Ленин. 1917-05

4 мая 1917 года.

В Россию, наконец, прибыл Лев Троцкий.

На той же самой пограничной с Финляндией станции Белоостров, на которой месяц назад встречали Ленина, Троцкого ждала делегация от ЦК большевиков. Кроме них, была только делегация объединённых интернационалистов. Представители меньшевиков и эсеров делегаций не выслали.

Ленин лично встречать Троцкого не поехал, осторожно не желая форсировать события, но уделил большое внимание составу делегации. Возглавил её Фёдоров – член ЦК, рабочий-металлист, чья кандидатура не могла вызвать у Льва Давидовича никакого неприятия.

Главное же, что в состав был включён Моисей Урицкий, с которым юный Лёвушка познакомился ещё в Сибири, во время своей первой ссылки. Позже Урицкий немало сотрудничал с Троцким по журналистской линии.

Ленин планировал перетянуть Льва Давидовича к большевикам и на этом пути был внимателен даже к мелочам.

Он не ошибся. Встреча с Урицким растрогала Троцкого. Он немедленно обнял старого товарища. Что для обычно сдержанного и корректного Льва Давидовича было нетипично

Невольно повторяя путь Ленина месяц назад, недавний эмигрант, а ныне герой-революционер, лишь две недели назад выпущенный из британского лагеря, в сопровождении делегаций встречающих проделал недолгий путь от Белоострова до Финляндского вокзала, где, опять же, как месяц назад при встрече Ленина, уже собралась огромная толпа.

Троцкий вздохнул. Всё, он уже себе не принадлежит. Придётся выступать с речью. Иначе не получится.

После выступлений Урицкого и Фёдорова настала его очередь. Лев Давидович к этому моменту уже вкратце сориентировался – о чём говорить. И с трибуны сразу прозвучали слова о приближении следующей революции. Что Февральская была лишь первым этапом.

– А вот вторая будет нашей! – провозглашал Троцкий.

Впрочем, он мог говорить что угодно. Толпа в её нынешнем настроении любые речи легендарного революционера приняла бы на “ура”. Как речь Ленина месяц назад.

Не успел Троцкий спуститься с трибуны, как был подхвачен на руки восторженными слушателями. В толпе мелькнули встревоженные лица жены и сыновей.

Они ещё помнили случай, когда Троцкого поднимали на руки в предыдущий раз. На борту парохода в Галифаксе. Чтобы стащить с судна и отправить в лагерь.

Впрочем, Троцкому удалось быстро освободиться. Жена с детьми были успокоены и отправлены поселяться, обустраиваться и отдыхать.

Самому же Льву Давидовичу было ясно, что отдыхать некогда. Его уже захватывал бешеный ритм петроградской жизни. Надо ковать железо пока горячо.

Прямо с Финляндского вокзала он отправился в Исполком Петроградского Совета.

Исполком в эти дни заседал ежедневно, и Троцкий прямо с вокзала угодил на очередное заседание. Председатель Совета меньшевик Чхеидзе приветствовал его появление довольно сухо. Эсеровско-меньшевистские делегаты тем не менее аплодировали, но без большого энтузиазма. Зато с тех мест, где располагалась большевистская фракция, загремела настоящая овация.

Тут же слова вне очереди для внесения предложения попросил лидер фракции большевиков Лев Каменев. Предложение было простым – включить Троцкого в Исполнительный Комитет как бывшего председателя Совета 1905 года.

В зале зашушукались. Сказанное Каменевым понравилось не всем. Тем не менее голосование было проведено. По его итогам Лев Давидович был включён в состав Исполкома. Правда, только с совещательным голосом.

Троцкий довольно усмехнулся. Лиха беда начало. А что с совещательным голосом – ничего. Он стремился в состав Петросовета не для того, чтобы голосовать, а для того, чтобы голосовали другие. За его предложения.

Он поднялся с места и неторопливо направился получать свой паёк новоиспечённого члена Петросовета – стакан чаю и кусок чёрного хлеба.

5 мая 1917 года.

Депутаты Петроградского Совета на экстренном заседании одобрили действия Исполкома по созданию коалиционной власти и утвердили кандидатуры министров-социалистов.

Сразу следует сказать, что большинство прежних министров сохранили свои посты.

Князь Георгий Львов так и остался главой правительства.

Александр Керенский, уже состоявший к моменту кризиса как в правительстве, так и в партии эсеров, оставив пост министра юстиции, стал военным и морским министром.

Министром иностранных дел вместо Милюкова стал стал известный предприниматель миллионер Михаил Терещенко.

Апрельский Кризис завершился.

Ленин откинулся на спинку стула. Шло заседание ЦК партии большевиков. Только что он в очередной раз озвучил главные задачи, стоящие перед партией. Активно расширять состав партии, вовлекая в неё наиболее активных представителей революционных масс. Также необходимо активизировать свою деятельность по завоеванию большинства в Советах. Они должны стать большевистскими!

Он взглянул на скромно сидящего отдельно интеллигентного вида человека, прилежно делавшего какие-то записи в блокноте. Яков Свердлов.

Ленин познакомился с ним на недавно прошедшей Седьмой Всероссийкой Конференции большевиков. Недолгой беседы стало достаточно, чтобы понять – Свердлов – гений в организационной сфере. В любом вопросе он сразу видел – на какие этапы следует разбить действия по решению вопроса, кого привлечь и в какой роли, какие дополнительные организационные шаги следует предпринять.

Кроме того, впечатляла память Якова. Он, казалось, помнил всех, с кем его сталкивала жизнь, причём сразу мог сообщить не только паспортные данные, но и к чему проявляет способности, какие вопросы человеку целесообразно поручать.

Ленину уже в это время была ясна необходимость создания Секретариата ЦК. А теперь нашлась идеальная кандидатура на пост его главы. Уговаривать Свердлова не пришлось. Казалось, он уже был готов к этой роли.

Вот сидит, записывает. Потом принесёт на утверждение документ, в котором будет уже в подробностях расписана вся механика действий по реализации задач, утверждённых на заседании.

Да, кадры – вопрос архиважный. Каждый человек ценен, особенно если найти, в чём он сильнее всего.

А если у человека много сильных сторон, и в каждом деле он в конце концов добивается успеха? Такие люди редки, но они существуют. Лев Троцкий – ярчайший пример.

Мысли Ленина снова переключились на приезд Льва Давидовича.

Он много думал – как следует поступить. Тот нужен, архинужен. Но привлекать его на свою сторону следует крайне осторожно. Навязчивые попытки себя перетянуть Лев Давидович раскусит сразу, и неизвестно – к чему это приведёт.

Ну, послать делегацию для встречи в Белоостров – это было понятно. Включить в состав Урицкого – отличная идея, но тоже очевидная. Проинструктировать Каменева, чтобы предложил, как только Троцкий появится в Петросовете, выступить с предложением кооптировать того в Исполком, напомнив, что Лев Давидович был председателем Совета в 1905-м. И это было несложно предусмотреть.

Правда, эсеровско-меньшевистские ослы избрали его только членом с совещательным голосом. Идиоты! Несколько месяцев – и Троцкий станет одним из лидеров Петроградского Совета, могу держать пари. Если не возглавит.

Так что напрасно сейчас меньшевики с эсерами продемонстрировали, что их отношение ко Льву Давидовичу достаточно прохладно.

Зато мы, большевики, наоборот – что очень его ценим и уважаем.

Так и продолжать. Всячески демонстрировать своё уважение, постоянно поддерживать. И ни в коем случае не тащить за уши в большевики! Сам к нам придёт. И даст Бог, с Петроградским Советом в кармане.

Да, долго я маялся мыслями – как завоевать Петросовет. Будем надеяться, решение вопроса уже здесь. Вчера вернулось в Питер.

Вечер того же дня.

С жильём в Петрограде было сложно. Троцкому с семьёй с трудом удалось найти комнату в каких-то “Киевских Номерах”. Обстановка была спартанская, но вчерашние эмигранты не унывали. Да, не Америка, конечно, но они и не ожидали царских палат. Зато на родине, зато в Питере, зато в гуще событий.

Лев Давидович всегда был весьма равнодушен к житейским удобствам. Жена его, Наталья Седова, сама профессиональная революционерка, всегда поддерживала мужа, гордясь, что ей выпала честь быть супругой Льва Троцкого. Дети были ещё более горды тем, что их отец – известнейший революционер, всю свою жизнь посвятивший борьбе. Авторитет его в семье был непререкаем, хотя Троцкий и не напоминал ни в малейшей мере домашнего тирана.

Вот и сейчас, внутренне вздохнув при виде весьма скромной обстановки в комнате, Наташа, засучив рукава, принялась распаковывать вещи и пытаться придать их новому обиталищу хоть какую-то видимость уюта. Муж с детьми по мере сил ей помогали.

Раздался осторожный стук в дверь.

– Войдите. Открыто, – немедленно отреагировал глава семьи.

Дверь отворилась, в комнату вошёл человек, одетый в шинель без знаков различия и восторженно уставился на Льва Давидовича. Тот, не узнавая посетителя, вопросительно смотрел на него.

Спохватившись, гость поспешно расстегнул шинель, снял её и, не найдя, куда повесить, осторожно положил на стоявший рядом чемодан.

Под шинелью незнакомец был одет в парадную офицерскую форму. В армейских знаках различия Троцкий был не силён, поэтому определить чин офицера, а также род войск не представилось возможным.

– Не узнаёте? – улыбаясь, произнёс офицер, – Логинов. 1905-й год!

И Троцкий, наконец, узнал в блестящем офицере молодого слесаря, состоявшего в боевой дружине во время восстания в Петрограде … тогда ещё Петербурге двенадцать лет назад. Парнишка проявил себя великолепно. Во время столкновений с правительственными войсками не трусил совершенно. Даже при перестрелках.

К сожалению, вынужденный после неудачи восстания покинуть страну, Троцкий все эти двенадцать лет не имел ни малейшего представления о его судьбе. Имени неожиданного визитёра он тоже или никогда не знал, или за эти годы оно прочно стёрлось из памяти.

– Логинов! Храбрый парнишка-слесарь! – Лев Давидович улыбался, – Вы живы … и, насколько я вижу, в совершенном порядке. Вы что же, в военные перешли?

– Лев Давидович, – ответил гость, – я всё о себе расскажу. Но, если Вы не против, не здесь, на бегу, а у меня дома, за чашкой чаю. Пойдёмте ко мне! Коли вам понравится, у меня и поселитесь. Я только рад буду.

– А не стесним? – деликатная Наташа, как всегда, боялась в первую очередь доставить неудобство.

– Кой чёрт стесните, – рассмеялся Логинов, – Вы ещё моих апартаментов не видели. Места всем хватит. Всяко лучше, чем в этой дыре. Идёмте, право. Вещи можете пока здесь оставить. Как у меня понравится – сегодня же и перевезём.

Никаких серьёзных причин обижать давнего знакомца отказом не было, и семья охотно отправилась с ним.

По дороге Логинов рассказывал о том, как сложились для него эти двенадцать лет с тех пор, как довелось сражаться с городовыми в восстании, руководителем которого был Троцкий.

– Вы ведь не знали тогда, Лев Давидович. Я-то на самом деле не Логинов и не слесарь. Нет, упаси боже, не провокатор какой-нибудь. На самом деле фамилия моя – Серебровский. Я из богатой семьи и был студентом-технологом. Ну, вы сами знаете, какие тогда настроения бродили среди студентов. А я ещё и к рабочим стал ходить, митинги посещать. Понятно, не под видом студента. Купил одежду рабочего в лавке, назвался слесарем Логиновым – и сошёл за своего. Вас, кстати, там, на митинге, впервые и увидел. И был ошарашен. Вы мне душу перевернули. Я сразу борцом с самодержавием стал.

Ну, дальше восстание началось, я примкнул. Да вы помните, мы ж и познакомились тогда.

Потом восстание разгромили. Я домой вернулся – и в университет. Кому бы меня в университете пришло в голову разыскивать? Что общего между слесарем-боевиком Логиновым и студентиком-технологом из приличной семьи Серебровским?

Ну вот, а после подавления восстания революционными делами заниматься стало невозможно, порядок наводили жёстко. Я и ударился в учёбу. При любой власти дело нужное.

Окончил университет, стал инженером. И даже сделал карьеру! Как война началась, поступил на государственную службу, Служить-то на такой по стезе инженера не значит служить царю, а значит – служить России. Ну, дали военный чин – вот откуда на мне форма-то, но на фронт не послали, а сказали, что я нужен в тылу – производство налаживать. Налаживаю! Даже директором завода дважды пришлось побывать … разных заводов.

Наладил производство, не хвастаясь, скажу – это я умею.

Ну, а тут читаю в газетах – Троцкий в Питер вернулся. Сразу всё и вспомнилось. Побежал вас разыскивать. В Петроградском Совете мне адресок дали – и вот! – радостно улыбался Серебровский.

Они давно уже пришли и сейчас сидели за столом уютной гостиной огромной богатой “директорской” квартиры. Молодая хорошенькая жена хозяина подливала гостям чаю и всё время пододвигала то сахарницу, то вазочку с вареньем, то блюдо с умопомрачительно вкусно пахнувшими свежими булочками. После всех дорожных злоключений и комнаты в “Киевских Номерах” Троцкому и его семье казалось, что они неожиданно оказались в раю.

На беду разговор зашёл о политике.

– Сейчас все истинно русские патриоты просто обязаны поддержать правительство! – горячился Серебровский, – Германия на грани издыхания. Не за горами победа! Даже в Петроградском Совете это поняли – и согласились делегировать в состав Кабинета Министров своих представителей.

К сожалению, есть ещё противники единства! И первые – большевики! О, Лев Давидович. Вы долго отсутствовали и, наверное, не знаете. Ленина с его сподвижниками в это военное время немцы беспрепятственно перевезли через всю Германию в пломбированном вагоне! Ходят слухи, что и денег заплатили. Ну и как же после этого большевики не немецкие шпионы?

– Позвольте, – возразил Троцкий, – я знаю Ленина. Он и от Сатаны помощь примет – если это поможет революции. И я не вижу здесь ничего плохого. Разве Ленин что-то немцам обещал?

– Да не может русский человек в такое время в любой форме с немцами сотрудничать! Они ж, большевики, призывают солдат бросить фронт и повернуть штыки внутрь страны!

– Ну, я бы призывал к тому же самому. Правда, перед этим счёл бы целесообразным заключить с немцами сепаратный мир. Пусть Англия и Франция сами с ними разбираются. А России эта война ни к чему.

– Да как же, Лев Давидович! Почти три года русская кровь на фронте проливается. И что, всё даром? Германия почти без сил уже, победа – да вот она, руку протянуть. Ведь многовековая мечта России – Стамбул-Константинополь-Царьград российским станет! И Босфор с Дарданеллами!

– Не станет! – тон Троцкого стал заметно суше, – Никогда не позволят Британия и Франция России встать твёрдой ногой на Босфоре. Так что кровь русская, которую вы изволили упомянуть, пролита и проливается далее в защиту именно что только британских и французских интересов.

А России в этой войне не достанется ровным счётом ничего … может, мелочи какие-нибудь. Вы уж мне поверьте, я с британцами сталкивался.

– Лев Давидович! Да у вас просто обида на британцев за Галифакс! Вы же только приехали, ещё не знаете всего. Но разберётесь, я верю! Об одном заклинаю вас уже сейчас. Не верьте большевикам! Шпионы они немецкие, сто против одного! Всё, что они делают – в пользу немцам идёт.

– Ну, будет. – Троцкий резко поднялся, – Весьма благодарны за гостеприимство, угощение и предложение приюта, да, видно, не судьба. Искренне сожалею.

– Лев Давидович, – Серебровский был явно расстроен, – Ну, простите вы меня, ради бога, за горячность. Да бог с ними, с большевиками и правительством. Потом поживёте, осмотритесь, да и сами поймёте. Оставайтесь! Всё же так прекрасно начиналось, ей-богу, – чуть не плакал Серебровский. Его жена даже встала и умоляюще сложила руки.

– Нет, извините, – тон Троцкого стал мягче, но он был непреклонен, – с Лениным я знаком лично, отношусь к нему с уважением и не могу оставаться в доме, где его называют шпионом.

Кроме того, я сторонник как можно скорейшего заключения мира. Безо всяких территориальных изменений. Для России или кого бы то ни было. Сторонник мира без аннексий и контрибуций. Даже если случится чудо и Лондон позволит России взять Босфор с Дарданеллами, на пользу это не пойдёт.

Новых земель России не нужно – со своими бы разобраться. Засим позвольте откланяться. Поселиться у вас считаю невозможным, – он поклонился.

– Ох, как же жаль!, – Серебровский был искренне расстроен, – Лев Давидович, поверьте, что бы там я не говорил о Ленине, лично к вам отношусь с глубочайшим уважением и любовью. Вы, конечно, сейчас уйдёте, я знаю, что вас не остановить, но очень прошу. Не забывайте, захаживайте запросто. К вашей супруге и детям это, разумеется, тоже относится.

– Там видно будет, – тон Троцкого стал мягче, – Вы поймите, здесь дело принципа. Не можем мы у вас остановиться, уже сказал – почему. Но поверьте, лично вас я искренне уважаю … помню слесаря Логинова. Возможно, ещё свидимся, и вы перемените своё мнение. Эх, как жаль, что так получилось!

Они шли обратно, в нищенскую обстановку “Киевских Номеров”. Троцкий был задумчив и, пожалуй, невесел. Старший сын Лев, видя такое, решил как-то утешить отца, подобрался ближе и взял того за руку.

– Папа, – начал он, – не расстраивайся. Я понимаю, ты не мог иначе. Поверь, пап, мы гордимся твоей принципиальностью. Я тоже всегда буду так поступать.

Лев Давидович по-доброму усмехнулся и обнял сына за плечи.

Забегая вперёд, сообщим, что одиннадцатилетнему Льву-младшему через несколько дней предоставилась возможность подтвердить свои слова – и он доказал, что их на ветер не бросает.

Серебровский, несмотря на расхождения во взглядах, действительно питал к Троцкому искреннюю приязнь, проистекавшую ещё из той юношеской глубокой привязанности, родившейся в 1905-м году.

Через нсеколько дней он снова посетил скромную комнату в “Киевских Номерах”. Льва Давидовича не было дома, Наташа готовила ужин, дети были во дворе. Серебровский пригласил Наталью с детьми на чай с вареньем. Та отказалась, мотивировав это тем, что Лев Давидович, вернувшись и не застав их дома, будет волноваться, но согласилась отпустить детей – пускай лишний раз хотя бы угостятся вареньем.

Дети, сидя на мягких стульях за широким столом, чинно угощались. Серебровский рассказывал о своём знакомстве с Троцким в 1905-м, о своей карьере инженера. Дети слушали, иногда переспрашивали. Мало-помалу разговор перешёл на жизнь рабочих, на нынешнее время, и Лев, недавно слушавший на митинге Ленина, неосторожно затронул тему его выступления.

– Да ведь он немецкий шпион, – неожиданно вновь сорвался Серебровский и, спохватившись, картинно, как бы в панике, прикрыл рот рукой, пытаясь обратить нечаянно сорвавшиеся слова в шутку.

Не удалось. Дети порой бывают ещё принципиальнее родителей.

– Ну уж это – свинство, – послышалось с места, где сидел Лев-младший. Впрочем, мальчик тут же взял себя в руки, поблагодарил за угощение и сообщил, что им пора.

Хозяин их не удерживал, видимо, осознав, что и через детей дружеских отношений с Троцким восстановить не удастся.

Так это знакомство и закончилось, едва возобновившись.

В отличии от Троцкого, Ленину повезло в смысле жилищных условий куда больше. Они с Надеждой Константиновной поселились в квартире сестры Владимира Ильича Анны Ильиничны Ульяновой, по мужу Елизаровой.

Муж Анны Ильиничны был фигурой примечательной. Марк Тимофеевич Елизаров начал участвовать в революционном движении примерно в то же время, когда и Владимир Ульянов. Дважды арестовывался и высылался в Сызрань.

Однако после арестов и высылок остепенился и сумел сделать карьеру. Марк Тимофеевич являлся с 1916-го года директором-распорядителем Петербургского пароходства “По Волге”. Видимо, дело было в том, что ещё до своих арестов и высылок он успел закончить в 1886-м году физико-математический факультет Петербургского университета.

Ну а многие работодатели в те годы не придавали большого значения революционной деятельности своих служащих- лишь бы на работе не отражалось. Тем более, должность была не государственная. Поэтому Елизаров и жил с женой и приёмным сыном в просторной четырёхкомнатной директорской квартире.

Но революционером по убеждениям Марк Тимофеевич остался и охотно согласился принять брата сестры – вождя большевиков с супругой. Будучи на семь лет старше Ленина, он, тем не менее, относился к тому с большим уважением и сейчас, когда вождь размышлял, старался без нужды не докучать. Что было великолепно для вечно занятого Владимира Ильича.

Вот и сейчас Ленин сидел в кресле, уже ставшим его любимым местом для размышлений в этой гостеприимной квартире и в уме выстраивал основные мысли, которые следовало огласить на начавшемся 4 мая в Петрограде Всероссийском Съезде Крестьянских Советов.

Да, конечно, – думал Ленин, – нам, по большому счёту, на крестьянство наплевать, ибо в Петрограде его представителей нет, а вопросы власти решаются именно здесь.

Но не следует забывать, что солдаты-то как раз в Питере есть, а это в большинстве своём бывшие крестьяне. Да, служба в армии их сильно изменила, но интерес к судьбе деревни остался. Сейчас, в военное время, в российской армии служат около четырнадцати миллионов, соответственно, точно больше двенадцати миллионов – бывшие крестьяне. И у каждого ружьё! Не фунт изюму!

Поэтому нам, большевикам, нужно как-то проявить свой интерес к крестьянству. Готовность облегчить его положения. Всё равно это только слова. Пока мы, большевики, не у власти, никто исполнения обещаний от нас, естественно, не потребует. Ну а когда мы власть возьмём … ну, там и посмотрим.

Сейчас крестьянство – вотчина эсеров, которые в числе наших основных соперников. Они, эсеры – наследники народников, потому в деревне их авторитет очень высок. Чем можно этот авторитет поколебать … или лучше повысить наш авторитет? Ну, конечно, нужно оказаться радикальней в основном вопросе, который волнует каждого мужика в первую очередь. В вопросе о земле.

Так. У эсеров в программе записано требование передачи помещичьих земель в руки крестьян через крестьянские комитеты. Ну и прекрасно. И мы внесём в свою, большевистскую программу то же самое. Для нас лично от этого ничего не изменится. Не свою землю раздаём, помещичью. И не сегодня.

Да, это хорошо … причём очевидно. Странно даже, что не пришло в голову раньше. Сейчас же составить Открытое Письмо к Съезду этих самых Крестьянских Советов, завтра на очередном заседании ЦК его протолкнуть – и уже как мнение всей партии огласить на Съезде.

Ладно. Хорошо. Но недостаточно. Мы просто окажемся на одной с эсерами позиции по земельному вопросу, но те останутся в деревне властителями дум. Поскольку крестьяне их знают давно. И верят.

Нужно изобрести что-нибудь более радикальное. Чтобы оказаться в вопросе о земле бОльшими радетелями за мужика, чем эсеры. Ладно, поразмыслим.

7 мая 1917 года

В этот день Ленин обратился с открытым письмом к делегатам Всероссийского Съезда Крестьянских Советов, в котором изложил политику партии большевиков по вопросам о земле, о войне и об устройстве государства. Насчёт войны и устройства государства делегаты съезда ничего нового не узнали. Позиция большевиков была давно известна – “Империалистическая война должна быть немедленно прекращена”, “мир без аннексий и контрибуций”, “вся власть Советам”.

Но вот по вопросу о земле Открытое Письмо несколько вышибло почву из под ног эсеровской партии. Программа большевиков теперь повторяла, собственно, аграрную часть программы эсеров – “передача земли в собственность крестьянам через крестьянские комитеты”.

10 мая 1917 года.

Судьба благоволила планам Ленина перетянуть Троцкого на свою сторону. Уже через шесть дней после приезда того между ними остоялась встреча. Причём по инициативе Троцкого – уже как лидера небольшой фракции. Фракции “межрайонцев”.

Термин “межрайонцы” появился ещё на том памятном Втором Съезде РСДРП в 1903-м году, где партия раскололась на две части – большевиков и меньшевиков. Странно, что этот раскол вызвал такие страсти, бешеные дискуссии, ожесточённые споры, в ходе которых неоднократно доходило до оскорблений.

Основная разница в платформах новоиспечённых партий заключалась всего лишь в Пункте Первом Устава, где определялось – кого считать членом партии. Ленин требовал, чтобы членом партии мог считаться только тот, кто принимает платформу партии, платит взносы и главное – подчиняется партийному руководству.

Мартов, лидер меньшевиков, считал, что членом партии может считаться к тому же любой, кто платформу партии просто поддерживает, хотя бы в главном. О подчинению руководству этих самых поддерживающих речь, разумеется, не шла.

На самом деле эта разница была ещё менее принципиальна, ибо поддерживающие, по мысли Мартова, права решающего голоса всё равно не имели – только совещательный.