banner banner banner
Коммуналка 2. Близкие люди
Коммуналка 2. Близкие люди
Оценить:
Рейтинг: 0

Полная версия:

Коммуналка 2. Близкие люди

скачать книгу бесплатно

Он дернул шеей.

– В первые дни раненых пытались вывозить в тыл, но… опять же не хватало ни поездов, ни мест в них. И люди оставались. А с ними оставались и те, кто… и если из раненых тех первых недель многие потом выжили, многие даже вернулись в строй, то целители… они были одаренными. Асверы же охотились за всеми, в ком имелась хоть капля дара.

Астра не мешала.

Разглядывала.

И не его, но… свою в нем силу, которая обустроилась, прижилась, как приживается росток на старом дереве. Эта сила проросла в плоть, и маг должен был бы ощущать ее. Скорее всего он и ощущал, как нечто чуждое и наверняка неприятное.

Но терпел.

– Не хватало не только целителей. Не хватало в первую очередь тех, кто вообще знал, как все это обустроить. И тогда было решено предложить дивам. Искупление.

– Почему отправили тебя?

Святослав пожал плечами. И показалось, что не ответит. Астра же вопрос повторять не станет. Он ведь не обязан.

– Наверное, потому что я был молодым и искренне верил, что… мир должен стать лучше. Что я сделаю этот мир лучше. Что наши скоро победят, страна возродится, что… я во многое верил. И в то, что предлагаю им шанс на исправление, на искупление. Их ведь даже не на фронт посылают, в госпитали. А они целители.

Астра кивнула.

Даже она… когда она впервые решилась переступить запрет? Там, в госпитале, оставшись одна? Она ведь искренне считала себя бессильной, не способной ни на что, а тут вдруг… мир зазвучал. Или это она услышала его голос. Увидела неправильность в том человеке, что лежал, отвернувшись к стене, и только тихо вздыхал. Почувствовала вдруг его боль и такую обреченность в душе, что… ей стало жаль?

Неправильное слово.

Жалость – это другое. Просто… ее вдруг потянуло к этому человеку. Астра боролась. Честно. Она подходила к палате, останавливалась, нервно прислушиваясь ко всему, что происходило вокруг. Она ловила чужие голоса, и чужое дыхание.

И отступала.

И снова возвращалась, пока однажды не решилась переступить порог. То, что звало ее, было сильнее Астры. Оно тянуло ее к этому вот человеку, имя которого Астра не знала.

Не хотела знать.

И не нужно ей было имя, только то красное пятно, будто уголек, спрятанный под кожей. Ей хотелось прикоснуться, погасить…

…что она и сделала.

– Другие… многие из подобных мне были причастны к арестам или судам, к допросам… – Святослав сунул пальцы под воротничок. – Я не знал о допросах. Не знал о том, какими методами они велись и… что допрашивали в том числе и детей. Я… был наивным восторженным идиотом.

Астра фыркнула.

Редкостная самокритичность.

– Потом… позже мне сказали, что я был не первым. Сперва отправили тех, кто более опытен.

– И?

– С ними не стали разговаривать. Нет, наверное, неправильно. Со мной тоже не разговаривали, но что-то там произошло такое, что… и маги разума сходят с ума.

– Дивы не стали бы…

– Не стали, – согласился Святослав как-то чересчур уж поспешно. – Как бы то ни было, дивы были нужны. Им предлагали переезд. Переселение. Воссоединение семей, потом, после войны. И право работать, которого они были лишены. Им даже обещали вернуть паспорта и разрешить селиться в городах. Но…

– Тебе отказали?

Святослав кивнул.

– Какими они были?

Странный вопрос, и тем более странно, что ответ на него Астре нужен, как нужна была та треклятая опухоль, которая вдруг взяла и исчезла, удивив Викентия Антоновича, тогдашнего главврача. Астра потом пряталась и дрожала, думая, что они догадаются.

Обязательно догадаются.

И тогда…

Догадалась лишь бабушка, нашла Астру в подвале, закопавшуюся меж старых одеял, которые, как она теперь понимала, Степановский принес именно для нее. И бабушка не стала ругать, обняла лишь, погладила по голове и сказала:

– Стало быть, очнулась.

И Астра согласилась, что да, наверное, так и есть, что… она бы не прочь вернуться в прежнее состояние, когда не было ей дела ни до людей, ни до их болезней. Только откуда-то пришло понимание: не выйдет.

– Они… другими, – Святослав прикрыл глаза. – Я ехал и чувствовал себя освободителем, человеком, который принесет радость и надежду. А на деле… дурак. Самоуверенный самовлюбленный дурак.

Край рта его нервно дернулся.

* * *

Этот разговор следовало бы остановить.

Соврать про тайну государственную. И про невозможность разглашения. Или еще про что-то этакое, что освободит его от необходимости рассказывать.

Да и как рассказать о таком?

Холод.

Тьма.

Забор. Собаки, которые больше похожи на волков. И люди, которые тоже похожи на волков, то ли из-за обындевевших тулупов, то ли сами по себе. Горящие глаза. Дым, что не поднимается к небу, а расстилается рыхлым рваным ковром. Он дерет горло, заставляя делать вдохи глубокие, и тогда мороз проникает внутрь.

Про бараки.

И тех, кто…

Невероятно высокие мужчины и столь же высокие женщины. Они пришли все, кто остался в этом вот лагере, не из уважения, скорее уж из вялого любопытства, из желания посмотреть на глупца, который думает, будто способен что-то дать дивам.

Они слушали его.

И смотрели.

Смотрели и слушали. Вот так, с насмешкой в зеленых глазах, заставляющей остро ощутить свое несовершенство. И уже тогда следовало бы уйти.

Его, Свята, предупреждали ведь.

Начальник лагеря. И другие, которые были по ту сторону забора и чувствовали себя хозяевами. Правда, лишь по ту сторону забора. А здесь, рядом с дивами, они вдруг утрачивали всякую важность, становясь теми, кем и были – ничтожными жалкими существами.

И ни собаки, ни автоматы, ни пулеметы на вышках не способны были изменить этого.

– С ними тяжко, – пожаловался Святославу начальник лагеря, уже потом, в своем свежеотстроенном доме, пахнувшем древесною стружкой и чужою заемной силой. – Никого-то не слушают… эх…

Он махнул рукой и налил себе водки.

– Но без них хуже… я с Ясенем поговорю, это старший их, да только…

– Неужели они не хотят вернуться? – Святослав и вправду был молод и ничего-то еще не понимал, кроме того, пожалуй, что уж он-то шансом всенепременно бы воспользовался. Так почему дивы не желают? Ведь и делать-то им ничего не надо, кроме того, что они по сути своей делать должны.

– Хотят, не хотят… тут другое… их однажды предали. Они лечили. Помогали. Всем помогали. А их вот ведь… многие не доехали сюда, особенно молодняк… молодняк у них слабый. Я уж… ай, все одно узнаешь, если вдруг, то… чего только не делал, чтоб сберечь. Даже, не поверишь, браслеты снял с тех, что послабше… а чего? Куда им туточки идти? Тайга кругом… дивы или нет, а… – он махнул рукой. – Все одно мерли…

…но не так, как в других поселениях, где начальство подобным мягкосердечием не отличалось. Он же, этот лысоватый полноватый человечек, больше похожий на мелкого чиновничка, чем на военного, которому было поручено этакое непростое дело, суетился и краснел.

Пил.

Вздыхал.

И потеряв всякий страх говорил. Говорил о вещах, безусловно, крамольных, и во время иное, тут гадать нечего, вскорости сменил бы он не только погоны, но и место жительства, возможно, пополнивши бы ряды постояльцев.

– Аленушку они мне подняли. Ясень и поднял. Он хоть и грозный, и к людям… а как ему к людям, когда люди такие? Но поднял… иные-то лишь руками разводили. Вот я и… может, они там чего и делали, я ж что? Я человек маленький, мне-то откудова ведать? Но это там, а тут… я контингент берегу.

Оно и верно.

Это Святослав понял позже, побывав на других поселениях, тогда-то и оценил, что сытный запах, шедший от дальнего барака, что сами эти бараки, поставленные из плотного леса, зачарованные от сырости и плесени, с высокими полами, которые не промерзали даже зимой. Оценил и целые ватники, и то почтение, с которым люди, да и нелюди, относились к смешному Савелию Никитовичу.

…у него не получилось защитить своих подопечных. Не всех. И он искренне, как-то с совершенно непотребной человечностью, выматывавшей и его, и Святослава, переживал о тех, кто ушел.

Что с ним стало?

И выяснить можно бы, но отчего-то не хочется. Может, оттого, что знание не оставит места надежде. А вот рассказать обо всем вышло легко.

И сам не заметил.

Такси давно довезло до нужного места, и уехало, а Святослав все говорил, не имея сил молчать. И слова находились, и вспомнился вдруг взгляд того дива, в котором насмешка сменилась печалью, а та – сочувствием к нему, глупому мальчишке, такому наивному. Он будто наперед знал, что произойдет дальше, и с мальчишкой, и с наивностью.

Святослав замолчал.

И облизал сухие колючие губы.

– И что было потом? – поинтересовалась Астра, озираясь.

– Потом… потом я вернулся на фронт. Думал, что получу выговор за то, что не исполнил задание. Но там лишь кивнули, будто иного и не ждали. Впрочем, и не ждали, да… а меня отправили дальше. Работать.

И замолчал.

А она больше не спрашивала. Смотрела.

Этот район возводили сразу после войны, когда города, очнувшись от затяжного кошмара, вдруг осознали, что все еще живы. И тогда-то, обуреваемые проснувшейся вдруг жаждой к этой жизни, принялись прихорашиваться.

– Здесь раньше стояли домишки, – Астра сцепила руки за спиной. – Я их помню. Сперва мы тут жили. Бабушка сняла комнатушку в одной избе. Крохотную. Даже не комнатушку, а топчан, занавеской отделенный. За занавеской еще топчан. И снова занавеска. Людей было много, поэтому почти и не топили. Хозяйкою была старуха. Склочная такая. Она все твердила, что того и гляди в разорение введут.

Домов не осталось, тех, прежних, темных и осунувшихся, вросших в землю по самые окна, а может, и того глубже. Теперь вместо них здесь поднимались новенькие пятиэтажки, стояли крепко, смыкаясь углами, выставляя навстречу позднему солнцу блестящие щиты окон.

– Нельзя было бегать. Громко говорить. Вообще говорить. Выходить на кухню. Заглядывать в тот уголок, где стояли старухины сундуки. И вовсе лучше было лежать и не шевелиться. Людей набивалось много, потому что брала старуха дешевле прочих, брала и вещами, и хлебом, и иными продуктами. Всем, что имело ценность, но никогда не позволяла жить в долг. И не знала жалости ни к больным, ни к малым… когда одна женщина заболела и не смогла работать, старуха выгнала ее вместе с детьми.

Астра замолчала, правда, ненадолго.

– Бабушка ее прокляла. Она не говорила, но… я уже видела. Не знаю, что стало с той старухой, но думаю, что, если она и жила потом, то нехорошо, да… а уже через пару лет после войны пожары случились. Дома старые. И стояли тесно. И горело так, что весь город дымом заволокло… поговаривали, что асверские диверсанты всех подожгли, но думаю, что они не при чем. Зачем им жечь старый город?

Святослав кивнул.

Меж новостройками пролегли аккуратные дорожки, по обе стороны которых почетным конвоем вытянулись молоденькие тополя.

– Скорее дело в том, что топили там, чем придется и как придется. Да… но многие погибли на том пожаре, – Астра тряхнула головой. – И обожженных тоже хватало. Их в госпиталь наш доставляли… тогда еще не совсем, чтобы наш. Куда?

– Туда, – Святослав указал на дорожку, вдоль которой вытянулась жидкая полоса кустарника. – Там за домами будут склады…

…не совсем, чтобы склады, хотя изначально строились именно они. Это уже потом, после войны, много после, когда мир в очередной раз переменился, стало понятно, что нужды-то в этих величественных строениях нет, что стоят они в стороне и от железной дороги, и от нормальной асфальтовой, ибо новую по какой-то причине проложили не по старой, а в стороне. Вот и вышло, что огромные здания использовались лишь частично.

Дома закончились сразу и вдруг, сменившись каким-то неустроенным некрасивым полем. Оно пролегло меж гордыми пятиэтажками и белесым забором, видневшимся где-то там, едва ли не за горизонтом, хотя Святослав помнил, что идти было не так и далеко.

Через поле имелась тропа, вытоптанная сотрудниками складов и того, что ныне на этих складах размещалось. Правда тропа была узкой и довольно скользкой, а потому Святослав крепко взял диву за руку.

Чтобы не упала.

А она не стала руку вырывать.

Теплая.

Живая.

…сколько их осталось, тех, кто выжил сперва в лагерях, а потом близ линии фронта?

– Бабушка говорила, – сказала Астра, когда до стены осталось шагов десять, и Святославу видна была не только беленая ее поверхность, но и трещины на ней. – Что о прошлом нужно помнить, чтобы не совершать снова совершенных однажды ошибок. Но жить только им нельзя. Что если жить только прошлым, то будущему не останется места.

Глава 5

Владимира раздраженно вытирала пыль. Уже четвертый раз кряду, а может быть даже пятый, главное, что делала она это сосредоточенно, не позволяя себе отвлекаться. Да и то пыли в библиотеке, несмотря на пылепоглотители, набиралось изрядно. То ли поглотители были нехороши, то ли само по себе место это притягивало пыли слишком много, но собиралась она и под полками, и на них, и на самих книгах.

Вот ведь…

– Чего злишься? – Виктория сестру знала распрекрасно, а потому этакая вдруг страсть к чистоте, прежде Владимире совершенно несвойственная, не осталась незамеченной.