Вкус утекающей воды

В ответ Конан, как представитель госслужащих, вступился за честь мундира: «Вы, коллега, изобразили очень примитивную схему. Во многих случаях так это и работает. Но это примитивно и мелко. В большинстве случаев между чиновником, представителем государства и непосредственным исполнителем работ стоит подрядчик. Который готов освоить любые деньги, хоть метро до Марса прокопать. И ни копейки из осевших в его карманах миллионов/миллиардов он не потратит на покупку нового экскаватора, да ещё и не выплатит заработанные деньги непосредственному исполнителю. Которому нужно не только купить этот самый экскаватор, но и зарплату рабочим заплатить. И снова, как вы говорите, никакого развития. И даже самый честный чиновник ничего сделать не сможет, потому что так работает система, которая задушит любого своими связями. Так что проблема не в честности отдельно взятого чиновника. Даже если мы его расстреляем как китайца, от этого ровным счётом ничего не изменится».

Потом собравшиеся стали обсуждать, почему человек не может остановиться в процессе накопления. Все согласились, что человеку в денежном выражении не так уж и много надо для обеспечения себя всем необходимым, чтобы потом просто не думать о деньгах. Нужно соблюдать только одно условие – не участвовать в Битве Понтов. И вот когда у человека столько денег, сколько он уже не успеет разумно потратить, съесть, пропить и перетрахать всех, кто продаётся, для разнообразия, он всё равно не может остановиться. Почему? Надеется, что много денег спасут его от смерти? Или хочет обеспечить себе помпезные похороны и преданную любовь наследников? Но для этого тоже много денег не надо – никого не хоронят дважды.

И вот на этой стадии обсуждения неожиданно заговорил Швиндлерман, и я перешёл в комнату к гостям.

– Когда я ещё сам учился в школе, – начал директор школы, – меня поразили слова Белинского, о том, что нет ничего хуже слепой материнской любви, и что родительская любовь по сути своей, по своей природе, всегда слепая. И она совсем не годится для воспитания человека. Родитель не может видеть в своём ребёнке часть Вселенной, послание Бога, он воспринимает его только как наследника и продолжение себя. Надо это осознавать, и бояться своего неадекватного отношения, иначе беда. Я только сейчас понимаю, почему, будучи незрелым подростком, видимо, это был 9-й класс, я так серьёзно, ещё тогда, воспринял слова Белинского. Я почувствовал этот неадекват. Я почувствовал его в моих родителях, хотя меня никогда не баловали. Я почувствовал его в отношении родителей моих друзей и родителей одноклассников к своим детям. Сейчас я сталкиваюсь с ним постоянно в силу выбранной профессии. Понаблюдайте, как любые родители рассказывают о своём ребёнке. Они могут его при этом хвалить или ругать – неважно. Со стороны неадекватность восприятия видна всегда. Но степень этой неадекватности, конечно, у всех разная. А уж когда, бабушка и дедушка начинают рассказывать о своих внуках – у них просто сносит крышу. Поэтому мой педагогический совет: как будете бабушкой и дедушкой никому не рассказывайте о своих внуках – пусть окружающие думают, что вы умные, мудрые и ещё не выжили из ума. И тем более, никогда не ходите на родительские собрания вместо родителей.

Так вот, возвращаясь к теме нашего разговора. Я считаю, что основная причина воровства и коррупции – слепая «материнская» любовь. Звериный инстинкт требует от человека заботы о потомстве. Родительская любовь – и есть этот инстинкт. Даже волк заботится о своих волчатах. Но только до определённого времени, иначе волчонок никогда не станет волком. У человека часто нет этой границы. Родители пытаются откармливать своих детей мамкиными блинами до самой смерти и делают запас, чтобы ни в чем не нуждались после. И сурово повышая голос на ребёнка, они считают, что это и есть воспитательный процесс.

Дети таких родителей, вылезая из лона матери, громко кричат от уныния и пытаются заползти обратно – они ещё не успели родиться, а у них уже все есть. Им нечего больше хотеть. Жизненная миссия созидания для них изначально невыполнима.

– Аркадий Романович, – произнёс Конан, и я был уверен, что сейчас он скажет: «Насколько я знаю, у Вас детей-то нет?».

– Аркадий Романович, – произнёс Конан, – насколько я понимаю, Вы хотите сказать, что человек беспредельно обогащается, преступает закон, берет взятки, разрушает свою карму только ради детей?

– Не совсем так, Конан Фёдорович, – мягко ответил Швиндлерман. – Я не пытаюсь раскрыть причины, почему человек идёт на это. Думаю, что у него полно собственных желаний, вожделений и целей разного качества, направленных, в первую очередь исключительно на себя. Мы сейчас обсуждаем, почему человек не может остановиться, когда он уже накопил многократно на безбедную старость и свои фешенебельные похороны. Он пытается обеспечить такие же похороны и путь к ним для своих детей, внуков и правнуков.

Дайте ребёнку нормальное образование, жилье на первое время и пусть летит неотягощённый вашей любовью. И тем более вашими деньгами. И вам будет легче жить: вы не будете переживать по поводу того, что у вашего Петеньки машина может быть похуже, чем у соседнего Васеньки. И можно будет уже и перестать воровать, а то и посадить могут.

– Эээ, господа, – вмешался Вольдемар Кукушки, – если у вас есть деньги, лучше, если много, и голова, вам и в тюрьме будет неплохо. Несколько лет потерпите, а потом снова вернётесь к своим деньгам – никуда они не денутся. А вот, если деньги есть, а головы нет, тогда вас ещё до тюрьмы причешут, а в тюрьме остатки разнесут. А если у вас очень большие деньги, то вряд ли дело до посиделок дойдёт. Поделитесь раз, потом два, потом регулярно будете делиться с каждой сменой руководства в контролирующих органах. Вот почему человек, если ворует, он ворует до конца. Деньги дают власть, а у власти всегда размытые границы. Власть нельзя сосчитать как деньги – этого хватит, а этого совсем нет.

– Все-таки, я хочу внести ясность, – сказал Конан, и все притихли. В данном обществе он пользовался непререкаемым авторитетом и уважением. – Есть деньги лёгкие, источник которых коррупция.

– А коррупция начинается с гаишника, – вернул кто-то не слишком трезвый.

– Полностью с Вами согласен, – подхватил Конан, – и когда вы даёте ему «в лапу», вместо того, чтобы составить протокол, вы – источник коррупции.

И есть деньги заработанные, это бизнес. И отношение к этим деньгам разное. Легкие деньги тратятся бездумно – пять дач в пяти живописных места, где хозяин бывает, дай бог, один раз в год. Но все равно тратится на их содержание и охрану. С точки зрения экономики источник происхождения этих денег не имеет значения, если они тратятся внутри страны. А вот если они вывозятся из страны, тогда их получает иностранный рабочий и развивается их строительная индустрия. И это плохо.

Приведу в качестве примера историю. Один наш городской чиновник, никому неизвестный, вышел на пенсию. Купил склон берега Великой русской реки, построил дом и решил повторить на своём участке то ли «Золотую гору», то ли «Большой каскад» Петергофа. И только какая-то техническая нецелесообразность, а не отсутствие денег его остановила. Иначе в нашем городе появилась бы новая достопримечательность, которую показывали бы туристам с воды. Возможно, она бы даже затмила нашего знаменитого «Лётчика, спускающегося задом».

Я не знаю, какую должность он занимал: городские и государственные структуры постоянно реформируются. Но товарищ правильно организовал процесс: нужна моя подпись – это стоит столько-то. Или, возможно, зарядил процент от суммы. Смог ли бы он построить на свои деньги мост? Если через небольшую реку, так не один. Но я не об этом. Этот господин экс-чиновник любил повторять: «Для троих ведь строю». Эти трое были: он, супруга и собака породы мопс.

– Мой дорогой Аркадий Романович, – продолжил Конан с некоторым сожалением. – Не было у него детей. А, если бы и были, он был бы с ними в таких контрах, что ничего не собирался бы им оставлять: ни мамкиных блинов, ни фонтанов, ни мопса.

У наших бизнесменов другая история. Ещё никому из них не удалось передать своё дело по наследству. Посадить по знакомству чадо в совет директоров банка – это другое дело. Но это не бизнес, это связи. Как правило, коррумпированные. Зато, представляете, какаю гордость и чувство собственной значимости испытывает такой папаня, устроивший отпрыска в хлебное место. А собственное дело – это тяжкий труд, к которому надо приучать детей с детства, чтобы бизнес превратился в семейный. Вот только тогда накопление денег – есть прямое развитие бизнеса и начало истории имени или бренда. Все остальные предпочитают продавать свой бизнес и отваливаться в обеспеченную старость и собственные помпезные похороны, как выразился Аркадий Романович.

– Бизнес спасает мир, частнособственнический инстинкт спасает мир, – вошёл в разговор крупный мужчина с седой головой и одухотворённым лицом, свойственным работникам ГИБДД. Помните мультфильм «Ледниковый период»? Там белочка вначале фильма охотится за орешком. Все остальные в течение полутора часов: хи-хи, ха-ха, сопли, любовь, поручик Ржевский и готовятся к неминуемой гибели. Но не любовь спасает мир, а меркантильный грызун. Это и есть предназначение бизнеса. Так Козьма Прутков в свое время спас Москву и всю Россию.

– Минин? – предположил Конрад Федорович.

– Ну, да, – согласился мужчина, имени которого я не знал. – Когда стрельцы первого народного ополчения вернулись из Москвы и заполонили губернию, Козьма Минин, у которого было соляное дело в Балахне, понял что надо как-то решать проблему. Иначе криндец бизнесу. Военные, они как хирурги, могут только резать. А уж если они голодные, да им ещё и жалованье никто не платит, то это может оказаться ещё и хуже захватчиков. Вот и бросил Козьма клич среди своих. Соберём, мол, ребята, денег и отправим их снова на войну, от греха подальше. Так Козьма Минин, спасая свой бизнес, заодно Москву освободил и Россию от поляков спас.

– Не было у Козьмы Минина никакого бизнеса в Балахне, – покачал головой Конан Фёдорович, – да и родственников тоже. Солепромышленник, который очень хорошо поднялся на чужой собственности, когда экспроприировали, тех, кто поддержал первого Лжедмитрия, вынужден был заметать следы, когда опалу сняли и объявили милость первым. Вот тогда и появились в Балахне солепромышленники по фамилии Минины. Народная молва и приписала к ним Козьма. А что было делать, никто не знал, откуда он взялся. Мало того что нет никаких исторических доказательств, принадлежности Козьмы Минина к балахнинским, оказывается, он даже не однофамилец. Отец его был Мина, и Минин – это скорее отчество, а не фамилия.

В защиту вашей теории есть только два исторических факта. Первое, это у князя Дмитрия Пожарского действительно был соляной бизнес в Балахне, который располагался по соседству с Миниными. И второе, деньги Козьма Минин собирал в Нижнем, а ополчение формировалось в Ярославле.

– Но никакого добровольного сбора средств типа «а давайте-ка, господа скинемся, кто сколько может» не было, – вмешался Швиндлерман. – Минин сам определял долю от 1/5 до 1/3, а у несогласных отбирали всё и отправляли в холопы, хотя в это как-то верится с трудом. И ещё, чтобы я хотел отметить: все почему-то думают, что Козьма Минин был этаким бухгалтером ополчения, а Пожарский воеводой. Так вот, Минин принимал непосредственное участие в первом ополчении. На Москву он не ходил, но отбивал Нижний от сторонников Лжедмитрия. Именно за это, никому не известный доселя владелец мясной лавки был избран Старостой Всея Руси.

– И лично руководил несколькими сотнями ополченцев, освобождая улицы Москвы, во время второго ополчения, – подхватил Конан Фёдорович. – Он был, прежде всего, воин, а не представитель бизнеса. Иначе его имя давным-давно бы покрылось пылью истории. Более того скажу, будучи известный всей России, обласканный вновь избранным царём, он всё равно остался в истории человеком, который пришёл ниоткуда, ушёл в никуда, и род его пресёкся. Конечно, история государства Российского – это тёмный мешок, в который кто-то запускает руку, что-то вытаскивает, как-то интерпретирует, но от этого в мешке не становится светлее. Я считаю, и я не пьяный, что Минин был посланцем из будущего, или посланцем Бога, кому как нравится, в силу ваших религиозных убеждений. И без его появления смуту нельзя было бы преодолеть. Аркадий Романович, вы, как историк, хотя бы немного согласны со мной?

– Если проанализировать исторические факты, – задумчиво произнёс Швиндлерман, – то можно обнаружить других посланцев из космоса, которые появлялись в переломные моменты истории и решали поставленные задачи.

– Знаете что, господа? – произнёс я злобно, потому что настроение моё было гадостным. – Вы ведь не нашли ответа, почему человек ворует, а версий было много. Хочу внести собственную долю бреда.

Во-первых, я не думаю, что воровство свойственно только народам, населяющим наши безбрежные просторы. В Европе, с их бисексуальностью, толерантностью, терпимостью и усыханием пенисов, это делать труднее. Там неотвратимость наказания не пустые слова – в этом все дело. Страх наказания и высокая степень нравственности – явления принципиально разные, но могут приводить к одному и тому же результату, до тех пор, пока все идёт хорошо. Вряд ли степень врождённой любви человека к халяве зависит от места его проживания. Хотя, безусловно, национальные особенности здесь присутствуют. Мы, вообще, любители самоуничижения и неуважения заслуг предков.

Во-вторых, я не верю, что социалистический строй развратил население страны, скорее наоборот. «Папа с работы ножовку принёс» – это не то воровство, которое вы сейчас здесь обсуждаете. Наши классики заклеймили нас задолго до появления коммунистов.

В историческом контексте нас развратило даже не крепостное право, нас развратила религия. Православие – это религия для рабов и воров. Наши попы – самые коррумпированные попы в мире. Здесь я, наверное, тоже занимаюсь самоуничижением. Вы когда-нибудь слышали народную молву, что батюшка наш очень скромный и не приемлет материальных благ? Вот и я нет. Сколько бы мне не приходилось разговаривать с попами в миру, они все как один рассуждали про автомобили, честное слово. Ну, а богословская верхушка? Они традиционно в золоте, на роскошных автомобилях, в швейцарских часах и вряд ли едят перловку на завтрак. В Советском Союзе все попы ездили, как бандиты, на черных Волгах. Имидж был такой. А уж про то, что поступать в духовную семинарию выгоднее, чем учиться в ПТУ на стоматолога, я ещё в школе слышал. Поэтому любое воровство или иное злодеяние они готовы простить от имени бога, если у вас есть деньги на покаяние, или лучше сразу на церковь. У нас в стране все очень нелогично: есть газ, но почему то топят дровами; есть дворцы правосудия, но нет правосудия; есть храмы господни, но нет Бога.

Конан Фёдорович, почему вы тратите деньги налогоплательщиков на восстановление церквей? Почему в нашей многоконфессиональной стране лоббируются интересы только одной религии? Почему в нашем светском государстве Рождество – выходной день? Дайте законодательно каждому человеку право выбрать выходной день для своей религии. Я бы, например, в мае на байдарках пошёл.

– Да, правильно ты все говоришь, – неожиданно согласился со мной Конан. – Только не совсем правильно формулируешь. Во взаимоотношениях государственных структур с церковью нет ни ума, ни чести и ни совести. И я не готов сказать, чья это вина.

– А я готов! – объявил я. – В стране, где оборзевшая церковь, воровать будут всегда. И, самое главное, без испуга!

– Вместо того, чтобы обещать, что все покойники когда-нибудь воскреснут, – поддержал меня Аркадий Романович Швиндлерман, – и что Христос искупил за всех нас все наши грехи, и за это теперь мы должны его почитать и молиться… Им надо проповедовать:

– что посеешь, то и пожнёшь;

– за все надо платить;

– каждый поступок определяет твой дальнейший путь;

– твоя жизнь не случайность, а только звено в цепи, поэтому надо быть стойким и не ржаветь, чтобы не разорвалась цепь;

– надо служить людям.

И надо пытаться вести духовную жизнь – обращаться к Богу, Духу, Верховному Разуму или Вселенной. В зависимости от выбранной вами религии, уровня образования и восприятия. Самое главное ощущать себя частью целого, а не белково-углеродной случайностью. Это и есть духовность. Богу всё равно, как вы к нему обращаетесь. Имя лишь путь. Но, видимо, не все пути равнозначны, только это не повод для войны.

– Я хочу рассказать вам очень интересный факт, – сказал Конрад Фёдорович. – У меня есть знакомый религиозный деятель, который утверждает, что верующие, в массе своей, все как один – фанатики. И только глубоко верующие люди, независимо от их религии, приходят к пониманию, что Бог един. Представляете?

– Не очень, – протянул кто-то из присутствующих, – принято считать как-то наоборот.

– Фанатизм, – это синоним ограниченности, – сказал Швиндлерман. – Поэтому всё как раз очень логично. Но оо-о-чень неожиданно!

– Знаете что, друзья, – предостерёг в заключение Конан Фёдорович. – В нашей стране безопаснее ругать президента, чем критиковать представителей той или иной религии. И как правильно заметил Андрей, конфессий у нас много, а вот глубоко верующих мало. Поэтому религия у нас тесно переплетена с национализмом, и это очень опасно. Будьте поаккуратнее. Ругайте лучше чиновников. И помните, любого чиновника достаточно легко заменить. Поэтому умные люди покупают не чиновников, а депутатов. Точнее их места.

– Знаете, что такое формализм? – неожиданно влез в разговор Водяной профессор, он был уже изрядно пьян. – Вы думаете, что когда вы можете рассуждать логически, вы демонстрируете свой интеллект. Ничего подобного. Отслеживать причинно-следственные связи – это под силу даже ребёнку. Формализм – это способ мышления доступный очень немногим, умам выше среднего.

– Прикладной аспект формализма – прикрыть свою задницу, – отреагировал Конан Федорович. – Поэтому формалисты двигаются по карьерной лестнице куда быстрее тех, кто пытается мыслить логически и искать во всем здравый смысл. А его не надо искать при формальном подходе.

– Без всякого сомнения, – согласился профессор. – Но представьте, есть два процесса. Первый процесс, который мы не можем контролировать. И второй процесс, который мы полностью контролируем. При этом первый процесс сводит на нет все наши усилия. И с точки зрения логического подхода мы должны прекратить второй процесс в силу его бессмысленности. Но только не с точки зрения формализма! Формализм требует продолжать наши бессмысленные действия, и как на это отреагирует система в целом, при своём дальнейшем развитии – это логически предсказать невозможно. Религия – это всегда формальный способ мышления.

Когда гости почти разошлись, Конан подошёл ко мне.

– Андрей, ты, наверное, даже не представляешь, – произнёс он с ухмылкой, – скольким мужикам ты сегодня ночью перешёл дорогу. Увёл последнюю красавицу. Даже хорошо, что тебя отправляют на станцию. Ты сам-то рад?

– Рад, – хмуро буркнул я, вложив в радость и мужиков, и красавицу, и климатическую станцию.

– А на Электрощита не обижайся. Он долго тащил эту ношу. Бывают в жизни обстоятельства.

– Да как-то уж очень подло у него это получилось, – неохотно промямлил я. – Мог бы прямо попросить. Я ему даже дом построил. – Мне до слёз стало жалко себя.

– Андрей, мы в течение жизни постоянно кого-нибудь предаём. Обычно так, по мелочи. Но это не может служить для нас оправданием. Согласен?

– Согласен, – осознанно согласился я, за мгновенье перелистав все тёмные страницы своей биографии.

– В христианстве на этот случай есть для нас покаяние, но с точки зрения кармы мы можем только отработать плохие поступки добрыми деяниями. Андрей, ты знаешь, что такое доброе деяние.

– Знаю, – я был готов к ответу. – Это когда не ждёшь в ответ благодарности или иных дивидендов.

– Да. Ты знаешь. Считай, что станция – это твоя карма. Береги ее, она очень важна. Ещё до прихода учёных там что-то было. Много веков подряд, а может и со дня сотворения Мира. Не будет станции, не будет и Попадалова. Возможно, вся Вселенная держится на ней.

– Вселенная держится на кончике конца пса, трясущегося от вожделения, в сорокаградусный мороз, – возразил я.

Конан долго и внимательно посмотрел на меня, видимо, пытаясь понять направление морщинок на моем лице.

– Андрей, если ты немного подумаешь, ты поймёшь, что я сказал тебе то же самое.

Глава 26. Робинзон Крузо – свободный человек

Всю ночь мне снился один и тот же сон. Инопланетяне захватывают климатическую станцию, а я, хранитель, спокойно сплю, и меня там нет. Я просыпался с чувством вины – чувствовал себя трусом, негодяем и предателем. Но осознав, что это всего лишь сон, снова засыпал. Наглые пришельцы появлялись вновь, а я оставался тем же самым – трусливым и слабым. Опозоренный, я вновь просыпался, давал себе слово, что в следующем раунде я буду отважным и смелым, и снова погружался в сон. Но ничего не получалось изменить в сюжете: инопланетяне снова захватывали станцию, а я опозоренный убегал. Это колесо непрерывно крутилось в моей голове, и я уже боялся спать, и тем более просыпаться. Но тут появился пёс, из пасти которого высовывался язык и шёл пар. Инопланетяне просто присели от его вида и запросили переговоры. Все подробности не сохранились в моем сознании. Но я был представителем Земли, а инопланетяне были похожи на грибы, только в одежде. Пёс в переговорах не участвовал, он учащённо дышал и дрожал от вожделения. Инопланетяне, все как один, дышали в такт с его дыханием. Ритм усиливался, инопланетяне очень торопились достигнуть договорённостей прежде, чем случится всеобщий оргазм или поллюция. Слава богу, мы договорились раньше, и концовки я не видел. Мы договорились, что они отменяют границы, нации и религии на Земле, а взамен я лечу с ними на рассвете, и без обратного билета. Они сказали, что все равно я уже не успею вернуться, потому что лететь далеко. Я согласился. Они спросили: «Неужели тебе здесь никто не дорог?» Я ответил, что дело не в этом. Я просто не хочу длинной старости, и уже готов.

Проснулся я на рассвете и понял, что пора. Я даже не удивился, что Васильич не спит и уже собрал мне в дорогу баскетбольную сумку с едой. Благо вчера были гости, и еды было много. На сумке была нарисована теннисная ракетка, но это никак не отразилось на ее названии.

– Васильич, а я вроде вчера совсем не пил? – спросил я осторожно.

– Не пил, – подтвердил Васильич, – ты пришёл злой и одинокий. Ужинал на кухне, а когда присоединился к вселенскому диспуту, там уже все напились ещё до тебя.

– Васильич, а грибов я случайно вчера не ел? – и я вдруг пронзительно вспомнил Аркадия Октябриновича: его мухоморку, коз, коралловые грибы и медовуху. И мне снова захотелось на Сежу к иволгам и блеску солнца на речной волне. Но куда там. Лето уже стояло в полный рост – время любви прошло и теперь только забота о потомстве. Леса ещё полны жизнью, но без веселья. Птицам не до песен, да и я снова связан по рукам и ногам: какие-то обрывки и целые канаты обязательств.

– Андрей! Грибы в доме закончились давным-давно. Эклеры ты вчера лопал. Да в чем собственно дело?

Рассказывать Кукушкину о том, что они приходили ко мне ночью, я не стал. Все-таки промежуточное Царство… Да и сам Вольдемар Васильевич был очень тусклый. Вчера полный дом гостей, а сейчас… Я уйду, и он останется совсем один. Я чувствовал, что он хочет, чтобы я позвал его с собой. Но я не мог – мне надо было сначала разобраться самому, где явь, а где грибы. Где я подлец, а где герой.

Когда-то очень давно я прочитал статью советского академика Смирнова о том, что в любом человеке только две составляющие: инстинкты и социальное воспитание. И в минуту опасности человек будет спасать или спасаться в зависимости от того, что возьмёт вверх. Поэтому чтобы вести себя достойно в любой ситуации в голове должен быть заранее отработан алгоритм действия: бежать или сражаться. И тот факт, что почти всю ночь я убегал, пусть даже во сне, говорил о том, что наяву я поступил бы точно также. И если бы не этот сексуально озабоченный пёс, который только и думал, как ему в сорокаградусный мороз вдуть какой-нибудь сучке, битва с пришельцами была бы нами проиграна. Получается его инстинкты сильнее моего социального воспитания? Даа-аа… Видимо, когда идёт война, инстинкты очень важны.

На улице я почувствовал себя лучше. Рассвет в летний день – это как весна года. Постепенное неотвратимое пробуждение и наступление света с каждым новым лучом. Я снова вспомнил, что это самое лучшее время для молитвы: очередь к Богу коротка – все ещё спят. Но у меня не было просьб к Богу, разве что пожаловаться на пришельцев из Промежуточного Царства, но откуда мне знать, что не он их послал – неисповедимы пути господни. Что буквально означает, что каяться перед нами он не будет. Но на всякий случай маленький привет я все же ему передал: «Да светится имя твоё, и хлеб наш насущный дай нам днесть!», и быстренько зашагал к станции.