Полная версия:
Легенды Эоса. Украденная душа
Тар тихонько запел соллу, посвящённую Тса’Тум, величайшей горе Эоса, вблизи которой его предки построили Валь’Стэ. Пел он на Забытом Языке, но понимал притом каждое слово. Голос юноши становился громче.
Солла пробудила сельчан от дрёмы ожидания. Они подошли чуть ближе и с любопытством уставились на Тара, что по-прежнему сидел с закрытыми глазами, не отрывая спины от Хранителя. Церемония всегда завершалась привычными словами, никто раньше не пел во время неё. В сердце Таллилы закралась тревога. Она прижала к себе Олаи и замерла в страшном ожидании.
Солнце уже скрылось за почерневшими холмами, но Тар всё продолжал петь:
Тса’Тум, Тса’Тум, Хозяйка облаков, Дорога непроста. Давно ли я Ушёл в обитель снов? Звала к тебе звезда.Тса’Тум, Тса’Тум, Не вижу больше свет, Потеряна тропа. Тса’Тум, Тса’Тум, Украл я твой секрет, Но сгинул навсегда.Отозвавшись на песнь Тара, пик горы вспыхнул, словно облитый расплавленным серебром. Земля содрогнулась, и птицы взмыли в темнеющее небо. Глухо загудел Хранитель. Вдали зарделось светящееся облако. Оно стремительно приближалось и росло, росло… А потом люди смогли различить два огромных крыла, каждое локтей пять в длину, изогнутый хищный клюв и жёлтые, как две луны, глаза. Объятая свечением сова бесшумно приземлилась на вершине Белого Камня.
Юноша встал, раскинул руки и запел печально и чисто, как будто прощался или просил прощения.
– Она заберёт его, – безвучно прошептала Таллила и бросилась к Тару, но сова взмахнула крыльями, отчего поднялся чудовищный ветер, сбивший женщину с ног.
От страха люди прижались к земле. Вэлло не раздумывая заслонил жену собой, словно щитом.
Сражаясь с ветром, Олаи выпрямилась во весь рост, отвязала от пояса мешочек и подняла вверх. Он засиял зелёным и золотым.
– Не забирай братика! – закричала девочка. – Возьми макадду!
Олаи держалась, чтобы не упасть и не уронить самое большое сокровище, которое она берегла для Тара. В этом мешочке хранились не только орехи, но и добрая наивная сила, не знавшая зла или обмана. Вся любовь, забота и всё мастерство маленькой травницы были собраны в нём. Олаи сама не поняла, что предложила могучему духу горы.
Сова яростно ухнула, взлетела повыше, а потом кинулась к девочке, выставив вперёд когтистые лапы. Вспышка ослепительного света озарила Валь’Стэ. И всё стихло. Разом. Словно наваждение.
Повисла звенящая тишина. Тар лежал без сознания. Когда Олаи снова смогла видеть, она побежала к брату. Мешочек пропал, а вместе с ним что-то важное, но Олаи пока не знала что. Тар очнулся, попытался встать, но не вышло. Тогда он притянул к себе сестру, обнял и горько заплакал, не в силах сказать хоть что-нибудь.
Вэлло помог сыну подняться и повёл его в дом. Таллила взяла Олаи на руки и поспешила за ними следом.
Жрецы успокоили сельчан, развели праздничные костры и начали Долгую Песнь. Многие боялись гнева Великого Духа, но всё же решили остаться и петь хвалебные соллы, чтобы за ночью снова пришёл рассвет, а волк Энрир, терзаемый вечным голодом, не вырвался из Подгорного Царства и не пожрал небесные огни.
Тара уложили в кровать, и он провалился в тяжёлый сон больного человека. Юношу лихорадило. Омма напоила его целебным отваром из огненного корня и, держа за руку, прочитала тот единственный заговор, которому давным-давно выучилась у матери.
Через пару часов жар отступил. Тар больше не дрожал и не бредил. Он проспал сутки и ещё день. Очнулся, когда за окном сгущались сумерки.
Ноги тряслись от слабости, но всё-таки слушались. Тар оделся и медленно пошёл в большую залу, опираясь руками о стены. У очага сидела Омма. Старушка тихонько покачивалась в кресле и подбрасывала в огонь веточки можжевельника. Лицо её казалось очень уставшим. Волосы, и без того пепельные, побелели, как снег, а в тёмных глазах почти не отражалось пламя.
– Ба, я долго спал? – прохрипел Тар.
Рот его высох, а губы потрескались.
– Долго, дорогой, – отозвалась Омма.
– А где все? Где Олаи? Как она?
Тару стало зябко, и он подсел к очагу, чтобы согреться. Старушка вздрогнула и закрыла лицо руками.
– Она спит, все спят, – всхлипнула Омма. – Хорошо, что ты живой, Тари. Я уж думала…
– Что… Что случилось? – с трудом выговорил юноша.
– А что ты помнишь?
Старушка вытерла слёзы и успокоилась. Тар вышел из дома, напился воды из бочки, вернулся и рассказал ей о своём видении, о светящейся сове и о том, как его спасла Олаи. Тар пояснил, что глаза его были закрыты, но он всё видел как бы со стороны или даже с высоты птичьего полёта.
Омма внимательно выслушала внука, помолчала, а потом ответила:
– Мне кажется… Нет, я почти уверена, что Великий Дух украл у нашей девочки душу. – Старушка бросила в огонь ещё одну веточку. – Пока ты спал, она плохо ела, была бледная, как тень, и сидела в своей комнате. Сегодня я предложила ей пройтись вместе к речке или, может, повидаться с Хаккой, но Оли только головой покачала. А когда я попросила её нарвать для меня немного мелиссы, она сказала, что не помнит такой травы. Представляешь?! Чтобы Олаи и мелиссу не вспомнила? Это же всё равно что рыбе забыть про плавники и жабры.
Тар помрачнел и сжал кулаки. На осунувшемся лице мелькнула странная улыбка.
– Я должен уйти, Омма, – сказал Тар, – но я не уйду без твоего благословения.
– Что ты… Куда уйти? Зачем?
– За душой Олаи. Родители не отпустят, но ты… Ты же понимаешь, что Хранитель показал мне дорогу. Сова прилетела со стороны Тса’Тум. Это не может быть совпадением.
– Дорогу…
Старушка вспомнила свои сны, и взгляд её стал туманным, как зимнее утро в долине. Видения про тропы предков оказались правдивыми. Они предупреждали, но Омма истолковала их неверно. Духи говорили с ней о Таре. Это к нему они взывали. Ему предрекали нелёгкий путь.
– Да. Только я смогу это сделать. Так мне подсказывает сердце.
– Ох, не знаю, Тари, не знаю…
Омму терзали сомнения, но, взглянув на внука, она вдруг заметила, как сильно он возмужал: пред нею предстал молодой мужчина, преисполненный решимостью и гневом.
– Ладно, дорогой мой, если ты уверен в своём решении, я не стану спорить. – Старушка медленно поднялась с кресла и спросила: – Неужели сейчас уходишь?
Он кивнул.
– Что же… Тогда я помогу собраться.
Пока Тар искал в полутьме свой нож и ботинки, Омма бережно завернула и положила в его заплечный мешок две чесночные лепёшки, немного сухарей и изюма. Она даже нашла где-то старый запылившийся бурдюк, отмыла его и наполнила свежей водой.
У порога они обнялись. Тар поцеловал заботливые руки Оммы, ещё раз посмотрел в её тёмные глаза, а затем открыл дверь и шагнул в залитую звёздным сиянием ночь.
Спокойные воды Ошу напевали колыбельные деревьям, мирно дремавшим вдоль берегов. Сонливо шелестел камыш, и бледно светился тонкий серп луны. В окне Одинокой Хижины мерцал огонёк масляной лампы.
«Хорошо, что Докка не спит», – подумал Тар и ускорил шаг. Передвигал он ногами пока с трудом и постоянно спотыкался. Камни предательски грохотали в ночной тиши.
Смотритель насторожился и решил дать отпор незваному гостю. Когда юноша приблизился к хижине, Докка резко раскрыл дверь, занёс над головой гарпун и воинственно крикнул чёрной фигуре:
– А ну стой, коли жизнь дорога!
– Докка, это же я, Тар! Мы говорили у шатра Хакки, помнишь?
Смотритель схватил лампу и протянул руку вперёд. Из тьмы тут же вынырнуло лицо, молодое, красивое, но измученное.
– О, Тари, – воскликнул мужчина и опустил гарпун, – ну и напугал же ты меня, ага-ага! Заходи скорее. Не стоит говорить в темноте.
Внутри было душновато и пахло рыбой. Рядом с худой деревянной кроватью стояла пустая бочка, на которую Докка небрежно закинул порванную сеть. На стене висел багор и всякого рода рыбачьи снасти. Смотритель достал кресало, кремень и высек искру. В очаге разгорелось пламя, и Докка подвесил над ним небольшой котелок.
– Сейчас ухи поедим. Ты как, голодный?
– Очень, – признался Тар и сглотнул слюну.
Докка не торопился, предчувствуя, что разговор будет непростым. Он постелил на полу две козьи шкуры, поставил меж них деревянную дощечку, натёр ложки и стал ждать. Тар молча смотрел в огонь, собираясь с силами.
– Я сбежал из дома, – вдруг выпалил он, стиснув кулаки.
– Да уж я вижу, ага-ага… – буркнул в ответ Докка и помешал уху. – Тебе лодка нужна?
– Нужна, – согласился Тар.
– Значит, отправишься южнее по течению, в Сат’Ош? Там вроде как большие дома с башнями и настоящий морской порт.
– Нет, я пойду на север. Переправишь меня на тот берег?
– Неужто в Эльтрис собрался? – Докка недоверчиво покосился на гостя. – Гиблое место, дружок, колдовское… Туда даже эддские паломники не заходят. Зачем оно тебе?
Тар метнул на Докку яростный острый взгляд, но тут же отвёл его в сторону, сел на шкуру и обхватил колени руками.
– Ты же был на церемонии и сам всё видел. Олаи спасла меня. Теперь она медленно угасает, превращается в тень. Хозяйка облаков забрала её третью душу, а может, и вторую, и первую. А я целый и живой. Я вот… могу говорить и помню имена вещей. И всё это моя вина, Докка, понимаешь? Моя.
– Может, оно и так… – туманно ответил смотритель и поставил котёл на дощечку. – Мне, помнится, отец всё повторял, что лодочнику сначала ложка, а уж потом весло. Пожалуй, он был прав. Пора нам подкрепиться.
Тарелок у Докки не водилось, но это никого не смущало. Каждый думал о своём и по очереди зачерпывал горячую, наваристую уху прямо из чугунка.
Наевшись, Тар ощутил, как по телу разливается приятное живительное тепло. Ему стало легче и даже захотелось спать. Докка светился от счастья. Еда всегда приносила ему удовольствие и наделяла исключительным жизнелюбием. Но Докке, в общем-то, не многое требовалось, чтобы чувствовать себя счастливым: кров, еда и любимое дело. Вот и всё.
– Что же… Хороший получился ужин, полуночный, ага-ага! – Смотритель радостно хмыкнул и потянулся.
– Я благодарен тебе и клянусь однажды отплатить добром, если, конечно, смогу. Если мгла не поглотит меня.
Докка вдруг сделался серьёзным, и свет, озарявший его лицо, исчез, затаился где-то до поры до времени.
– Твоё обещание я принимаю, Тари, но думаю, что ты зря ушёл из дома.
– Нет, – отрезал юноша, – ты не понимаешь. Никто не понимает, потому что я молчал… Никогда виду не подавал и не рассказывал. Даже себе самому не признавался. Но это из-за меня. Потому что я завидовал ей…
– Кому завидовал?
– Олаи.
– Отчего же?
– Да оттого, что я не знал и до сих пор не знаю свою третью душу, а вот Олаи с семи лет уже слышала… – Тар запнулся. – Слышит голос Хранителя и живёт согласно предназначению. Это хорошо и правильно, но я завидовал и боялся, что никогда не смогу стать таким же.
– Но ты другой, Тари. – Смотритель печально улыбнулся.
– Да, другой… совсем… И никогда себе этого не прощу, если только не спасу её. Поэтому мне нужно в Эльтрис! – Последнее слово он произнёс надрывно и с болью, будто коснулся раскалённого железа.
– Хорошо, я отвезу тебя, – Докка наконец уступил, – но с одним условием.
– Проси, что хочешь, но у меня нет ничего ценного.
– А мне ничего и не нужно. Просто останься здесь, отдохни и выспись. Ночью такие дела не делаются, ага-ага. А утром, чуть только заря тронет воду, сядем в лодку. Что скажешь, а?
– Ладно. – Тар нехотя согласился, однако понимал, что Докка прав.
– Вот и славно, – устало протянул смотритель и широко зевнул. – Ты ложись на кровать, а я тут, на шкурах, у очага. Добрая нынче ночь, но рассвет всё же добрее будет.
Тар сделал, как было велено, и почти сразу скользнул в сон, лишённый видений.
Слово своё Докка сдержал и поутру переправил юношу на противоположный берег Ошу. На востоке ещё не показалось солнце. Дыханье реки призвало серо-голубой туман, который медленно таял, отрываясь от воды и взбираясь по камням и дюнам всё выше и выше, где призрачные границы его зажигались розовым светом.
Докка первым спрыгнул с лодки, протащил её немного по мокрому песку и привязал к дереву, что когда-то рухнуло с кручи, засохло и превратилось в безжизненную корягу. В лесу негромко защебетали птицы. Из воды выпрыгнула серебристая рыбка и тут же плюхнулась обратно.
Тар не успел до конца проснуться, поэтому перешагнул через борт довольно неуклюже. Но в целом чувствовал он себя прекрасно. Сон в Одинокой Хижине пошёл ему на пользу: силы вернулись, и даже настроение улучшилось.
– Вот мы и на месте, ага-ага, – глухо произнёс смотритель.
– На месте… – так же глухо повторил за ним Тар.
– Говорил же тебе, парень, рассвет добрее ночи. – Докка тоскливо улыбнулся и помолчал. – Ты, конечно, не мой сын, да и детей у меня никогда не было, но вот тебе мудрость человека, дожившего до лысеющей головы. Что бы тебя ни ждало впереди, как бы тяжко ни приходилось, не держи в сердце тьму. А если бороться с ней не хватает сил, так и не борись, а просто ложись спать. Утром всё немножко иначе, ага-ага… Главное – дотянуть до утра.
Тар кивнул и зябко поёжился.
– Так, ты же у нас на север собрался?..
Смотритель почесал впалую, щетинистую щёку и направился к лодке. Он склонился над ней, копошась обеими руками в здоровенном мешке, радостно хмыкнул и вернулся к юноше с тем же свёртком, что три дня назад купил у Хакки.
– Это дорожный плащ. Он из особой ильварской ткани. Хорошо держит тепло и отталкивает влагу. Думал себе оставить, примкнуть осенью к паломникам и уйти в Эдду, сделаться послушником и пожить там до весны. Может, и уйду, ага-ага… Но тебе плащ нужнее. Бери, дружок, дарю.
Лицо Тара осветила улыбка. Он был благодарен этому стареющему, одинокому лодочнику и до сего момента не понимал, откуда в нём столько тепла и доброты. Теперь же Тару казалось, что в Докке жила нерастраченная отеческая любовь, которой он щедро делился не только с ним, с Таром, но и со всем миром.
– Спасибо тебе, смотритель! – Юноша развернул подарок, снял сумку и примерил плащ.
Мягкая на ощупь ткань цвета морской волны приятно легла на плечи и упала чуть ниже колен. Тар застегнул у шеи медную бляшку в форме резного полукруга и накинул капюшон. Стало очень тепло, даже жарко. «В нём будет хорошо спать под открытым небом», – подумал юноша, скрутил плащ и убрал его в сумку.
– В лесу запросто можно потеряться, ага-ага, – предостерёг его смотритель. – Сам-то я точную дорогу подсказать тоже не смогу, но если спустишься на три версты по течению Ошу, увидишь место, где в неё впадает другая речка, не такая глубокая, но шустрая и холодная, а значит, она спускается к нам с севера. Может, с ледников Тса’Тум. Почему бы и нет? Бурдюк у тебя небольшой, так что лучше в Чаще не шастать. Кажется, паломники говорили, что та речка зовётся Элэ и несёт свои шумные воды сквозь сердце Эльтриса, ага-ага. Думаю, она станет тебе хорошим другом.
– Для начала этого вполне хватит, – коротко ответил Тар и забросил вещевой мешок за плечо.
– Удачи, парень, и лёгкой дороги! Каждый день на рассвете я буду приплывать сюда и ждать до полуденного солнца. Или на закате… – Докка потёр блестевшую в утренних лучах залысину. – Пока не решил, но решу обязательно. Ты это… возвращайся поскорее.
– Надеюсь, получится.
Тар сжал правую руку в кулак, а потом раскрыл ладонь так, словно выпустил на волю невидимую птичку. Докка повторил жест. Это означало, что они всё друг другу сказали и души их теперь свободны. Старинное прощание, которому Тара научила Омма много зим тому назад.
Смотритель отвязал лодку, но не торопился возвращаться. Он запрыгнул в неё, сел и стал молча слушал, как мир наполняется звуками. Туман наконец растаял, и долина как бы взглянула на Докку спокойными прояснившимися глазами.
Тар побрёл вдоль берега, как советовал смотритель. Он тоже молчал и не оборачивался. В лицо ему дул ласковый летний ветер, а под ногами скрипел песок. Тар двигался уверенно. Он оставил позади всё, что имел, но взамен обрёл цель. Душа Олаи ждала где-то там, у истоков Элэ, и знание это вселяло в него надежду.
Глава 3
Магия Оа
До устья Элэ Тар добрался быстро и задержался там лишь ненадолго, чтобы полюбоваться открывшимися видами. На правом берегу Ошу всюду были разбросаны крупные камни, валуны и мелкая галька. Деревья казались низкими, слабыми, избалованными простором, и не шли ни в какое сравнение с теми гигантами, что возвышались над песками левого берега, где сейчас находился и сам Тар.
Бирюзово-молочный поток Элэ шумно и резво вливался в тёмные неспешные воды Ошу и умолкал навсегда, питая собой течение главной реки. Густая, тяжёлая тень старинных исполинов душила всякую жизнь у корней: нигде не было ни травинки, ни жалкого кустика или хотя бы колючки. Только над Элэ массивные кроны расступались, словно разверстая чёрная пасть, впуская в Чащу золотистые струи света.
«Вот оно – Подгорное Царство Тса’Тум, вот – моя судьба и, возможно, погибель, – подумал Тар. – Ну и пусть». Повернув на север, он ощутил кожей знакомый холодок, как во время церемонии. Сражаясь с дурным предчувствием, Тар осторожно продолжал шагать по песчаному берегу Элэ. Вскоре песок закончился и началась глина, а потом и вовсе землю устлали то ли хвоинки, то ли сухие рыжие ветки. В воздухе разлился душистый аромат смолы, такой приторный, что закружилась голова. Всё было странным в этом лесу: жизнь будто бы замерла в нём, а звуки увязли в вечных сумерках.
Правда, когда Тар заметил пенистые пороги Элэ и почувствовал, что земля под ногами постепенно вздымается, беспросветные кроны вдруг проредились. Слепящие лучи нещадно прорвали мрачную завесу и принесли с собой ветер, движение и скрежет ветвей. Теперь тут и там, сквозь медно-красный настил игольника, прорастали молодые деревца, а в прохладных ложбинках, между узловатыми корнями, сверкали белые звёздочки безымянных цветов.
Страх наконец-то исчез. Тар облегчённо выдохнул и решил устроиться на привал. Оглядевшись, он нашёл себе уютное местечко у одинокой скалы, облепленной мхами, уселся под ней и достал из мешка лепёшку. Во рту у Тара с утра не было ни крошки, поэтому он даже не заметил, как сжевал половину. Хотелось ещё, но юноша понимал, что запасы его весьма скудны, а путь предстоял неблизкий. Ягод или чего-нибудь более сытного он пока не наблюдал. «Как было бы славно поймать подустку или пеструшку, посолить, зажарить, и с этой бы лепёшкой, эх!» – подумал Тар, расплываясь в блаженной улыбке, но тут же схватился за голову, издав протяжное мычание. Только сейчас он осознал, что с собой у него нет ни снастей, ни огнива.
– И как ты будешь рыбу ловить, дурак?! – гневно проворчал юноша. – А огонь где возьмёшь?
От душевных терзаний его отвлёк таинственный свет, блеснувший за рекой. Тар пристально вгляделся в сизый сумрак необъятной Чащи. Огонёк зажёгся чуть дальше, потух и больше не появлялся. Тар перекинул сумку через плечо, напился из бурдюка и набрал в него свежей воды.
– Лишь бы не факел… Не горю желанием встретить того, кто смог выжить в столь недобром месте, – почти неслышно произнёс юноша и скользнул в тень, посчитав глупостью слишком часто показываться на свет, когда вокруг за тобой неустанно следят глаза тьмы.
Тар не останавливался до позднего вечера, чтобы как можно дальше уйти от подозрительных лесных огней. К ночи небо затянули свинцовые облака. Сладко запахло дождём. Юноша взобрался на корень одного из деревьев, погладил его по шершавой коре и доел лепёшку. Тар мысленно похвалил себя за то, что отыскал отличное место для ночлега: под такой кроной даже ливень не страшен. А если бы, скажем, разлилась Элэ, Тару всё равно бы удалось остаться сухим, потому что корень, на котором он сейчас сидел, был неописуемо высок и могуч.
Когда над рекой зашумел дождь, в Чаще воцарился непроглядный мрак. Тар закутался в плащ, как в одеяло, и уснул, уставший и полуголодный, но зато сухой и согретый чудным подарком Докки.
Ему снилась деревня и дом. Образы плавно сменяли друг друга, объятые туманной дымкой, то угасая, то появляясь вновь. Тар хотел зайти в свою комнату, но дверь не подалась. Очаг большой залы задохнулся от пепла. Кресло Оммы покрылось пылью, а у прялки Таллилы покосилось и треснуло колесо. В мастерской Вэлло пол устлали острые, словно тысяча клинков, черепки разбитых ваз и кувшинов. Дом казался заброшенным и чужим. Грудь Тара сдавила щемящая боль. У комнаты Олаи он замер, страшась, что сестра тоже ушла.
Юноша поднял руку, чтобы коснуться двери, но та отворилась сама. У порога в изодранном платье стояла Олаи. Мертвенно-бледную кожу её грызли черви, а из пустых глазниц на Тара смотрела сама Тьма.
– Твоя вина, – жутко прохрипела она.
– Прости меня! Умоляю, прости! – закричал Тар и бросился обнимать сестру, но руки его налились мучительной тяжестью.
– Твоя вина, – так же надсадно и зловеще повторила Олаи.
Тар проснулся, задыхаясь от ужаса, но не смог открыть глаз или хотя бы пошевелить мизинцем. В ногах что-то яростно зашипело, обвило их кольцом, сдавило до костного хруста и поползло выше. Тар плохо соображал. В голове отчаянно билось единственное слово, забытое слово Древнего Языка.
– Спаси… – прошептал он. – Уттэ…
Сквозь сомкнутые веки Тара пролилось красное свечение. Подул ветер, и где-то совсем рядом рассыпался тонкий перезвон колокольчиков. Змея ослабила хватку, но сдаваться не собиралась. Тогда свет сделался ярче, и она, извиваясь от боли, свалилась под корень, а затем исчезла, словно видение или ночной кошмар.
Оцепенение тут же спало. Тар подскочил, обливаясь холодным потом. На расстоянии вытянутой руки пред ним повис в воздухе огонёк, объятый белёсым пламенем. «Прямо как тот, за рекой», – подумал Тар и попятился, пока не упёрся спиной в ствол. Огонёк качнулся и выпустил сноп голубых искр. Снова повсюду разлетелись невидимые колокольчики.
– Это ты спас меня? – отдышавшись, спросил Тар.
Огонёк тихонько замерцал, но ничего не ответил. На берегу по-прежнему шумел дождь.
– Спасибо, приятель! Я Тар, сын Вэлло. Пришёл из Валь…
– Ты чего?.. Ты зачем имя назвал?! – Голос вдруг зазвенел в голове юноши. – Мы ж теперь навеки связаны, башка дубовая!
Распрыскивая фонтаны искр, огонёк помчался к реке, но, едва достигнув берега, потух и вспыхнул рядом с Таром. Выругавшись, он попытался ещё раз, но всё же не смог преодолеть незримой черты.
Юноша опасливо посмотрел вниз и вытащил из ножен небольшой кинжал.
– Да нет там Ассепа! – раздражённо сказал огонёк. – Убрался восвояси.
– А кто он такой? – Тар снова прижался спиной к стволу.
– Обычный Демон Корней. Житель Подгорного Царства.
– И всё-таки я в стране теней… – обречённо вздохнул юноша и вложил клинок в ножны.
– Вздор! Вот ещё… Мы в Лесу, а Подгорное Царство в земле: глубже и дальше, чем ты можешь себе представить. И не стоило гневить Ассепа. Он защищал корни, как и положено порядочным демонам.
– Да не хотел я никого злить. Просто лёг спать.
– Так и спал бы у реки!
– А ты мне не указывай, – отрезал Тар и оскалился, словно дикий зверь. – И вообще, ты сам кто? И что это за колдовство такое?
– Я Зазур, светляк, – так же резко отозвался тот и загорелся синим. – А ты, смертный, пришёл невесть откуда и связал нас заклятьем имён. Так что хочу и указываю!
Огонёк как-то странно задребезжал, а потом из него тоненькой змейкой вырвалась молния. Сверкнув у Тара перед носом, она взвилась вверх, а потом стрелой влетела в светляка и затихла. Пламя Зазура снова стало белым и ровным.
– Красиво, – только и вымолвил Тар, разинув от удивления рот.
«Как полоумный, честное слово», – подумал светляк и продолжил:
– Колдовство, как ты выразился, в Эльтрисе повсюду. Неужели вас там, в человеческих гнёздах, не учат магии?
– Гнёздах?! – повторил Тар и громко рассмеялся. – Нет, чудеса мы творить не умеем, и я ничем тебя не связывал.
Юноша жестом показал, что светляк свободен и может лететь, куда пожелает, но Зазур, разумеется, не понимал человеческих жестов. Тар сел, скрестив ноги, и развязал вещевой мешок. Он сделал пару глотков из бурдюка, достал горсть сухарей и немного изюма.
Светляк опустился чуть ниже и прервал воцарившееся молчание:
– Видишь ли, Древний Язык уже сам по себе волшебный. «Уттэ» по-нашему значит «спаси». Если кто-то зовёт на помощь, светляк обязан явиться на зов. Таковы наши законы – законы Леса. И всё шло хорошо: я прогнал Ассепа, ты остался жив и невредим, но… – Зазур замолк на время. – Но потом ты назвал мне своё имя, и тогда-то в силу вступили чары, над которыми я не властен. А уж ты и подавно, Тар. Во всяком случае, пока…