он приближаться к отверстию. Когда до него осталось расстояние, равное длине большой лиственницы, превратился он в человека и прыгнул. Когда прыгнул, внизу прозвенел колокол и послышался крик людоеда:

– Ох! Убежал-таки Чолбон-Чокулдай!

И тут же послышался шум погони. Чолбон-Чокулдай едва убежал. В том месте, где он вышел, высунулся по грудь людоед. Чуть не схватил его, но не посмел идти дальше, вернулся, говоря:

– И впредь приезжайте, имея скот спереди и сзади, тогда только вернетесь обратно.

С тех пор, говорят, шаманы стали брать за кам-ланье скот.

Вернулся Чолбон-Чокулдай и видит – Сингколту-кон-Эден смотрит, как бьются кони. Чолбон-Чокулдай сказал тогда:

– Собака ты, пока еще раз не обманул меня, я с тобой посчитаюсь! Пойдем к скале, где сходится земля с небом, там рассудят, кто из нас прав, а кто виноват.

Тот согласился, пошел за Чолбон-Чокулдаем. Наконец пришли к тому месту. Чолбон-Чокулдай первым сел на коня и прыгнул в промежуток, когда отодвинулось небо. Лишь кончик конского хвоста срезало. Когда прыгнул на коне Сингколтукон – его рассекло надвое. Так и погиб он.

Чолбон-Чокулдай отправился искать своего брата. По следам битвы пошел. Наконец увидел коней, вцепившихся друг в друга зубами. Еще поискал, видит – его брат и брат Сингколтукона, вцепившись ногтями в лица друг друга, обессилев, лежат уже при смерти.

Чолбон-чокулдай поплевал на ладони, и, как только погладил брата, тот сразу стал таким, как прежде.

– Ну, а как ты? Можешь еще биться или нет?

Тывгунай потянул за руку Бегалтукона-богаты-ря, помог ему сесть. Тот сказал:

– Сейчас не могу, тебе брат помог, мне тоже помогите. Убив меня, обессиленного, не обретете славы.

Его тоже лечат, и он стал таким, каким был раньше. Теперь души друг друга поищем, приведем– пусть договариваются. Бегалтукон и говорит:

– Когда спустишься на Среднюю землю, на устье пяти глубоководных рек есть большой плес, спустись в самую середину его, в самую глубину, там плавает множество гальянов. Там есть самый маленький серебряный гальян, догони, поймай его и принеси. Подумав пятеро суток, прицеливаясь десятеро суток; пусти стрелу, сказав: Вернись с вестью на тетиве, с гостинцем на кончике острия.

Кргда выстрелил, внизу раздался плеск воды, зашумевшей, как сильный гром. Тывгунай потерял сознание. Та стрела быстро вернулась, неся душу Тывгуная. Тывгунай-молодец попытался ее отнять, но стрела разве уступит ему, отдала своему хозяину.

Потом запел Тывгунай;– Когда поднимешься по течению трех глубоко-водных рек, пройдешь истоки и придвинутся к ним горы, на самой середине вершины найдешь огромную лиственницу с девяноста девятью отверстиями. Ее расщепи, как труху, из тех девяносто девяти отверстий вылетят девяносто девять ласточек, из них выше всех полетит маленькая ласточка, поймай и приведи ее.

Десять суток целился прочным луком, сделанным из сердцевины дерева, пять суток думал и, сказав: С вестью на тетиве, с гостинцем на кончике острия вернись, пустил стрелу. Та сорвалась с шумом, словно сверкнула яркая молния. Спустя некоторое время стрела прогремела подобно сильному грому, попала в лиственницу с девяносто девятью отверстиями и пронзила ее, расщепив как трухлявое дерево. Бегалтукон тоже несколько раз терял сознание.