Свидетельства обитания

Бастер К. бежит по улице, скрываясь от прохожих, он чудовищно напуган, он прячется от всех, не издавая ни единого звука при беге, тяжело дышит, останавливается на минуту, затем оглядывается, бежит снова, прячется за любой постройкой, бежит, вбегает в подъезд, по лестнице, еще пролет, к квартире, ключи, поворачивает, распахивает дверь, вбегает, закрывает за собой, на все замки, чтобы никто, чтобы не пробраться, запрыгивает в кресло, тяжело дышит, тяжело дышит, тяжело дышит и постепенно начинает дышать спокойнее, ему легче дышать, он в безопасности, дальше он будет изучать свое жилище, дальше он окажется наедине с собой и своим глазом, но сейчас он в безопасности, сейчас становится приемлемей и несколько тише.

Торжественная музыка. При возникновении непредвиденных обстоятельств либо обстоятельств непреодолимой силы, просим вас оставаться дома. В случае обращения к вам со стороны ведомств просим неукоснительно следовать рекомендациям, отвечать на вопросы четко и развернуто, при необходимости предъявить требуемые документы, подтверждающие обстоятельства. Просим отнестись к требованиям с должным пониманием, не вступать в спор с уполномоченными представителями, послушно следовать рекомендациям. Меры, предпринимаемые нами, продиктованы сложившейся ситуацией, требующей единения и взаимовыручки. Меры, предпринимаемые в условиях возникшей ситуации, предприняты в соответствии с правилами, утвержденными руководством. Мы не рекомендуем оспаривать решения руководства. Мы не рекомендуем сопротивляться. Мы не рекомендуем ставить свои интересы выше общих. У нас общие интересы. Мы действуем в наших общих интересах. Мы действуем в ваших интересах. Торжественная музыка становится громче, затихает.

Ему снятся похороны. В комнате стоит стол, на нем продолговатый ящик небольшого размера. Вряд ли туда может поместиться целое человеческое тело. По бокам от ящика сидят незнакомые люди, шумно переговариваются. Девочка сидит в углу на корточках, обхватив руками голову, заткнув уши, сосредоточенно смотрит в пол. Идет снег. Шум стихает. Девочка недоверчиво поднимает голову, вокруг никого нет, только снег. Она видит озеро в центре комнаты, воду, затянутую тонкой ледяной коркой, белые пятна снега. Ее волосы подрагивают от легких порывов ветра. Она поднимается на ноги, босыми ступнями ступает по паркету, аккуратно подходит к краю воды. Аккуратно ступает по льду, идет по поверхности озера. Доходит до центра. Запрокидывает голову. Около секунды тишины. Внезапно проваливается. Слышно, как где-то вверху пролетает большой, набитый человеческими телами самолет.

К пятнице Вегнер ощущает странное образование у себя в грудине, у основания шеи, где ключица. Вероятно, у него растет дугообразная косточка, где был тимус, мягкий розовато-серый, подверженный последовательной атрофии, с плеврой по бокам. Он взмахивает руками, ключица слегка пружинит, отдает по грудной клетке, будто бы легким хлопком внутри. Теперь Вегнер смотрит на небо немного по-другому, с едва уловимым интересом. Заметно меньший интерес у него вызывают окружающие предметы.

Не понимаю, что дальше. Наверно, у меня впервые. Обычно понимал. По крайней мере, мог предположить. Сейчас не понимаю. Не могу предположить.

Зачем тебе строить планы. Зачем тебе понимать, что будет дальше. Ты в безопасности. Относительной безопасности. Плохо было там, здесь терпимо.

Не очень-то терпимо. Я с трудом справляюсь. Ты ж понимаешь, что с нами всеми будет примерно то же.

Необязательно. Просто нельзя давать себе возможности впасть в подобное состояние. Вот ты почему молчишь.

Вы разговариваете. Мне нечего добавить. Я, в общем, согласен. С нами случится то же, что с ним. Вопрос времени.

Вот вы оба себя мучаете. Сами себе делаете хуже. Никакой не вопрос времени. Иначе зачем мы вообще. Чтобы мучиться от безысходности. Думали, будете отдыхать, развлекаться.

Нет. Понятно было, что тут будет. Непонятно было, как долго все это продлится. Тут, в общем, не плохо

Ты открой шкаф и посмотри. Там в шкафу все наглядно.

Я же не говорю, что нет препятствий, трудностей.

Это не трудности, это труп в одеяле. Был человек, а стал труп в одеяле.

Он живой тоже был в одеяле.

Смеется.

Смешно. Когда я стану трупом в одеяле, тоже будете смеяться.

Ну а как надо реагировать.

Его подташнивает.

Меня немного подташнивает.

Нервы. Неудивительно. Это от нервов. И оттого, что ты ничего не ешь.

Не могу.

Надо через не могу.

Я боюсь спать.

Вот это ты зря.

Как будто я сознательно запрещаю себе спать.

Мне не надо.

Чай пойдет на пользу.

Не надо.

Мне кажется, у чая нет никакого вкуса.

Китайцы говорят, что чайный напиток изобрел Шэнь-нун, китайский божественный земледелец, покровитель медицины, царь снадобий. Еще говорят, он придумал сельскохозяйственные орудия. Он ходил по Китаю с котлом, собирал травы, и однажды, как обычно случайно, как яблоко на Ньютона, ему туда упали листья. Выпил, взбодрился.

Молчат.

Отвратительный звук.

У меня дед всегда так пил.

Китайцы так едят лапшу. Так они благодарят повара.

У меня дед всегда пил очень горячий чай, без сахара. Но никогда не пил его сразу. Отпивал по глоточку. Еще он очень громко сморкался.

И храпел.

И храпел. Как все старики. Сердечная недостаточность.

То есть предлагаешь не обращать внимания.

Да. Я предлагаю не обращать внимания.

Ему тяжело дышать.

Мне тяжело дышать.

Давай. Успокойся. Дыши вместе со мной.

Я пойду. Не могу больше с вами.

Содержит системные яды, канцерогенные и мутагенные вещества.

Мало ли что еще.

Кляйн называет это вакуумом. Зал небольшой парижской галерейки, свежеокрашенный в белый, серый ковролин на полу, синее окно, проход с синими занавесками, тот самый синий. Пустая стеклянная витрина, выкрашенная в белый. Позднее ему потребуются неоновые трубки, но сейчас достаточно и этого. Чтобы говорить о том, чего нет. Накануне открытия Кляйн сидит посередине зала, поджав под себя ноги и запрокинув голову, смотрит на пустой белый потолок. Ему нравится ощущать отсутствие предметов, свободу от вещей, неизбежных за пределами помещения, но устраненных здесь. Ему понятнее находиться здесь, нежели в меблированной комнате, откуда он бы хотел однажды выпрыгнуть в пустоту, раскинув по сторонам руки. Сейчас он ощущает отсутствие. Он сидит так около получаса, затем нехотя поднимается на ноги, в глазах ненадолго темнеет, подходит к стеклянной витрине, аккуратно открывает дверцу. Она кажется ему плохо закрепленной на петлях, хрупкой. Здесь может поместиться взрослый человек. Аккуратно забирается в витрину, садится на корточки, обхватив правой рукой колени, левой рукой прикрывая за собой стеклянную дверцу. Кляйн склоняет голову, смотрит вниз, долго сидит, в зале резко гаснет освещение.

Сначала не было понятно. Я вышел из дома, пошел в сторону овощной лавки, закурил. От подъезда до овощной лавки ровно полсигареты. По дороге я видел примерно то же, что и всегда, собаку, человека в очках с поводком, сорокалетнюю женщину с зонтиком, хотя никакого дождя в помине не было, соседскую девочку в зеленой куртке, потухший фонарь на углу дома. На обратном пути я увидел пустоту. Она была повсюду, как бы проникая в мир, но не изничтожая его, как бы поселяясь на ветках деревьев, в мусорных пакетах, в шерсти собаки. И люди по-прежнему были на своих местах, но в них тоже было пусто. Примерно так. Я шел обратно и видел, что вокруг стало вот так. Но ничего не было понятно. Шел и всматривался в пустоту. Поднялся на свой третий этаж, долго сидел и смотрел на стену, не включая свет. Мне стало страшно, по-настоящему, как будто кто-то умер или произошло что-то неотвратимое. Может, и произошло что-то неотвратимое. Может, так и было изначально задумано. Потом всякий раз, когда я выходил наружу, я видел нечто подобное. Пустота прорастала в предметы, в одушевленные, в неодушевленные. К привычной сырости прирастало это чувство, когда на ходу путаешься, не помнишь последовательности. Не буквально. Именно на ходу. Это сиюминутное, очень короткое, почти неразличимое сначала, как гул прибывающего поезда в метро, потом назревающее, как когда тебе сообщают нечто пугающее, а ты некоторое время сидишь как ни в чем не бывало, как петух, когда ему отрубят голову, бегает, примерно так. Идешь, оно впутывается в голову, всполохом, чтобы дальше без оглядки, чтобы как будто ничком в серое бесформенное, но мягкое, чтобы окунуться, но едва. Примерно так. Не знаю. С каждым разом было невыносимее. Я буквально ощущал пустоту в носу, на языке, в горле, на коже. Не можешь привыкнуть. И боишься привыкнуть. Повторяешь про себя, что привыкать ни в коем случае нельзя. Как бы сильно ни хотелось. Как когда болит живот, готов что угодно отдать, чтобы перестал, готов на любые предложения, можно подсунуть что угодно, можно уговорить на что угодно, если долго, возникает паника, животное чувство, загнанность, беспомощность, ходишь, как заводная игрушка, из угла в угол, потом боль проходит, вот это, когда привыкаешь, когда соглашаешься привыкнуть, но я не. Я перестал выходить наружу. Сначала выходил реже, искал повод не выходить, не сталкиваться, не оказываться, ни при каких. Мне действительно казалось, пройдет, не будет, закончится, но продолжалось, и я перестал, в конце концов что может случиться, если я перестану, я ведь видел всякий раз примерно одно и то же, поэтому я перестал, сначала ненадолго, поступательно, слегка. Потому что казалось, временно, как боль в животе, это можно превозмочь, перетерпеть, не знаешь, что можно, поначалу, потом проясняется, некоторым образом проясняется, несколько становится яснее, примерно так, но нет. Поскольку мне казалось, мне казалось то же самое, что и потом, в конце концов, примерно так. Я прекратил свои вылазки, выползки, я прекратил проникать в пустоту, и мне показалось взаимно, мне показалось, и она. Я прекратил выходить, когда было довольно ясное, но серое небо, и бегала собака, по лужам, похожая на человека на четвереньках, голого, но грязного, было точно так же. Пустотой к тому времени было пропитано все, как когда салфетку, как когда промокнуть, промокает, проступает силуэт, что-то такое, похожее на человекоподобие, когда молекулы или что-то мельче, незначительней проникает. К тому времени там было нельзя. Я не выходил, изредка наблюдал, белки, собака, девочка в зеленой куртке, ветки. Ничего значительного не было предусмотрено. Я не. Я не видел иного развития событий, поэтому я сидел и посматривал, может, что-то неотвратимое произошло все-таки, я предполагаю похожее. С тех пор не. Почему. Нечем дальше, вследствие. С тех пор не выходил. Я знал женщину, она заикалась, проговаривала, щупая каждую букву, как по ледяной корке, ступая, едва соприкасаясь с поверхностью и. Заикалась, с трудом выговаривала целиковую фразу, потому как. Я точно так же теперь теряю мысль, теряю последовательность, там, когда я. И ничего не поделаешь. Не покидал, мне часто кажется, что я тогда стал видеть именно то. Самое, что должен был увидеть, задумано, заведомо должен был, и потом. А. Как это. Все чаще. Зыбко. Как будто на ощупь. Мне не видно. Дальше. Я оставался в закрытом пространстве, незамысловатая геометрия. Они стремились придумать такое устройство помещения, чтобы вместилось как можно больше. Но помещение маленькое. Очевидная геометрия. Проникая, понимаешь сразу, куда можно идти. Куда не. То есть передвижение продиктовано. Намечены возможные пути. Я хожу по ним согласно разрешенным вариациям. Пока там все так. Мне нравится ощущать, что ничего не происходит, вещество существования, что ничего не. Это не очевидное. Возможно, неизбежное. Мне кажется, я вижу, как зияет некий нутряной механизм под оболочкой комнаты. Пульсация, нет, не то. Несущие конструкции, коммуникации. По трубам течет смесь воздуха. Я представляю себе вероятность. Что подобная мне молекулярная масса может теоретически оказаться. Или не здесь. Представляю комнату, в которой жил в детстве. Точно такую, с большим квадратным окном и дверью в пустой коридор. Где обыкновенно поставлены шкафы с одеждой и хламом. Я был внутри этого. Я не всегда был замечен, осязаем. Как теперь. Тогда мне казалось. Сейчас несколько по-другому. Сейчас я двигаюсь геометрически. Как бы то ни было. Разыскивая уютное переживание. Изо всех сил. Насколько хватает. Как когда прижмешься. И никто не отталкивает, совсем иначе, когда проникает. На уровне элементарных частиц. Точно так же, как проникло в улицу, в ее составные части. Точно так же, как появилось повсюду, дабы поглотить. И это тревожит. Как если бы в закрытой гостиной, где ни сквозняка, окна закрыты, вдруг потухает свечка, как-то. Непонятно как. Но происходит. Это состояние. Как с тех пор, как там. Но потом откуда-то изнутри. Уже поблизости. Приближаясь, наступая на пятки. От этого как будто не скрыться. Но я, по крайней мере. Здесь присутствует больше безопасности, наверняка. Больше, чем там. Не буквально. Поскольку могло произойти нечто неотвратимое. Не буквально. Но вроде бы. Мне так кажется. Мне нравится такое ощущение. Во всяком случае. Поступательно, тщетно, по мере истощения, я не уверен. Не мне, пожалуй. Но как будто иначе не получается. Мне не видно. Дальше.

Знаешь шутку про мир и брюки.

Знаю.

Так вы взгляните на это мир и взгляните на эти брюки.

Понятно, что кое-как.

Ты откуда эту шутку знаешь. Слышал.

Читал.

То есть у нее есть автор.

Нет. Не знаю. Вряд ли. Скорее всего, нет.

Если так пойдет дальше, надо хорошенько подумать над отоплением.

Нормально.

Да что-то не очень нормально.

Надень носки.

Не помогло.

Здесь не холодно.

Холодно.

Поэтому ты решил их больше не носить.

Поэтому я решил их больше не носить. Толку.

Логично.

Он все время мерзнет.

Я все время мерзну.

Ты и раньше все время мерз.

А я не говорю, что произошло что-то новое.

Но ныть ты начал именно сейчас.

Я тоже мерзну.

Ну я тоже, бывает, что мерзну. Но не ною.

Ты вообще ко многому проще относишься.

К чему-то да. Потому что иначе можно лечь и умирать.

Или лечь и спать до бесконечности.

Что одно и то же.

Что одно и то же.

А мне кажется, надо произносить вслух.

Что.

Что угодно. Все. Если хочется что-то сказать, надо говорить вслух. Если мерзнут ноги, так и скажи, у меня мерзнут ноги. Нечего скрывать.

Но ведь это никому не интересно.

Ничего никому не интересно. Вполне привычный порядок вещей. К этому пора привыкнуть.

А ты его хотел удивить. У него что угодно привычно и понятно.

Вот тебе интересно, что у меня болит.

Да. Мы давно тут, мне важно, чтобы никто ничем не болел. Чтобы все было хорошо, спокойно, без происшествий.

У нас хорошо получается без происшествий.

Не всегда. Но это ничего не меняет.

А если у тебя самого заболит живот, тебе интересно будет, что у меня тоже живот болит.

Да. Почему мне должно быть не интересно.

Потому что, если у человека что-то происходит, его именно это только напрямую и касается. А все, что у других, то у других, ад это другие и все такое.

По-твоему, нет ни взаимовыручки, ни сострадания.

Есть мотивы. Взаимовыручка или сострадание могут приносить выгоду. Тогда да, они обретают смысл. Но помощь сама по себе, каким-то посторонним, потому что они нуждаются. Это болтовня, либо психическое отклонение.

Уверен.

Уверен. Не сомневаюсь. Если у тебя голова заболит

Живот.

Голова, живот, что-нибудь из твоего тела вдруг заболит, мне на самом деле будет все равно. Этикет не позволяет мне в этом публично признаваться. Поэтому я буду изображать, что мне есть дело до твоей головы

Живота

Живота. Хотя дела нет. И вот именно когда у меня самого заболит голова или живот, я больше изображать не смогу. Потому что мои собственные переживания вытеснят твои. Поскольку свое важнее.

Инстинкт самосохранения.

Инстинкт самосохранения, да. Сострадания в нем нет.

А как же животные.

А что животные.

Они испытывают сострадание.

Чтобы покормили.

Не влезай. Животные.

С чего ты взял, что животные испытывают сострадание. Возможно, это побочное. То есть, например, ты думаешь, что кошка рада тебя видеть, а она рада видеть источник питания. Никакого сострадания у животных, скорее всего, нет. Есть вполне прямолинейные инстинкты. И животные, в отличие от людей, их не особенно скрывают.

Человек социальное млекопитающее. Значит, есть другие виды млекопитающих, стремящиеся к социализации.

У животного есть рога, человек животное, значит, у тебя есть рога. Софистика.

И поэтому ты решил больше не носить носки.

Поэтому тоже. Но в первую очередь потому что что никакой разницы, что с ними, что без них. Никакой разницы.

Но человек зависим от норм поведения.

Никак не закончит.

Ему жизненно необходимо общаться с другими людьми, поэтому он придумывает различные правила поведения. Потом следует им. Потом заставляет других. Если другие не подчиняются, применяет силу. Либо соглашаются и следуют. Вот этими механизмами продиктована твоя взаимовыручка, сострадание. Так-то человеку незачем беспокоиться о других.

Ты давно мылся.

Вчера. Не знаю.

Мне кажется, не помешает. Или тоже лишено смысла.

По-хорошему, да.

Отойди, ты заслоняешь мне солнце, сказал Диоген.

Личная гигиена помогает. Успокаивает.

Мне кажется, его уже ничего не успокоит.

А меня удивляет, что вы настолько спокойны. Происходит непонятно что.

Понятно что.

То, к чему мы худо-бедно привыкли, буквально рассыпается. Как раньше, никогда не будет. Как будет, непонятно. Что делать, тоже непонятно. Непонятно еще, что будет, если ничего не делать. Сколько мы тут.

Долго.

Мы все-таки заблуждаемся, когда говорим, что все понимаем.

Пошло звучит.

Не существует непрерывности наблюдения. Мы моргаем

Ну и что.

И всегда видим фрагментарно. Прерываясь.

И.

Мы никогда не можем утверждать, что поняли, что на самом деле происходит. Мы так или иначе заблуждаемся.

И ты решил говорить банальности. Для собственного успокоения.

Не перебивай его, пусть говорит.

Я к тому, что ни я, ни ты не сможем твердо сказать, что знаем, почему все это происходит и куда это ведет.

Обобщения. Налей мне тоже.

Будешь.

Нет. Я просто пытаюсь сформулировать. Чтобы понять, к чему и зачем это

Спасибо. И сахар.

И не понимаю. Ну просто не может быть, что некие люди приходят и делают, что им захочется.

Может.

Просто приходят и делают что угодно. Это ведь не бывает. Существуют правила. Иначе любой человек может делать что угодно.

Не любой. То есть может любой, но не любому можно. Все звери равны, но одни равнее других.

Фактически любой. Если наделен властью.

Вот это другой разговор.

Его раздражают звуки.

Можешь не издавать такие звуки.

Горячо. Я не могу пить большими глотками.

Подожди, пока остынет.

Если наделить властью, то, получается, можно делать что угодно.

Снова очевидное.

Так я не понимаю, как это и почему так можно.

Потому что наделенные властью

Ну они же почему-то ее обрели.

Ну подожди, пока остынет.

Почему-то обрели. Скорее всего, последовательно стремились. Либо оказались в сложившейся ситуации, и возник аппетит.

Этого я и не понимаю. Почему за меня сделали выбор, что должен.

Холодно.

Надень носки. Вообще надень побольше одежды.

Я привык дома ходить в чем попало.

Ты не дома.

Дома я не буду.

Мне всегда было интересно, как люди становятся затворниками.

Из религиозных соображений.

Нет. Не из религиозных. Те, что однажды решают исчезнуть из поля зрения. Особенно публичные личности. Одно время они стремились

Всем понравиться.

Всем понравиться, быть на виду. Потом решают, что все это им больше не нужно. И пропадают.

Ничего интересного.

Тебе ничего не интересно.

Мне неинтересны совершенно очевидные вещи. Нет никакой тайны. Решение отдельного человека. Устал, закрыл дверь, обил стены пробковой доской, лежишь, пишешь, после смерти снова вернешься

В общественное достояние.

Или не вернешься.

Или не вернешься. Но дверь ты уже закрыл. Смелость.

Глупость.

Я бы не назвал это глупостью. Недальновидность.

Не уверен.

Содержание с формой. Форма периодически меняется.

У содержания нет формы, оно само форма. Рихтер, художник, капиталистишер реализмус. Хочешь скрыться ото всех, желание сразу обрастает формой. Поведение как бы продиктовано заранее.

Фатализм.

Ракурс меняется. Польке, тоже реализмус, как-то специальной химической смесью нарисовал на стене павильона абстракцию, краски меняли цвет в зависимости от освещения, в разное время суток по-разному. В зависимости от температуры воздуха, влажности, количества народа в помещении. Алхимия.

Не вижу связи.

Я тоже.

Содержание не меняется. Краски, химический состав. Меняется ракурс. То же с затворничеством. Сначала хочешь спрятаться, чтобы никто не отыскал

Мы с тобой уедем на вокзал.

А потом меняется ракурс. Мы про это говорим.

Мы не про это говорим. Мы говорим о том, что делать, если вынудили сидеть взаперти. И про тех, кто добровольно.

Ну да. Мы про это говорим.

А те, кто добровольно, правда ли добровольно.

Не исключено, что да.

Не исключено. Но, может быть, что нет.

Может быть, что нет.

Но не исключено, что да.

Это как тюремное заключение. Но по собственному. Сам выбрал, послушно сиди, не ной. Ответственность на тебе.

Какой-то пустой, бессмысленный получается разговор.

Как всегда.

Я спать. Больше не могу.

Я тоже. Ты еще посидишь.

Да. Немного. Полчаса.

Долго вчера сидел.

Нет. Не долго.

Вид у тебя такой, как будто вообще не ложился.

Пару часов спал.

Боишься.

Боюсь. Все время думаю про шкаф. Вертится в голове. Усну, и будет то же самое. Страшно. Причем как-то не осознанно, по-животному. На уровне рефлексов. То есть вроде бы понимаешь, что в какой-никакой безопасности, но это головой, а тело недоосознает. У тебя наверняка так было.

Было. У всех было. Наверно.

В этом состоянии я все время и нахожусь.

И не спится.

И не спится.

Будешь.

Нет. Уже третья чашка. Не помогает.

Сегодня то же самое.

Ну да. Я, кстати, никак не могу найти то место, о котором рассказывал.

Где про дом величиной с камень.

Про камень величиной с дом. Который над тобой висит. Не помню, где это.

Тут как-то с книгами не очень.

Это известная фраза. Ее все знают. Но найти не могу. Где это было. Уверен, потом вспомню, буду удивляться.

Вспомнишь. Бывает, что просто приходит в голову. Будешь.

Нет.

Тебе хотя бы иногда надо что-то есть.

Ему не хочется есть.

Не хочется.

Через не хочу.

Не получается.

Не думай о нем.

Какой сегодня день.

Кажется, четверг. Не думай о нем.

Не думаю. Не могу. Думаю. Против желания. Само думается. Это как страх перед остановившимся временем, перед этим, где нет разнокачественности и, значит, времени. Страх перед мертвецом, страх перед тем, что он, может быть, все еще жив. Жив как бы отголосками нашей привычной жизни и сразу гниением. Вот эти два процесса подымут.

Живой мертвец.

Что-то такое. Страх перед предположительным.

Тоже где-то было.

Тоже где-то было. Где, не помню. Было. Поэтому нам страшно смотреть на мертвеца, хотя он предмет. Был субъект, стал объект. Довольно-таки мгновенно. Был, стал. Я это особенно болезненно. И вот это недоосознаешь. Но есть.

Не думать не пробовал.

Не думать не выходит. Пробовал. Может встать и выйти. Предмет встает, вот, скажем, этот чайник или холодильник, встает и идет как ни в чем не бывало, идет, бубнит что-то, вдруг. К этому нельзя относиться обыкновенно. Явление странное само по себе. В нем есть неясное. Спит.

Спит еще.

Ну вроде бы недолго еще.

Недолго. Не будем будить.

Давай включу.

Сколько сейчас.

Не знаю. Но уже вечер.

Не заметил, как прошел день.

Кажется, ты вообще не замечаешь, как дни проходят.

Потому что не вижу разницы.

Если задуматься, разницы никогда не было. Будешь.

Я перекусил.

А ты.

И я перекусил. Попозже.

Давно проснулся.

Давно. Недавно. Запутался.

Я сделаю побольше. Вы потом решите, может, доедите.

Все-таки ты из нас самый бодрый. Не понимаю, откуда черпаешь силы.

Да как-то не вижу смысла перемалывать все это в голове.

Тебя не смущает, что кто-то пришел и поставил тебя в, в общем-то, безысходное положение.

Не смущает. Смущало. Теперь нет. Я не могу ничего в этой ситуации поменять. Как бы ни хотелось.