скачать книгу бесплатно
5. Язык предоставляет нам возможность обмениваться информацией, которая не связана с конкретной ситуацией, наблюдаемой в момент речи. Это свойство иногда называют «перемещаемостью».
6. Язык обладает высокой продуктивностью: из ограниченного набора базовых единиц мы можем создать бесконечное множество разнообразных сообщений.
7. Язык обладает свойством рефлексивности: он может использоваться для обозначения собственных единиц и описания своих характеристик.
8. Язык передается из поколения в поколение через обучение и подражание, а не генетически, хотя способность к овладению языком является врожденной.
9. Значение языковых знаков не зависит от их физической формы: одну и ту же информацию можно выразить с помощью устной речи, письменности, азбуки Морзе, языка глухонемых и других средств.
Чтобы коммуникативная система достигла «языкового» уровня, обладающего всеми перечисленными выше свойствами, требуется целый комплекс взаимосвязанных изменений в физиологии центральной нервной системы, а также в умственной деятельности и поведении, связанном с использованием орудий.
Прежде всего, необходимо наличие развитого головного мозга с зонами, отвечающими за понимание и производство речи. Эти зоны, как отмечает Барулин, не могут возникнуть в человеческом мозге без предшествующего развития ведущей правой руки, формирования центров, координирующих действия правой руки и зрительное восприятие обрабатываемого предмета, а также центра, отвечающего за построение звуковых и визуальных образов.
Чтобы обмениваться сообщениями о событиях, которые удалены от нас как во времени, так и в пространстве, нам необходимо обладать способностью мыслить о вещах, которые не находятся перед глазами. Также нам нужно уметь абстрагироваться, чтобы использовать языковые знаки с нетипичной связью между означающим и означаемым.
Мы должны иметь возможность думать обо всём на свете, включая сам язык. Без этого свойства рефлексивности не может быть. Ещё нам нужно понимать, как можно составить целое из отдельных частей, чтобы обеспечить двойное членение. И, конечно, нам необходима хорошая память, чтобы хранить длинные сообщения.
Чтобы речь была чёткой и разборчивой, необходим хорошо развитый речевой аппарат, который позволяет произносить множество различных звуков. Надгортанник должен находиться в таком положении, чтобы гласные не заглушали согласные. Также важно, чтобы спинной мозг был достаточно развит для точного управления специальным режимом дыхания, который обеспечивает тонкие модуляции при подаче воздуха на голосовые связки, как пишет Барулин (2002, 136).
Чтобы язык мог передаваться из поколения в поколение, необходима способность к подражанию. Для звукового языка это означает подражание звукам.
Этологи установили, что практически все перечисленные выше свойства языка в той или иной мере присутствуют в социальном общении рыб, рептилий, птиц и других позвоночных. Однако они проявляются на другой структурной и мотивационной основе и с использованием других механизмов коммуникации.
Связь между сигналами и их значениями в ритуальных демонстрациях позвоночных, как у разных видов, так и у различных сигналов, направленных на одну и ту же мотивацию, не является фиксированной.
Например, у большого пестрого дятла (Dendrocopos major) поза распластывания символизирует подчинение, а у малого острокрылого дятла (Dendrocopos kizuki) – угрозу.
У белоспинного дятла эта поза является частью брачной коммуникации, а у трехпалого дятла служит для того, чтобы прервать общение в случае неудачи.
У самых высокоразвитых птиц, таких как вороны, каждая пара закрепляет значения за элементами стандартного врожденного набора сигналов самостоятельно. Как только поведение человека становится частью общения и выбранные жесты начинают использоваться в рамках синтаксиса, который способствует эффективному взаимодействию, их внешний вид перестаёт зависеть от содержания передаваемых сообщений.
Сигналы-позы, используемые животными, имеют определенную семантику и делятся на так называемые «элементарные двигательные акты» (ЭДА). Это движения хвоста, крыла, корпуса и других частей тела, которые отклоняются на определённую величину от обычного положения в состоянии дневного покоя и готовности к действию. IV. Примеры философского осмысления языка
Одним из первых философов, ставивших вопросы о языке и его значении, был Платон в своем диалоге «Кратил». Он задавался вопросом, каким образом были даны имена объектам и явлениям, что демонстрирует связь между языком и нашим пониманием реальности. В дальнейшем более детальное внимание вопросам языка и мышления уделял Кант, рассматривающий категории разума, овладевающего языковыми конструкциями.
Собственно, развитие языка как нового способа передачи знаний и концептов стало основой для зарождения философского мышления. Философские идеи о структуре реальности, о том, как мы воспринимаем и осмысляем окружающий мир, во многом зависят от языка, обеспечивающего данную возможность.
Подобное деление на более мелкие единицы возможно и для акустических сигналов, как описано в работах Мозгового и других авторов, а также Фридмана. Отдельные ЭДА сами по себе не несут никакой информации. Их сигнальное значение возникает только благодаря строгой корреляции во времени, когда характерные ЭДА данного сигнала предъявляются в определённом порядке.
Сигналы, состоящие из ЭДА, в свою очередь, включаются в цепочки демонстраций, которые передают определённую информацию. Таким образом, элементы «двойного членения» можно увидеть и в коммуникативных системах дочеловеческих существ.. Тем не менее, это сходство не является абсолютным. Знаки, состоящие из нескольких элементов, не существуют как отдельные единицы «языка». Они появляются только в конкретных ситуациях общения, и для их создания необходимы усилия обоих участников коммуникации.
Животные также демонстрируют элементы рефлексивности, характерной для языка. Например, «… поза с прижатыми к земле передними лапами… предшествует драке-игре у львов и псовых. Она не встречается в других ситуациях и свидетельствует о том, что все последующие агрессивные действия – это всего лишь игра. У обезьян в подобных случаях наблюдается особая „игровая“ мимика» [Резникова 1997, 35].
Всё это свидетельствует о том, что различные свойства, характерные для человеческого языка, возникали в процессе эволюции постепенно. Следовательно, человеческий язык можно рассматривать как определённый этап в эволюции коммуникативных систем животных.
Эволюция шла в направлении от врождённых сигналов к сигналам, которые не являются врождёнными и которые животное усваивает в процессе взросления. Система таких сигналов представляет собой традицию, передающуюся из поколения в поколение, в каждом конкретном поселении. В разных поселениях используются немного отличающиеся знаковые системы, которые могут развиваться.
Именно врожденные сигналы стали основой для формирования человеческого языка. В. С. Фридман, автор теории эволюции коммуникативных систем животных, пишет:
«…Как только рассудочное поведение становится главным двигателем обучаемости в иерархическом сообществе, а инстинктивное поведение отходит на второй план, социальная система стремительно усложняется. По мере интенсивного роста обучаемости социума возникает необходимость в практически неограниченном источнике сигналов, которые ранее не использовались инстинктивным поведением. В эти сигналы нужно вкладывать новый смысл, отсутствующий в уже имеющихся инстинктивных сигналах».. Если не будет найден такой источник, то прогрессивное развитие устойчивого социума посредством разума остановится. Это связано с тем, что достижения социума необходимо выражать в сигналах, а это является биологической основой мышления человека в речевых понятиях. На этой ступени остановились все млекопитающие, кроме обезьян, у которых источник сигналов был найден в виде богатой мимики ([Фридман 1995b, 18], цит. по [Барулин 2002, 168]; ср. также [Фридман 1993b]).
Термин «врожденные» достаточно условен, так как даже для овладения генетически закрепленными сигналами животному требуется некоторая тренировка. Тем не менее, мы будем использовать его, подразумевая сигналы, которые животные могут воспроизводить и понимать без обращения к коммуникативной традиции.
В рамках масштабных этологических экспериментов, известных как «языковые проекты», шимпанзе, бонобо (карликовые шимпанзе) и горилл обучали знакам человеческого языка. Поскольку обезьяны не способны овладеть звуковой стороной речи, в качестве символов использовались предметы или знаки языка глухонемых. В некоторых экспериментах общение между обезьяной и экспериментатором происходило через компьютер.
Оказалось, что обезьяны способны выучить и правильно использовать некоторые знаки человеческого языка, даже такие абстрактные, как «ещё». Они могли переносить их значение из одного контекста в другой.
Языки-посредники, используемые антропоидами в «языковых проектах», а также их естественные системы жестово-мимической сигнализации в природных группах, обладают многими свойствами, схожими с человеческим языком.
Эксперименты показали, что высшие приматы, такие как шимпанзе, способны создавать новые слова из уже существующих. Например, знаменитая шимпанзе Уошо, которая изучала американский язык глухонемых, разработала названия для новых объектов. Например, она использовала сочетание слов «вода» и «птица» для описания лебедя, которого увидела на прогулке, или «камень» и «ягода» для обозначения ореха.
Кроме того, шимпанзе способна использовать знаки в переносном значении, в том числе и в негативном контексте. Например, она использовала выражение «грязный Джек», чтобы описать неухоженного человека.
У шимпанзе также есть способность создавать новые знаки из не-знаков. Они могут не только воспроизводить, но и обучать других животных знакам жестового языка глухонемых, который состоит из элементарных единиц – хирем. Шимпанзе Уошо самостоятельно, без помощи человека, создавала новые знаки из уже известных ей.. Кроме того, обезьяна не только использовала уже известные ей сигналы, но и создала собственный знак – «нагрудник», который представляет собой жест, очерчивающий соответствующую область на груди [там же, с. 142]. Это доказывает, что система врождённых сигналов является открытой и может быть дополнена.
Интересно, что случаи спонтанного расширения набора сигналов и создания новых знаковых систем ad hoc были отмечены не только у человекообразных обезьян, но и у павианов, как было показано в работах [Фирсов 1982] и [Гудалл 1992].
Вот основные группы концепций, которые можно выделить в процессе изучения происхождения языка (глоттогенезе):
С 1980-х годов в научной литературе наблюдается стремительный рост количества статей, монографий, сборников и конференций, посвященных этой теме. Создаются специализированные учебные и исследовательские программы, лаборатории, центры, общества, журнальные рубрики и специализированные сайты. Этот взрывной интерес к изучению происхождения языка породил множество концепций (идей, версий, гипотез и подходов), которые пытаются объяснить, как это произошло.
Ключевым аспектом, который разделяет эти концепции (как научные парадигмы), является их отношение к так называемому языковому рубикону – фундаментальному качественному различию между человеческими языками и коммуникативными системами животных.
**Сальтационизм** – парадигма «большого скачка».
Сторонники теории, предполагающей единовременный «большой скачок», считают, что в процессе эволюционного развития, который происходит постепенно и включает адаптивные изменения, существует непреодолимый барьер, своего рода «Рубикон». К таким теориям относятся идеи Н. Хомского и других учёных. Они предполагают, что в процессе эволюции может произойти либо единичная мутация, либо быстрый и значительный сдвиг в когнитивной сфере, например, изобретение символизации, логических отношений или рекурсии.
Континуализм, в свою очередь, представляет собой теорию, согласно которой развитие происходит непрерывно.
Противоположная точка зрения, весьма распространённая среди биологов и этологов, заключается в том, что языкового Рубикона не существует. Эта концепция, берущая начало от идей Чарльза Дарвина, утверждает, что различные аспекты звуковой и жестовой коммуникации, уже присутствующие у животных, постепенно развивались и комбинировались у предков человека.
В результате множества мутаций, эволюции орудийной деятельности, мозга, гортани, дыхательных мышц и других необходимых компонентов, а также под воздействием естественного отбора элементы «языка животных» превратились в членораздельную речь человека.
В последние десятилетия эта позиция подтверждается сравнением коммуникативных систем животных разных видов, а также относительно успешными опытами обучения шимпанзе и бонобо языку жестов и общению с помощью табличек (графем – условных изображений на клавишах, которые нажимают животные, общаясь с экспериментаторами).
Две эти точки зрения часто вступают в конфликт друг с другом, но иногда их пытаются объединить.
Многоступенчатая экосоциальная парадигма
В последние годы набирает популярность третья позиция, которая противостоит двум предыдущим. Согласно этой позиции, существует несколько этапов подготовки к речи, перехода к речи и усложнения языка. В этой теории языковой Рубикон признаётся реальным и значительным препятствием, но наши предки преодолели его в процессе эволюции, проходя через множество этапов. Эту позицию разделяют такие учёные, как Мерлин Дональд, Кеннет Лаланд, К. Стерелни, Уильям Уайлдген, Николай Сергеевич Розов и другие.
Развитие речи и языка происходило постепенно, на каждом этапе становясь всё более совершенным и точным. Это было тесно связано с «самоодомашниванием», появлением норм, изменениями климата, сменой экологических ниш, созданием новых техноприродных сред и формированием новых социальных структур.
На каждом этапе язык, речь, сознание и культура претерпевали качественные преобразования в тесной взаимосвязи с орудийной деятельностью, освоением огня, способами приготовления пищи, обменом знаниями, альянсами и другими аспектами жизни.
Согласно эффекту Болдуина, генно-культурной коэволюции и культурному драйву, в результате массового направленного поведения и многоуровневого отбора изменялись генные, нейронные, анатомические (гортань, дыхательные мышцы) и психофизиологические (слуховые и речемоторные) структуры.
Это поведение можно объяснить ежедневными усилиями по преодолению непонимания, с помощью творчества и догадок. Формирование соответствующих установок, способностей и навыков описывается с помощью концепций интерактивных ритуалов (в традиции Э. Дюркгейма, И. Гофмана и Р. Коллинза) и интериоризации (Л. С. Выготский и А. Р. Лурия).
Как доказали этологи, узконосые обезьяны (и только они) способны придавать сигнальное значение своим эмоциональным, жестовым, двигательным, манипулятивным и другим реакциям. Вне ситуации, когда необходимо срочно передать важную информацию, эти реакции не привлекают внимания как потенциальные сигналы (см. [Гудалл 1992]).
Однако в условиях экстренной коммуникации, например, когда шимпанзе направляет группу к спрятанной приманке, используя исключительно общение с другими обезьянами вдали от укрытия с пищей, эти «ad hoc сигналы» обеспечивают столь же точную и надёжную передачу информации, как и при повседневном социальном общении внутри группы в стандартных ситуациях (агрессивное доминирование, конкуренция за партнера и так далее). С точки зрения теории информации, эти сигналы являются такими же знаками-символами, как и «обычные» сигналы, такие как вокальные, акустические, запаховые и другие (см.. Как отмечают исследователи (Фирсов, 1982; Бутовская, Файнберг, 1993), представители некоторых видов животных, таких как хамелеоны и некоторые птицы, демонстрируют высокую способность к «означиванию» и символизации принципиально новых ситуаций, которые возникают в группе. Это происходит благодаря «инициативной» социальной активности всех её членов, а не только доминирующих особей. Все участники могут участвовать в общении, используя сигналы ad hoc, которые могут различаться как по внешнему виду, так и по установленной связи между означающим и означаемым.
Обезьяны обладают способностью различать субъект и объект в синтаксических конструкциях. В своей книге [Линден 1981] Ю. Линден описывает интересный случай, связанный с обучением языку шимпанзе Люси. Однажды Роджер Футс, её воспитатель, подал ей сигнал «Люси – щекотать – Роджер» вместо привычного «Роджер – щекотать – Люси». Люси сразу поняла разницу и попыталась поправить Роджера, сказав: «Нет – Роджер – щекотать – Люси». Однако, когда Роджер продолжил настаивать на своём, Люси пощекотала его.
Кроме того, обезьяны, как было доказано экспериментально, способны лгать, то есть передавать информацию о событиях, которые не только не находятся в их поле зрения, но и вообще не имеют места.
В целом, результаты «языковых проектов» показали, что шимпанзе (и, в большей степени, бонобо) обладают интеллектом, достаточным для освоения человеческого языка на уровне ребёнка первых лет жизни.
Всё это позволяет с уверенностью говорить о том, что у непосредственного предка Homo sapiens уже существовала знаковая система, которая обладала практически неограниченными возможностями для развития и была похожа на человеческий язык.
Появление новой знаковой системы у человека происходило в условиях конкуренции с древними семиотическими системами. Постепенно функции между этими системами и языком перераспределялись.
В процессе своего развития язык должен был вырасти из уже существовавшего знакового механизма и развиться на его основе. Этот процесс происходил постепенно, эволюционно, так что каждый последующий этап содержал в себе черты предыдущего и зачатки нового. Это позволило сохранить непрерывность цепи времён и человеческих навыков.
При выдвижении гипотез о происхождении человеческого языка это обстоятельство необходимо учитывать.
Ещё один важный аспект, который нельзя игнорировать, – это то, что коммуникативная система любого вида животных отражает так называемый «умвельт» (от немецкого Umwelt – «окружающая среда, окружающий мир»; это понятие было введено этологом И. фон Юкскюлем). Умвельт – это та часть окружающей действительности, которая имеет значение для данного вида и с которой он может взаимодействовать и реагировать особым образом.
У каждого вида свой умвельт, отличный от других. Например, человек, в отличие от летучей мыши, не способен воспринимать ультразвук. Эволюция коммуникативных систем неразрывно связана с изменениями умвельта. Чтобы понять происхождение человеческого языка, необходимо рассмотреть его в контексте значительного расширения умвельта по сравнению с другими видами.
Вероятно, неандертальцы первыми расширили свой умвельт, включив в него не только окружающий мир, но и плоды воображения. Они хоронили своих сородичей, засыпая их охрой и снабжая орудиями для загробной жизни. Это свидетельствует о том, что язык неандертальцев позволял им передавать и сохранять информацию о вымышленной реальности – загробном мире, который был недоступен для наблюдения.
Кроманьонцы, люди современного типа, появившиеся около 40 тысяч лет назад, сделали новый шаг в развитии языка – перешли к членораздельной звучащей речи. Антропологи подтверждают это: анатомо-физиологические особенности, необходимые для синтеза членораздельной речи, «с достаточной определенностью появляются только у кроманьонцев, которые возникают на исторической сцене лишь к концу периода мустье, то есть около 40 000 лет до нашей эры» [Барулин 2002, 16].
Мы можем лишь предполагать, как именно происходила эволюция и с чем было связано закрепление в геноме человека способности к звукоподражанию, а также появление так называемого «чувствительного периода» для обучения звуковой речи. Некоторые предположения на эту тему можно найти, например, в работе [Барулин 2002, 212 и далее].
Весьма любопытно предположение А. Н. Барулина о том, что язык кроманьонца возник из «семиотических систем ad hoc», то есть небольших знаковых систем, которые изобретались для конкретных целей и каждый раз создавались заново. Создание подобных систем отмечено и у других приматов (см. выше).
Знаки в этих системах могли быть либо иконическими, то есть означающее имело некоторое сходство с означаемым, как это наблюдается в иерархических сигналах млекопитающих, либо индексными, то есть прямо указывающими на означаемое. Действительно, если знаковая система создаётся «на ходу», то она может быть успешной только в том случае, если по её внешнему виду можно без предварительной подготовки понять, о чём идёт речь.
Впоследствии, поддерживаемые традицией, иконические знаки превратились в символьные.. Со временем связь между означающим и означаемым стала менее явной, как и в случае с другой знаковой системой, возникшей у человека естественным путём – с письменностью [1].
Исследование голосового и слухового аппарата Homo sapiens показало, что этот вид обладает уникальными способностями к тонкому анализу и синтезу звуков, превосходящими возможности других представителей рода Homo, включая неандертальцев. Это позволяет предположить, что в качестве означаемого в «семиотических системах ad hoc» могли использоваться звуки наряду с жестами и мимикой.
Если это действительно так, то знаки, которые оказывались полезными, входили в традицию. Со временем стало возможным создавать новые «ad hoc-знаки», основанные не на звуках окружающего мира, а на звуковой форме уже известных знаков. Сходства в звучании, естественно, ассоциировались со схожими значениями. Эта склонность к формированию таких ассоциаций сохраняется у людей и в наши дни (см. Гл. 1.2 и [Knight et al. (eds) 2000]).. Когда объем информации, передаваемой с помощью знаков, стал увеличиваться, должен был прийти момент, когда этих знаков стало больше, чем можно было запомнить и использовать сразу. В этот момент произошло нечто похожее на то, что происходит при креолизации пиджина (см. главу 1.4): совокупность знаков была упорядочена, так как новые участники языкового сообщества начали строить её на основе уже изученных ими отдельных фрагментов.
Способность тонко различать звуки на слух и в произношении сделала возможным появление «двойного членения». Вероятно, именно с этого момента можно говорить о человеческом языке в полном смысле этого слова.
Ещё один пример перехода от иконических знаков к символическим – это игра в «шарады». В этой игре участники показывают друг другу фразы только с помощью пантомимы, не используя буквы и звуки слов.
В начале игры пантомимические «обозначения» слов похожи на реальные, так как должны быть понятны без предварительной подготовки. Однако если какое-то слово встречается не впервые, для его демонстрации используются уже знакомые жесты. При этом действия становятся более скупыми – остаётся только то, что необходимо для понимания, что это то же самое слово.
Если состав участников игры остаётся неизменным, то уже после третьего или четвёртого повторения внешнее сходство между пантомимическим знаком и значением слова почти полностью исчезает.
Из всего вышесказанного следует важный вывод для сравнительного языкознания: такие вопросы, как происхождение знаков, возникновение социальных функций общения и выделение отдельных слов из «диффузного слова-предложения» [Маслов 1987, 188], не входят в сферу компетенции этой науки.
К моменту первой языковой дивергенции, то есть к самому раннему состоянию, которое можно реконструировать, уже должен был завершиться переход от «семиотических систем ad hoc» к языку, поддерживаемому традицией обучения и употребления речи. Этот язык использовался не только для общения с другими, но и для оформления мыслей в сознании говорящего или мыслящего субъекта. Поэтому при реконструкции праязыка, независимо от его древности, исследователь всегда будет иметь дело с языком, который принципиально похож на современные языки.
Чтобы узнать, как выглядели первые слова, мы можем обратиться к реконструкции праязыка (или нескольких праязыков) человечества. Однако, стоит отметить, что вопрос о том, был ли у человечества единый праязык или же существовало несколько праязыков (так называемая «проблема моногенеза/полигенеза»), не может быть однозначно решен с точки зрения лингвистики.
Даже если окажется, что все известные языки имеют общего предка (и этот праязык уже был языком Homo sapiens), то всегда остаётся вероятность, что остальные праязыки, которые возникли у Homo sapiens, вымерли, не оставив после себя известных нам потомков.
Чтобы доказать, что у человечества было несколько праязыков, необходимо представить реконструкции, которые не могут быть сведены друг к другу и относятся ко времени появления человека. Это означает, что мы должны убедиться в невозможности создания альтернативных реконструкций, которые можно было бы свести друг к другу. Кроме того, важно, чтобы существование этих праязыков не отстояло слишком далеко от эпохи появления человека. Иначе есть вероятность, что эти праязыки были родственны на более глубоком уровне, но мы не можем доказать их связь, поскольку близкие родственные языки, которые могли бы обеспечить промежуточную реконструкцию, не оставили после себя потомков. Это единственный случай, когда можно убедительно доказать отсутствие родства, поскольку в такой ситуации исключается возможность «родства на более глубоком уровне».
Реконструкция праязыка или праязыков человечества может быть выполнена через последовательное сравнение праязыков макросемей (или более древних генетических объединений). Однако на данный момент говорить об этом преждевременно, так как для многих макросемей не были выполнены реконструкции праязыков и не определены их связи друг с другом. Более того, многие уже существующие реконструкции не являются удовлетворительными. Тем не менее, работа в этом направлении уже ведётся.
Необходимо отметить, что в современном научном мире существует сомнение в существовании внешнего источника возникновения речи.
Глотогенез – это процесс зарождения языка. Существует несколько теорий глоттогенеза, например:
* Звуковая теория. Согласно этой теории, язык появляется сразу в вокально-звуковой форме. Вначале он был упрощённым, представляя собой междометия, выкрики или звукоподражания, а затем постепенно развился в речь со слогами.
* Жестовая теория. Согласно этой теории, язык возникает как набор жестов, который впоследствии преобразуется в речевой знак, обретая звуковое выражение.
**Божественная теория происхождения языка**
Согласно этой теории, язык был создан Богом или богами, а возможно, божественными мудрецами. Эта идея находит отражение в различных религиях.
Например, в индийских Ведах утверждается, что имена вещам дал Бог, а люди, хотя и воспользовались помощью одного из богов – вдохновителя красноречия и поэзии, установили сами имена.
В Библии говорится, что Бог наделил людей способностью к языку, которую они использовали для наименования вещей.
**Адам и Ева**
В авраамических религиях первые люди на Земле, сотворенные Богом и прародители человеческого рода, известны как Адам и Ева.
В Пятикнижии (Быт. 2—4) дается довольно подробное описание жизни первой человеческой пары. Основные сюжетные элементы включают в себя:
* создание Адама и Евы;
* искушение и грехопадение;
* изгнание из Эдема;
* последующее расселение людей по миру за пределами Эдемского сада.
**Сотворение человека Богом**
В Книге Бытие можно найти два параллельных повествования о сотворении мира и человека:
1. **Первый рассказ:** стихи 1:26—2:3
2. **Второй рассказ:** стихи 2:4—3:24
Согласно первому варианту (Быт. 1:26—29), прародители человечества – мужчина и женщина – были созданы Богом после того, как были сотворены птицы, рыбы и звери. В Библии говорится: «Сотворим человека по образу Нашему, по подобию Нашему; и да владычествуют они над рыбами морскими, и над птицами небесными, и над скотом, и над всею землею, и над всеми гадами, пресмыкающимися по земле» (Быт. 1:26). Затем Бог создал человека по Своему образу, по образу Божию, сотворил его; мужчину и женщину сотворил их (Быт. 1:27).
Во второй версии, Бог сначала сотворил мужчину, а затем райский сад и поселил в нём человека, чтобы тот стал садовником: «И взял Господь Бог человека, и поселил его в саду Едемском, чтобы возделывать его и хранить его» (Быт. 2:15).
