Кодекс ученика

– Я не Костик вам, — твердо отбил я. — Зовите меня, пожалуйста, Константин либо Костас.

– Тогда лучше Костас, – согласилась Смородина, с такой — у-тю-тю — интонацией, словно уступала малышу. — Константин слишком длинно.

Хочет казаться воительницей, а сама мягкая, как тесто!

– Расскажи нам, Костас, кто такой Эс-эН? – попросила Александра.

– Охотно. Только давайте сначала выпьем? — я достал из рюкзака круглую бутылку с пятилетним Араратом. — А то, знаете, даже боги, и те не обходились без сомы!

Они не стали возражать. Хозяйка поставила на стол рюмочки.

– Ташкент – сокровищница учений. Такое место, если ты в теме, то тебя обязательно приведут к учителю, — начал я. – Необходима была рекомендация, без неё Мастер мог и не принять. Про Эс-эНа говорили, что он белый маг. Мы с другом к нему пришли, попросились в обучение, а он назначил нам испытание болью.

– Болью? — Александра надломила бровь.

– Вообще, раньше мастера так и поступали – испытывали перед обучением. Не то, что сейчас – деньги есть, значит, ученик. В духовном продвижении без умения работать с болью не обойтись. Он поставил иглы нам в уши. Настоящая симфония боли! Мой друг не выдержал, сбежал. А меня Мастер принял в послушничество. Так я оказался в Школе. Но через два года, нам с семьей пришлось уехать из Ташкента. Я безнадежно отстал за этот период, что пробыл в отрыве от Школы. Всё еще послушник, а они уже чёрные пояса!

– Ты быстро наверстаешь, – улыбнулась хозяйка и вдруг дёрнулась, как будто её кольнуло под ребро.

Мы выпили по рюмочке, потом ещё по одной. Дамы разошлись — накатывали почти наравне со мной. Не увиливали, и вскоре уже точно две тропические птицы перекликались-пересмеивались. Теперь Ольгин голос казался мне вольготным, переполненным душевностью и теплотой. А у Александры голос был с хрипотцой, аристократический, холёный. Глаза её вспыхнули турмалиновым хмельным огнём. Эти две брухи меня здесь и сейчас на мясо разделают.

– Ну, что? Пьём? — не дожидаясь ответа, я привычным движением опрокинул в рот очередную рюмку. — Это практика такая, преобразование алкоголя в жизненность. Секретная.

– Ого! — ухмыльнулась Смородина. — И часто ты так практикуешь?

– Регулярно!

– Этому вас учат в Школе?

– Тс-с! Никому не говорите. Но Осознание пережигает алкоголь.

– Правда? Ну, значит, и это не будет лишним, — Смородина поставила на стол пузырь с чуть зеленоватой прозрачной жидкостью. — Первач! Бьёт по ногам, а не по голове, учти!

– Родненькая! Конечно же, учту!

– Что же всё-таки это такое, осознание? — спросила хозяйка.

– Ну, как бы тебе это объяснить! Осознание – вещь тёмная, современной наукой неизученная. Шучу. Например, ты замечаешь за собой, что часто дёргаешься? — я подмигнул.

– Это нервное.

– Вот, если бы ты осознала, то в одно мгновение исцелилась бы. Зря усмехаетесь. В Ташкенте я был свидетелем, как Мастер излечил ученицу, у нее гораздо хуже ситуация была. Сильнейший тик! Лицо, шея – кошмар! Она так мучилась, бедняжка. Её Мастер через болевую инициацию провёл, и всё сработало.

– Опять боль? Другого пути нет?

Смородина выразительно закашлялась и сменила тему:

– Чем же ты в Москве занимался?

Тут я заметил, как выросла моя тень, в очертаниях которой почудился некто чужой, массивный, сутулый, развязный. Мой язык увяз в густоте произносимых слов:

– Саморазрушением! Какое это веселье! Мы – тёмная Тартария, нам бездну подавай. И чтоб эта бездна напротив сидела, и чтоб, глядя ей в глаза, от сердца хохотать. Так бы и сгинул, но вдруг услышал Зов. Никто другой его услышать не мог, потому что только ко мне он был обращён.

Рот хозяйки сжался, будто она сдержала насмешку.

– Одно неясно, — не умея говорить тихо, кричала Ольга, — зачем алкоголь переводить, если ты его всё равно пережигаешь? Удовольствия ведь никакого.

– Как же никакого! — возразила Рада. — Вон, гляди, у него на лице всё написано.

И они захохотали, и я с ними, и мы слились в одну большую гору смеха, которая затем внезапно рассыпалась и превратилась в шевелящийся чёрный ковер забытья.

***

В несколько попыток я открыл-таки слипленные паутиной глаза. За витражными окнами рокотал дождь. Я был абсолютно наг и лежал полу, накрытый лишь тоненьким пледом.

Внизу, на кухне, происходило какое-то движение. Оттуда поднимался аромат кофе. Я привстал и осмотрел комнату в поисках одежды. Джинсы и рубашка валялись скомканные в разных углах. Трусы свисали со скульптуры быка на камине.

Включил телефон – почти разряжен. Девять пропущенных вызовов от Марты!

Схватив одежду, крадучись, я пробрался в душевую и под напором горячей воды, всмотрелся во тьму. Из потревоженной глубины всплыла голографическая картинка: мой эрегированный член, как плавающий космонавт в невесомости, и голые груди Александры.

Появившись на кухне, я смущённо произнёс:

– Доброе утро!

– А? Да? – ответила Рада. – Кофе будешь?

– Буду.

Кофе, словно наказывая себя, я выпил одним большим глотком, обжёг губы и горло.

– Мне нет оправдания, – краснея, промямлил.

– А что произошло? – чертовски спокойно произнесла Рада.

– Я не помню.

– Вот и мы тоже ничего не помним, — прищурилась Смородина, закурив с бывалым видом.

– Прошу прощения. Всё это не имеет никакого отношения ни к Школе, ни к Мастеру, – голос мой пресёкся, глаза заволокло слезами. — Моя судьба в ваших руках. Умоляю, не говорите никому. Хотите, встану перед вами на колени? За свою ошибку я могу серьезно пострадать.

– Зачем же впадать в крайности, — воскликнула хозяйка с лёгкой дрожью негодования в голосе. — Лучше подумай, как будешь оправдываться перед Мартой. И вот ещё что. Запомни! — она увесисто погрозила пальцем, похожим на автоматный патрон. – Ничего не было! Ни-че-го!

Ни разу за время нашей беседы она не дёрнулась. И впоследствии никогда больше я не замечал за ней подобного.

Обучаясь в Школе, не будь беспечен. Каждый кубический сантиметр, который ты занимаешь в Школе, направлен на стимуляцию твоего развития.

(из Кодекса Ученика)

Глава 6 Пролетит ли голубь сквозь игольное ушко?

Дни без Мастера – бесцветное время. Мысли крутятся, под каким предлогом выйти на улицу, чтобы подпить, и какой хитростью скрыть запах: редиски поесть или сигарету пожевать?

– Как ты мог, Костас? – Марта была одета в чёрное кимоно, и оттого похожа на обугленное говорящее поленце.

– Ну, напился и напился, разве это драма?

– Ты потерял лицо. Подставил Мастера! Что теперь подумает Александра? – её рука, которой она жестикулировала, с неподвижными, склеенными, полусогнутыми пальцами была похожа на руку манекена, а не живого человека.

– Хочешь кофе?

Мы сидели за столом на кухне. Я достал турку, насыпал в неё кофе, залил холодной водой, поставил на плиту.

– Не хочу! Ты невкусно варишь.

– Пойми, мне просто скучно! Расслабься, лебедь. Я отыграю свой сценарий, ты свой, вместе мы сыграем одну игру.

Она не хотела играть, хотела, чтобы всё было по-настоящему. Но кто знает, что есть настоящее? Вскипевший кофе с шипением пролился на плиту.

***

Вечером Мастер вызвонил нас, и мы поехали за ним на Рублёвку.

Встретил нас Волк. Он стоял и курил с потемневшим лицом у открытых ворот. «Ну, какой из тебя Волк, – подумал я, рассматривая его горбатый нос. – Уж скорее, боевой верблюд».

– Повышенная готовность! – горячим шёпотом объявил он. – Светское общество.

Я рассмеялся. Лёня укоризненно произнёс:

– Ты почему такой небритый и неопрятный?

– И что? Кому какое дело? – огрызнулся я.

– Как что? Ты видел когда-нибудь Мастера небритым и неопрятным?

– Конечно, видел.

Волку неуютно. Он здесь никого не знает, неуместный и зажатый. А мне в таких местах хорошо! И кое-с-кем я знаком. Лысый Ганс Кристиан пожал мне руку и проговорил:

– Третьи сутки не спим. Даже не верится. Как на войне.

– А это и есть война, – ответил я.

Ганса, казалось, подбрасывало, он весь уже нанизан был на нить для чёток, которые перебирали руки Мастера. А вот и хозяин – Алекс Голубь. Он поздоровался и, тряхнув комсомольской чёлкой, спросил Марту:

– Учитесь, работаете?

– Учусь.

– На кого?

– На себя. Учусь быть собой

«Наша девочка», – подумал я.

Я осмотрел собравшихся на улице вокруг большой кованой чаши, в которой горел огонь: мужчины и женщины, человек двадцать. Кого-то из них, я слышал, Голубь, то ли в шутку, то ли всерьёз, называл ваджрными братьями и сёстрами. Их аура блестела, как волосы, смазанные бриолином. У всех у них странные имена, дорогая одежда. Они не сидели, а парили неподвижно в воздухе, и для них это было вполне естественно. Теперь я понимал Лёню. Мне чудилось, что вокруг упыри, маскирующиеся под милых сказочных персонажей, то причмокивают, то зевают, прикрывая непроизвольно лезущие клыки.

Эс-эН вещал из плетёного кресла. Закутанная в кашемировое одеяло Лея, жена Голубя, повернула к нам свое бледное лицо, похожее на маску театра Но, и слегка кивнула в знак приветствия.

Внезапно фигурки в пространстве застыли. В этот момент я знал, что могу слышать то, что никто не слышит. Эс-эН так умел рассказывать: что-то одно говорит, а другое умопомрачительное вставляет.

Безмолвный голос Эс-эНа вился дымком в морозную ночь:

– Богатые продали свои души. Никто из них не думает так, но посмотри, Костас! Вон Ганс Кристиан – выворачивается наизнанку, прогибается, тратит своё джи, на что? На то, чтобы заполучить побольше денег. А взгляни на Алсу, она практикует вуду, чтобы извести своих недругов, получает от этого физиологическое удовольствие. Она не творит, не созидает. Не живёт. Нежить. И сам Голубь, ведь всё, что он имеет, всё это он отжал, как ни крути. Где-то схитрил, где-то подмазал, кого-то подставил, кого-то обыграл. Всё за счет других. Это я и называю, продать душу.

Меня знобило. Я вдохнул полной грудью хвойный запах. Для всех других Эс-эН говорил иное:

– Хотите увидеть Путь, всмотритесь в Предельную Глубину. Разрозненные формы и явления соприкасаются в ней. В Предельной Глубине нет расстояния, нет времени и нет разделений. Есть Целое! Но вы не хотите смотреть в глубину. Вас с детства принуждают соответствовать не вашей правде, которая лежит на поверхности. Вот, например, гнев – это плохо. Или, что ваше «я» иллюзорно. А ещё, что причина страданий – желание.

– Причина страданий – невежество! – раздался чей-то возглас.

– Спасибо. Я дорожу своим невежеством, – кивнул Эс-эН. – И вам, может, следует перестать знать. Знание убивает. Знание делает вас несчастными, неполноценными существами. Я раскрою вам истинный смысл четырёх благородных истин. Первая, есть желание. Вторая, у желания есть причина. Третья, есть исполнение желаний. И четвертая, есть путь исполнения желаний. Я двигаюсь им, но я не знаю его. У меня есть опыт, но мир каждое мгновение другой. Вот вы меня поправили – причина в невежестве. Но страдают как раз те, кто знает. Невежественные блаженны. Мой путь – это путь прямой реализации, а не пустого умствования. Вот, Алекс! Назови своё желание!

Голубь открыл рот и даже издал первый звук – э-э-э, но некий неприметный мужичок с ноготок не дал ему высказаться:

– Голуби вы мои, неужели не видите – над вами орёл кружит! – он востренько дернул плечом, уставившись квадратными стеклами очков на Эс-эНа. – Желания – это ведь интимная сфера!

– Я не джин, исполняющий желания, – возразил Мастер, – и не чародей какой. И не телепат. Мыслей не читаю. Порчу не навожу. Красавиц не похищаю. Просто демонстрирую метод, как не пренебрегать своей предельной глубиной.

– Это нам никак нельзя, пренебрегать своей предельной глубиной, – проговорила Лея, – но как узнать, что есть моя предельная глубина? Не иллюзия, не гипноз?

– Ты же мать свою узнаёшь? Так и предельную глубину. Вот тебе упражнение: на всё, что с тобой происходит, вопрошай, это я? Эти чувства, эти переживания, что бы ты не испытывала! Эти мысли – я? Радость – это я? Сомнение – я? Боль – это я? Само существование – это я?

– Так много «я»? Монахи ведь говорят: это не я.

– Что останется от бублика, когда его съедят? Если человек совершит преступление и тоже скажет, это не я? Когда-нибудь ты подойдешь к черте, за которой компромиссы заканчиваются. Начинается настоящее. Начинаешься ты – настоящая. Отступать некуда. Ты есть, тебя это кровно касается. Я могу, например, рубаху с себя последнюю снять и отдать вам. Но если вы попросите мой чёрный пояс, вот вам!

Эс-эН сложил огромную фигу и стал показывать её благородному собранию.

– Хочешь мой чёрный пояс – на! Может, ты? Иди сюда! Или ты рискнешь? – Эс-эН глыбой навис над ошарашенным Голубем. Тот качнул головой, слабо отмахнулся, но всё равно получил тычок кривой фигой в лицо – на!

– Потому, что это я! – сказал Мастер. – Моё учение – дикий дзен. И он обратен тому, к чему вы привыкли. Слышали вы сутру Полноты? Нет? Вой, из какого кишлака вы спустились? Вы, наверное, слышали учение о Пустоте! Но моя сутра другая, она передавалась тайно и устно через поколения мастеров в нашей Школе.

Голубь облегчённо вздохнул.

– В сердцевине Чёрного Лотоса таится Белый Дракон, – напевно произнёс Мастер. – Пустота полна. О, благородные, пустота тождественна полноте! Всё существует! Поэтому полнота неисчерпаема. Вне наших органов чувств, вне категорий ума, вне языка превосходит их в трансцендентном. Рождение, жизнь и смерть – бардо большого Пути.

Я замер, вслушиваясь, впитывая каждую каплю этого нектара, источавшего аромат тайны, в сладчайшем оцепенении. Мне не хотелось, чтобы это прекращалось.

Светало. Было слышно, как рядом стучит дятел в ветвях высокой сосны. Где-то вдалеке пронеслась электричка. По собранию прокатилась волна вздохов, зеваний, потягиваний и переглядов.

– Мне понятен ваш метод! – усмехнулся вредный мужичок. – Мало кому нравится слышать о страданиях. Лучше послушать сказку о бесплатном счастье.

– Я принёс небо, но небу нужна земля. Счастье бесплатным действительно только в сказках бывает. В реальности, за все приходится платить. И вам решать, сколько и за что.

Голубь ёрзал внутри своего кресла. Перекинул ногу на ногу. Сгустившееся молчание нарушил голос ехидного мужичка:

– Пролетит ли голубь сквозь игольное ушко?

– Пролетит, – заверил Эс-эН.

Алекс решился:

– Предлагаю задействовать «Самади». На благо всех живых существ, так сказать.

– Но «Самади» – это гуманитарный проект. Пока дохода он не приносит, – вмешалась Лея.

Эс-эН поднял руку над головой и рубанул ею перед собой.

– Вот это уже кое-что, – - сказал он. – Гуманитарный, значит? Как говорится, в сансаре хорошо, а в самади лучше!

Твой Успех среди людей зависит не от самих людей.

(Из Кодекса Ученика)

Глава 7 Второй слой

– Лёня – сапог кирзовый, – сказал я. – Рублёвка его не примет.

Лицо Мастера на секунду исказилось, как у Такеши Китано. Мы сидели на кухне, только успели переодеться. Марта заварила чай, насыпала корм в миску для кошки. Плавно колыхались занавески.

– Он – жук в муравейнике, – ответил Эс-эН. – Поэтому его никто никогда не признает. Муравьишки. У тебя с ним сцепка. Если бы не Школа, Лёня стал бы твоим злейшим врагом. Ох, как бы он отыгрался на тебе, маэстро! Школа даёт вам ещё один шанс. Время пошло.

Уголки моего рта потянулись книзу.

– Он похож на вашего телохранителя, – заметила Троица.

– Фи! Зачем мастеру кунг-фу телохранитель? – презрительно фыркнул я и тут же пожалел о том.

– Ты кое-что сняла со второго слоя, – Мастер прищурился от струйки дыма. – В каком-то смысле он и есть мой телохранитель. Я сам когда-то был телохранителем своего Мастера. Это честь.

– Сэнсэй, а что такое второй слой? – спросила она.

– Это то, что неочевидно для линейного ума. У каждого события есть, как минимум, три слоя. Вот Костя говорит, что Лёня сапог, вести себя не умеет в светском обществе. Это первый слой. А ты говоришь, что он телохранитель, это из второго слоя. Вы знаете, кто у Будды телохранителем был? Геракл! Да, я не шучу. Защищал Будду, стоял за его плечом и ни одна сволочь не смела Будде лишнего сказать. Костя с Лёней никак не ладят, осуждают друг друга. Это первый слой. Но что за этим стоит? В чём настоящая причина вражды, о которой один молчит, а другой вспомнить боится? Это уже второй слой.

Мне стало неуютно. Что я должен вспомнить? Лёня как был чурбаном, так им и останется, вне зависимости, вспомню я или нет.

– А кто это был тот мужчина в очках? Такой вредный! – спросила Марта.

– Он – представитель антишколы, – рассеянно отвечал Мастер. Ему как будто стало скучно. – Их зовут контролёрами или операторами. Это те, кто создали Сеть на Земле, пастухи людского стада. До них Земля процветала, ребята. Боги жили среди людей. А жизнь человека длилась тысячи лет! Вся Земля была большой Школой. Люди учились совершать межзвёздные перелеты. Способность делать это считалась аттестатом зрелости души. Представляешь, у меня есть звездолёт, но изготовлен он не из материальных сплавов, а из психоэнергетических полей. Человечество готовилось к интеграции в союз разумных рас. Но не суждено было этому сбыться. На Землю пришли силы иного порядка. Для этих сил человек не более, чем ресурс. В разум землян была инсталлирована идея антишколы. В людях появилось новое желание – действовать только ради себя, они перестали чувствовать Вселенную, как живое существо, заботиться о ней. Вы задумывались, что такое коррупция? Учёный уже больше не учёный. Он не открывает законы Вселенной, а делает то, за что ему платят корпорации. Почему принимаются несправедливые законы? Откуда столько абсурда? Этому миру нужна большая встряска.

Я слушал, растянувшись на полу, и с тоской смотрел на резную птицу счастья, кружащую под потолком. Наверное, на её крыльях уже скопился толстый слой пыли.

– Не спать! – воскликнул Эс-эН. – Часовой заснул – весь отряд перерезали. Ты уже не только за одного себя ответ держишь, а за Школу. За меня. За Троицу. За соратников своих. Отступать некуда.

Я приподнялся, на локте. Эс-эН – человек из идеального мира, проживший сто тысяч лет или больше, вытащил нас из западни и собрал на своём звездолёте.

– Не могу больше! – сказал я. – Хоть режьте.

Мастер молчал. И Троица молчала. Ещё мгновение, и они превратились в каменных истуканов с острова Пасхи. «Какая она непреклонная стала!» – подумал я. Один истукан молча спросил:

– Как вы думаете, у него есть шанс?

Другой ответил сомкнутым каменным ртом:

– Как-то раз он уже упустил свой шанс! Поглядим – за одного битого двух небитых дают.

***

Накуренный, я защищён, медлителен и спокоен, у меня есть секрет, дающий мне преимущество перед остальными. Я словно играю роль в невероятном сериале.

Дом Рады – тот самый звездолёт, а мы все проснулись после долгих лет анабиоза. Разгоралось пламя в камине. Потрескивали укутанные белесым дымком дрова. Тепло растекалось по комнатам, стены дышали. Элитный такой звездолёт.

Мы были похожи на большую семью просветленных людей будущего. Мы неслись сквозь беспредельную тишину всё дальше от планеты Земля. Я всех любил. Даже Волка. Он сидел на подушке возле камина и наблюдал за перемещениями теней сквозь прищур век. Он не желал быть здесь. Его понять можно, Волк-одиночка, зверь вольный, дикий, ему не место среди этих домашних животных. Он жаждет ворваться в чащобу леса, отыскать тайные тропы, охотиться и рисковать.

– Кто-нибудь задумывался, как это будет? Конец света? – спросила маленькая бухгалтерша Лара, холёная домашняя крольчиха.

– Как будет? – повторил Марк Ладов. – Третья мировая? Не всё ли равно? Все там будем!

Устроившись на диване, он перебирает струны на гитаре. Ему скучно. Он никогда не задумывается над бесполезными вопросами. Его больше интересует собственное портфолио.

– А никак не будет. Растает Арктика, и всё под воду уйдет в один момент, – выдаёт суровое пророчество Эля.

Невысокого роста сухонький кавказец Гога и его жена Эля, сектанты со стажем, бывшие аумовцы. Гога нашёл свободные уши, обладатель которых, не решаясь его прервать, вынужден слушать, как вставлять чайник в ухо и под каким углом наклоняться, чтобы вода вытекала из задницы. Но Эля хладнокровно прекращает это издевательство:

– Ой, да хватит тебе уже гуровать! Если заслуг нет – шанк пракшалана не поможет!

– А я тебе вот что скажу! – Гога вдруг поворачивается к Ларе-крольчихе. – Сначала мир охватит какая-нибудь эпидемия, потом разрушатся государственные институты, люди перестанут друг друга поддерживать. Так потихоньку и вымрут. Может быть, на смену нам придёт другой вид.

Близнецы Сева и Рева, похожие на двух молодых орангутангов, сотрясают стены дома двойным пушечным залпом хохота. Их затыкает экзальтированная Толокуцкая. Её смех, как крик Джельсомино. Витражи, за которыми раскинулась тьма, угрожающе дребезжат. Толокуцкая уверяет, что таким образом она «чистит помещение от сущностей». Неизвестно насчёт сущностей, но собаки, заскулив и поджав хвосты, спасаются бегством. Я и сам заражен смеховым безумием и хохочу.

Народный артист Раджа, напоминающий большого белого попугая с взъерошенным затылком, степенный, звучный, густым баритоном перекрывает наше веселье куплетом из старого шлягера «Мы – дети Галактики!» и срывает аплодисменты.

– В Южной Америке, мне довелось разговаривать с шаманом, – будто со сцены произносит он, – который, кстати, узнал меня, попросил автограф. Потом взял в ладони мою голову, пристально посмотрел мне в глаза и телепатически направил поток видений прямо в мой мозг. Я был поражён! Оказывается, конец света уже наступил! Всё это – предсмертная галлюцинация человечества. Нам только кажется, что мы живем, в действительности же, агонизируем.

– Если конец света и случится, – снисходительно говорит менеджер среднего звена Алсу, девушка без души, но в очень короткой юбке, – это произойдет незаметно. Никто ничего не отобразит. Когда всё случится, нам даже и в голову не придёт, что могло быть как-то иначе.

Я заметил, как жёлтые глаза Волка приоткрываются и, словно голодная пасть, поглощают в один присест её длинные ноги целиком. Я лишь обвожу их взглядом в присутствии Марты.

– Надо заранее обеспечиться всем необходимым, как бы, – произносит Осман, – закупиться гречкой, макаронами, тушёнкой-сгущёнкой. Это первое, как бы. Вы запишите, запишите!

Кто-то немедленно бросается записывать. Многие с интересом прислушиваются.

– Затем, оружие, как-бы, – продолжает он. – Травмат или что-нибудь посерьёзнее. Потому что начнут взламывать двери. Без оружия не обойтись. И теперь самое главное, как бы. Это касса. То есть уже сейчас мы должны учредить кассу и уже сейчас для нашего будущего подготовить базу! Как бы!

– Ну, а что потом? – непонимающе улыбается крольчиха.

– А потом прилетит космическая птица и уничтожит всё зло на Земле! – яростно произносит Осман.

– Вы заблуждаетесь, – вдруг раздаётся голос Эс-эНа.

Он, оказывается, уже давно стоял в комнате, облокотившись на ограждение лестницы.

Он часто появлялся неожиданно, не входил в помещение, а материализовывался в нём. Услышав Мастера, народный артист так и застыл спиной к нему. Эс-эН, будто управляя им своими синими глазами, заставил его медленно повернуться. Раджа, улыбаясь, омывался в купели всеобщего внимания и впитывал в себя всю эту энергетическую подачу. Аура его от этого выросла, как забродившее тесто.

Теперь мой ход. Я достал из рюкзака чалму с ободранным павлиньим пером и вручил её народному артисту. Так было заранее оговорено.

Раджа, кажется, прослезился. Мне почему-то стало жаль этого пожилого мужчину, держащего в руках бутафорскую чалму. Вживаясь в новый сценический образ, он поклонился, воспроизвел звук «Ос-с», и водрузил её себе на макушку, из-за чего немедленно сделался похожим на факира. Чалма была слишком маленькой для его большой головы.

– Конец света происходит внутри человека, – изрёк Эс-эН с придыханием. – Или конец тьмы, у кого как! Но вы все ещё не готовы. Ведь у вас только по две чакры задействованы, как у домашних животных. Так далеко не уедешь. Три чакры, вот ваша задача-минимум. Это чёрный пояс, ребята! Чёрные пояса, встаньте вот здесь в ряд!

Выстроились чёрные пояса – пять парней.

– Посмотрите на них! Какие они цельные, организованные, энергичные! У них по три чакры открыто. Каждый – личность! Образцовые чёрные пояса.