скачать книгу бесплатно
Доктор Шиллинг. История одной пандемии
Алексей Алексеевич Денисенко
В игровой, немного фантастичной, но, вместе с тем, предельно реалистичной форме показаны события конца 1980-х, связанные с переходом к рынку. Книга писалась с 1987 по 1991 год, происходящее в ней можно рассматривать как свидетельство очевидца. Действие происходит в разные времена: от древности до настоящего времени; на огромных просторах: в скифских степях и в разных уголках Советского Союза. Предугаданы многие современные события… Герои, от скифов до современников, от фантастических существ до почти реальных персонажей по-разному принимают и переживают небывалую эпидемию, охватившую мир. Неизвестный вирус и великий врачеватель…
– Игра занимает меня сильно, – сказал Германн, – но я не в состоянии жертвовать необходимым в надежде приобрести излишнее.
– Германн немец: он расчётлив, вот и всё! – заметил Томский.
«Пиковая дама»
Часть первая
1
Назло всезнающей статистике, утверждающей, что простудные заболевания с насморком, чиханием из-за досаждающего свербежа в носу, с постоянными слезами, от которых нет спасения, и глаза бывают красными и нездоровыми, случаются чаще всего весной или осенью, означенными выше недугами в указанные сроки Семён Савельевич Фазаратов никогда не страдал. Все респираторные несчастья настигали его в самый неподходящий для этого период: в сухое, жаркое лето, ближе к середине августа, когда прошли уже дожди, сопровождающие обычно Ильин день, а сентябрьская промозглость ещё не начиналась.
Семён Савельевич переносил свои болезни спокойно и воспринимал их как неизбежные издержки своей редкостной профессии.
Это был мужчина с внешностью, о которой в протоколах следственных органов пишут, что «особых примет не имеет». Впрочем, профессиональное покраснение глаз и хлюпанье носом можно было бы отнести к «особым», если бы приметы эти перешли в хронические или, хотя бы не в такие быстротечные, что, исчезнув вдруг, смогли бы навредить следствию. Незаметность внешности Семён Савельевич также относил к необходимым приобретениям своего ремесла, в котором он достиг уже значительных успехов и филигранной сноровки. Семён Савельевич Фазаратов был вором.
«Тю-ю! – скажет разочарованно кое-кто. – И чего ж такого необыкновенного? Теперь все воруют…» Согласны: «тю», но «тю», если не знать Семёна Савельевича. А вот этим мало кто сможет похвастать. Дело в том, что работал он всегда один и никогда не делал ошибок, свойственных нетерпеливой молодости или рассеянной старости: это был уравновешенный мужчина сорока трёх-сорока шести лет с ясным умом и задумчивым характером. Он всегда любил работать темными августовскими ночами, когда Луна видна как узкий серп вместо полного диска, в эту пору лишь чуть подсвеченного «пепельным светом» отражённого от Земли потока.
Нелетний уже холод ночей, сменявший дневной зной вянущего степного разнотравья, к полуночи делался неприятным, а к утру становился невыносимым. Обильные росы в конце холодных степных ночей как раз и были причиной не вписывающихся в статистику летних насморков Семёна Савельевича.
Это только на первый взгляд может показаться, что в безлюдной степи вору делать нечего. Так вот, Семён Савельевич Фазаратов был могильным вором и обладал завидной квалификацией специалиста по древним захоронениям.
Казалось бы, чего проще – бери лопату, извлекай: ни тебе охраны, ни сигнализации, ни случайных свидетелей. Но ничего подобного. Во-первых, свидетели могут случиться в любом месте, а, во-вторых, профессия вора-археолога требует особенно редких качеств. Всеми такими качествами Семён Савельевич был наделён сполна. Он был смел, расчётлив, имел сверх сказанного отменный вкус и все необходимые навыки по астрономии, географии, археологии, истории, знал древние языки, словом, как нельзя лучше сгодился для выбранного им поприща.
Сентябрьские дожди усердно из года в год смывали даже те неуловимые следы, которые оставались после работы осторожного кладоискателя. Семён Савельевич был спокоен за будущее. Но, увы, и на старушку бывает прорушка. Однажды произошло событие, переменившее всю жизнь Семёна Савельевича. И не только его одного.
Что и говорить, тяжело служить непристойному делу. Семён Савельевич же вором себя не считал, а своё занятие заносил в разряд благородных, справедливо полагая, что некоторые вещицы, оставленные им для себя при сближении древних культур с современностью, являются лишь ничтожной частью заслуживаемого им вознаграждения. К своим раскопкам он готовился задолго и одинаково тщательно с азартным самозабвением, выраставшим к концу срока до размеров полновесного вдохновения. Так было и перед той ужасной августовской ночью.
Места раскопок находились в отдалении от каких-либо населённых пунктов. Маршрут приходилось запоминать по карте, не делая на ней никаких пометок или записей. Необходимые инструменты Семён Савельевич помещал в ящике из листового железа, прилаженном сбоку к багажнику велосипеда, со счётчиком пути и с фарой, светившей от квадратной батарейки. Во втором ящике лежали продукты. С таким нехитрым оборудованием и фальшивыми документами археолога пускался путешественник в свои нелёгкие предприятия. В тот роковой раз путь его лежал через алейские степи, где затерялись скромные родственники всемирно известных Пазырыкских курганов.
«Удивительный ландшафт – степь! И как же к ней подходит определение – открытая местность, – размышлял Семён Савельевич, ритмично нажимая педали, – я бы даже сказал – откровенная местность. Никакой тебе толкотни, светофоров, машин. Только в степи да в море бывают прямые азимуты… Тьфу ты, пути!» – Семён Савельевич бросил взгляд на компас, где зелёненькими точками засветились фосфорные «юг», «восток» и «запад», а «север» был выделен коротенькой палочкой.
Солнце село. Начинало уже темнеть, и Семён Савельевич, наметив последний ориентир в пути этого дня – холм километрах в пятнадцати на юго-запад, включил фару и приналёг ещё, распугивая каких-то мотыльков и кровососов, делавших слабый пока электрический луч живым и толстым. Заря, занимавшая красным полнеба, постепенно отодвинулась, потемнела, и сквозь неё начали проступать звезды и созвездия.
«Ты посмотри! Арктур-то как раз над холмом… Ах, степь, степь!– Семён Савельевич даже остановился от благодарности к звезде, нежданным маяком засиявшей прямо над последним его ориентиром.– Вот уж воистину – Путеводная звезда… Альфа Волопаса. Так назвать созвездие могли только степные люди…»
– Во-ло-пас! – повторил Семён Савельевич в голос и двинулся осторожно в сторону жёлтого Арктура, без согласия зачисленного им к себе в напарники.
Заря погасла. Древние созвездия с причудливыми именами полновластно хозяйничали на открытом во все стороны чёрном куполе, казалось переходившем где-то за фарой в таинственную гладь равнины.
Благополучно завершив последний кусок дневного маршрута, Семён Савельевич начал готовиться к ночёвке. Холм, где он задумал сделать привал, был покрыт зарослями шиповника и какого-то ягодника, так что за дровами пришлось сходить в берёзовый колок неподалёку. Насвистывая любимый марш из Свиридовских иллюстраций к «Метели», Семён Савельевич принялся готовить яму для костра лопатой со складным черенком. Как вдруг…
«Чёрт возьми! Да это же!.. – но чем отличается опытный профессионал от импульсивного дилетантишки, которому любая мысль, посетившая его, мерещится великим открытием? Тем, что он не спешит делать выводы. – Чёрт возьми, – уже спокойнее продолжал Семён Савельевич, – это надо обмозговать…»
Благоразумно решив, что утро вечера мудренее, Семён Савельевич после лёгкого ужина забрался в палатку, где и заснул вскоре спокойным сном умеющего властвовать собой человека.
***
«Господи, да когда же это кончится!.. Ниночка, пригласите следующего», – подумал молодой пока врач-психиатр, а вслух произнёс только то, что начиналось с Ниночки.
Он бросил ленивый взгляд на тёмно-рыжую девицу с крупными губами, выделенными из лица помадой невыносимого цвета, стал переводить глаза вниз по фигуре, ненадолго задержался к удовольствию Ниночки на изрядно распираемом грудью халате. Потом, опять же машинально, дошёл до ног и сморщился. Он всегда это делал, когда видел некрасивые ноги. Ноги были, в общем-то, ничего, но с такими большими и немного вывернутыми внутрь ступнями, что ступни эти невольно казались красными и привлекали внимание. Этому вульгарному наваждению не мешали даже и белые носки с пожелтевшими пятками.
– К сожалению, Моисей Архипович, красители и на итальянской обуви не совершенны, – обиженно надула губы Ниночка.
– Да, да простите. Пусть входят.
Ниночка дёрнула дверь и крикнула:
– Следующий… Да заходите же!.. Никого нет.
Моисей Архипович с удовольствием потянулся, снял тёмные очки, потёр глаза и сказал с радостью:
– Очень жаль! Ничего нет интереснее практики, – потом обратился к злому лицу медицинской сестры: – Нина, дорогая, не злитесь. Ведь мы же с вами лучше других знаем, чем грозит потеря нервных клеток. Ну, будьте умницей, улыбнитесь. Во-от!
Он встал, прошёлся по комнате, закрыл окно, снял халат и получился в джинсах и в сером джемпере поверх белой рубашки с узеньким галстуком, похожим скорее на шнурок.
– Нина, а цветы мы сегодня поливали?.. Тогда до завтра.
– Всего! – хлопнула дверью Ниночка, через минуту стук её итальянских каблучков послышался уже за окнами кабинета.
Моисей Архипович уходить не торопился. Он вынул из шкафа толстый портфель, открыл его, достал бутылку кефира и булку, завёрнутую в бумажную салфетку, потом выпил кефир и съел булку, рассеяно помыл бутылку и бросил салфетку в урну под столом.
– Ну-с, приступим, – с этими словами он извлёк из портфеля внушительных размеров книгу в чёрном переплёте с золотым тиснением «Гипноз» на немецком языке и углубился в чтение, лишь изредка заглядывая в словарь, тоже вынутый из рыжего портфелища.
Через час, примерно, он встал, почувствовав духоту, открыл окно и посмотрел в освещённую уже зажжёнными фонарями аллею из тополей. «Пора бы домой. К чёрту эту работу! Займусь-ка я практикой на дому. А что? полставки первое время здесь, остальное – дома. Так, завтра же пишу заявление».
Он выключил свет, вышел и закрыл кабинет на ключ. Смутное предчувствие чего-то значительного, не оставлявшее его в последнее время, усилилось, а когда он отдал ключ дежурной санитарке и, повернувшись к выходу, упёрся взглядом в плакат на двери, предчувствие это заставило его задрожать. Стук его зубов разбудил задремавшую было санитарку. Она немедленно подняла мутные от сна глаза, сконфузилась, но быстро оправилась, зачем-то подвигала телефон и посмотрела на часы.
– Холодно сегодня. Вы не продрогнете в этом джемпере?
– Нет, – отвечал Моисей Архипович, как заворожённый глядя на плакат, – всё н-нормально.
На плакате был нарисован врач, пациент и болезнь в виде того же пациента только зелёного цвета. Врач и болезнь тянули больного в разные стороны, а надпись сверху спрашивала: «Нас трое. На чьей стороне ты? Выбирай!»
Оцепенение спало только в проходном дворе, куда вела тополиная аллея, но стук зубов не прекратился. Причиной теперь был уже холод. «Так и п-пневмонию получить недолго, – мелькнула опасливая мысль и тут же растаяла в виде довольной улыбки на тонких губах. – Ну, теперь-то уж нет!»
Моисей Архипович представил что-то и улыбнулся счастливейшей улыбкой.
– Метод Шиллинга, – просмаковал он свою фамилию, – мы подвинем кое-кого с пьедестала! Это надо хорошенько обмозговать.
2
– Это надо хорошенько обмозговать, – бубнил про себя во время неизменных утренних процедур поднявшийся с зарей Семён Савельевич.
Кроме сдержанности мастера своего дела он отличался сверхъестественной к тому же интуицией – капризной хозяйкой всех великих открытий. Именно она и была причиной того, что Семён Савельевич недоумённо вертел в руках после завтрака кусок дерева, чудом не попавший вчера в костёр.
– Да, сомнений быть не может. Но откуда оно здесь?..
Семён Савельевич начал обходить холм вокруг. Капли росы играли на солнце, и казалось, что холм усыпан крохотными алмазиками. Но фальшивые бриллианты эти нисколько не занимали задумавшегося Семёна Савельевича, к тому же они доставили лишние ему хлопоты посредством промокшей насквозь одежды. Он уже собирался заняться её сушкой, как заметил едва различимую в траве, видно от весенней воды, промоину, с вершины холма сбегавшую в колок, куда он накануне ходил за дровами.
– Так-так-та-ак! неужели водой из хол… Да это же!.. – осенило его, и он тут же сообразил, что всё – ехать дальше уже не надо.
Подготовка отняла целый день. В последний раз беззаботно полюбовавшись степным закатом, Семён Савельевич Фазаратов приступил к раскопкам. Начиналась та самая роковая и ужасная для Семёна Савельевича степная августовская ночь.
***
– Нина, я хочу с вами поговорить, – удивил медсестру Моисей Архипович. – Пациентов больше не будет, так что есть время.
– Хотите сделать предложение? – с надеждой сострила Ниночка, – давайте!
– Нет. Хотя… да, – Моисей Архипович помолчал. – Нина, а вы где учились?
– В медицинском, – разочаровалась Нина и с вызовом вскинула голову. – В училище, разумеется, не в институте!
– Вы много можете назвать неизлечимых заболеваний? – Моисей Архипович с трудом уже усмирял себя.
– М-много, – совсем ничего не понимая промычала девушка.
– Ну, давайте, давайте, называйте: рак!.. – загнул радостно палец Моисей Архипович, – …раз! вирусы – два!..
– И этого хватит! – наморщила лоб Нина, но тут же разгладила. – Чего вы хотите?
Моисей Архипович и не заметил её вопроса. Он сверкал очками, часто дышал, говорил по-латыни и загибал пальцы.
– …Ниночка, добавьте ко всему ещё разные нежелательные животы, горбы, кривые ноги, недостаток роста…
– Причём здесь пузатые горбуны с карликами! – взбеленилась Ниночка, потому что, говоря про ноги, Моисей Архипович посмотрел на неё, как ей показалось, с ухмылкой. – Зачем вы все время издеваетесь? Что я виновата!?
– Минутку, Нина, – схватил за плечи разъярённую девицу Моисей Архипович. – Послушайте меня. Я вовсе не хотел вас обидеть. Я хочу открыть вам тайну. Пять лет назад я увлёкся йогой, гипнозом, много читал, думал, наблюдал…И! Большинство болезней и уродств, несовершенств и… короче говоря, из того, перед чем бессильна ортодоксальная медицина, можно легко вылечить или исправить моим методом…
– Что-то я про такой не слышала, – буркнула Нина.
«Чёрт возьми! объяснять этой дуре…» – мелькнуло в голове у доктора.
– Ниночка, а вы и не могли о нем слышать. Это не входит в программу медицинского училища. Уверяю вас, ничего подобного слышать вам никогда не приходилось!
Моисей Архипович бросился к шкафу и выдернул из него неизменного рыжего своего спутника.
– Вот почитайте! – бережно вытянул он из портфеля три машинописные странички и положил их на стол перед девушкой. – Читайте, читайте!
Пока Нина читала, Моисей Архипович наблюдал за её лицом, которое сменило на себе по очереди выражения злости, потом удивления, скуки и приняло окончательно раздражённую гримасу.
– Что это такое?
Моисей Архипович ответил не сразу. Он положил ладонь на руку девушки, приблизил лицо к ней до неприличного расстояния и торжественным голосом отчеканил:
– Это фундаментальная наука.
– Моисей Архипович! Это не наука, это бред! – взбесилась опять Нина, с силой выдёргивая руку.
– Я ждал от вас именно такой реакции. У вас чрезвычайно выражена психическая активность. Это очень хорошо.
– Вы – ясновидец! – съязвила Нина. – Но зачем вам частная практика? Кто к вам пойдёт?!
– Об этом поговорим позже, – вдруг ставшим низким голосом произнёс Моисей Архипович. Он вытянулся, лицо его побледнело и замерло в злобной гримасе, только губы, тонкой извилиной шевелясь, заставляли смотреть на них, не отрываясь.
Моисей Архипович сорвал очки и вдруг в глазах его вспыхнул синий огонь.
– Мама! спасите! – вскрикнула было перепуганная Нина.
– Спать! – ударило ей в мозг, и она тотчас провалилась в забытьё.
– Хорошо, хорошо-о! – пробивалось до неё сквозь обморочную пелену, – хорошо. Ты становишься меньше, ты уменьшаешься, уменьшаешься…
В это время в кабинет без стука заглянула дежурная, привлечённая криком Нины и громовым «спать» Моисея Архиповича. То, что увидела она, заставило помутиться её разум, и, держась за дверь, она медленно без чувств сползла на пол.
Когда старушка пришла в себя, она услышала в кабинете снова уже два негромких голоса.
– Ну как же я теперь домой пойду? – слабо спрашивала Нина.
– В смысле?..
– В смыс… – не хватило сил на крик у Нины, и она закончила шёпотом. – В смысле, туфли-то теперь мне большие!
Тут девушка что-то вспомнила, и скопившиеся чувства пролились горючими слезами.
– Это теперь и сапоги менять, – размазывая по щекам поплывшую косметику, всхлипывала измученная Нина. – Где я столько денег возьму?
– Ниночка, не плачьте. Я владею самым мощным в мире методом лечения практически любых болезней. Мне нужна ассистентка, секретарь, жена, наконец.
Моисей Архипович подошёл к Нине и поцеловал её в лоб.
– Когда ты отдохнёшь от этой встряски, привыкнешь к новым ногам… – доктор залюбовался стройными ножками с миниатюрными ступнями, на которых чудом держались просторные теперь носки, и сбился с мысли.
– …Да, – вспомнил он, – тогда мы станем получать такие деньги, что сапоги, да что – сапоги?! – меховые шубы! драгоценности! автомобили, чёрт возьми! ты сможешь менять каждый день!.. На здоровье и на детей люди денег никогда не жалеют.
Огненная речь Шиллинга не произвела ошеломляющего действия. Нина лишь устало улыбнулась и согласилась.
– Вот и хорошо. А пока будешь отдыхать. Дней за десять мозг восстановится, и ты приступишь к работе. Сейчас поедем домой, я на машине.
Последние слова доктора уже не услышала стоявшая под дверью дежурная санитарка. Она торопливо катилась вниз по лестнице и оказалась на посту как раз в тот момент, когда Моисей Архипович с измождённой Ниной выходили из кабинета.
3
– Нет, теперь ты послушай меня! Безусловно, ты прав: я им не нужен. Но они-то этого не знают, и моя задача – убедить их в обратном, – допивая кофе, продолжал какой-то разговор мужчина в модных дымчатых очках и в сером костюме поверх клетчатой сорочки с клетчатым галстуком.
