скачать книгу бесплатно
– Как мне тебя называть? Я понимаю, что не могу спрашивать родовое имя…
Повернул голову, но при этом лег так, что стало ясно – котелок не отдаст. Я и не собиралась забирать, просто… в лагере тоже любили шутить. По-всякому.
– …но мне как-то надо к тебе обращаться.
– Оден.
– Эйо.
– Помню. Радость.
Надо же, а я и не думала, что он тогда был в состоянии понимать что-либо. Пес же вновь повернулся к котелку. Зачерпнул варево. Подул. Попробовал.
– Когда ты в последний раз ел?
– Давно.
И вкус ему безразличен. И ложка не нужна. Я ведь помню себя, когда впервые оказалась по ту сторону ограды, когда поняла, что могу наесться досыта, и уже неважно было, что в миске, главное – горячее и много. В храме были хорошие дрессировщики, знали, что мясная каша в тот момент эффективнее хлыста и угроз. Да и чего будет бояться тот, кто еще вчера стоял на пороге смерти? И позавчера. И за день до этого. За проклятую бездну дней. Разве что подавиться едой, такой долгожданной, обильной, которую глотаешь, не жуя, движимый одной мыслью – утолить, наконец, голод.
И ласковый укоряющий взгляд Матери-жрицы сдерживал лучше угроз.
Нам так хотелось ей понравиться, но не потому, что она красива и милосердна, но потому, что стоит у котла. И значит, от нее зависит, будет ли добавка.
Пес был умнее. Он ел аккуратно, тщательно разжевывая сечку, которая после варки не стала мягче. Котелок вылижет до блеска, тут и думать нечего. Главное, чтобы эта еда впрок пошла.
Меня от жадности рвало.
Да и не только меня…
– Оден, – все же хлеб и сыр я оставила на потом, мало ли, вдруг вода ошиблась, да и завтрашний день тоже пережить надо, – сейчас я уйду.
Дернулся и от еды отвлекся.
– Ненадолго. Я вернусь, обещаю. Надо силки проверить. И кое-каких трав собрать.
Ниже по течению сныть росла. Из нее суп сварить можно. Если еще крапивы и молодых листьев папоротника собрать, получится вкусно. Да и все лучше, чем ничего.
– Поэтому если тебе куда-то надо, например, в кусты…
Мотнул головой. Ну, мое дело предложить.
– Хорошо, тогда, пожалуйста, сиди тихо.
– Я понимаю.
Это вряд ли. Я даже не людей опасаюсь – леса.
– Это место небезопасно. Лес может причинить тебе вред. Ты пока… – Обвинить высокородного в слабости – значит, нанести смертельное оскорбление. – …не совсем здоров.
– Слеп. Беспомощен. Не выживу. Ты нужна.
Вот и хорошо, будем считать, что договорились.
– Я вернусь, – зачем-то повторила я и, не устояв, коснулась светлой макушки, а Оден, вместо того чтобы отшатнуться, – все-таки он не настолько же собака – потянулся за этой нечаянной лаской.
Нельзя к нему привязываться. И нельзя привязывать его.
Мы просто дойдем до Перевала, а там… как-нибудь.
Оден представлял себе свободу иначе.
Он точно знал, как это будет. Он рисовал себе этот момент в воображении… сколько? Недели? Месяцы? Там, под Холмами, время становится другим.
Нет больше дня и ночи, но только шаги стражника над головой. На нижнем уровне их четверо. И Оден быстро учится различать каждого. Первый и третий – безразличны. Второй не упускает момента остановиться и заговорить.
Он рассказывает о том, что Королева Туманов прошла над Перевалом. И что долина, та самая, которую пытался защитить Оден, перестала существовать, как и город, и все, кто в городе…
Что Стальной Король слаб и отступает.
Что рудные жилы гибнут одна за другой. И скоро наступит момент, когда род Железа и Камня прекратит свое существование. Оден жив лишь потому, что королева желает провести его по улицам.
Тот, второй, был влюблен в королеву.
Он произносил ее имя с придыханием, и запах его – когда Оден еще умел различать оттенки запахов, – менялся. Он вещал о долге, чести и милосердии, которое не позволяет королеве избавиться от ничтожества.
Четвертый молчал. Он вставал на решетку и просто стоял, прислушиваясь к тому, что происходит. Иногда ронял что-то вниз. Хлеб. И вонючий козий сыр, который так любят дети лозы. Однажды он все же открыл рот:
– Дочь королевы угодила в западню. Возможно, тебя обменяют.
Кто еще слышал эти слова?
Больше четвертый не появился. А про Одена вновь вспомнили.
Королеве Мэб был к лицу багряный, оттеняющий совершенную белизну кожи. И корона Лоз и Терний сияла в полумраке подвала.
– Я предложила им обменять тебя на мою девочку. – Иногда она позволяла голосу изображать нежность. – Зачем им дочь несчастной королевы? Но нет, отказались. И моя девочка умерла. Так почему я должна оставить тебя в живых?
И время застыло.
На ее руках – пурпурные рубины, и отблески их окрашивают кожу розовым, словно королева Мэб пыталась смыть кровь, но не оттерла до конца.
– Почему? Ты не нужен им… – Она желала услышать ответ на свой вопрос. И повторяла его вновь и вновь… – И, упрямый, цепляешься за жизнь. Чего ради?
– Потому что у меня есть невеста…
Ее смех – стеклянная пудра на свежих ранах.
– Что ж… – Женщина с рубиновыми когтями закрывает глаза. – Живи… Возможно, когда-нибудь я подарю тебе свободу.
Она сдержала слово.
Оден ждал, что за ним придут. Слушал землю, надеясь уловить тот момент, когда старые глыбы начинают трескаться, пропуская огненный ручей. И песню железа, разрывающего землю. Шаги, не охраны, другие. Голос, который он узнает, несмотря ни на что.
Брат вытащит.
Скажет, что все уже закончилось. Отвезет домой. Не в городской особняк, но в старое поместье, в его, Одена, комнату, окна которой выходят на тисовую аллею.
Стены из яшмы и нефрита, прошитого тонкой золотой нитью. И старый камин, который вечно начинает чадить при первой растопке. Тяжелое кресло – в нем хорошо думалось. Стол из каменного дерева. Оден помнит его и узор из царапин на боку. И даже то, что правая створка окна слегка провисает, а летом на бархатных портьерах оседает тополиный пух. Тополь в саду лишь один, и каждый год появляется желание его спилить, но посажен он был еще прадедом Одена…
Любимое место Виттара, вечно с книгой прятался. Точнее, думал, что прячется, а на самом деле все знали, где его искать.
Не пришел.
Жив ли? Война ведь была. Долгая, наверное. Кровавая. Но она закончилась, и Одену подарили свободу. Вот только теперь его жизнь зависит от женской прихоти. Пожалела? И как надолго хватит этой жалости?
День? Два? Дольше? Скоро ей надоест играть в спасительницу.
Уйдет.
Уже ушла. Пусть и обещала вернуться, но… обещания ничего не стоят.
Нет. Костер остался. И вещи. Значит, действительно вернется. Она молода, если судить по запаху. Серебро, вереск и мед. Мед и вереск. Серебра лишь капля.
Вереск рос на предгорьях Гримхольда. И по весне распускался цветами лиловыми, белыми. Кланялся ветру, дарил нежный аромат, которым даже местные туманы пахли. Летняя жара иссушала скалы, и запах становился тягучим, вязким.
А по осени в крепость привозили бочки с вересковым медом.
Оден помнит и это. Наверное. Он уже сам не знает, что из всего – память, а что – его фантазия.
Он понюхал свои руки, пытаясь разобраться с запахами. Собственный имел выраженные кислые оттенки, которые появляются у тех, кто болен. Правильно, Оден нездоров. Каша. Сажа – это с котелка. Металл. Прелые листья. Трава.
Надо сосредоточиться, пусть это и тяжело. В голове туман и нос все еще забит, но кое-что уловить получается. Деревья. Некоторые близко, некоторые дальше. Снова трава и снова листья, скорее всего опад. Прошлогодний. Сейчас тепло, следовательно, или поздняя весна, или лето, или ранняя осень. Но осенью листва пахнет иначе. Все-таки весна или лето.
Какого года?
На травяном ковре – цветочные нити. Дальше – вода. Пожалуй, он сумел бы дойти до кромки и вернуться. Или… Оден принюхался.
Серебро, вереск и мед.
Узор поверх сухой листвы. И шепот деревьев будто подталкивает. Что может быть проще – пойти по следу? Это даже щенок сумеет. Или Оден боится?
Будь он и вправду щенком, не устоял бы перед искушением. Но его спасительница права: лес небезопасен. И мало ли что встретится на пути.
Разочарованный шелест был ответом.
Пускай. Оден перевернулся на живот и прикрыл веки. Он умел ждать и просто лежал, наслаждаясь теплом – отвык от солнца – и отсутствием стен. Нет больше клетки. И решетки над головой. Ошейника, не позволяющего опустить голову. И железа на руках, мертвого, тяжелого. Первое время Оден пытался от него избавиться. Альвов это забавляло.
И альвов нет.
Наверное, совсем нет, если его отпустили. Эйо вернется, расскажет, сколько времени прошло с падения Гримхольда… впрочем, он знает, что война была и что дети Камня и Железа одержали победу. А остальное так ли важно?
Птица беззвучно соскользнула с ветки на кучу листвы и замерла, уставившись на пса выпуклым черным глазом. Ворон был стар и хитер. Его перья отливали чернотой, а на массивном клюве, который с легкостью проламывал черепа мышей, мелких птиц и даже молодых зайцев, уже проступили седые пятна. Впрочем, до той дряхлости, за которой следует смерть, ворону еще далеко.
Последние годы были сытыми: война оставляла изрядно мертвецов, чтобы ворон раздобрел и сделался ленив. Оттого нынешняя весна его разочаровала.
И вот теперь такая удача…
Ворон прыгнул, подбираясь к добыче.
Остановился. Прислушался. Потер когтистой лапой клюв. Однако при малейшем признаке опасности готов взлететь. Но нет, мертвец был приятно мертв, вот только лежал неудобно, на животе. И до глаз добраться не выйдет. Впрочем, это мелочи.
И, решившись, ворон перелетел на плечо.
Уселся, впившись когтями в шкуру. Не такая она и толстая, ко всему уже подрана. И надо лишь выбрать рану шире, такую, сквозь которую проглядывало бы розовое мясо.
Ворон поднялся повыше и, примерившись, ткнул клювом в шею.
Добыча не шелохнулась.
Мертвый. Точно мертвый. И надо спешить, пока не набежали падальщики, к которым себя ворон никак не относил. Но, вспомнив о конкурентах, разволновался. Разоренные гнезда не давали того ощущения сытости, к которому он привык. И нынешняя добыча – ворон распрекрасно помнил, что все мясные годы рано или поздно сменялись голодными, – вполне могла быть последней. Он расправил крылья и ударил изо всех сил, вонзив клюв-щипцы в окно открытой раны. И, зацепив кусок мяса, потянул.
Вот только вытянуть не успел. Тяжелая массивная лапа накрыла ворона. Пальцы сдавили грудь, хрустнули кости. И ворон с тоской вынужден был признать, что его обманули.
Подмяв птицу под себя, Оден потер плечо. Кажется, кровь пошла. Плохо: запах привлечет других хищников. И если с птицей Оден справился, то волка одолеет вряд ли… или медведя.
Нашарив костер, который почти погас, Оден зачерпнул горсть горячей золы и прижал к ране. Он привычно отмахнулся от боли, куда более слабой, чем та, которую ему приходилось испытывать, и занялся добычей. От птицы пахло птицей и немного – падалью. Крупная. Весит не меньше двух стоунов. Перья жесткие. Есть когти, но не такие, как у соколов, и клюв прямой.
Раньше достаточно было бы взгляда, а сейчас приходилось угадывать.
Все занятие.
Оден попытался вспомнить, какие птицы водятся в лесах, но вынужден был признать, что знания его в данном вопросе более чем размытые.
Главное, что в любом случае она съедобна.
Как показалось, лес над головой зашумел одобрительно.
Глава 5. Другая сторона
Спустившись в библиотеку, Виттар сделал глубокий вдох и сосчитал количество томов на ближайшей полке. Обычно это действие успокаивало, однако сейчас требовалось нечто большее.
Некоторое время он просто ходил, изредка касаясь пропыленных корешков – слуг в доме было вчетверо меньше обычного, и не оттого, что род Красного Золота обеднел, но потому, что Виттара раздражала суета, которая была бы неизбежна. Он уже привык к тишине дома, которая многим казалась зловещей, и некоторому запустению.
Родовой особняк в отличие от хозяина умел ждать.
Но и он в последнее время как-то резко постарел. Побелевшие оконные стекла, словно затянутые бельмами глаза, больше не пропускали свет. Неподъемны стали веки тяжелых гардин. Скрипел паркет, трещины ползли по стенам, разрезая каменные пласты отделки. И вездесущая пыль, будто седина, покрывала вещи. Дом сдавал комнату за комнатой, и стонами, вздохами жаловался призракам на хозяйское равнодушие.
Слуги же, улавливая его настроение, не спешили помогать старику.
