Азъ Есмь

Денис Шварц

Азъ Есмь

Азъ Есмь. Пролог

Темно… тихо… спокойно…

Хотя не так уж и тихо…

В этом густом мраке любой звук, даже собственное дыхание, кажется оглушительным. Будто весь мир стянулся в точку, где нет ничего, кроме моих мыслей и отрывочных вспышек воспоминаний.

В ушах стоит странное шипение, будто сломанный радиоприёмник пытается поймать сигнал. Сердце бьётся – точнее, отдаётся вибрацией боли, и каждый удар словно пробивает туннель в пустоте.

В голове гул, и он нарастает, скорее и не гул, а звуки алюминиевого таза или газовыводящих труб… Странные фразы в голове… Каждый удар отдается пульсирующей болью во всем теле. Не болит только правая нога ниже колена…

…темно…

Так, если чувствую боль, значит живу. Уже хорошо!

Мысль цепляется за это почти как за спасательный круг. Жить – значит, есть шанс выбраться, объяснить случившееся… хоть что-то сделать.

Странно, что нога не болит… Бляха, а чего странного? Ее ж нет! В 43-м под Курском… нашу двойку Ла-5 тогда сожгли Мессеры… я выпрыгнуть успел, а Леха сгорел в воздухе. Врач ногу спасти так и не смог, но хоть вытащил с того света и то дело…

Давно это было, а сейчас всё всплыло, будто случилось вчера. Кажется, что не прошло и нескольких часов с той страшной ночи, когда я лежал в госпитале, глядя на забинтованную культю. «Самое страшное позади, – говорили врачи. – Жив, и слава Богу!» Но вдруг снова это ощущение потери…

…темно…

Сейчас же не 43-й! Что ж случилось? А, ну да, утром тренировочные полеты, курсантКА Ольга Началова.

Есть ли такое слово вообще – курсантКА?

А как этих баб еще называть? Чего они вообще в небо прутся?

Вот же упрямая девка, черт ее привел к нам в ДОСААФ и трижды черт ко мне в звено. Дошла до начальника аэроклуба, чтобы ее пятой взяли. Парней не берут, а ее взяли! Год прыгала с парашютом, чтобы затем в пилоты перевели. Думали, что отец ее пропихнул – он какой-то военный высокопоставленный, но нет, сама… Нет, она молодец, конечно, умная, упертая, собранная. Сегодня утром только дерганная была, все за отца переживала, что случилось – не говорила, да, похоже, и сама толком не знала. В газете писали – в Чехословакии заварушка какая-то началась… Сквозь туман сознания прокрадываются мысли о политике, о странных конфликтах и вечном желании людей воевать. Зачем? Почему? И где-то там, в чернильной темноте, Ольга – та самая упёртая курсантка, которую я когда-то считал неуместной в авиации. А теперь страшно переживаю за её жизнь..

…темно…

Не пойму, как будто я в бессознание проваливаюсь, засыпаю и просыпаюсь…

…темно…

Так, утро, построение, курсанты, крайний вылет с инструктором и затем самостоятельные полеты… Ух, как же ноет все тело… Для кого крайний, а для кого, похоже, и последний…

Слово «последний» словно колет изнутри. Мурашки пробегают по затылку, когда память подкидывает картинку из утреннего инструктажа: все стоят, выровненные, слегка волнуются, а я, самодовольный, хмуро просматриваю их лица. И никогда бы не подумал, что так всё закончится…

…Взлетели, полетное задание простецкое – полет по кругу и посадка. Набрали высоту, затем какие-то провалы в памяти… Вернее, даже не в памяти, а как будто помехи по телевизору… Я посмеялся про себя, что именно так инсульт, наверное, и приходит, когда картинка перед глазами сбоит… Сбой в матрице… Что значит сбой в матрице? При чем тут матрица? Матрицами называются массивы элементов, представленные в виде прямоугольных таблиц, для которых определены правила математических действий… Неужели мозг пытается «включить» какие-то старые лекции по высшей математике, чтобы объяснить происходящее? Глупо, но это всё, что приходит в голову. Нервный смех прорывается сквозь боль…

Что за фразы в голове? Походу, меня хорошо приложило головой, аж определения вышмата высыпаются.

Темно… сколько я в отключке был?

Потом была яркая вспышка в небе, заглох двигатель, пропала связь и вся электрика сдохла. Хотя, какая в старом Як-18 электрика? Радио только, да зажигание… Бляха, это что ж, по нам капиталисты ядерный удар нанесли? Да нет! Быть не может! Не было ударной волны, да и вспышка была без теплового излучения, нас бы просто спалило в воздухе. Что же тогда? Новый вид оружия с одним фактором поражения – электромагнитным импульсом? А смысл? Если бомбить, то сразу ядерным оружием, на поражение…

Мозг работает на автомате, раскладывая факторы по полочкам. Но рациональное объяснение ускользает. Сердце колотится всё быстрее.

Темно…

Олька!!! Как она? Я ж её, дуреху, еле заставил прыгать. Пока подзатыльник не отвесил – не хотела. Парашют раскрылся, это я точно видел. Там хоть и лес внизу, но она – опытный прыгун, не зря целый год в команде парашютистов занималась прежде, чем её в лётчики перевели. Так что должна нормально приземлиться.

Гагарин, говорят, этой весной так же погиб. Серёгин прыгать без него не хотел. Я, конечно, не Гагарин, да и жив вроде.

Мысли хоть и скачут, но мыслительная деятельность продолжается. А вот физически не пошевелиться.

В груди нарастает страх: голова вроде как «работает», а тело не слушается. Словно привязано к чему-то тяжелому. Запах порванной обшивки, бензина, раскалённого металла – всё перемешалось. Тошнота подкатывает к горлу…

Темно… я опять без сознания был?

Это ж что должно было во мне сработать, какие расчёты мой мозг произвел, чтобы направить самолёт в одну из пещер в этой скале? Естественно, об стену скалы я бы просто разбился, а вот при входе в пещеру часть инерции погасили крылья и хвост, когда обломились от удара, а фюзеляж уже юзом тормозил о стены пещеры. Это же просто чудо какое-то – зашёл как пробка в бутылку… хотя пробка обычно выходит…

Перед внутренним взором мелькают страшные кадры: рваные куски крыльев, искры от трения об камень, сломанные приборы. И ведь я жив, каким-то невероятным образом. Спасибо инстинкту, рефлексам, случайности… или чему-то ещё.

Почему темно – это понятно. Не глаза же у меня, в конце концов, выскочили, пещера всё-таки. Но почему пошевелиться не могу? Может шею сломал? Хотя я бы этой боли по всему телу не чувствовал…

…темно…

Сколько я здесь? Терял я сознание или нет? Ощущение, что тысяча лет прошла или одна минута? Опять эти помехи перед глазами. Как я их вижу в темноте? А как вообще слепые сны видят? Говорят, что образами, чувствами, запахами… Кстати, запах… Запах керосина… Вот об этом я не подумал, вылет был первый и бак был полон… Сердце ударяется о рёбра, когда осознаю: топливо может вспыхнуть в любую секунду. А я беспомощен, зажат в фюзеляже, словно в ловушке. Шанс есть только молиться, чтобы огонь не добрался до меня… Лишь бы не еба…

Яркая вспышка! Огненный шар ярких бордово-жёлтых тонов осветил пространство вокруг… кабину, панель приборов, остекление фонаря, стены пещеры, миллионы лет не видевшие света… На какой-то миг всё выглядит сюрреалистично красиво: будто кто-то включил фотовспышку среди бескрайней ночи Но сознание тут же кричит: «Огонь! Сейчас сожжёт!»

Сначала тепловая волна коснулась лица. Волоски бровей, ресниц, усов начали было сворачиваться от большой температуры, но всё застыло. Да, в буквальном смысле застыло, шар огня замер, как на фотографии, замерли мелкие осколки стекла и пыли, влетевшие в кабину вместе с воспламенившимися парами топлива. Застыла ударная волна, застыла температура, застыл даже звук. Нет, он не прекратился, не оборвался, он застыл в моменте. Как может замереть звук? Он либо есть, либо его нет… А как может замереть температура? Она даже если отрицательная, то есть вообще всегда… А как тогда я вообще вижу хоть что-то? Любой свет – это поток фотонов, как они-то могут остановиться? Но мысли же мои движутся? Это и есть смерть? Когда всё останавливается? Это и есть Ад, когда всё замирает, а ты продолжаешь существовать?

Меня пронзает осознание, что законы физики, кажется, сошли с ума. Ярко-жёлтые языки пламени выгнуты в форме шара, который больше не расширяется. Частицы пыли неподвижно повисли в воздухе. Словно время взяло паузу, а я остался в одиночестве, жутком и прекрасном одновременно.

Мысль замирает, и я ощущаю, что проваливаюсь куда-то глубже, сквозь замерший огонь и пепел. Это конец? Или начало чего-то непостижимого?

Опять помехи на экране…

Темнота…

I

Я стояла перед монитором, где безмолвно текли ряды данных, перемежающихся изображениями звёзд. Экран мерцал ровным светом, словно дразня мои и без того напряжённые нервы. Силой воли я попыталась унять дрожь пальцев, прежде чем коснуться панели управления, проверяя последний набор информации перед запуском. Всё должно было быть идеально – и я проверила это уже трижды.

Вся эта аппаратура, гудящая и светящаяся, становилась частью меня. Я ловила отражение своего лица в стекле монитора и видела усталость, смешанную с тихим воодушевлением: впереди ждал риск и огромное открытие.

Но внутри всё равно было неспокойно.

В воздухе кабинета стоял тихий, чуть пряный запах: смесь озона от электросхем и цветочных ароматизаторов системы жизнеобеспечения. Даже это привычное сочетание сегодня казалось раздражающим. Я не могла отвлечься от мыслей о своих Подопечных и о грядущем путешествии.

– Светозара, я весьма обескуражен, тем, что ты все же решила оставить Вече и Подопечных ради этой авантюры! – Дедо буквально ввалился в мой кабинет, задрав полы белого плаща с кровавым подбоем, изменив своей обычно-шаркающей походке. Проявлять такое нетерпение и взволнованность он мог только при самых близких людях, – Ты впрямь решила, что личные амбиции важней общего блага?

Я ощутила укол совести: Дедо всегда знал, как надавить на самые уязвимые места . И всё же его появление меня обрадовало – какой-никакой, а родной человек, хоть и ругается.

– Дедо, мы уже обсуждали это, – ответила я с улыбкой, подняв голову и посмотрев на старца. – Я считаю, что расширение личного познания позволит мне в дальнейшем быть более продуктивным Наставником для молодежи. Кроме того, это позволит ускорить мое продвижение. Чем больше я знаю , тем большим опытом я могу поделиться! Я сделала Выбор.

В глубине души я понимала, что он не злится «по-настоящему». Скорее, это был его способ встряхнуть меня, заставить ещё раз убедиться в правильности решения.

– Ты не понимаешь! – голос Дедо прозвучал громче, чем обычно, его тон прорезал тишину, словно треск сухой ветки. – Мы с тобой обрабатывали эти данные годы, Светозарка! И сейчас ты собираешься бросить всё, все труды, ради… он с трудом подобрал слово – Ради этой авантюры!

При этих словах Дедо смешно потряхивал бородкой и дырявил пространство, поднятым вверх высохшим пальцем, с аккуратным ногтем. Со стороны, могло показаться, что он достаточно небрежно относится к своему внешнему виду, но при этом руки у него всегда были ухоженными.

Я взяла его руку с выставленным пальцем, прижала к своей груди и прямо посмотрела ему в глаза. Сколько часов мы потратили на эти прения. Мы обсуждали мою идею и в личных беседах и в присутствии моих Подопечных. Для них это были отличные уроки эристики с элементами казуистики. Хотя я прекрасно знала, что Дедо согласен со всеми моими доводами и в глубине души поддерживает меня, но я так же понимала, почему он был так уперт и настойчив.

В его глазах читалась та самая искра: он тестировал мою решимость до последней капли. Мне даже казалось, что он наслаждается этой беседой, ведь полемика была любимым его жанром общения.

Во-первых он выполнял свою главную роль – Пранаставника. Заваливая меня сомнениями он добивался, что бы я максимально уверовала в свой собственный Выбор.

Во-вторых, он показывал моим Подопечным, как нужно отстаивать свой Выбор и принимать полную Ответственность за него. Потому что потом не кому будет пенять, что тебя не отговорили, не переубедили…

Ну, и самое главное, я понимала, что я его последний Подопечный. Последний его проект, и как он говорит самый продуктивный. Конечно он лукавит, в разные времена он воспитал ТАКИЕ личности… многие из них заняли почетные места в Пантеоне Славы, многие до сих пор входят и в Родовое и в Верховное Вече. Говорят Дедо будучи малым видел одряхлевших уже к тому моменту Пращуров Исхода. Хотя это все слухи и домыслы, но его реальный возраст давно перевалил за четвертую сотню и ни кто не знает на каких ресурсах он это вывозит.

Я иногда шутила, что он нашёл эликсир вечной жизни, но он лишь ехидно поджимал губы, молча намекая, что никакой «магии» тут нет, а лишь хитрый симбиоз технологий и воли к жизни. Однако втайне меня восхищало, что он столько всего повидал и не выгорел до равнодушия.

Я , вздохнула, пытаясь сохранить спокойствие.

– Это не авантюра, Дедо. Я вернусь с новыми данными, которые перевернут наши представления о прошлом. Это важно!

Сердце сжималось в груди: я знала, что каждое моё слово увеличивает пропасть между нами, а ведь мы были так близки. Но правда была в том, что я не могла поступить иначе

– Неужели тебе мало всех знаний человечества? Мы накопили опыт на сотни лет вперед! Тебе нужно просто правильно разложить их в головах своих Подопечных. Кроме того твою группу придется раскидать по разным Наставникам. Весь твой труд пойдет прахом!

Но Дедо не отступал. Его взгляд метался между мной и экраном, полным цифр и графиков, как будто он искал аргументы, которые могли бы меня остановить.

– Важно? – он сделал шаг вперёд, почти упираясь в меня. – Важно то, что у тебя нет права рисковать собой! Ты – Наставник, у тебя есть Подопечные. Их будущее важнее твоих амбиций!

Я ощутила его горячее дыхание почти на своём лице, и, несмотря на всю серьёзность ситуации, в памяти всплыло, как он когда-то точно так же прижимался ко мне, когда учил меня не бояться задавать неудобные вопросы.

Я уже собиралась ответить, но внезапно экран передо мной мигнул, высвечивая красный сигнал тревоги. Я повернулась к к панели, это было как некое спасение, что бы оторвать свой взгляд от пронзительно голубых глаз Дело и не выдать, что я почти поддалась на его уговоры.

– Так, что это? – я активировала дополнительные модули анализа. Хотя я и была рада переменить тему, но причина смены разговора, меня насторожила. Внутри пронеслась короткая вспышка адреналина: красная точка на дисплее могла означать что угодно – от ложной тревоги до реальной угрозы для всей экспедиции.

– Это невозможно… – пробормотал Дедо, подходя ближе.

На экране появилась схема орбиты Макоши с мерцающей точкой. Я мгновенно поняла, что это был объект, которого там не должно быть.

– Что происходит? —я была озадачена даже не столько сменой самих данных, сколько количеством изменений произошедших столь быстро.

– Неопознанный объект на координатах, – ответил Велес, на вполне риторический вопрос, его голос звучал ровно, как у учителя, сообщающего нерадостную весть. – Природа сигнала неизвестна. Интенсивность энергии слабо растёт.

– Этого не может быть, – еще раз прошептал Дедо, подойдя вплотную к экрану. Его пальцы замерли в воздухе, будто он боялся случайно прикоснуться к панели. Я почувствовала, как в кабинете стало холоднее; или это моё воображение нарисовало тот внезапный озноб. Всё, что мы планировали, могло поменяться в одночасье.

Я обернулась к старику и на мгновение ощутила его страх, скрытый за маской сомнений.

– Ты видишь это? – тихо спросила я , и сама поняла, что в моем голосе впервые прозвучала тревога.

– Вижу, – Дедо слегка покачал головой. – Но это не объясняет, зачем ты идёшь.

– Это объясняет всё, – резко парировала я. Во мне рождалась смесь беспокойства и решимости. – Если там что-то есть, значит я права. Значит, на Макоши есть то, что мы упустили.

Эти слова вырвались сами собой, и я почувствовала в груди гулкое эхо: а действительно ли я права? Или меня ведёт азарт исследователя, способный загнать в ловушку?

Дедо поднял палец, собираясь ответить, но я уже подключилась к системе управления, вводя данные для анализа объекта. Мои руки двигались быстро, привычно, механически.

– Ты не готова к тому, что там найдёшь, – пробормотал он, но я лишь мельком взглянула на него.

– Возможно. Но мы узнаем это только одним способом, – я с радостью отметила, что голос мой стал твёрдым, как сталь.

Ураган эмоций, бушевавший внутри меня сбивал с толку , но я чётко держала цель в уме: если такая аномалия появляется на орбите, то мои исследования действительно могут пролить свет на множество вопросов. И если не я, то кто?

Дедо замолчал, и на его лице отразилось смирение, смешанное с печалью и мне стало не по себе. Я смягчилась:

– Дедо, давай, когда я вернусь с данными, мы с тобой их обработаем и тогда ты дашь мне оценку эффективности, стоило ли оно того или нет. Тем более во время перемещения в подпространстве, для меня время остановится, а на Макоши я буду всего несколько недель, что за это время может случиться?

Система подтвердила запуск анализа, и Велес сообщил:

– Расчёты завершены. Рекомендуется ускорить отправление.

– Дочка, сводить данные ты будешь уже без меня. Пока ты будешь в подпространстве у нас пройдут годы. А мое время истекло. Все мои распоряжения ты получишь по возвращении у Велеса.

Я вздрогнула от этих слов. Я поняла, что это не старческое брюзжание, а окончательное решение ясного ума человека с безграничными возможностями. Сердце болезненно сжалось. Его слова звучали, как предсмертное прощание – и я осознала, что, возможно, увижу его уже только на голографических архивах.

В горле встал ком, я почти не могла дышать и с трудом выдавила слова обратившись к нему с официальным титулом:

– Верховный Волхв, я принимаю твое решение, прими и ты мое!

Мы обнялись, это было мгновение прощания, печальное но осознанное. Он поцеловал меня в лоб, молча развернулся и вышел.

Несмотря на монотонный гул работающего оборудования, тишина в кабинете стала звенящей. Мне казалось, что теперь я действительно одна, хоть внутри меня был Велес, а где-то далеко – мои Подопечные. Но Дедо, мой главный Пранаставник, ушёл и, возможно, навсегда.

Я простояла несколько мгновений окончательно смиряясь с прощанием, почувствовала, как меня окружает тишина космоса, словно мир уже предчувствовал мой следующий шаг и я сказала уже самой себе: – Игра уже началась, и я в ней.

«Началась», повторилось в голове, словно отголосок. Я понимала, что назад пути нет. И не знала, что принесёт завтрашний день, но чувствовала, что старый мир остался позади.

Затем мне осталось только обновить последние данные Велеса, ведь пока я буду там, бортовой Велес не сможет подтягивать новые данные и будучи автономным от общей информационной базы и будет развиваться используя только ту информацию, которую получить от собственных сенсоров и от меня.

Я посмотрела на экран, где мигала красная точка. Что бы это ни было, я знала: времени больше нет.

– Светлая, я готов, – как всегда беззвучной мыслью пронеслись слова Велеса в голове и я так же мысленно ответила: —Я тоже! – и вышла к лифту унесшего меня на стартовую площадку над облаками.

Двери лифта сомкнулись со свистом, а я, почувствовав привычный толчок ускорения, закрыла глаза. Пусть пока я не знаю, что ждёт меня там, на Макоши, но было ясно одно: этот путь мне необходимо пройти самой. Вспомнился Дедо, его тихий голос: «Не готова…» Может, и правда не готова. Но когда это меня останавливало?..

II

Более трёх лет я готовилась к этой экспедиции. Но даже в последние дни перед стартом мои мысли возвращались к тем, кто был для меня важнее всего – моим Подопечным. Наставничество – это не просто работа, это создание будущего. Через своих Отпрысков, как мы их неофициально называем, я формировала то, каким станет наше общество.

Иногда, просыпаясь по ночам, я вспоминала лица моих Отпрысков и думала о том, как их дальнейшие выборы повлияют на жизнь всей Общинной Руси. Вспоминала, как Арей хмурил брови, когда не мог решить задачу, или как Лада искрилась радостью, когда удавалось помочь другим. И каждый раз сердце сжималось от предстоящего расставания.

Как Наставник-Жрец, я могла выбирать возрастную группу для работы. Я выбрала самых сложных – Отроков, подростков от 15 до 20 лет. Это был период максимальной ответственности для Наставников, потому что после выпуска Подопечные становились Чадью – самостоятельными личностями, ежедневно делающими собственный выбор и принимающими за него полную ответственность.

Я хорошо помню, как впервые столкнулась с Отроками много лет назад: тогда я лишь стажировалась у своего Наставника и с трудом понимала всю глубину бурь, кипящих в душах подростков. С годами я научилась читать их эмоции по малейшим сменам выражения глаз, по тому, как они сжимали кулаки или кусали губы в затруднении. И всё равно каждый новый набор учил меня чему-то новому.

Для них открыты почти все функции Велеса, за исключением прогнозирования. Эта функция – основа причинно-следственных связей «Выбор – Ответственность» – остаётся недоступной до тех пор, пока человек не достигает Заветного Права Выбора. Именно тогда формируется фундаментальное понятие Действия, или, как говорили Пращуры Исхода, – Камма.

В этот период Чада находят себе партнёров, рождают и воспитывают детей, доводя их до возраста Младей, примерно 7–10 лет. Только после этого они вливаются в общую Чадь, получая Заветное Право Выбора. Дальше у них есть возможность вернуться под личное наставничество Волхвов или продолжить развитие самостоятельно.

Большинство выбирают одно из Пяти Предназначений: становятся Наставниками, воспитывая молодые поколения; входят в Родовое Вече – совет Общинной Руси, выбирая дальнейшее направление развития общества; проводят личные изыскания, внося свой посильный вклад в развитие науки; исследуют грани между жизнью и механизмом, создавая и программируя роботов и андроидов – тех, кого в обиходе называют нежитью и искусственной житью, используемые во всех сферах – от добычи и производства до бытового обслуживания; и, наконец, Искусство, которое включает в себя музыку, живопись, архитектуру и сферу услуг.

Каждое из этих Пяти Предназначений было уникальным путём развития личности. Я видела, как загораются глаза у тех, кто впервые осознал, что хочет заниматься Искусством, или у тех, кто понял, что его призвание – улучшать протоколы Нежити. И вся эта палитра возможностей рождала в сердцах людей надежду и стремление к лучшему будущему.

Меня угнетал факт, что я не довела свою последнюю группу до выпуска. Эта группа была уникальной: ради эксперимента я включила в неё пятого человека. Вместо традиционных пар взаимодействия мои Отпрыски сформировали пятёрку. Их коллектив оказался намного эффективнее, чем я ожидала. Теперь, когда их распределят по другим группам, они принесут туда свой опыт, а, возможно, и послужат началом нового подхода в Наставничестве. Всё ещё помню, как впервые предложила им такой «эксперимент». Их глаза горели любопытством, а у меня самой дрожали колени от страха ошибиться. Но они зажглись этой идеей: «Мы будем командой из пятерых!» И вскоре мне стало ясно, что это решение открывает новую грань в педагогике.

Особенно мне были дороги трое из них – тройняшки, два брата и сестра. Забавно, как они дополняли друг друга: Арей – огонь, Лада – мягкая вода, Велеслав – прохладная логика воздуха. И вся их пятёрка пульсировала жизнью, как один организм, где каждый брал на себя подходящую роль. Смотря на них, я понимала, что это не просто подростки, а будущие лидеры и создатели. Арей был младшим, но его решительность и стремление всегда добиваться лучшего делали его незаменимым в группе. Лада, сестра, обладала редким талантом находить общий язык даже в самых сложных конфликтах – она была сердцем группы. А Велеслав, старший из тройняшек, поражал своей аналитической глубиной и умением выстраивать долгосрочные планы. Вместе они были не просто учениками – они стали моей маленькой семьёй.

Хотелось бы увидеть, какой Чадью они станут. Я утешала себя тем, что по возвращении они будут на пороге Заветного Права Выбора. Иногда я закрывала глаза и представляла, как они – уже повзрослевшие – встречают меня в Зале Рассуждений, рассказывают о своих успехах, о своих партнёрах и, может быть, о собственных детях. Но всё это оставалось лишь в мечтах – впереди меня ждал долгий путь.

Вечером перед отбытием я провела с ними прощальный урок. Мы собрались в Зале Рассуждений, где стены отражали их мысли и эмоции в виде плавно меняющихся цветов и форм. Когда Арей волновался, его панель окрашивалась в огненно-красный, Лада оставляла после себя мягкие зелёные переливы, а Велеслав – глубокие оттенки синего. Этот Зал был особым местом: стоило лишь шагнуть внутрь, и стены, словно живые, начинали «отражать» состояние души присутствующих. Я сама любила наблюдать, как в моменты ясности мышления синее свечение замирает ровной пеленой, а при вспышках гнева оно разрывается алыми пятнами.