скачать книгу бесплатно
– Мам! Когда наконец будут готовы линзы?
– Фу-у-у… – выдохнула Женя. – Чего разорался? Меня чуть кондратий не хватил! Ты же знаешь, что обещали. – Она пошевелила губами, подсчитывая дни в уме. – Недели через… теперь уже, пожалуй… Точно! Ровно через две недели!
– Неужели мне еще столько времени ходить эдаким уродцем?
– Знаешь, сынок, ты бы не очень на эти линзы рассчитывал. – Женя вздохнула и привалилась к стене ванной.
– Это еще почему? – вскинулся Игорь.
– Не все могут их носить. У некоторых глаза слезятся, краснеют, болят… Вот у нас в отделе Валерия Никитична…
– О-о-о-о!!! – взревел Игорь. – Только не надо примеров из жизни!
В своей комнате он перерыл все полки в шкафу и опять громко крикнул:
– Ма-а-ам! Где мой черный бадлон и серый джемпер?
– Бадлон – в стирке, а где джемпер – не знаю! – в ответ крикнула из кухни Женя. – У себя в шкафу поищи!
– Ну вот всегда так! – раздражился Игорь, хотя сердиться, в общем-то, было не на кого. Синтетический бадлон можно было и самому выстирать в две минуты.
Он постоял посреди комнаты в раздумье, потом отодвинул от стены диван и вытащил из-под него сильно мятый серый джемпер, сокрушенно покачал головой, затолкал джемпер обратно в щель и со злостью припечатал диваном к стене. Потом еще немного подумал, бросил взгляд на часы и присвистнул, поняв, что опаздывает. Он порылся в наваленных на кресле вещах, вытащил баллончик дезодоранта, попрыскал под мышками, потом, на всякий случай, пшикнул на ноги, после этого пару раз обрызгал себя всего, нацепил свои каждодневные черные джинсы, куртку от спортивного костюма и помчался в школу.
Зайдя в класс, он первым делом отыскал глазами Кристину и, глупо покраснев, улыбнулся ей. Кирьянова в ответ не только не покраснела, но и не улыбнулась. Она посмотрела как-то сквозь Игоря и сразу повернулась к своей подружке Таньке Казаковой.
Краевский не подумал ничего плохого. Мало ли что не улыбнулась! Может, она его проверяет: вдруг он теперь станет вести себя по отношению к ней собственнически? А может быть, ей не хочется, чтобы все было напоказ и все их обсуждали? Это он вполне одобряет. Никому не стоит лезть в их дела. Их отношения – это только их отношения!
За день Игорь еще несколько раз послал Кристине пламенные взгляды, но она реагировала на них так же, как утром: смотрела сквозь или мимо Игоря или отводила глаза. В гардеробе они неожиданно столкнулись лицом к лицу.
– Можно я тебя провожу? – шепнул Краевский.
Кристина, стрельнув глазами по сторонам, удостоверилась, что их никто не видит, и проговорила тоже шепотом, скороговоркой:
– Не провожай! Я сама зайду к тебе часа в четыре.
Дома все время до четырех часов Игорь не мог усидеть на месте, не мог ничем заниматься. Он то пытался делать уроки, то бросался к телевизору, то к зеркалу, то к музыкальному центру, а от него – снова к зеркалу. Около зеркала у него мгновенно портилось настроение, и в конце концов он решил к нему больше не подходить. Он стал читать детектив, но больше страницы осилить не смог. В 15.45 он был уже на таком взводе, что у него дергалось веко левого глаза. Он закрывал глаз, прижимал веко пальцами, но оно все равно дергалось.
В 16.10 наконец раздался долгожданный звонок. Игорь вздрогнул так, что с переносицы слетели очки. Он быстро поднял их с пола, положил на стол и решил не надевать. В своей квартире он уж как-нибудь сориентируется и без них, да и Кристину ни с кем не перепутает. С ужасом осознав, что он непозволительно долго медлит, Игорь бросился к дверям. На пороге стояла ОНА.
– Заходи, – отвратительно севшим голосом сказал Краевский.
Кристина отрицательно мотнула головой.
– Никого нет дома. Заходи, – повторил Игорь и деревянной рукой сделал приглашающий жест.
Девушка опять несогласно мотнула головой, схватила его за деревянную руку и опять потащила к мусоропроводу, к кошкам и их отвратительному контейнеру, в котором лежал кружок жутко позеленевшей колбасы.
Как только молодые люди оказались друг против друга, они начали целоваться, торопливо, страстно, до тех пор, пока не услышали, как лифт остановился на лестничной клетке, где находилась квартира Игоря. Одноклассники замерли. Через пару секунд на их площадку с мусоропроводом начала подниматься компания подростков самого гнусного уголовного вида с сигаретами в зубах и с бутылками пива наперевес. Кристина змеей выскользнула из объятий Краевского и, ловко прошмыгнув между парнями, заскочила в лифт, который так и стоял с открытыми дверцами. Растерянный Игорь начал медленно спускаться вниз. Без очков лиц парней он толком не видел. Один из них подставил ему ногу, и Краевский, споткнувшись, скатился вниз с последних трех ступенек. Вслед ему раздался богатырский смех молодых идиотов.
Хорошо, что падать пришлось не свысока. Игорь только прикусил губу и слегка разодрал ладонь о торчащую из перил арматуру.
* * *
А дальше для Игоря Краевского потянулся сплошной «день сурка». Утром он кое-как отсиживал уроки. В школе Кристина по-прежнему смотрела мимо него. После занятий он метался по квартире в ожидании Кирьяновой, а потом они до сумасшедшего сердцебиения целовались среди картофельных очисток и кошек, пожирающих отвратительную тухлятину. Через неделю Игорь начал тяготиться обществом кошек, которые после трапезы считали своим долгом обтереть грязные бока об их с Кристиной ноги. Краевского стало раздражать, что его любовь пахнет отбросами, вместо того чтобы благоухать цветами. Он несколько раз предлагал Кристине пойти прогуляться или хотя бы спуститься к ним в квартиру.
– Нет… не хочу… – шептала она между поцелуями. – Хочу, чтобы рядом никого не было. Только ты и я…
– Тут полно мерзких кошек и людей с помойными ведрами, – убеждал он ее тоже между поцелуями. – А дома у меня никого…
– Могут прийти родители.
– Они приходят после шести.
– А вдруг придут раньше?
– У меня своя комната.
– Они могут туда зайти…
– И что? Разве мы делаем что-нибудь плохое?
– Им это не понравится, поверь мне на слово.
И все шло тем же чередом: школа, метание по квартире в ожидании Кристины, а потом поцелуи с привкусом помойки. Однажды Игорь не выдержал:
– Кристина! Я не могу больше так! Ты красивая, нежная, а здесь такое гадкое место. Мы насквозь пропитались запахом кошек и тухлятины. Я не хочу, чтобы наша любовь пахла гнилью!
– Ты понимаешь… – между поцелуями шептала она. – Это же очень романтично, когда необычная обстановка… Так еще ни у кого не было…
– Знаешь, – отстранился от нее Игорь, – пожалуй, и мне тоже такого не надо. Я тебя люблю и не хочу, чтобы чудный запах твоей кожи, твоих волос мешался со стухшей кошачьей едой!
– То есть ты, – Кристина ткнула ему в грудь перламутровым ноготком, – от меня отказываешься?
– Нет! Ну что ты! Ну как ты могла такое подумать! – зачастил Игорь. – Я просто хочу, чтобы мы поменяли место встреч… на какое-нибудь другое. Ну что плохого в моем желании?
– Ладно, я подумаю, – холодно сказала Кристина и, как всегда, быстро сбежала с лестницы.
Вечером того же дня, когда Игорь вдвоем с отцом на кухне пили чай, сын спросил:
– Пап, что ты можешь сказать… о женщине, которая… любит устраивать свидания у помойки?
– Это ты про Тосю, что ли?
Тосей прозывалась соседка Краевских по площадке, жуткая опустившаяся алкоголичка, которая побиралась по помойным бакам, отыскивая там бутылки, жестянки из-под пива и вообще все, что можно хоть как-то приспособить к хозяйству.
– Нет, не про Тосю, – досадливо поморщился Игорь. – Про другую… про нормальную женщину, которая почему-то хочет встречаться только у помойки – и все! Что ты про такую скажешь?
– Скажу, что не очень-то она и нормальная. Лечиться ей надо. А что? – Сергей отставил стакан с недопитым чаем и уставился сыну в глаза: – Тебе какая-то идиотка назначила свидание у помойки?
Игорь затравленно помотал головой, подавился чаем, закашлялся и ушел в свою комнату.
– Чего это ты тут кричал про какую-то помойку? – спросила Женя, войдя в кухню.
– Сядь, – встревоженным голосом сказал Сергей.
Женя торопливо присела на табуретку, с ужасом прошептав:
– Что случилось?
– По-моему, к нашему сыну вяжется какая-то сумасшедшая тетка. Может быть, даже Тося из сто двадцать первой квартиры!
– С чего ты взял? – охнула Женя.
– Он сам сказал… Представляешь, – Сергей понизил голос до шепота, – она назначает ему свидания, ты не поверишь, у помойки.
– У нашей? Во дворе?
– Откуда я знаю?
– Да ну, ерунда какая-то…
– Никакая не ерунда! Он сам меня спросил, как я отношусь к женщинам, которые назначают свидания у мусорных баков?
Женя с шумом выдохнула воздух и хрипло спросила:
– А ты?
– А что я мог ответить? – буркнул Сергей и нервно поскреб ногтем темное пятнышко на столешнице. – Естественно, я сказал, что у нее мозги набекрень.
– А он?
– А он… подавился и ушел…
– И что же теперь делать?
– Откуда я знаю!
Родители помолчали.
– Может быть, выследить их? – предложила Женя, с надеждой взглянув на мужа.
– И что дальше?
– Ну, не знаю… Может, ты дашь ей понять, что наш сын совсем еще мальчик…
– Я??? – изумился Сергей.
– А кто? Я, что ли? – с вызовом ответила Женя.
* * *
Хотя Сергей и согласился следить за Тосей из сто двадцать первой квартиры, Женя и сама бдительности не теряла. Если она слышала, как открывается Тосина дверь, тут же выскакивала на лестницу с миской со специально сохраненными для такого случая отходами. Тося, завидев Женю, всегда улыбалась ей синюшным ртом, в котором одна половина зубов отсутствовала, а другая половина была сильно разреженной и гниловатой, как плетень заброшенного деревенского дома. При виде этого рта Женя моментально успокаивалась и с легким сердцем опрокидывала свою миску в мусоропровод в полной уверенности, что заготовка впрок отходов ей больше никогда не понадобится. Ни один нормальный молодой человек, к которым она, разумеется, относила собственного сына, не может прельститься Тосиным ртом, щеками, изборожденными рытвинами разной глубины, длины и направления, и заплывшими глазами цвета снятой бульонной пены.
Уже дома, тщательно вымыв миску и поставив ее в сушилку, Женя каждый раз заново соображала, что в некоторых случаях (то есть когда очень уж приспичит) некоторые мужчины могут запросто пренебречь лицом, поскольку женские особи, помимо лиц, таят в себе еще очень много для них притягательного. Расстроив себя подобными мыслями, Женя опять доставала заветную миску, ставила ее в нижний шкафчик рядом с мусорным ведром и некоторые отходы снова намеренно бросала в нее.
Однажды за ужином Женя пригвоздила мужа к табурету метким вопросом:
– Ну что, ты выяснил, что у Тоси из сто двадцать первой квартиры с нашим сыном?
– Видишь ли, Женя… – начал Сергей, и она сразу поняла, что он ничего не выяснял. – Я несколько раз дополнительно и очень внимательно рассмотрел нашу Тосю и решил, что погорячился. У Игоря ничего не может быть с этой полубомжихой.
– Да? А почему же он спрашивал про помойку?
– Ну… кто ж его знает? – заерзал на табуретке Сергей. – В его переходном возрасте в голову вполне может лезть всякая ерунда.
– В переходном возрасте? – саркастически переспросила Женя. – Это в семнадцать-то лет?
– Вот именно! В семнадцать! В переходном возрасте от юности к… мужанию!
– Слушай, Серега, а тебе при переходе от юности к мужанию тоже лезли в голову помоечные тетки?
– Ой, чего только не лезло, – гаденько, как показалось Жене, ухмыльнулся муж, но тут же осекся и виновато на нее посмотрел. – Ну… в смысле… я хотел сказать, что когда молодо-зелено, то многое простительно…
– То есть ты хочешь сказать, что я вышла замуж за человека, который в юности интересовался подобными тетями тосями с гнилыми зубами?
– Ну не надо все понимать буквально, Женя! – несколько фальшиво возмутился Сергей, понял это и решил от обороны срочно перейти к наступлению: – И вообще! Я же не спрашиваю, кем ты интересовалась до того, как вышла за меня замуж! У каждого, знаешь ли, как сейчас модно говорить, найдется свой скелет в шкафу, то есть подобная тетя Тося, или там дядя Петя, или, может быть, Саша…
Женя вздрогнула. В ее «шкафу» действительно уже несколько недель томился свой скелет, который имел не только имя Саша, но еще даже и фамилию – Ермоленко. Саша Ермоленко – кумир ее детства. Февраль собирался уже плавно перетечь в март, а она все никак не могла забыть встречу с ним в торговом центре «Ока». Ей даже несколько раз снился один и тот же сон: они с Сашей, сидя на коленях на газоне подле памятника Ленину, который вопреки всем новомодным политическим течениям городские власти сохранили на привокзальной площади, выкапывают ее «секрет». Саша поражается, как хорошо он сохранился, радуется этому, как ребенок, а потом они прямо на газоне целуются до полного помутнения рассудка.
Надо сказать, что со времени той памятной встречи Женя гораздо чаще, чем это было нужно, забегала в «Оку», но Ермоленко так больше ей и не встретился. С одной стороны, это было хорошо, потому что плохо, когда замужней женщине снятся посторонние мужчины. Если с ними, с посторонними мужчинами, начать то и дело встречаться в «Оке», то они запросто могут трансформироваться в не посторонних, а очень даже близких, таких, как в повторяющемся сне. С другой стороны, Женя очень хотела увидеть Ермоленко еще раз. Она поняла, что в нынешнем своем виде произвела на него неожиданно большое впечатление, и ей захотелось закрепить успех назло той девочке с пикантным шрамиком, которая нравилась Саше, когда они жили на улице Вокзальной.
– Схожу за мясом, – внезапно сказала Женя. – Суп уже кончается, надо варить другой.
Сергей обрадовался, что скользкий разговор о не слишком чистых юношеских увлечениях завершился вдруг мясом для супа, и согласно кивнул, тем более что по телевизору с минуту на минуту должен был начаться очередной футбольный матч. Присутствие жены при этом захватывающем действе вовсе не обязательно и даже, пожалуй, вредно. Она непременно станет мельтешить перед экраном туда-сюда со всякими мисками и поварешками, а это чревато пропуском голевых моментов игры.
Женя зашла в ванную, чтобы подправить косметику. Из овального зеркала на нее глянула молодая красивая женщина, в лице которой ничего не надо было поправлять. Женя послала своему отражению воздушный поцелуй, быстренько оделась и вышла из дома.
На улице, несмотря на минус пять, уже вовсю пахло приближающейся весной. Трудно определить, из чего этот запах складывался. То ли он шел от земли газонов, которые кое-где уже освободились от снега, то ли от юных девушек, снявших шапки и пустивших по ветру свои длинные душистые волосы, то ли его источали деревья, внутри которых за заиндевелой еще корой уже проснулась, бурлила и пенилась жизнь. Кое-где на тротуарах среди снега, натоптанного за зиму до цвета и фактуры булыжной мостовой, чернели островки асфальта, чуть подернутые нежной сизой дымкой. Женя с удовольствием процокала по одному из островков каблучками, и у нее защемило сердце от совсем не нового, но всегда волнующего притока знакомых ощущений. Сегодня эти ощущения оказались особенно остры, потому что были связаны со «скелетом» по фамилии Ермоленко и с детством.
Как же они все ждали, когда в их дворе хотя бы частично сойдет снег и на куске асфальта можно будет начертить мелом слегка кривоватый «скачок» с «котлом», «огнем» и «водой»! В художественной литературе эту девчоночью игру непременно называют классиками, а в их дворе расчерченный на квадратики прямоугольник звался именно «скачком», и это было правильнее, потому что по его клеткам скакали: «по-русски» – это если только на одной ноге, и «по-немецки», когда разрешалось периодически опираться и на вторую ногу. Женя долго не умела скакать «по-русски», зато красивее других разрисовывала розовыми и голубыми мелками «домик» в те нечастые случаи, когда ей удавалось его заиметь. Лучше других, разумеется, скакала и забрасывала «битки» в «котел» Люда Никольская, красивая девочка со шрамом и первая любовь Саши Ермоленко.
Вместе с тонким весенним ароматом Женя будто заново вдохнула запах своего старого двора, засаженного кустами с волчьими ягодами, такими же, как на привокзальной площади, где покоился ее «секрет», и грудь снова полоснула детская ревность к Люде. Вместо соседнего магазина «Веста. 24 часа», куда она честно направлялась за мясом для супа, Женя вдруг резко свернула в противоположную сторону, к Комсомольскому каналу, который тоже никто так и не удосужился переименовать, хотя, например, ее сын Игорь уже очень плохо представлял, кто такие комсомольцы.
Перейдя через мост, Женя попала в старую часть города Колпина с домами, построенными пленными немцами в стиле сталинского ампира: с полуколоннами, лепными украшениями, крылечками с чугунными завитками под козырьками и знаменитыми башенками на крышах. Недалеко от вокзала высился пятиэтажный дом с башней и приличной высоты шпилем – одна из главных колпинских достопримечательностей. Во-первых, по своей архитектуре он отдаленно напоминал знаменитое здание Московского университета имени Ломоносова на Воробьевых горах или гостиницы «Украина». Во-вторых, когда жители Колпина по железной дороге возвращались домой из дальних странствий (или из той же Москвы), дом со шпилем всегда приветствовал их огромным флюгером в виде венка колосьев, перевитого лентой, почти точь-в-точь такого же, как на гербе Советского Союза, и даже со звездочкой наверху. При виде этого первого в городе высотного дома со шпилем и флюгером у каждого, даже очень сурового, колпинца увлажнялись глаза, теплело в груди, и он чувствовал себя частицей огромного государства, широко и привольно раскинувшегося «от Москвы до самых до окраин…» Особенно душу грело то, что их город окраиной не был! Он был одной из станций, упомянутых в знаменитом путешествии Александра Николаевича Радищева из Петербурга в Москву, о котором радивые учителя рьяно вдалбливали в голову каждому российскому школьнику помимо его воли. Справедливости ради стоит заметить, что Радищев в своих записках Колпино никак не обозначил, но и так ясно, что мимо него он обязательно проезжал. Иначе как бы он попал в Тосно, Любань или Чудово?
Поворачивать к дому со шпилем Жене было не нужно. Она быстрым шагом прошла Банковский переулок и, вдруг вновь вообразив себя пятиклассницей в спущенных гольфах и с хвостиком на макушке, лихо перебежала дорогу перед автобусом, выруливающим с привокзальной площади. Внутри арки длинного четырехэтажного дома, за которым, собственно, и находился двор ее детства, Женя остановилась. Пахло кошками и особым банно-мыльным запахом временно складированных во дворе товаров хозяйственного магазина, который по-прежнему существовал на первом этаже дома с аркой. Конечно, она много раз пробегала мимо этой арки и даже заходила в сам хозяйственный магазин, но сегодня знакомые с детства запахи растревожили ее чуть ли не до слез.
А двор, как оказалось, не слишком изменился. Так же тяжело раскачивалось на ветру замерзшее корками белье, прицепленное деревянными остроухими прищепками, кучерявыми пластмассовыми и даже сохранившимися с незапамятных времен – оловянными, антикварно потемневшими. Так же курили и матерились грузчики хозяйственного магазина. Так же урчали подъезжающие к его задним дверям машины. Только вот горки, качели и карусели детской площадки были изготовлены уже не из металла, а из разноцветного веселого пластика. Стены крашенных в желтый и бежевый цвета домов нынешние юные художники-монументалисты изрисовывали уже не мелом, а жирными акриловыми струями красок из баллончиков.
