скачать книгу бесплатно
Желание – это чувственная и весёлая часть Саудаде, а память показывает его духовный и скорбный лик, поскольку память включает в себя отсутствие чего-то или любимого существа, которое обладает духовным присутствием в нас.
Скорбь и боль одухотворяют желание, а желание, в свою очередь, материализуется в боли. Память и желание смешиваются, проникают взаимно друг в друга, образуя новое чувство, которое и есть Саудаде.
Через желание и через боль Саудаде представляет собой кровь и землю, из которых произошла наша Нация.
Так две этнические ветви, давшие начало латинским народам, встретились в Саудаде и, следовательно, в португальской душе в своём божественном духовном синтезе.
Посредством желания (желать – значит хотеть, а хотеть – значит надеяться) Саудаде – в силу природы желания – является также и надеждой, а посредством боли – также и памятью.
Но за рамками этого ясного и определённого аспекта Саудаде существует ещё его таинственный облик, смутный и неопределённый, который мы должны тщательно исследовать в других непереводимых словах, таких как remoto (отдалённый, дальний), ermo (уединённый, отшельнический), oculto (неведомый, таинственный, скрытый), luar (лунный свет), nevoeiro (туман, мгла), medo (страх), sombra (тень, мрак, тайна) и т. п.[64 - Цит. по «О Gеnio Portugues», pp. 27–33.]
Гений нашего Языка – это особый дар, которым он должен выразить саудоистическое понимание живой и неживой Природы.
Философия
Лузитанский гений больше эмоционален, чем интеллектуален. Я утверждаю это и не обсуждаю. Когда какая-либо идея трогает, диалектика остается в стороне, она есть и не нуждается в доказательстве своей истинности.
Эмоция приглушает ум, превышая его по творческой силе. Таким образом, нашему поэтическому превосходству соответствует приниженность философии. Португалец нисколько не философ, свет его взгляда освещает гораздо больше, чем он видит, ему не хватает при видении только человеческих знаний, и он подчиняет их совершенной и новой логике, которая интерпретирует их в гармонии со всем. Португалец не желает понимать ни мир, ни жизнь, довольствуясь лишь тем, чтобы жить в них внешне, и поэтому его охватывает подлинный ужас от Философии, так как он готов найти её во всем, что он не понимает.
Отсюда вытекает и его неспособность к созданию новых истин, которые являются двигателем Прогресса.
Но возникнет ли португальская мысль? Или же душа отечества, которую мы знаем в её непосредственном чувственном и поэтическом выражении, уже стала сознательной, формулируя свою идею Жизни и Универсума? Можем ответить, что такая идея начала зарождаться у Оливейры Мартинша[65 - Оливейра Мартинш (Joaquim Pedro de Oliveira Martins, 1845–1894) – историк, политик, социолог. Ключевая фигура в португальской историографии своего времени.] и Антеру де Кентала[66 - Антеру де Кентал (Antero Tarqu?nio de Quental, 1842–1891) – португальский поэт, публицист, основатель португальской секции первого Интернационала.], экстрагируясь из нашего натуралистического мистицизма (лиризма народного и лиризма Камоэнса).
Антеру в своих философских работах предвидел брак Эллинизма и Христианства; Оливейра Мартинш, в согласии с великолепным поэтом Сонетов, в своих сочинениях по Антропологии выдвинул гениальную теорию творящей эволюции, присваивая человеку особое (sui generis[67 - Sui generis – своеобразный (лат.).]) нравственное качество, которое ламаркианская или механистическая эволюция существ не объясняла.
В этом критерии существует натуралистический идеализм (поскольку он признаёт результатом жизненных сил феномен сверхъестественного), который и есть источник некоторых современных философских исканий, среди которых выделяется Креационизм Леонарду Коимбры.
Уже отчётливо видится рассвет португальской мысли, представляющей сияющую кристаллизацию чувственных сумерек и возникающей из непосредственного религиозного и саудоистического лиризма нашего народа.
Юриспруденция
Очевидно, что наша юриспруденция происходит из готских и римских законов, и до настоящего времени она была не более чем очень слабой копией иностранных законов, которые полностью разрушают природу юридического тела Государства.
Но в нашем старинном законодательстве есть и законы, защищающие морскую торговлю (совет Атогия) и развитие сельского хозяйства, которые родились непосредственно из инстинкта защищаться и консолидироваться, которым Португалия обладала после того, как она установилась как Отечество. Она начала создавать сельскую семью, связывая её длительным правом собственности на землю. Таким образом, наследование[68 - В Португалии существовал особый порядок наследования – Morgadio, по которому земельная собственность семьи не могла быть разделена, отчуждена, и, таким образом, сохранялась и передавалась из поколения в поколение в целостности, несмотря на экономические или семейные обстоятельства (прим. переводчика).]между нами имело своим источником закон (родовой закон 1-й Династии).
У нас есть ещё указы и основы политического права, установленные древними кортесами, которые обнаруживают дух независимости и свободы, всегда придававший жизнь народной душе. Он вмешивался в правление Страной, в наследование престола, во все действия Короля, затрагивающие всеобщие интересы, в войну и мир, сбор налогов и т. п.
А также оказывал неусыпное влияние на поведение чиновников, некоторые из которых были обвинены и осуждены!
Все Средние Века, пока другие Народы стонали под грузом абсолютной власти, мы придавали нашей Монархии относительную форму: Король будет править, если будет достоин править, и будет править в соответствии с нашей волей, которая выражается общими кортесами, собираемыми ежегодно.
У нас есть ещё разные древние законы, произведённые из Обычая, они получили от него отличительные черты, которые также характеризуют португальский гений.
Искусство
Нуну Гонсалвеш (художник), Суареш душ Рейш (скульптор), а также другие художники выражали в цвете, мраморе, звуке саудоистическое чувство вещей и жизни. Они показали свет подлинной красоты, внутреннее очертание нашего духа.
Легенда
См. Себастьянизм, Явление при Оурике и другие народные легенды, также раскрывающие душу отечества.
Знаменитые выражения
Есть фразы некоторых героев, произнесённые ими в возвышенные моменты жизни перед лицом смерти, в которых человеческая душа достигает наиболее чистого и трансцендентного выражения.
В них мы стремимся познать, как и в творениях Гения, глубинное содержание человека, а также и его нации.
«Трепещешь, скелет? Что бы ты сделал, если бы знал, куда я тебя отнесу!» – воскликнул Тюренн[69 - Анри де Ла Тур д’Овернь, виконт де Тюренн (Henri de La Tour d’Auvergne, vicomte de Turenne), (1611–1675), известный под именем Тюренн, – знаменитый французский полководец, маршал Франции (1643), главный маршал Франции (с 1660 года). Представитель рода Латур д’Овернь (прим. переводчика).] во время битвы.
В этих словах мы понимаем суть галльского гения, иронию души, сверкнувшую как божественным лучом над слабостью тела. Это самосоздание героя, в котором он сам на себя смотрит и с болью смеётся над своим страхом…
Мак-Маон[70 - Мак-Маон (Marie Edme Patrice Maurice, Count de MacMahon, Duke de Magenta, 1808–1893) – французский военачальник и политический деятель, сенатор. По убеждениям монархист, согласился стать временным президентом Франции (Третья республика, 1873–1879 годы), но остался у власти и после принятия республиканской конституции (прим. переводчика).], англичанин по происхождению, стоял во главе штурма Севастополя в Крымской войне. Когда солдаты преодолевали первые укрепления, он был среди них, стоял лицом к вражеским пулям. И на совет поберечься от огня он ответил: «Я там, где остальные!»
Эта фраза, в которой сосредоточена высшая смелость, открывает гений Севера в его героическом проявлении.
При Алфаррубейре[71 - Алфаррубейра – битва при Алфаррубейре (batalha de Alfarrobeira, 20 мая 1449 года) – сражение между войсками португальского короля Афонсу V и армией регента – герцога Коимбрского Педру близ реки Алфаррубейра. Сражение было недолгим, но жестоким. Королевские войска одержали победу, герцог Педру и многие его сторонники погибли в бою (прим. переводчика).] наш Герцог де Авраншеш, увидев своего брата по оружию мёртвым и чувствуя, что устал сражаться во имя верности, воскликнул, отдавая себя копьям негодяев: «О, тело, ты не в силах больше! А ты, душа, медлишь!»
Тюренн перед Смертью насмехался над страхом своего тела; Мак-Маон поставил перед лицом Смерти своё холодное безразличие; Алвару Важ де Алмада призвал смерть как освободительницу души, а своей человеческой слабости послал печальные слова прощения.
Если эта фраза возвещает желание покинуть место, где празднует триумф невежественный плебс, то она показывает также религиозную сущность души отечества, находя в Боге движущую силу своей энергии. Также и Дон Себастьян при Алкасере, потеряв всякую надежду, обратил взор к Небу. И та же самая безнадёжность сказала позднее в Лиссабоне устами Эркулану[72 - Алешандре Эркулану (Alexandre Herculano de Carvalho e Ara?jo), (1810–1877) – писатель, историк, журналист, поэт эпохи романтизма. По политическим убеждениям принадлежал к партии либералов. В молодости Эркулану подвергся гонениям и ссылке. Когда он смог вернуться на родину, его ожидали почести и значительные должности, но он отказался почти от всего (прим. переводчика).]: «Это даёт волю к смерти!»
