скачать книгу бесплатно
– Ничего не творится… вот вчера мы декламациями занимались. И мне кажется, я немалый успех имела. А Иоланта все время запиналась, будто бы читать не умеет… Лизанька, напротив, читала очень громко. Мне кажется, что она думает, если громко – то хорошо… но, наверное, нельзя так говорить. Но ты сама знаешь, была ведь… а позавчера примерка была. Костюмы для бала-маскарада… по-моему, это как-то скучно: который год подряд шить цветочные наряды… хотя из тебя очень красивый гиацинт выйдет, поверь моему слову…
Евдокия хмыкнула: неужто сестрица и вправду полагает, будто ее интересуют эти декламации, пикники и маскарады?
– Алена, я не о том спрашиваю, – с улыбкой произнесла Евдокия, признаваясь себе самой, что гиацинтовое платье и вправду выходило великолепным.
Лихо бы понравилось.
И понравится, если он сам, конечно, на этом балу объявится.
– Еще не время…
– Алена!
– Не время. – Глаза полыхнули яркой зеленью, сделавшись вовсе не человеческими. – Пожалуйста, Дуся… я пока не могу…
– Рассказать?
– И рассказать тоже… луна неполная… еще неполная… неделя всего осталась… пожалуйста. Неделя, и… и тебе бы уехать. Меня оно не тронет, а ты…
– А у меня охрана имеется.
…во всяком случае, по ночам.
Лихо вернулся на закате.
Обнял.
И, прижав к себе, тихо выдохнул:
– Ева… а я тебе ничего не принес… простишь?
– Прощу.
И не будет думать больше ни о чем. Как оно там сложится дальше? Как-нибудь, но… темнота укроет от ревнивого взгляда богов. И можно позволить себе быть бесстыдною и даже развратною.
Шелковая лента выскальзывает из косы.
И кожаный шнурок, которым он стягивает свои такие жесткие ломкие волосы. Тычется носом в руки, беспокойно, беззащитно, вновь и вновь произносит это, уже не чужое, имя:
– Ева…
…Евдокия.
…но и так хорошо. И обнять его, беспокойного, унять непонятную тревогу.
Пусть останется за порогом, за границей темноты. Будет день, будут заботы, а пока Евдокия разгладит морщины вокруг его глаз. И коротких ресниц коснется, которые колются, будто иголки…
…и замрет, уткнувшись носом в шею, горячую, сухую, как земля на старом карьере…
– Что ты со мной делаешь? – Его шепот тревожит ночь.
– А ты?
– И я…
Волосы перепутались, переплелись прядями, точно старые деревья ветвями… и хорошо лежать в кольце его рук.
Не думается ни о чем.
И Евдокия счастливо позволяет себе не думать…
Часы бьют полночь, но кто бы ни бродил по темным коридорам Цветочного павильона, в комнату Евдокии он заглядывать не смеет. А на рассвете, который Евдокия чувствует сквозь сон прохладою от окна, птичьим взбудораженным щебетом, Лихослав уходит.
…как ему верить?
И не верить никак…
…два дня прошли без происшествий.
Почти.
Странное пристрастие Иоланты к зеркалам не в счет. Теперь она повсюду носила с собой крохотное, с ладошку величиной, зеркальце, от которого если и отрывала взгляд, то ненадолго.
Улыбалась странно.
Говорила тихо.
А в остальном все как прежде.
Очередная свара Богуславы и Габрисии, которая, растеряв былую невозмутимость, расплакалась. И в слезах убежала в свою комнату; прочие же красавицы сделали вид, что ничего-то не заметили. А может, и вправду не заметили?
Эржбета писала.
…Ядзита, как и прежде, занималась вышивкой…
…Богуслава, растревоженная ссорой, мерила комнату шагами…
…Лизанька читала очередное послание, которое то к груди прижимала, то к губам, и вздыхала этак, со значением…
…Мазена, устроившаяся в стороне, тоже читала, но книгу в солидном кожаном переплете.
– Я… я больше не собираюсь молчать! – Габрисия появилась в гостиной.
Гневливая.
И глаза покраснели от слез… способна ли матерая колдовка плакать?
– Пусть все знают правду!
– Какую, Габи? – Богуслава остановилась.
…одержимая?
…об одержимых Себастьян знает не так и мало. Случается человеку по воле своей впустить в тело духа. Думают обычно, что справятся, верят, а после, когда оно бедой оборачивается, то удивляются тому, как же вышло этакое… и ведь началось все с того самого приворота.
Дура…
…и надо бы скрутить, сдать жрецам, авось еще не поздно, заперли бы, замолили, вычистили измаранную прикосновением тьмы душу.
Нельзя. Не время еще.
– Ты моего жениха увела!
– Помилуй, дорогая, не я увела. Он сам не чаял, как от тебя спастись… ты была такой… страшненькой… но с претензией. – Богуслава смерила соперницу насмешливым взглядом.
А ведь не переменилась. Не то чтобы Себастьян так уж хорошо знал ее – прежнюю, но сколько ни приглядывался, странного не замечал.
Не ошиблась ли Ядзита?
Вышивает, словно не слышит ничего; и прочие красавицы ослепли, оглохли… нет, не оглохли, прислушиваются к ссоре, любопытствуют.
– Да и кому интересны дела минувших дней. – Богуслава расправила руку, глядя исключительно на собственные ногти. Розоватые, аккуратно подпиленные и смазанные маслом, они тускло поблескивали, и Себастьян не мог отделаться от ощущения, что при нужде эти ногти изменят и цвет, и форму, став острее, прочнее, опаснее…
…аж шкура зачесалась, предчувствуя недоброе.
– Никому, – согласилась Габрисия, мазнув ладонью по пылающей щеке. – Куда интересней, как ты с единорогом договорилась, дорогая…
Мазена закрыла книгу.
А Эржбета оторвалась от записей, Лизанька и та письмо, едва ли не до дыр зачитанное, отложила.
Интересно получается.
– Панночка Габрисия, – Клементина, по своему обычаю державшаяся в тени, выступила, – вы осознаете, сколь серьезное обвинение выдвигаете против княжны Ястрежемской? И если окажется, что вы клевещете…
– Я буду очень удивлена, – вполголоса произнесла Ядзита. Игла в ловких пальцах ее замерла, но ненадолго.
– Я обвиняю Богуславу Ястрежемску в обмане и подлоге. Она давно уже не невинна… – Габрисия разжала кулаки. – Четыре года тому я застала ее в постели с… князем Войтехом Кирбеничем…
– Ложь, – легко отмахнулась Богуслава.
– Как драматично! – Эржбета прикусила деревянную палочку, уже изрядно разжеванную. – Накануне свадьбы невеста застает суженого с лучшею подругой в… в компрометирующих обстоятельствах…
– Габи, не позорься. – Богуслава не выглядела ни смущенной, ни напуганной. – Тебе показалось, что ты застала в Войтеховой постели меня…
– Показалось?!
– Именно, дорогая, показалось. У тебя ведь зрение было слабым… настолько слабым, что без очков ты и шагу ступить не могла. А тогда, помнится, очки твои разбились…
– Весьма кстати…
– Бывают в жизни совпадения…
– Я узнала твой голос. – Отступать Габрисия не желала. – Или ты и в глухоте меня обвинишь?
– Разве я тебя хоть в чем-то обвиняю? А голос… мало ли схожих голосов… я понимаю, – Богуслава поднялась, – очень понимаю твою обиду… и клянусь всем светлым, что есть в моей душе, что невиновна…
…она обняла Габрисию, и когда та попыталась отстраниться, не позволила.
– Тебя глубоко ранило предательство жениха. Верю, что ты застала его с кем-то…
Она поглаживала Габрисию по плечу.
– Но не со мной… Габи, ты радоваться должна…
– Чему?
Габрисия успокоилась, что тоже было несколько странно.
– Тому, что не успела выйти за него замуж. До свадьбы, после… он бы предал тебя… посмотри, какой ты стала…
Богуслава развернула давнюю приятельницу к зеркалу.
– Ты красавица… ты достойна много большего, чем то ничтожество… – Она обошла Габрисию сзади и, наклонившись, прижавшись щека к щеке, смотрела уже на ее отражение. – Ты с легкостью найдешь себе нового жениха… и уж он-то сумеет оценить сокровище, которое ему досталось…
Габрисия смотрела на собственное отражение.
А то плыло, черты лица менялись…
…она и вправду была потрясающе некрасива: длинноноса и узкогуба, с близко посаженными глазами, с тяжелым подбородком, со сросшимися бровями, какими-то непомерно темными, точно кто-то прочертил по лицу ее линию.
Габрисия всхлипнула и зажмурилась.
– Это все в прошлом, дорогая… все в прошлом, – пропела на ухо Богуслава, отпуская жертву. – Мы так давно не виделись… и я готова признать, что ты несказанно похорошела! Не иначе, чудо случилось!
– А то, – громко сказала панночка Тиана. – Вот у нас в Подкозельске был случай один. Не, я сама-то не видела, но мне дядечкина жена рассказывала. А она хоть та еще змеюка, но врать не станет. У ее приятельницы дочка росла. Такая некрасивая, что прям страх брал! От нее кони и то шарахались, и чем дальше, тем хуже… кони-то что, скотина бессловесная, шоры надел и езжай себе, куда душе угодно. Женихи – дело иное… женихи-то с шорами ходить несогласныя были.
Лизанька громко фыркнула и письмо вытащила. Мелькнула игла в пальцах Ядзиты… и Эржбета открыла книжицу…
– …так когда ей шестнадцать исполнилося, то родители повезли ее в Познаньск, в храм Иржены-заступницы за благословением. Много отдали! Но помогло! Кони шарахаться перестали…
– Надо же… какой прогресс.
Богуслава отступила, а Габрисия как стояла, так и осталась, устремив невидящий взгляд в зеркало…
– А с женихами что? – поинтересовалась Эржбета, прикусывая самопишущее перышко.
– У кого?
