По острым камням

– Это алоэ, – рассеянно отмахнулся Ермилов. Горюнов свалился на него внезапно, как всегда не вовремя. Работы много. При Петре свои вопросы по отделу ДВКР он решать не мог. То и дело выходил из кабинета пошептаться с кем-то из сотрудников в коридоре.

– Зачем тебе столько? Водку, что ли, гонишь?

– Ты в своем репертуаре, – вздохнул Ермилов, погладив себя по лысеющей голове, правда он всегда утверждал, что это просто высокий лоб. Он смущенно взглянул на друга серыми чистыми глазами. – Как ты умеешь сваливаться на голову невпопад.

– Мне говорили, что ты все глазоньки проглядел, – продолжал ерничать Петр. Он уже прошелся по кабинету, как ураган, полистал книги со стеллажей, осмотрел четки, висевшие на гвоздике, привезенные Ермиловым когда-то с Кипра, укололся о кактус, ощетинившийся цербером около компьютерного монитора, накурил, обнаружил желтый мячик для тенниса и ловко подкидывал и ловил его.

Ермилов покряхтел, поулыбался, продемонстрировав ямочку на одной щеке, и решил:

– Ладно, нам тут все равно поговорить не дадут. Сейчас я заму кое-что перепоручу. Посиди. – На выходе из кабинета Ермилов уже который раз запнулся о сумку Горюнова. – А ты дома-то был? Или…

– Или.

– Ты в теннис играешь?

– Ха! Хочешь приобщить? – Петр покосился на ракетки в чехле, стоящие за диваном у стены.

– Да ты ведь хилый, курильщик, – подначил Ермилов. – Ракетку в руках не удержишь…

Ермилов затащил Горюнова в спортивный клуб на теннис, даже одолжил ему ракетку и запасной комплект спортивной формы, в которой худощавый Петр утонул. Стоило Ермилову объяснить как играть, и Петр стал обыгрывать друга.

– Собака, ну у тебя и реакция! – досадовал Ермилов.

– В арабском мире «собака» это одно из самых грязных ругательств, – напомнил Горюнов. – Хотя ты же любя… Эй! Не кидайся! – Петр легко поймал летящий в него мяч и пошел к пластиковой скамье, стоящей сбоку от сетки. Выпил воды, чувствуя легкую усталость. День, кажется, мог растягиваться до бесконечности. В спортивный клуб они попали уже к девяти вечера.

Ермилов повесил полотенце на шею и потоптался около Петра, постучал мячиком о корт.

– Предателей, шпионишек ловишь? – забавлялся Горюнов, закинув ногу на ногу и выставив костлявое колено, как у кузнечика. – Воруют наши секреты, воруют. Уморили они тебя…

– Смейся, смейся. Вот теперь сомневаюсь, стоит ли с таким паяцем делиться кое-чем?

– «Кое-чем»? – переспросил Петр, давясь смехом: – Кое-чем не надо, лучше чем-нибудь посущественнее.

– Ты понимаешь, – посерьезнел Ермилов, – у нас же в Сирии тоже сотрудники работают.

– Это звучит укоряюще. Ничего против военных контрразведчиков не имею, особенно в твоем обаятельном лице. Знаю, что работает ДВКР там лихо.

– Да погоди ты! У нас другие функции. Обеспечение безопасности военных, предотвращение нападений, недопущение утечек. Информацию же не будешь получать от агентуры от сих до сих. Попадает в сеть и не кондиция, что называется. Мы, скажем, ловим тунца, а попалась камбала. Плоская, глазом вращает ошалело. И вот загадка, стоит ли пустить ее на наживку для все того же тунца или лучше просто пожарить и съесть.

– Свежую лучше пожарить, – позабавился сравнением Горюнов и погладил себя по плоскому животу. – Твой теннис возбуждает аппетит. Сейчас бы селедочки…

– Два агента независимо друг от друга упоминали какую-то женщину. Их удивило, что она обладает большой властью. Ну что ты все улыбаешься? – не удержался наконец Ермилов. – Я тебе серьезно говорю.

– Извини. А женщину эту случайно не Джанант зовут?

Ермилов выглядел как человек, который долго готовил подарок, неумело запаковывал его в красивую бумагу, ленточками оборачивал в расчете на сюрприз, а когда подарил в предвкушении радости одаряемого, тот уже догадался, что сокрыто под оберткой и ничуть не обрадовался.

– Петр, тебя хоть чем-то можно удивить?

– Запросто! Вот если бы сейчас она вошла в этот зал, а еще лучше в такой юбочке, как у той девчонки, – Горюнов указал себе за спину на соседний корт и поцокал языком. – Так что еще про нее болтают?

– Она из Тикрита.

– Ого! А говоришь, нечем удивить. Это проверенная информация?

– В том-то и дело, – вздохнул Ермилов, пряча ракетку в чехол. – Проверять некому, да и не стояла перед нами такая задача. Пошли в раздевалку… Она вроде как сманивает опытных командиров в какую-то организацию. Все только слухи.

– А хоть кто-нибудь из ваших агентов видел ее лично? И все-таки, откуда узнали, что она из Тикрита?

– Слухи, – дернул плечом Ермилов, недовольный, что не может сказать более точно. – Поедем ко мне? Люська сулила борщ, если вернулась из суда вовремя.

Жена Ермилова, Людмила, работает адвокатом. Весьма успешная. Зарабатывает больше мужа-полковника, уязвляя тем самым коварно его самолюбие, но существенно пополняя семейный бюджет. Она даже купила красную дамскую машинку. Иногда Ермилову удается завладеть этим красным чудом автопрома, втиснув в него свою высокую фигуру, как сегодня.

Они на этой машине доехали до клуба, но теперь Горюнов заартачился:

– В ней можно ездить только в расчлененном виде. Я лучше тачку поймаю.

– Ты все еще живешь в прошлом веке, – Ермилов удивлялся порой, как друг отстал от российской жизни, пока работал то в Турции, то в Ираке. – Могу вызвать тебе такси. – Ермилов достал мобильный. Они стояли на автомобильной стоянке клуба, и Горюнов, воспользовавшись ожиданием такси, закурил к неудовольствию Ермилова.

– Стоило заниматься спортом, чтобы опять дышать табаком. Так ты уедешь в ближайшее время? Снова в Сирию?

Горюнов неопределенно дернул головой.

– У меня нередко такое ощущение, что каждый раз развитие событий предваряет, – Петр задумчиво выдохнул табачный дым, который под сердитым взглядом Ермилова растворился в вечернем воздухе, – предваряет такая картинка: сидит пацанчик на краю горы, а под ним долина, забросанная разнокалиберными шестеренками.

Ермилов не сдержал улыбки. Странно, что такой, в общем, угрюмый тип как Горюнов со своеобразным чувством юмора, включающий обаяние только когда того требует обстановка, вдруг начинает рассуждать, используя образы, а не плоские факты. А Горюнов, попыхивая своим ядовитым турецким табаком, продолжал:

– А шестеренки ржавые, лежат мертво, недвижимо. И вдруг мальчишка сбрасывает с горы камешек, который толкает самую маленькую шестеренку, – нарушается баланс, и шестеренка попадает в паз другой шестеренки. Раздается грохот, скрежет, и долина оживает, все приходит в движение. Так и у нас. Один камешек, лишь слово, неосмотрительно сказанное, и все начинает крутиться, дымиться, плавиться.

– Ты прям поэт, Петя, – начал было Ермилов, но, не увидев на бесстрастном лице друга реакции, заговорил почти серьезно: – Так это ж хорошо, когда все оживает. Для нашей работы этот грохот, скрежет – музыка, своего рода.

– Вот именно, что «своего рода»… Для меня это – зубовный скрежет. Неизбежно скрежет перерастает в тиканье. Тик-так, тик-так… Часовой механизм. И с каждой секундой изменившаяся из-за камешка ситуация грозит взорваться. После первого камня надо действовать как сапер, чтобы не взбудоражить террористическую общественность в связи с появлением новых игроков на поле или вброса информации. А то пойдут круги по воде и пиши пропало. Может, взрыв и не прозвучит, тогда шестеренки заклинит и придется начинать все сначала – искать мальчонку, щекотать его, чтобы он дернул ногой и скинул камень. А главное, придется подбирать камень нужной величины, класть его в то место, которое прежде необходимо вычислить. И все в таком духе.

– Я бы сказал, что ты просто ходишь по острым камням, босиком. В одной песне Высоцкого есть фраза: «Да по острым камням…» – Ермилов уважал Высоцкого.

* * *

Горюнов поковырялся ключом в замочной скважине, но дверь квартиры распахнулась. Тут же у него на шее повисла Сашка, загородив обзор своими пшеничными волосами, которые у нее отросли снова до лопаток, к тому же распушились и пахли яблочным шампунем. Снизу кто-то теребил за штанину и басом говорил:

– Дмитрич приехал!

Наконец продравшись через завесу волос Александры, он увидел улыбающегося Мансура, высокого, ставшего выше отца, такого же худощавого, смуглого, с не по-юношески строгими карими глазами, как у Дилар. Каждый раз, поглядев в глаза сына, Петр испытывал боль, почти физическую, и мучительное чувство вины. Но это до тех пор пока Мансур не открывал рот и не говорил что-нибудь едкое, дерзкое, за что хотелось прихлопнуть болтуна чем-нибудь тяжелым по макушке.

Басила дочка, которая то ли отрабатывала командный голос, то ли подражала какому-то мультяшному герою. Машке пять лет, она ходит в сад, так же, как и младший трехлетний сын.

– А где Димка? – не заметил в коридоре младшего Горюнов.

– Не дождался, уснул наш Дмитрий Петрович, – с обидой сказала Саша.

– «Не дождался»? – переспросил он. – А откуда ты узнала, что я приеду?

– Сорока на хвосте принесла, – жена смотрела на него взглядом собственницы, которой вернули книгу, взятую на прокат. Не порван ли корешок, ни загнуты ли уголки страниц, ни заляпали ли их борщем или компотом.

– Баво, – Мансур по-курдски обратился, но продолжил уже по-арабски, неприятно удивив Горюнова. До недавнего времени Петр был уверен, что Мансура готовят для работы среди курдов в Турции, а по всему выходило, что все-таки в Ираке. – Генерал позвонил. Саша стала сразу прическу сооружать.

– Давай-ка повежливее, – урезонил его Горюнов. – Что еще генерал говорил?

– Папа, а когда мы будем играть? – тоже по-арабски спросила Маша.

Александру аж передернуло.

– Почему когда нашу дочь спрашивают, как ее зовут, она представляется: Петровна? Чему ты ее учишь? Она то и дело разговаривает по-арабски. Вот как сейчас. А тебя папой не называет, говорит: Дмитрич.

Петр поспешил скрыться в ванной от толпы родственников, напоминающих цыганский табор. Но Сашка проникла следом и ее темно-синие глаза оказались напротив. Она привстала на цыпочки и полезла целоваться. Однако тут же начала отплевываться и смеяться.

– Ну тебя с твоей бородой! Знаешь, чего тебе сейчас не хватает? Дубинки и туши мамонта, перекинутой через плечо.

– Сейчас сбрею, тогда не отвертишься, – пригрозил Петр. – А тушу мамонта ты и сама в состоянии добыть. – Он подначивал ее со дня их знакомства, когда встретил Сашу, шедшую с рыбалки со спиннингом в чехле.

– Ты туда больше не поедешь? – обрадовалась Александра, по-своему восприняв бритье. – Что ты молчишь? – Она смотрела на него в зеркало. Горюнов уже намылил пеной щеки. Глаза не поднимал.

Саша обхватила его за пояс и прижалась щекой к спине.

– Тебя не было целый месяц, – забубнила она. Между лопаток стало горячо от ее дыхания. А у Петра побежали мурашки по спине, как от холода. – Ты словно нарочно напрашиваешься во все эти командировки. Что тебе дома не сидится? – Она провела пальцами по двум шрамам на его левом плече. Первый остался после ранения в Сирии. Второй он получил уже в Турции, но по иронии судьбы ранило его в то же плечо.

– Я тебя вижу только спящим. Ты как чужой, – продолжала просверливать отверстие в его мозжечке Саша, взывая к совести, хотя знала, что это с Горюновым не работает. Он вообще редко реагирует на любые упреки.

– Саня, разве с чужими спят в одной постели, кроме физиологических исключений?.. По башке то за что?! Как грубо! Муж не серьга, чтобы на ухо повесить, – вспомнил Горюнов курдскую мудрость и удостоился ледяного взгляда через отражение.

Она хотела выйти, но Петр схватил ее за руку, сам сел на край ванны, а Сашу поставил перед собой, как провинившегося ребенка.

– Что ты ворчишь? Я же как фейерверк! Красивый и шумный несколько минут, затем я скучный и нудный, когда долго без дела. Помнишь наш отпуск? – он усмехнулся.

– Зануда ты редкостный, – покивала Саша, проведя ладонью по его влажной после бритья щеке. – Сначала спишь два дня, потом начинаешь слоняться по квартире и на всех ругаться или утыкаешься в газеты. После того отпуска из газет, которые ты скупил во всех окрестных киосках, можно стены в квартире оклеить.

– Унылая квартирка получится. Так что, выходит, неудачная я партия для замужества?

Гладившая Сашина рука тут же слегка хлопнула его по щеке.

– Насилие над личностью! – показушно возмутился Горюнов, и пока Саша пыталась понять, всерьез он сердится или нет, Петр уже начал целоваться.

Она с трудом оторвалась от него и заметила:

– Ты и сейчас отсутствуешь. Витаешь в облаках. У меня все чаще возникает ощущение, что ты относишься ко мне, как бы это сказать, потребительски, что ли.

Петру надоели упреки, и он отмахнулся машинально, как сделал бы в Багдаде, когда на базаре назойливые мальчишки пытались всучить дешевую расческу или мыльницу.

Саша обиделась и ушла, хлопнув дверью. Да так шарахнула, что одна из зубных щеток выскочила и упала в корзину с грязным бельем. Петр принялся добриваться с совершенно спокойным лицом и даже что-то фальшиво напевал по-арабски. Когда вышел из ванны, нашел на кухонном столе одинокий ужин. Он хмыкнул и уселся есть, заметил на подоконнике вчерашнюю газету и тут же в нее уткнулся.

По привычке вымыл за собой посуду, зашел в спальню и, не обнаружив там Сашу, плюхнулся на кровать на живот и сразу же уснул. Александра появилась через пару минут и, поглядев на спину мужа, вздохнула и начала разбирать его сумку.

– Что это? Как приятно пахнет! – воскликнула она вдруг, достав из кармана спортивной сумки газетный влажный сверток. Развернула и в руке у нее оказалась подвявшая ветка цветущего олеандра, обернутая еще и во влажный носовой платок.

– Вот ты говоришь, я – сухарь, напрочь лишен романтики. Ан, нет! – не оборачиваясь, глухо в подушку напомнил о себе Горюнов.

– Ну надо же! – Саша прижала цветы к лицу. – На море хочется…

– Девчонки из медчасти нарвали, зная, что дома меня жена ждет, – соврал Горюнов, чтобы поддразнить ее сообщением о «девчонках».

На самом деле угрюмый полковник под смешки Зорова сам полез в заросли кустов рядом с территорией базы Хмеймим. И «девчонок» он там видел мельком, издалека, по приезде и отъезде. А все остальное время и на базе почти не бывал. А если приезжал, то поздно ночью и уезжал чуть свет.

Саша легла рядом, поглядела на зажмурившегося, как кот, Петра.

– Ну что, горюшко мое, Горюнов? Опять лыжи смазал? Куда помчишься в ближайшее время?

– Как ты прозорлива, однако! – Он приоткрыл один глаз. – Это военная тайна… Снисходительный тон тебе не идет. Ты молодая, я бы даже сказал, юная жена. А я уж слегка престарел. И ближайшее время проведу дома, у тебя под боком.

«Дня два-три, – уточнил он мысленно, – пока вопрос с поездкой в Париж будет решаться».

Утром Горюнов высунулся из-под одеяла, ошалело прислушиваясь к странным звукам за стеной, разбудившим его.

– Что это за бренчание?

– Мансурчик купил укулеле, – Саша сидела у трюмо и пристраивала подвявший олеандр к зеркалу, чтобы цветок не выглядел таким уныло поникшим.

– Ты ему купила, – поправил Петр и, когда до него дошел смысл фразы, переспросил: – Оху… что?

– Не паясничай! Наш сын хочет заниматься музыкой.

– Ах ты Боже мой! – Он всплеснул руками и потянулся к тумбочке, где лежала пачка сигарет.

Конец ознакомительного фрагмента.

Текст предоставлен ООО «Литрес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на Литрес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.

Примечания

1

Управление по борьбе с терроризмом.

2

Департамент военной контрразведки ФСБ России.

3

ИГИЛ – террористическая организация, запрещенная в РФ.

4

Рабочая партия Курдистана.

5

Зона племен – неофициальное название Территории племен федерального управления, где не действуют пакистанские федеральные законы и где не распространяются полномочия полиции.

6

Тасбих (араб.) – четки.

7

Жареные шарики творога, наподобие сырников.

8

Хавильдар – сержант.

9

Межведомственная разведка Пакистана.

10

Дарижа – марокканский диалект арабского языка.

11

Ал-фусха – арабский литературный язык.

12

Сук ас-сарай – известный багдадский базар.

13

Исламское движение Узбекистана.

14

Садакатли (тур.) – преданный.