скачать книгу бесплатно
– Дуся!
– Ваша сестрица меня ненавидит! – пожаловался Себастьян, поджимая губы…
…ишь, развалился.
– Дуся, – Аленкины брови сдвинулись над переносицей; и, таки оторвавшись от пациента, которого, судя по Аленкиному виду, она готова была лечить хоть всю ночь напролет, и желательно не в Евдокииных покоях, она встала, – Дуся, это же…
Себастьян Вевельский с готовностью закрыл глаза, показывая, что подслушивать не намеревается и, вообще, находится если не при смерти, то всяко в глубоком обмороке.
– Дуся… – Аленка взяла сестрицу под руку и зашептала: – Я понимаю, что получилось нехорошо и ты на него обижаешься… но это же живая легенда!
– К сожалению…
– К сожалению, легенда? – Себастьян таки не удержался и приоткрыл глаз, на сей раз правый.
– К сожалению, живая, – поправила Евдокия и, погладив верный канделябр, добавила: – Пока еще.
– А теперь она мне угрожает!
Боги милосердные, какие мы нежные. А вот хвост из-под ноги правильно убрал, и не то чтобы Евдокия собиралась наступить, но пусть конечности свои, включая хвост, при себе держит.
Евдокия руки от канделябра убрала и, выдохнув, велела:
– А теперь рассказывайте.
– Что? – в один голос поинтересовались Аленка и Себастьян.
– Все.
– Все – будет долго… – Себастьян вытянул дрожащую руку и, указав на кровать, попросил: – Подай простыночку прикрыться, а то неудобно как-то.
Покрывало Евдокия сдернула.
– Дусенька… – Аленка присела на стул у двери и еще руки на коленках сложила, – потерпи…
– Хватит. Я уже натерпелась.
…и Лихо, который заглянул, хотя еще и не вечер…
Появился и исчез.
Уступил.
Бросил? А кольцо тогда почему? И Евдокия трогает его, пытаясь успокоиться, только получается не слишком хорошо.
– Или меня вводят-таки в курс дела, или мы уезжаем. Сегодня же. Немедля.
Аленка сложила руки на груди, демонстрируя, что с места не сдвинется. Упряма? Пускай. В Евдокии упрямства не меньше.
– Я тотчас телеграфирую маменьке. Полагаю, она меня поддержит. Да и не только она. О нем я тоже молчать не собираюсь. Этот фарс, который конкурсом называют, завтра же закроют. И не надо мне про тюрьму говорить. Тюрьмы я не боюсь.
– Она не всегда такая… – словно извиняясь, произнесла Аленка. – Злится просто…
– И колбасу прячет. – Себастьян сел, завернувшись в покрывало. – Под кроватью… ага…
…коробку он вытащил и, прильнув щекой к крышке, зажмурился.
– Краковельская… чесночная… благодать… к слову, панночка Евдокия, как бы вы ни пыжились…
– Я не пыжусь!
– …на мне клятва крови, так что…
И этот наглец, вытянув колечко краковельской колбасы, к слову, великолепнейшей, сдобренной чесноком и тмином, высушенной до звонкости, сказал:
– Моя прелес-с-сть…
Евдокия перевела взгляд на Аленку. Та клятв крови не давала…
– Дуся, пока ты о нем не знаешь, оно тебя не видит, а раз не видит, то и навредить неспособно.
– Тогда считай, что оно, чем бы ни было, меня разглядело.
– Но…
Аленка повернулась к зеркалу и, коснувшись его ладонью, нахмурилась:
– Ты… не говорила…
– И ты не говорила. – Оправдываться Евдокия не собиралась.
Единственное, о чем она жалела, так о собственной нерешительности. Следовало сразу покинуть сей милый дом…
– Уйти не получится. – Себастьян разломил колбасное кольцо на две неравные половины, меньшую зажал в правой руке, большую – в левой. – Точнее, попытаться можете, но за последствия я не ручаюсь. Вас, панночка, пометили… и вас, к слову, тоже.
Он откусил колбасу и уже с набитым ртом добавил:
– И меня… всех пометили, Хельм их задери.
И замолчал, сосредоточенно пережевывая колбасу.
Следовало сказать, что в покрывале, расшитом цветочками, из-под которого выглядывали длинные мосластые ноги и хвост, тоже длинный, но отнюдь не мосластый, ненаследный князь выглядел… безопасно. Он жевал колбасу, вздыхая от удовольствия, и блаженно жмурился…
Надо полагать, раны на голове затянулись.
Аленка наблюдала за своей легендой с престранным выражением лица.
Куда только прежнее восхищение подевалось?
– Так что, милые дамы, вам от меня никуда. – Жирные пальцы Себастьян вытер о покрывало, и Евдокия с трудом сдержалась, чтобы не отвесить подзатыльника. Князь, называется!
Князь понюхал оставшийся кусок, но со вздохом отложил.
– Хорошо. – Евдокия покосилась на канделябр. – В таком случае предлагаю перемирие. И обмен информацией. Взаимовыгодный…
– А водички нальешь? – поинтересовался Себастьян, голову набок свесив. – Колбаска соленая очень…
Пил он шумно, отфыркиваясь, и вода текла по голой груди, поросшей кучерявым черным волосом. И вида этой самой груди Аленка стеснялась, отворачивалась…
…похоже, первая любовь ее, бережно взращенная на газетных славословиях и снимках, умирала.
Громко срыгнув, Себастьян вытер рот краем покрывала и поднялся.
– Итак, девушки, я внимательно вас слушаю…
…от же гад.
Слушает он.
Но с некоторым удивлением Евдокия поняла, что и вправду слушает. Внимательно так. И уже не выглядит ни смешным, ни жалким…
…Аленка же говорит…
…о том, что дом живой, что строили его по старому обычаю, на костях. И кости эти сроднились со стенами…
…о зеркалах, в которых потерялись души. Их заперли на изнанке зеркального лабиринта, лишив воли и посмертия, оставив лишь голоса, которые Аленка слышит…
…о снах разноцветных, где ей показывают дом…
…и о черном камне, ради которого все затевалось. Камень – драгоценность, а дом – шкатулка, построенная драгоценность хранить. Не здесь, но на изнанке мира. Аленка пока не умеет объяснить иначе. Но ждать уже недолго. Та, которая построила тайник, вернулась.
– Ее ты видела? – Себастьян прервал рассказ.
И, поймав на себе взгляд Евдокии, слегка пожал плечами, будто извинялся…
Извинялся.
Не за поцелуй, а за представление.
Живая легенда? В том и дело, что скорее живая, чем легенда. И приходится соответствовать… или не соответствовать, разрушая чужие иллюзии.
– Нет, – ответила Аленка, задумавшись. И тут же, сама себе противореча, сказала: – Да. Она меняет лица. Она… она забрала чужие… использует, а потом меняет…
В отличие от ненаследного князя, который кивнул, Евдокия ничего не поняла, а переспрашивать не стала.
– Луна растет. – Аленка посмотрела в окно.
Вечерело.
И лиловые сумерки держались за колючей границей роз, точно опасаясь приближаться к окну. Небо отливало то золотом, то багрянцем; и тревожно становилось на душе.
Беспричинная тревога.
– И дом пробуждается… у нее сил не хватает, чтобы сразу его разбудить… луна нужна.
Полная.
Круглая, налитая, как яблоко из маменькиного сада. На такую воют оборотни, а волкодлаки и вовсе теряют разум… Лихо не опасен, будь опасен – не выпустили бы с Серых земель…
Евдокия не наивна.
Евдокия слышала о людях, которые переставали людьми быть. Но боялась – не его, но за него, растревоженного… что подумал?
Известно что…
И ушел… как бросил… обидно и страшно оттого, что не вернется… а если вернется, то каким?
…луна показалась, выглянула, белая монета с полустертою золотой каймой, будто бы надкушенная с одного бока. Но рана зарастает, прибывая день ото дня…
– Будет луна, и будет сила… – Аленка замолчала, устремив взгляд в окно.
Тоже видела?
Чуяла?
А говорили, что будто бы у сестрицы сил мало, что едва-едва хватит их раны затянуть… а она слышит вот… и сама не понимает, откуда у нее это взялось.
Отцовская кровь очнулась?
Или же, напротив, материнская? От той прапрабабки, про которую говорили, будто бы она – прирожденная колдовка? И впору бояться родной сестры…
…близких.
Двое, и обоих Евдокия любит. Она-то человек обыкновенный и мало на что в колдовском мире годный, только и может, что богам молиться. Пусть заслонят. Сберегут. Силами наделят, потому как иначе… что бы ни обреталось в зеркалах сторожем клятых душ, оно выберется…
– Панночка Алена. – Себастьян поднял недоеденный кусок колбасы и кое-как отер о покрывало. И вид себе вернул прежний, слегка придурковатый. Аленку взял за ручку жирными пальцами, срыгнул сыто, отчего бедную аж передернуло, и к ручке припал.
Обслюнявил всю знатно.
– Вернитесь к себе. И ведите себя как прежде…
…Аленка ручку выдернула и торопливо за спину спрятала. А ведь колбасу краковельскую она на дух не переносит из-за чесночного ее запаха.
– А… вы?
– И я вернусь. От доем и вернусь. – Он еще и грудь волосатую почесал, сказав доверительно: – Вы не представляете, до чего мне жрать охота…
У двери Аленка тайком понюхала пальчики и скривилась-таки…
