Скорачи

скачать книгу бесплатно

Сережа идет вперед, я поспеваю за ним, а лес полон птичьего гомона. Насколько я помню, это как раз хорошо. Потому что нас за врага не воспринимают, хотя надо любимого спросить, он лучше знает. Он вообще все лучше знает, потому что я городская, а вот Сережа себя ведет так, как будто в лесу родился. Это так необычно, но он же офицер, наверное, их так учат.

Мы идем, кажется, не спеша, при этом Сережа видит все. Остановившись у куста, он быстрыми движениями обирает его, ссыпая ягоды в невесть откуда взявшуюся черную пилотку. Хотя понятно, откуда она взялась: автомат же не в воздухе висел, значит, тот же фриц с ним и одеждой своей поделился. Ягоды вкусные, но любимый себе их не берет, а попытку поделиться мягко пресекает. Он… Он это для меня?

Сергей

Вот что странно – того фрица не хватились, хотя тело я, конечно, замаскировал как смог, но самого его не хватились, как не было его. Как будто он возник из небытия, специально, чтобы поделиться оружием и припасами, чего просто не бывает. Значит, ситуация сложнее или же я просто чего-то не понимаю. В свою очередь, это значит, что преследования можно не ожидать, что тоже хорошо.

Варенька моя ягоды лопает, но явно не понимает, почему я ей все отдал, а все просто: сначала она должна быть накормлена, особенно этими самыми ягодами. А вот через часик встанем мы на привал подольше и, наверное, посмотрим, что там у фрица в рюкзаке кроме двух гранат. Еда точно должна быть, значит, и пообедаем, а потом и ночлегом озаботимся.

Верил бы я в сказки, посчитал бы себя сверхудачливым или еще кем-то, но в такие сказки я не верю. Пропал фриц и никто ничего – такого не бывает, особенно учитывая, что он каратель. Много чего не бывает на самом деле: и бросок финки метров с пяти, и все остальное. Потому что бросать нож – это не только глазомер, но еще и мышцы, которых у этого тела нет. Но при этом я двигаюсь так, как после училища, и, главное, спокойно воспринимаю обстановку вокруг себя. Ну, Великая Отечественная, ну и что… Так не бывает. Варя себя в руках держит, это заметно, но ее должно было размотать так, что ни одна сила воли не утянет. Лет двенадцать ей на вид, ребенок-ребенком, но какие-то признаки уже есть. Да и красивая она, аж дух захватывает.

Вот, кстати, и речка, скорей ручей. Воды набрать хватит, помыться, хоть частично, – тоже. Ну и встать здесь на часок-другой… Впрочем, уже и о ночлеге нужно подумать, если мы буром на партизан не выскочим. Ну а что, сказка так сказка! Тут, кстати, тоже зависит, в сорок третьем, по-моему, целые области партизанские были, так что, кто знает…

– Помойся, родная, я посторожу, – предлагаю я Вареньке, она только вздыхает. Ну да, студеная вода, тут бойлера нет.

– Спасибо, Сережа, – и голосок у нее нежный такой, ласковый.

Развязывает подол, выскальзывая из платья, и тут я вижу то, чего раньше не заметил, – по крайней мере тело точно били – отметины характерные имеются, а Варенька моя вздыхает еще раз и лезет в воду, тихо взвизгнув. Ну, тут ничего не поделаешь… Кстати, солдатский сидор у фрица – такой же нонсенс, как и гуляющий эсэсовец, которого никто не ищет. Но факт есть факт, и мыло я в нем нахожу…

– Мыло возьми, – протягиваю я обнаруженный кусочек хозяйственного мыла. В наших условиях любое сойдет.

Вообще, содержимое сидора, который я поначалу за рюкзак принял, очень мне игру в поддавки напоминает: портянки, которые и за полотенце сойдут, хлеб, две банки чего-то пока не известного, табак в варианте махорки, насколько я чувствую, сало, патроны и фляга. Да еще снятая с фрица еще одна… В общем, живем. О, даже спички есть, надеюсь, не «гомельдрев» из известного анекдота. Даже котелок есть. Внутри сидора? Смешно, да. Как будто кто-то собрал нам этот сидор для того, чтобы нам комфортнее было. Кстати, из запасных портянок можно чуни сделать. Будет неидеально, но всяко лучше, чем голыми ногами.

Вот пока моется мое солнышко, я займусь обедом и чунями. Привал тут у нас на некоторое время, часа на два, наверное, может, и три. За это время отдохнем, поедим, любимая моя помоется, а меня пока по запаху не найти, потому потерплю я.

Значит, развожу бездымный костерок, на который вешаю котелок, а в него… Вскрываю банку финкой, тоже мне бином Ньютона, внутри обнаруживаю тушенку, что с моей точки зрения вполне логично. Ну, хлеб у нас есть, соль тоже, потому как солдат без соли не встречается. Ложка, правда, только одна, ну это не беда – по очереди поедим. И сделаю я сейчас бульончик на тушенке. Так себе еда, но горячая, что очень в наших условиях важно, ибо гастроэнтеролога у нас нет, да и вообще не нужно до крайностей доводить наши растущие организмы.

Вот помылась моя хорошая, дрожит вся, поэтому беру кусок ткани и растираю ее, чтобы не заболела. Платье у нее летнее, ну, какое нашел, то и нацепил. Обронили, значит, фрицы. Правда, зачем им детские ношеные платья, я не понимаю. Наверное, есть в этом какой-то толк с точки зрения нелюдей. Хорошо, что не в гражданскую занесло, там такой пирог был, что пойди еще разбери, а на истории той, точнее уже этой, войны мы все росли, поэтому все довольно просто психологически: фрицы – нелюди. И не надо пока вспоминать, что к «своим» тоже вопросы были, особенно к органам госбезопасности. Будет день – будет пища.

Сидит рядышком, смотрит, как я еду готовлю, сжалась вся, моя хорошая. Не забываю ее погладить, ведь для меня война привычна, а для Вареньки, видевшей все это только в кино, все внове. А жизнь – она не кино, да еще и девочкой она стала, то есть чувствует себя без меня беззащитной. А это ни голове, ни сердцу хорошо не делает. Кстати, о голове, нет у меня последствий черепно-мозговой травмы, а должны быть. Можно, конечно, стрессом объяснить, вопрос только, нужно ли.

– Варь, череп мой посмотри, пожалуйста, – прошу я любимую, чтобы ее чем-то занять да сообразить, что происходит.

– Ага, – кивает она, принявшись разбирать испачканные кровью волосы. – Странно…

– Что странно? – интересуюсь я.

– Выглядит как при пробитии, – объясняет мне Варенька, – но череп интактный. Так что, получается, загадка.

– Еще одна загадка… – киваю я, вздохнув. – У тебя на теле сзади следы избиения, кстати, знаешь?

– Уже да, – хмыкает она, прижимаясь ко мне. – Но ожидаемых ощущений нет.

– Вот и у меня нет, – глажу ее я. – А должны быть… Ладно, садись пищу принимать.

– А ты? – сразу настораживается Варенька.

– Ложка у нас одна, – объясняю я ей. – Так что есть будем по очереди, понятно?

– Ой… – доходит и до нее.

Пока моя Варенька принимает пищу, я размышляю. Ее били чем-то вроде провода или плети, на мой взгляд, при этом болезненных ощущений нет. Получается, давно, но следы не выглядят так, как «давно». У меня голову явно пробивали, но при этом нет последствий именно пробития. Как будто нас восстановили, но при этом Варя время от времени демонстрирует не самую веселую кардиологию. Почему тогда это не восстановили?

Глава пятая

Варя

Помыться было очень хорошей мыслью, хотя обнаруженные следы мне не понравились, такое ощущение, что девочку били активно, но куда попало, наказания выглядят не так, при этом спереди следов вообще никаких, а это наводит на нехорошие мысли. Да и худая я, получается. Осмотрев себя при свете дня, без стресса, обнаруживаю явный недокорм. При этом нет остаточных эффектов избиения, да и голода сильного нет, а должен быть. Странно, если Смерть подлечила, чего тогда следы не убрала?

Супчик Сережа вкусный сделал, с хлебом бородинским хорошо пошел. Хотя хлеб отличается от привычного, но вкусно, даже очень. Что будет дальше – непонятно, ведь мы об окружающей среде ничего не знаем. Ну, ход войны, но не по датам же! Хотя, кто Сережу знает, как их там учили в военно-медицинской. Осознавать, что он работал водителем в нашей бригаде из-за меня, как-то тепло. Хотя сейчас у нас совсем другие проблемы, к которым я просто не готова. Морально не готова, потому что одно дело – фильмы и книги, совсем другое – вот это все.

– А что ты делаешь? – интересуюсь я, когда Сережа доедает.

– Сейчас чайку заварю, – сообщает он мне. – И чуни сделаю, чтобы не голыми ступнями ходить.

Это он обо мне заботится, я чувствую. Сережа себя чувствует в лесу как дома, а я городская до мозга костей, как не убилась еще… Без белья, кстати, некомфортно, но трусы здесь взять неоткуда, потому приходится терпеть. Хоть не голышом – и то хорошо… Как вспомню, так и передергивает всю, потому что страшно это, на самом деле. А если бы ров зарыли или решили бы сжечь? От этих мыслей становится холодно и очень тянет по-маленькому.

– Ты куда? – интересуется Сережа, когда я поднимаюсь.

– Ну… мне надо… – объясняю ему. Хоть мы и врачи, но я пока еще не привыкла ко многому.

– Будь осторожна, – напутствует он меня, продолжая заниматься своим делом.

Я киваю, двигаясь в кусты: надо же отойти в сторону. Прогалина мне не нравится, поэтому я отхожу еще, и еще немного, пока не обнаруживаю вполне удобное местечко. Высоко задрав подол и обернув платье вокруг талии, присаживаюсь, чтобы облегчиться, но стоит мне закончить, как кто-то хватает сзади за шею, затем бросает вперед, что-то говоря. Голос я слышу, но пугаюсь так, что успеваю только взвизгнуть, перед тем как оказаться вдавленной чем-то больно упирающимся в спину лицом в траву. Я вырываюсь, пытаюсь кричать, ощущая чужую руку там, где не положено. А кто-то, уже рыча, меня хватает так, что ноги отнимаются.

И в тот момент, когда кажется, спасения нет и жизнь моя тут и закончится, звучат выстрелы, а на меня будто дерево падает. На мгновение я лишаюсь чувств, но затем меня вытаскивают, и я понимаю – это Сережа. Сереженька меня спас! Он пристрелил напавшего на меня, поэтому я пытаюсь свернуться в комочек, но любимый не позволяет мне сделать этого.

– Надо же, полицаи в лесу, – хмыкает он. – Бесстрашные какие…

– С-страшно, – признаюсь я, отметив заикание.

Такое ощущение, что во мне живут двое – доктор Варвара Никитична и запуганная, сейчас всего боящаяся девочка Варя. Вот сейчас меня просто трясет, поэтому Сережа меня тащит на себе. На руки-то он меня взять не может: масса у нас одинаковая почти, а у него еще оружие. Он уволакивает меня в сторону нашей стоянки, стараясь сделать так, чтобы я не видела полицая с полуспущенными штанами. Но в этом нет необходимости: результат насилия над двенадцатилетней девочкой я себе и так представляю… Проще было бы после этого пристрелить.

Я ожидаю упреков в том, что отошла, как оказывается, довольно далеко, но Сережа молчит. Он молчит и гладит меня, отчего мне становится немного спокойнее на душе. До меня медленно доходит, что именно только что чуть было не случилось. То есть понимание проклюнулось раньше, а вот осознание – только сейчас. Я чувствую, как меня затопляет паника, при этом почему-то тремор ощущается по всему телу.

– Ничего, малышка, сейчас чаю выпьем, – успокаивает меня Сережа, – и станет теплее. Легче станет моей хорошей.

– Спа-спасибо… – шепчу я, видя при этом, что любимого что-то беспокоит, только не понимаю, что именно, кроме моего бедственного положения.

Он укладывает меня на ветки, при этом отчего-то хмыкает, а я вдруг понимаю: выстрелы же слышать могли! Нам бежать надо! Я резко поднимаюсь, чтобы… Но Сережа меня усаживает обратно.

– Выстрелы же слышали! – восклицаю я, на что он просто качает головой.

– Эти двое забрались довольно далеко от деревни, – объясняет мне Сережа. – Хоть и непонятно, что они тут делали, как нарочно…

– Что значит «как нарочно»? – удивляюсь я.

– Чтобы мы не расслаблялись, – поясняет мне Сережа. – Два полицая неизвестно откуда… При этом у обоих винтовки, что нам на пользу, еще еда есть, а одежды нет. То есть не так далеко они должны были от своей точки дислокации уйти, при этом в округе нет даже дороги – мы бы услышали.

– И что это значит? – не понимаю я, чувствуя, как меня трясет. Ну, хоть заикание прошло – и то спасибо.

– Это значит, что все сложно, – любимый задумчив. – И очень непонятно – театр напоминает, но на более высоком уровне.

– Какой театр? – все еще не понимаю я, дрожа тем не менее всем телом.

– Чтобы не расслаблялись, сильно не задумывались и быстро бежали, – объясняет он мне. – А так не бывает. Просто не может быть такого…

Я ему верю, потому что кому же верить, если не Сереже, но вот что делать, не понимаю. На игру именно фрицев это не похоже, им это не надо, но Сережа не будет просто так говорить, значит, он чувствует несоответствия. Я, правда, думать не способна, все еще ощущая чужие грубые пальцы там, где им быть нельзя. И от этого ощущения, да и по совокупности, мне очень хочется устроить истерику и оказаться в обмороке одновременно.

Мои реакции меня смущают. То есть я реагирую именно как девчонка – растеряна, испугана, сейчас еще и дрожу, но это же должно было уже пройти или я чего-то не знаю о психиатрии? Точно должно было пройти, я же взрослая уже, рядом Сережа, значит, ничего плохого произойти не может, почему меня тогда так растопырило? Что вообще происходит? Надо Сережу расспросить, он военный врач, может, хоть какие-то идеи будут, потому что у меня ни одной – только свернуться в комочек и дрожать.

Сергей

Непонятности растут и ширятся. Отошедшая дальше, чем было необходимо, Варя успела крикнуть, и я пристрелил нападающих. В тот момент все было естественно и просто, но сейчас, задумываясь, я понимаю: очень это на кино похоже. Начнем с начала: крик в лесу, притом, что громко говоривших на суржике полицаев я не услышал. Во-вторых, они сразу же полезли на нее, а это странно. Откуда эти двое взялись – вообще отдельная история, но мы к ней вернемся. Дальше я стрелял из автомата, отдачей меня должно было в лес унести, при этом вел себя эм-пэ как привычный калаш, а такого не может быть даже теоретически.

Какой вывод можно сделать? А вывод не самый утешительный – вся ситуация выглядит попыткой запугать именно девочку, что, кстати, вполне удается. При этом меня в большей степени не учитывают. Я, конечно, «летучий мыш» и офицер, но нет целевого запугивания именно меня, а вот Варю есть. То есть проблемы сыплются именно на нее, чего не может быть просто по теории вероятностей. При этом реагирует Варенька именно как девчонка, а не как взрослая женщина. Тоже, кстати, странно, она будто утратила свой жизненный опыт, во что я тоже не верю. Что же происходит?

– Сережа, – тихо произносит Варя, отчетливо дрожа в моих руках. – Я реагирую неправильно, слишком сильно пугаюсь, понимаешь?

– Еще как понимаю, – вздыхаю я. – Тут что-то не так, но вот что, я понять не могу. А ты реагируешь в соответствии с возрастом, что может объясняться адреналином.

– Точно, химия же! – доходит до нее, в результате чего любимая задумывается. – Но это не объясняет многого…

– Например, откуда посреди леса полицаи, – киваю я. – Ну-ка, возьми винтовку в руку…

Догадка так себе, но это какая-то мнимая гарантия – оружие в руке. Я объясняю, как пользоваться немецкой винтовкой, как чистить, заряжать, разряжать, а меня преследует ощущение неправильности. У полицаев чаще всего было советское оружие, почему у этих – немецкое? Вот это странно – немецкие винтовки, да еще и с полным набором чистящих средств, у, фактически, бандитов! Что вообще происходит?

Впрочем, долго думать некогда, я надеваю на ноги любимой импровизированные чуни со срезанной подошвой от сапог полицаев. Они мне по размеру не подошли, но подошву использовать можно. Нацепив эти самые чуни, собираю сидор, докладываю туда свежие находки, после чего поднимаю на ноги Варю, чувствующую себя с винтовкой явно увереннее, и предлагаю продолжать путь.

Год, кстати, выяснить удалось – сейчас не позднее сорок третьего, потому что газетка в кисете от сорок третьего. Но тогда ситуация у нас еще более странная: партизанское движение, рельсовая война и так далее, а тут вдруг два полицая посреди леса. Да не может такого быть! Разве что они нужны были специально, чтобы испугать мою Вареньку и поделиться припасами. Кто такое может устроить? Точно не люди, а кто тогда? Кино какое-то, а не жизнь…

Причем кино годов пятидесятых: немцы тупые, наши бравые, все поют и танцуют. Сложно, короче, потому что так просто не бывает. Вареньку, конечно, штормит и еще как, но я просто никак не могу сообразить, что именно происходит. На партизан мы рано или поздно наткнемся, ибо иначе быть не может. Не для того нас целенаправленно гонят, чтобы мы партизан могли избежать. Хорошо, а что будет у партизан? Кто-то помнит это? Я не помню, на самом деле, хотя от отряда зависит. Вряд ли отожмут оружие и прогонят. Зачем и кому нужны мы у партизан? Вопрос.

Ну, допустим, медицинская подготовка у нас очень серьезная, но кто нас допустит к раненым? Хотя, учитывая текущие чудеса, могут и допустить. С них станется, потому что других причин я не вижу. Так, пока что надо место для ночлега обнаружить. Если взять в расчет общую удачливость, то можно набрести на схрон довоенный, например. Не верится…

Тем не менее день к вечеру, и если спать под открытым небом, то нифига не выспимся. А выспаться хочется, потому что от мыслей пухнет голова. А кому нужна опухшая голова? Вот то-то и оно. Какие там в учебнике были приметы схронов? Стоп, а это что такое?

Я останавливаю Варю, подхожу к отмеченному поближе. Действительно, что ли, схрон? Да нет, откуда тут схрон. Но что-то мне напоминает именно такая маскировка. Несколько минут я внимательно рассматриваю найденное, затем сдвигаю дерн, осторожно заглядывая в темный провал. Что-то мне это напоминает, вот только что? Тут я вспоминаю о фрицевском карманном фонарике, за которым лезу в сидор.

Включив фонарик, понимаю, что такого совершенно точно быть не может. Не знаю, как принято называть такие подарки, но это именно что подарок, шанс найти который вообще мизерный. Такие места хорошо маскировались и даже минировались, а тут пацан шел-шел и вдруг нашел. Так не бывает! Склады эти в учебниках родной конторы очень хорошо описаны, а историю я люблю, но вот обнаружить такой склад…

Вообще-то, честно говоря, я думал, что опорные склады ОМСБОН[9 - Отдельная мотострелковая бригада особого назначения НКВД СССР] – это байка, но вот сейчас я стою у самого входа хорошо замаскированного склада и не понимаю, как он тут оказался. Главное – как я его сумел обнаружить? Но для ночевки это место идеальное, заодно можно и с оружием разобраться, потому что здесь должно быть все – от формы до пулемета, хотя именно форму надевать – идея плохая.

– Пойдем, родная, – зову я Варю, после чего спрыгиваю вниз. – Сейчас мы и лестницу найдем…

– Не надо, я так… – отвечает мне абсолютно доверяющая мне девочка, прыгая мне почти на голову – едва успеваю поймать. – Что это?

– Это склад, – объясняю я ей, обнаруживая наконец и лестницу.

Осторожно закрываю вход, нахожу лампу при свете фонарика, которую запаливаю с третьей попытки. Керосинка заправлена и готова к работе, вот только разжечь ее тоже непросто, хотя у меня получается. Жду, пока глаза привыкнут к освещению, и оглядываюсь. Этим же занимается и Варенька.

– Ого! – произносит она. – Вот это роялище!

Причем здесь музыкальный инструмент, я не понимаю и переспрашиваю. Через минут десять объяснений понимаю, да, роялище тот еще, причем нас эти рояли с самого начала преследуют. Здесь даже лежанка есть! И печка! Вот с оружием странность, я его не вижу, зато вижу форму и продукты питания. То есть жить здесь в принципе можно…

Глава шестая

Варя

Это не просто рояль, это роялище какой-то, при этом Сережа этого слова не знает, поэтому мне приходится ему объяснять. Действительно, довольно крупная подземная комната, полная ящиков, в которых мы обнаруживаем крупы, муку, консервы и одежду разных размеров. Даже на меня и его, если немного поработать, можно подогнать!

Пока я занимаюсь одеждой, Сережа мне рассказывает об отрядах особого назначения НКВД и таких вот складах, но вот обнаружить его… В общем, любимый и сам понимает, что это все сильно походит на кино. Кроме того, оказавшись здесь, я успокаиваюсь: уже не дрожу, да и веду себя увереннее. А вот так точно не бывает, потому что не может так зависеть стресс от местоположения. Возможно, тут я чувствую себя более защищенной? Трудно сказать.

– Слушай, а тот писатель, который полянку описал, не мог вот это все? – интересуется у меня Сережа. Я вспоминаю прочитанное в разное время и качаю головой.

– Нет, у него, я бы сказала, натуралистично, – припоминаю еще кое-что. – Если есть что-то, то на совпадениях, а вот так, чтобы настолько фантастично, я не видела.

– А версия была хорошей, – вздыхает он. – Ладно, тогда будем считать, что кино у нас другое. Лубок лубком, из-за чего не знаю, чего ожидать. Кстати, форму нам надевать не стоит.

– Почему это? – удивляюсь я. – Она удобная и новая, я сейчас подгоню только…

– Потому что если нарвемся на фрицев, – объясняет мне Сережа, – сможем отбрехаться, а в форме – без вариантов.

– Знаешь что, любимый… – я вздыхаю. – Нарвемся на фрицев – будет концлагерь у тебя, а у меня смерть от потери крови, потому что насилие в таком возрасте… Ну или тоже концлагерь типа Саласпилса, Красного берега, Майданека… Не хочу! Лучше смерть!

– Логично, – кивает он. – Если ты так решила, тогда ладно.

Как-то он слишком быстро соглашается, даже странно. Может быть, дело в том, что Сережа просто понимает, что живым сдаваться он не собирается? Так и я тоже, ведь гранаты у нас зачем-то есть. Ну, пока он изучает, что нам досталось, я подгоняю форму. И Сереже, и мне – штаны, рубаха эта… Как она называлась-то. Спрашиваю любимого, а потом долго разглядываю гимнастерку. Оказывается, она отличается от рубашки. Впрочем, так даже лучше, хотя, наверное, болтаться будет. А я вот тут ушью – и не будет.

– А что с сапогами делать будем? – интересуюсь я.

– Ну как… Можно тряпок напихать… – задумывается Сережа.

Ну, пусть думает, мне не к спеху. У нас тут, получается, есть печка, форма, и зимняя тоже, лежанка, на которой мы оба отлично уместимся, то есть жить можно. Жалко санузла нет, потому что все остальное вполне так и очень даже неплохо. Значит, пару дней как минимум можем перекантоваться, а там и до своих пойдем. Хотя тут еще посмотреть надо, что это за свои, но с этим Сережа разберется, он профессионал.

Вот, кстати, любимый ведет себя как профессионал, а не пацан, а я – в соответствии с возрастом. Это странно, потому что мы с ним оба взрослые люди, врачи, скорачи, а он как будто родился на этой войне. Вот, что странно. Или учат их так, или у меня инфантилизм на стрессе прорезался.

Натянув на себя местные военные трусы, не самые удобные, кстати, тем не менее я начинаю чувствовать себя человеком. То есть страх, ощущение беззащитности, желание постоянно прикасаться к Сереже исчезают. Чудодейственная сила трусов, так сказать. Стягиваю платье, натянув взамен гимнастерку, которая вполне так как короткое платье, и ощущаю себя как-то намного увереннее. Причины этого мне как раз не ясны.

– Сережа, я в форме себя увереннее чувствую, – сообщаю я своему любимому. – Меня не трясет, и вообще намного спокойнее мне.

– Интересное кино, – тянет Сережа. – Я бы понял, если бы на твоем месте я был бы, тогда да, но вот отчего у тебя, мне непонятно.

– То есть это что-то необычное, – заключаю я. – И что будем делать?

– Сначала посмотрим, что у нас есть, – объясняет он, сладко потянувшись. – Затем едим и спать, день был каким-то слишком динамичным.

– Не то слово, – киваю, соглашаясь с Сережей.