скачать книгу бесплатно
…которые для большинства королевских нюхачей затерялись бы в шуме первичного выброса, на что Мэб и рассчитывала.
– Вот. – Крайт взмахом руки нарисовал три десятка векторов. – Цвет соответствует яркости, но, – мальчишка выглядел довольным, – если убрать те, где чувствуется след живого железа… – которого в Одене не осталось, – то в итоге…
Пять точек. Города. Похожи друг на друга, как близнецы. Равноудалены от границы и побережья, от крупных городов, от военных гарнизонов. Население в пределах трех-пяти тысяч, преимущественно люди. Впрочем, после лагерей и чисток можно с уверенностью заявить – люди.
Три из пяти возникли на торговых путях. Один – близ карьеров, где добывали белую глину. И один – на болотах… Все пять отличались преданностью короне Лоз и Терний.
И вряд ли были счастливы поражению в войне.
В каждом из этих пяти городков пса убьют быстро и жестоко.
Но Оден был жив. Почему? И как долго продлится это везение? Виттар надеялся, что его хватит до прибытия поисковых отрядов. Он не собирался отвлекать королевских эмиссаров, имелись собственные люди.
Пять точек.
Пять контуров переноса. И родовой жилы хватит, если создавать узкие коридоры, ограниченные по времени существования. Часа три-четыре… мало.
Значит, цеплять якорь придется как можно ближе к городу.
В крайнем случае всегда остается вариант возвращения стандартным способом.
– К утру я расчеты сделаю. И контуры набросаю. Останется только открыть…
К утру? Слишком долго, но торопить нельзя. Ошибка в расчетах грозит обвалом коридора или вообще спровоцирует каскад с взрывом в финале. Нет, свою работу Крайт сделает без понуканий.
– Райгрэ, – Крайт допил вино и привычно обнаглел, – вы пойдете?
– Не знаю пока.
Его тянет отправиться по ту сторону хребта, не отпускает мысль, что именно Виттар поймает нужный след, он ведь брат, он почует, узнает, услышит по голосу крови, но… эмоциям не стоит поддаваться. Способностями Крайта Виттар не обладает.
Его задача в ином.
Кто-то должен отвести энергию жилы. И контролировать наполнение.
А потом? Ждать?
– Посмотрим. Если хватит сил. – Мальчишка заслужил ответ.
– А я?
– А ты… – Не хотелось бы рисковать. – Куда хочешь?
Крайт не глядя ткнул в карту, и из пяти огоньков остался один.
– Почему?
– Не знаю, – ответил он. – Просто… название смешное.
Он густо покраснел, стесняясь того, что выбор его обусловлен такой мелочью, неуместной в подобных обстоятельствах. Но… не все звуки разум слышит отчетливо.
И Виттар посмотрел на городок, раздумывая о том, что, возможно, имеет смысл возглавить именно этот отряд. В конце концов стабилизированная жила в особом контроле не нуждается. А Виттар просто проверит, глядишь, на месте тот самый звук, который привлек внимание Крайта, хотя и не на уровне разума, зазвучит яснее.
Глава 6. О войне и мире
Мироздание соизволило мне улыбнуться, что было довольно-таки подозрительно. Мой жизненный опыт подсказывал, что за каждой такой улыбкой следует хороший пинок, и вместо того, чтобы радоваться жизни, я мысленно нащупывала пути к отступлению.
Уходить придется по воде: лесу я не настолько доверяю, точнее, не доверяю совершенно. С него станется вывести на след собак, обычных, четвероногих, за которыми, как правило, идут всадники с арбалетами, копьями и желанием потешить душу хорошей травлей. И если одна я с легкостью избавилась бы от такого сопровождения, то пес все осложнял.
Хорошая мишень. Большая. Неповоротливая…
Безопасная для охотничков.
Нет, может, конечно, повезет и все обойдется, но… уходить лучше по воде.
Она же подсказала путь.
Ручей не исчезал, но, наполняясь силой подземных родников, расширялся и превращался в полновесную речушку с топким илистым дном и неторопливым течением. Вода шептала о том, что дальше речушка разбивалась на рукава, поила землю без леса и пряталась под камнями. Там же, набравшись глубинного жара, выносила на поверхность мертвую бурую землю, горячую и едкую.
Полагаю, речь идет о серных источниках, которые, если я правильно помню, должны быть южнее. Почти по пути… Сера воняет, и собаки будут бесполезны. Моему псу тоже придется нелегко, но тут уж потерпит как-нибудь.
Одно меня смущало. Вода говорила, что до источников «далеко», а в ее понимании это означало от нескольких лиг до нескольких десятков лиг, которые придется преодолеть мало того что пешком, так и по открытой местности.
Мироздание помалкивало, не спеша облегчить мне работу.
Оно и так было добрым.
На топком берегу, под молодой порослью мучного ореха я и вправду выкопала полторы дюжины прошлогодних плодов, крупных, с мой кулак, в плотной осклизлой кожуре, которая на солнце быстро подсыхала и трескалась. А в силки попался заяц.
– С чего вдруг такие подарки? – поинтересовалась я у леса.
Он не ответил, только уронил на волосы сережку вяза.
Зайца я освежевала на месте, закопав шкуру и потроха в кучу листвы: лес имел право на долю в добыче. И цепочка муравьев тотчас устремилась по кровяному следу.
Мясо – это хорошо… Мяса я и сама давненько не видела. С последнего хутора, кажется, где со мной расплатились салом, колечком сухой домашней колбасы и связкой сушеных лещей. Когда это было? Не помню. В лесу все дни похожи друг на друга, и легко заблудиться во времени.
Калужница как раз зацветала… и дождь шел. Точно, дождь помню распрекрасно и то, как пожилой хозяин хутора уговаривал остаться на ночь. Темно было, слякотно снаружи, а при доме аккурат баню растопили, и местечко мне на самой печи обещано было, теплое…
Он говорил и руки потирал, красные, растрескавшиеся. И медное колечко почти слилось с выдубленной кожей, вросло в плоть.
Я на колечко и глядела.
А потом вдруг поймала на себе цепкий жадный хозяйкин взгляд и передумала оставаться. Женщин куда сложнее обмануть, особенно таких, которые долго живут при лесе и научились слушать.
Останавливать не посмели.
Конечно, может, люди и вправду решили проявить доброту, но лучше ночь помокнуть, чем очнуться в погребе… а то и вовсе на поле.
Весна – удачное время для ритуалов.
А вот колбаса была хорошей, с чесноком и тмином… жаль, закончилась быстро.
Завернув тушку в листья лопуха, я занялась травами, которые лес любезно подсовывал под руки. Дуб, ромашка… чистотел вот. И чабрец, из которого выйдет чай. Пара веток прошлогодней брусники с красными ягодами. Полынь, душица… медвяника только-только зацвела, созывая пчелиные рои. И даже редкий, не по сезону выбравшийся белокрестник, чьи мясистые побеги я выкапывала руками. Лучше нет средства от кожных язв, чем сок белокрестника.
И чем дальше, тем отчетливей становилось понимание: уходить придется быстро.
Лес презрительно молчал.
Но в привычном его шелесте не было звуков иных, непривычных, которые предупредили бы о близкой опасности. И пес никуда не исчез. Уж не знаю, боялась ли я подобного поворота дел или же надеялась на него, но Оден сидел в гнезде и, вытянув перед собой руки, сжимал и разжимал пальцы, вращал кистями, сгибал в локтях, осторожно поводил плечами, заново свыкаясь со своим телом.
Ему самому не нравилась собственная беспомощность.
– Эй! – Я подала голос, но опоздала на долю секунды: пес уже повернулся ко мне. Почуял? – Это я. Вернулась.
Пес втянул воздух и на выдохе произнес.
– Кровь? Рана?
– Заяц.
Кивок.
– В сумке – тина?
– Это мучной орех, но он в тине был, так что да, тина.
– И трава?
Сам он трава. Впрочем, для псов все, что зеленое и растет, – или трава, или куст, или дерево. Нюансы их интересуют мало.
– Стой, – велел Оден.
Надо же, только-только в себя приходить стали, а уже командуем. Ну да привычка – не железо, из крови не выплавишь. Пес поднялся и направился ко мне. Он ступал медленно, останавливаясь на каждом шаге, поводя головой, принюхиваясь. Слепой? Забыла, Эйо, что у него другое зрение имеется.
– И как? – поинтересовалась я.
С такой скоростью мы далеко не уйдем…
– Сложно. Будет лучше. Надо привыкнуть.
Оден остановился в шаге от меня и протянул руку, да так и застыл с растопыренной пятерней, ожидая ответа. И я ответила прикосновением. Странно. Ладонь к ладони. Его – огромная и теплая, мои пальцы едва достают до края. И выглядят такими нелепо-хрупкими. Палочки. И вспухшие узлы связок.
Я сильная, иначе не выжила бы, а тут…
Оден осторожно сжал руку и наклонился.
А ладонь грязная… в заячьей крови, которая осталась под ногтями, в земле, в травяном соке… наверное, я принесла все ароматы леса.
– Серебро. Вереск. Мед. Хороший запах.
Вот так просто? По запаху? Мама и вправду по одной линии из серебряных была. А папа вересковый мед варил…
– Разрешишь?
Пальцы коснулись щеки.
Любопытный, значит. И мне самой на его месте было бы интересно. Но есть нюанс, промолчать о котором не выйдет.
Я высвободила руку и предупредила:
– Не думаю, что тебе понравится. Во мне есть кровь альвов.
Уточнять, сколько, не станем.
– Я понял. Лес. Слышишь. Альв. Люди нет. Мы нет.
Выходит, без подсказки додумался. И как дальше быть? Оден все еще ждал разрешения.
– Я помню. Ты помогаешь. Не выживу. Не трону.
Что ж, если так, то пожалуйста…
Оден не спешит.
Подбородок. Губы. Нос. Линия бровей. Ресницы трогает осторожно, кажется, боится причинить мне вред. Гладит волосы, внимательно ощупывает уши, наверное, пытаясь определить, сколько же во мне чужой крови. Хмурится. Переключает внимание на шею… А вот под рубашку лезть не стоит.
– И как? – Я перехватываю его руку и отвожу в сторону.
– Не складывается.
Для этого опыт нужен. Наверное. Я плохо представляю, что такое слепота, пожалуй, это страшно. Но… пусть я буду девушкой без лица, чем той, чей вид вызывает отвращение.
– Ты высокая. Для человека.
Кровь такая… мешаная.
Мама была выше папы на полторы головы. Он носил ботинки на толстой подошве, а она никогда не делала высоких причесок. Наверное, над ними смеялись, даже скорее всего смеялись, но мне эта их разница казалась чем-то естественным.
– Я сказать плохо?
– Нет.
Не его вина, что однажды началась война. И что докатилась она до побережья, до маленького городка, где соседи знали друг друга и потому двери домов никогда не закрывались. И сами эти дома были нарядными, как игрушки, особенно по весне, когда распускались гиацинты – белые, лиловые, красные и нежно-золотистые, сорта «Шампань». Потом наступало время нарциссов… тюльпанов… фрезий, роз и высоких ирисов, чьи восковые лепестки найо Барру добавляла в отбеливающие кремы, в ароматные воды и, кажется, даже в варенье.
Ей просто нравились ирисы.
В лагере она рисовала их на песке и горько плакала, когда кто-то наступал на рисунок. Найо Барру была слишком стара, чтобы выдержать долго, умерла в первый же месяц, так и не сумев поверить в реальность происходящего. А может, и к лучшему, что умерла… в первый месяц – не так страшно было.
