скачать книгу бесплатно
– Мне кажется, у него бешенство. Поосторожнее с ним.
– Ничего. У меня иммунитет.
– В любом случае это что-то психическое.
– Если кто-то и свёл его с ума, то это ты, – Рома посмотрел Оксану внимательным долгим взглядом.
– Ой, я совсем не хотела! Я нечаянно.
Толик вернулся с подношением. Оксана милостиво приняла из его руки стакан и обхватила сочными, ярко-красными губами соломинку, пригубила.
– Вердикт?
– Сойдёт для провинции.
Заиграла «You Are Not Alone» Майкла Джексона. Оксана потянула Рому за руку:
– Ну что, танцевать-то будешь?
Он упёрся, сопротивляясь и многозначительно заглядывая ей в глаза.
– Пойдём лучше в комнату… Есть ещё родительская спальня… там тепло, приятный полумрак, уютно…
– Разбежался, – взгляд Оксаны потемнел и стал ледяным.
– Она такая неприступная, холодная, – прокомментировал Толик.
– Ей бы паранджу носить.
Оксана засмеялась.
– Пойдём!
– В комнату?
– Танцевать!
Рома словно нехотя поддался, и они медленно закружились. Она обвила руками его шею и с загадочной улыбкой заглядывала ему в глаза.
Эдик уныло наблюдал за этим из своего угла. Он устал стоять, присел на широкий подлокотник кресла. Юля посмотрела на него. Он примирительно улыбнулся. Она отодвинулась подальше и снова погрузилась во что-то увлекательное на экране смартфона. Она как будто была рада, что её не замечают. Когда парни заулюлюкали в адрес Оксаны, она на пару секунд оторвалась от экрана и посмотрела на них неодобрительно-испуганно. Эдик и сам не любил весь этот шум, болтовню, вульгарный смех, громкую музыку. От едкой смеси алкоголя, пота и дешёвых парфюмов у него начала болеть голова. Обычно он не ходил на подобные вечеринки. Но за последние несколько месяцев в нём произошли тектонические сдвиги – столь медленные и постепенные, что полной мере он осознал и ощутил их, когда они стали необратимыми. Он потерял интерес ко всему, что составляло смысл его жизни. Она просто перестала ему нравиться, он сам перестал себе нравиться. Он не смог бы внятно объяснить, почему – он ведь жил абсолютно правильно, его даже можно было назвать примерным. Он хорошо учился, помогал по дому, ходил в музыкальную школу по классу скрипки (мама мечтала, что он будет играть ей Баха), был вежливым и послушным. Его родители вроде бы воспитали его совершенно правильно – и сами никогда не подвергали это сомнению. Годами он делал, говорил и даже думал то, что от него ожидали. И прекрасно справлялся с этим. Но теперь он чувствовал, что силы его иссякают. Груз надежд и ожиданий, который на него возложили, оказался ему не по силам? Или всё дело в том, что это были чужие надежды, чужие ожидания, а не его собственные – хотя всю жизнь его убеждали в обратном? Да и он сам раньше так считал. Он мог бы и дальше жить в упорядоченном, стерильном мире, где всё просчитано, безопасно и совершенно ясно на годы вперёд. При этой мысли его начинало тошнить. Это было мучительно – как красивая, гармоничная, написанная по всем правилам композиции симфония, сыгранная на расстроенных инструментах. Его жизнь стала напоминать латексный тесный костюм, в котором нечем дышать и трудно двигаться. Он вдруг увидел совсем рядом другой мир – мир свободных, смелых, дерзких полубогов, в компанию которых все хотели влиться. Раньше он туда не стремился; он не понимал их и их интересов, они не понимали его, они его инстинктивно раздражали, а он их. Можно даже сказать, он ощущал недоверие и враждебность, и они были взаимны. Теперь он чувствовал непреодолимое желание стать частью этого свободного, красочного, завораживающего мира. Он вдруг полюбил рок, который раньше, пожалуй, даже ненавидел. В их доме его почти никогда не слушали. Мать любила классику и прививала ему соответствующий вкус, а отец вообще был равнодушен к музыке. Кроме того, родители считали рокеров грязными социопатами, пропагандирующими насилие, беспорядочный секс и наркоту. Но он теперь будто открыл дверь в неведомую прекрасную, загадочную Нарнию, где он сам мог бы стать кем-то другим – новым, свободным, прекрасным, сильным. И он за несколько месяцев переслушал в Интернете почти все значимые альбомы этого направления и всех его многочисленных жанров. Когда он слушал эти достижения современного искусства, словно воскресала давно умершая и глубоко похороненная часть его самого. Когда он смотрел на Оксану, он ощущал то же самое. Иногда ему казалось, причина его восторга именно в том, что родители эту музыку на дух не переносят —во всяком случае, одна из причин. Эти певцы и музыканты рисовали определённый образ жизни, которого он был лишён.
Или это всё из-за неё? Или его влечение к ней и стремление к этому миру были следствиями одной причины? Оксана – дерзкая, яркая синеглазая брюнетка, для которой не было ничего невозможного, стала его наваждением. Она словно воплощала в себе одной всё то, что так манило его теперь. Она была опасна, она могла погубить его – как и этот дивный новый мир, в который он стремился. Он был опасен – но если ты открываешься части мира, то открываешься для всего мира. Нельзя открыться только для части. В конце концов, это ведь и есть настоящая жизнь, не так ли? Это приходило ему на ум, когда он в воображении рассматривал, изучал, смаковал то сложное единство достоинств и слабостей, которое являла собой Оксана Королёва… Мама бы обязательно сказала, что она ему «не подходит». Ну конечно… Он был слишком слаб. Но почему? Потому что он не был личностью в полном смысле этого слова. Потому что жил по указке. Так он это себе объяснял. Он боялся, что родители его раскусят. Продолжал вести себя, как ни в чём не бывало. А что ему ещё оставалось делать, раз он был зависим? Но внутри он чувствовал себя опоясанным взрывчаткой камикадзе, который вот-вот взорвётся и взорвёт всё вокруг.
Из колонок гремела «Девочка, танцуй!». Рома и Оксана прошли мимо него. Вот куда, спрашивается? В квартире наверняка есть ещё пустующие комнаты… На него даже не посмотрела. Сам он с трудом оторвал от неё взгляд.
Рядом с ним кто-то зашевелился, и он покосился на Юлю, присутствие которой уже перестал замечать – такое частенько с ней случалось. Однажды её отметили в классном журнале, как отсутствующую, хотя она просто тихо и незаметно сидела на задней парте. Сейчас она внимательно за всеми наблюдала, как девица на балу, которую никто не приглашает. Юля почувствовала его взгляд и встретилась с ним глазами.
– Что? – приподняла она брови чуть иронично.
– Почему ты не танцуешь? – спросил он её.
– Ты сам-то что не идёшь? Вон как на Королёву смотришь.
– А на кого мне ещё смотреть? Не на тебя же.
Она надулась и пошла к столу. Он проследил за ней взглядом. Какой контраст с Оксаной… Та словно светилась изнутри, привлекала всеобщее внимание, и под восхищёнными взглядами её великолепие сверкало ещё ярче. Юля была как чахлое растеньице, получающее мало солнечного света и тепла. Худенькая, ссутуленная, бледная, плохо одетая, часто она ходила по коридорам как призрак, незаметно и неслышно. А когда она смотрела кому-то в глаза, в её взгляде читалось какое-то просящее выражение. Разговаривала она всегда тихо и словно нехотя. А что я о ней, собственно, знаю? Живёт с суровой, строгой матерью. Где отец, неизвестно. Пару лет назад у неё был нервный срыв, пару недель отсиживалась дома. Школьный психолог поставил диагноз «расстройство адаптации». После этого её долгое время дразнили «психичкой». У Эдика была привычка наблюдать за людьми – в автобусе, на улице, сидя на скамеечке в парке – пытаясь по внешности, движениям, жестам прочитать их судьбу, жизнь, характер. Он из пары мелких деталей восстанавливал целостную картину, как Кювье скелет ископаемого по одному зубу. Сейчас, смотря на Юлю, он как бы мгновенно прозрел всю её судьбу. Картина получалась безрадостная.
Антон потягивал коктейль у стола и уныло наблюдал за укреплявшимся взаимопониманием Оксаны и Ромы. Собственно, он пришёл сюда ради неё. У них уже кое-что было, хотя она, как и он, не придавала особого значения мимолётным приключениям. Правда, он был не прочь повторить. Но Егорову лучше дорогу не переходить. Получается, ему уходить, не солоно хлебавши? Здесь вроде бы все уже заняты, каждая пришла с кем-то…
К столу подошла та самая худенькая смурная блондиночка. Не обращая на него внимание, она начала наливать себе вино в бокал. Он окинул её взглядом. Не то чтобы красивая, но если приодеть, будет даже ничего.
– Эй, привет!
Она испуганно посмотрела на него снизу вверх, пролив при этом немного вина мимо бокала. На скатерти растеклось небольшое багровое пятно.
– Не узнаёшь, что ли?
Она молча смотрела на него большими, тёмными, расширившимися глазами. Он отвернулся и начал с пренебрежительным видом рассматривать танцующих. Юля почувствовала, как внутри закипело возмущение. Она встала рядом, потягивая вино и не смотря на него, но в ней проснулось неистребимое желание заставить его вновь обратить на неё внимание.
Наконец, спустя некоторое время он повернул к ней лицо и улыбнулся. Она поневоле улыбнулась в ответ, удивляясь тому, как сильно и быстро вдруг забилось сердце. И как-то сладко заныло в груди.
– Извини, спутал тебя с другой. Когда много знакомых, такое бывает, согласись?
– Не знаю… у меня знакомых немного.
– Мудро с твоей стороны, – он с расслабленным видом отхлебнул из бокала.
– А мы с ней что, похожи?
– С кем?
– С этой твоей знакомой.
– Нет, но обе красивые.
Она засмеялась и почувствовала, как на щеках загорелся румянец. Он протянул руку.
– Антон.
– Юля.
– Друзья зовут тебя Юлечка?
– Да нет, так и зовут…
– Так какие у тебя планы на вечер, Юля?
– Да особых нету…
– Пошли танцевать, – он потянул её за локоть.
– Знаешь, мне что-то не хочется…
– Да ладно, пошли.
– Да не хочу я! – она вырвалась.
Он пожал плечами и пристроился к одиноко танцевавшей Кузнецовой. Та ободряюще улыбнулась ему.
Юля вышла на балкон – подумать, прийти в себя. Скорее он напоминал террасу – широкий, с металлическими перилами. По обеим сторонам в углах плетёные кресла-качалки. Она села в одно из них.
Ей пришлось сделать над собой усилие, чтобы прийти сюда. Кстати, маме она не сказала, что будет вечеринка. Сказала, что они с Настей вместе будут готовиться к ЕГЭ. Оказавшись в непривычно шумной и оживлённой обстановке, она почувствовала себя вышедшей из тёмной пещеры на яркий свет после долгого заточения – то есть совершенно растерянной и дезориентированной. Ей почти сразу захотелось обратно домой. Ещё Эдик окончательно испортил настроение. И вот такой парень обратил на неё внимание… ей это не снится? Как Юля ни старалась, она не могла скрыть радость на лице.
На балкон вышел Володя с сигаретой в левой руке.
– Ты не против, если я тут покурю?
– Нет, это же не мой личный балкон, – она заставила себя принять равнодушно-спокойный вид. – Чувствуй себя как дома.
Он опустился в кресло напротив. Достал пачку «Winston».
– Вообще-то я пытаюсь покончить с этой привычкой. Пока она не покончила со мной.
Юля слабо улыбнулась.
– Завтра опять в школу. Как же хочется наконец выспаться. Или позволить себе
– Скоро каникулы, – утешил он её. – Для некоторых конец школы навсегда.
– Но я пойду в десятый. А ты?
– А как же, – фыркнул он. – Хотя, честно говоря, не хочу. Но предки настаивают. И всё за меня заранее продумали – шаг влево-шаг вправо- расстрел.
– И у меня та же история.
– Я всё чаще вспоминаю фразу, что родители должны сами повзрослеть и воспитать себя, прежде чем воспитывать кого-то ещё, – задумчиво проговорил он, выпустив струйку дыма из ноздрей. Я всё чаще сомневаюсь, что они сами понимают, как же на самом деле надо правильно жить. И сами не соблюдают те правила, которые стараются вбить нам в головы. И надеются что мы, глупенькие, не поймём. Но я уже лет с пяти начал кое-что замечать и понимать.
Юля раньше не слышала от спокойного, степенного Володи таких тирад. Правда, за все годы совместного обучения они едва ли обменялись парой десятков слов. Как же много она упускает из-за своей противоестественной робости и замкнутости! Чего только не узнаешь нового и интересного, разговорившись с человеком…
– Вот это, – он обвел рукой окружающие высотки, – Построено на месте снесённого исторического района. Кто-то на этом крупно наварился. Снесли домик, в котором какое-то время жил Горький и писал то ли «Детство», то ли «Юность»…
– Ой, не напоминай, в прошлом году это было худшее, что нам задали читать по литературе. Горьким можно пытать людей.
– Кажется, Эдик Сахаров говорил, у Горького есть произведения поинтереснее… Так вот, когда этот домик снесли, люди начали возмущаться, да и то пара тысяч только вышла с транспарантами, «Не надим уродовать родной город» и всё такое… а раньше вы где были? И где остальные? Так скоро и ваши дома придут сносить, а вы будете молчать? Вообще, когда слушаю учителей, предков, кажется, они застряли в каком-то другом месте и времени. Вот Егоров на своего батю гонит, но мне кажется, он-то знает, в каком мире живёт.
Юля не знала, что ответить. Постепенно темнело, небо наливалось тяжёлой, сумрачной синевой. Окна один за другим зажигались красным, жёлтым, фиолетовым. Над крышами появилась большая звезда – загадочно мерцающий зеленоватый сапфир.
– Это Венера, – проследил за её взглядом Володя. – Она появляется первой и исчезает последней. Поэтому у неё два имени – Вечерняя звезда и Утренняя звезда. И ещё она движется по орбите в сторону, противоположную движению остальных планет.
– Правда? – заворожённо, словно под гипнозом прошептала Юля. Она уже не помнила, когда в последний раз любовалась красотой звёздного неба, и сейчас она просто поразила её. Здесь звёзды казались чуть ли не вдвое крупнее. Они многозначительно, загадочно мерцали, словно пытаясь сообщить ей что-то…
– Я давно не смотрела на звёзды.
– Я с детства. Недавно опять залюбовался, впервые за долгие годы.
– И что?
– Обо что-то споткнулся и полетел носом вперёд. Потом уже смотрел под ноги.
Она встала и посмотрела «с высоты птичьего помёта» (по меткому выражению Толика) на расстилавшееся внизу благолепие. Гигантский широкий колодец двора. Припаркованные внизу длинными тесными рядами иномарки казались игрушечными. Детская площадка с качелями, металлической горкой, паутинкой, песочницей. На первых этажах домов, гордо, почти надменно возвышающихся над этим уютным ухоженным мирком, расположились: «Магнит», парикмахерская, зал для фитнеса, салон сотовой связи… Володя кинул окурок за перила. Красный мигающий огонёк очень долго падал на асфальт. И наконец погас. Человек падал бы быстрее? Она не помнила, влияет ли вес объекта на скорость падения. С физикой она была примерно в тех же отношениях, что и со сверстниками. Как-то она смотрела одну из многочисленных «сенсационных» передач на Рен-тв, и там рассказывали, что в момент сильного стресса искажается ощущение времени. То есть с субъективной точки зрения переживающего стресс человека оно растягивается. И падение с большой высоты должно казаться долгим, страшно долгим… Возможно, во время прыжка с парашютом в какой-то момент может показаться, что ты и не падаешь вовсе. А просто зависаешь в воздухе, а внизу, под тобой, расстилается яркий, широкий, безграничный мир. И кажется, что он принадлежит только тебе. Фантастическое ощущение. Вот бы попробовать, испытать… Юля на миг представила, что под ней ничего нет, и она со страшной скоростью падает вниз… Голова закружилась, дух захватило. Ощутив слабость в ногах, она вновь опустилась на кресло.
– На самом деле падение с высотного здания не так страшно, как кажется, – сказал Володя, будто прочитал её мысли. – От страха сердце разрывается на полпути, в момент встречи с землёй человек уже мёртв и не чувствует удара.
– О чем говорите? – бодро вклинился в разговор только что вошедший Эдик.
– О том, что падение с такой большой высоты не так страшно.
– Кажется, что-то подобное написано у Кинга в «Балладе о гибкой пуле».
– А я недавно читала «Кэрри», – сказала Юля.
– Я недавно открыл для себя крутую вещь, «Девочка по соседству». По ней вроде фильм сняли. Никакой мистики, никаких монстров, но жуть как страшно. Это не Кинг, другой автор.
Эдик посмотрел на окончательно потемневшее небо, напоминающее чёрную бархатную ткань с проблесью.
– Некоторые звёзды расположены так далеко, что свет от них идёт до нас миллионы лет, -задумчиво проговорил он. – И хотя мы их видим и восхищаемся их красотой, на самом деле они уже давно угасли. И превратились в чёрные дыры.
– Это ты к чему?
– Так, для справки…
Спокойное течение беседы нарушили Толик и Рома, ввалившиеся с наполовину початой бутылкой вина.
– Вот вы где спрятались, детишки!
Рома уселся на край парапета, отхлебнул из горла, запрокинув голову, покачнулся.
Толик схватил его за плечо, помогая восстановить равновесие.
– Свалишься, от асфальта тебя потом отскребать. Наклони корпус вперёд, ебанат натрия!
– Да плевать. Лучше ярко гореть, чем долго тлеть. Вот Джим Моррисон ничего не боялся. Он вообще на спор прошёл по самому краю крыши небоскрёба. Он говорил: «Ты либо веришь в себя, либо падаешь». Он так и не упал.
– Да, он утонул в ванне.
– Ты прям как Долохов, – заметил Эдик.
– Чего? – нахмурился Рома. – Как кто?
