Страна слепых, или Увидеть свет

Покопавшись в себе, понял, что не хочу возвращаться в город. Более того – возвращаться и не нужно. Передо мной лежал путь, которого все равно не избежать. Так почему бы не начать пораньше.

* * *

Третий час ночи. Об этом с точностью до минуты сообщает циферблат наручных часов. Я выбрал их в магазине три города назад. Можно сказать, цивилизованно приобрел. Стеклянная витрина была цела, что, в общем-то, редкость. Табличка обещала столетнюю гарантию. Еще больше нулей было на ценнике. Значит, этот безразличный механизм переживет нас и будет еще долго тикать среди истлевающих костей, травы или пепла.

Как ни странно, такие мысли меня успокаивают. Будущее не должно принадлежать никому, иначе жить станет неинтересно. Оно – переходящий приз, ради обладания которым рискуют задницей, а потом, если он случайно выпадает, не знают, что с ним делать.

Я слишком устал. Съехал с дороги и остановился в поле, на котором ничего не росло. Голые безжизненные плеши попадаются все чаще. Словно метастазы расползаются по телу. Такое впечатление, что наступает конец плодородию и природа не хочет возвращать себе даже то, что теперь можно взять без боя. Наверное, не у меня одного порой бывают приступы отвращения к жизни.

Безлунная ночь. Вдали чернеет иззубренный край отступившего леса. Мальчишку укачало, и он проспал последние несколько часов. Я не стал его будить. Поел немного и тоже заснул в машине.

Когда проснулся, его рядом не было. До оружия он добраться не мог – об этом я позаботился заранее, – но следовало учитывать, что у парня чужая Тень. И неизвестно, какое влияние она на него оказывает.

Я выбрался из душного салона в ночную свежесть. Помочился и отправился на поиски, подсвечивая себе зажигалкой. Обнаружил сопляка шагах в двадцати от машины. Он стоял, задрав голову. Смотрел на звезды. Очки он снял и держал их в руке. Я поборол в себе искушение забрать у него подарок Матери Ночи. Мне хватило и одной короткой перестрелки с телохранителем.

Погасил зажигалку и постоял с ним рядом. Его глаза сияли отраженным звездным светом. Я пытался понять, каково это: впервые увидеть в бездне огни вечности вместо полога над кроватью, украшенного фальшивыми золотыми блестками. Вспоминал, а что же было со мной. И не мог вспомнить, как впервые вышел из темноты. Вряд ли я сделал это сам. Кто-то меня вывел. Но кто? Хоть убей, не помню.

Вернулся к машине, открыл банку консервов, протянул мальчишке. К этому моменту он уже снова нацепил очки, и его физиономия сделалась, мать ее, кротовьей. Пауза показалась мне раздражающе долгой. Наконец он взял банку из моих рук и стал жадно глотать, почти не пережевывая. Первый контакт состоялся. Все-таки не мешало бы узнать его имя, если оно есть.

Ночь выдалась холодная, ветер пробирал до костей. А мальчишка все еще был в одной пижаме. Дрожал, но жалоб от него я бы точно не дождался – не то воспитание. Да, мрачненькое детство… Если бы не голая земля вокруг, наверное, стоило бы развести костер. Я и сам давно не грелся возле огня. На таком расстоянии от города это почти на сто процентов безопасно. Ладно, в другой раз.

До утра мы закрылись в машине, и я включил обогрев. Вскоре привык к духоте и паршивому запаху. В тепле меня разморило. Когда проснулся, уже рассвело. Парень смотрел на восходящее солнце. Надеюсь, Тень убережет его глаза. Я сходил по нужде. Он воспринял это как команду к действию и присоединился. Земля была влажной от росы и блестела, будто обледенелая. Мы добавили в нее еще немного влаги.

* * *

Пустошь осталась позади, и теперь по обе стороны дороги тянулся молодой лес. Зелень шептала: еще поборемся. Промелькнул облезлый щит на согнутом ржавом столбе, но идеограммы были различимы. Обычный комплект – заправка, магазин, кафе. Я действовал по отработанной схеме. Метров за двести до объекта выключил двигатель, шагов за сто остановил машину. Приказал парню: «Жди здесь», – и отправился на разведку.

В подавляющем большинстве случаев подобные предосторожности оказывались излишними. Но изредка я нарывался на семейку кротов, невесть как выживших за пределами города. И эти выжившие не могли смириться с тем, что кроме них выжил какой-то зрячий, да еще имел наглость ездить по дорогам. Меня выдавал шум автомобиля, который при спокойной погоде они слышат на гораздо большем расстоянии, чем две сотни метров. Я не рассчитывал застать их врасплох, но до сих пор с толком использовал свое единственное преимущество.

Захожу со стороны леса. Первым делом заглядываю в сортир – верный признак обитаемости жилища. Все чисто – в смысле отсутствия свежего дерьма. В любом другом смысле место выглядит крайне заброшенным. Почти как обитель Матери Ночи.

Миную пустые вольеры. Нет, не совсем пустые – в одном, запертом на засов, лежит куча костей, из которых при желании можно составить собачий скелет. Пес, должно быть, подох голодной смертью.

Осматриваю люки зарытых в землю цистерн. Без свежих царапин. Открываю. Сухо, как в Сахаре. Горючим и не пахнет. Похоже, последняя капля испарилась из этих емкостей десяток лет назад. Зато в колодце на заднем дворе есть вода. Пить не рискнул бы, но если парень согласится помыться… Надо искупать его, даже если будет против. Нюх у меня не казенный, сколько можно издеваться.

Проникаю в помещение кафе через незапертую заднюю дверь. Почти сразу же натыкаюсь на человеческий скелет, у которого не хватает одной руки. Судя по одежде, обуви и длинным волосам, это была женщина. Рядом валяются мобильный телефон и раскрытая книга, набранная обычным шрифтом, без всяких Брайлей. Спи спокойно, сестричка…

Кухня. Ножей не осталось. На всякий случай открываю холодильник. То, что внутри, даже не смердит. Подвожу промежуточный итог: жратвы здесь нет, пить нечего, подходящих тряпок пока не обнаружено. Не переодевать же парня в женскую одежду, да еще снятую с трупа.

Заглядываю в подвал. Ни одной завалящей банки. Не иначе, мои предшественники постарались. Выгребли все подчистую. Газовая плита не зажглась – похоже, баллон пуст. Придется разводить костер, чтобы согреть воду, да и самим потом согреться, если останемся на ночлег.

Кафетерий разгромлен в результате давней заварушки. В стенах отверстия от пуль, повсюду осколки разбитых стекол и зеркал, столики перевернуты. Еще два скелета на полу. У одного проломлен череп. И тут же лежит топор.

Подбираю солонки – в некоторых сохранилось по щепотке. Ну, спасибо, хоть какая-то польза. Остатки соли ссыпаю в свой особый пакетик для специй и прячу в карман. Проверено не раз (к моему сожалению): с солью или перцем можно съесть такое, чего ни за что не станешь есть без приправы, даже если сильно проголодался.

Напоследок захожу в магазин. Подумав, выкатываю наружу пару колес для «ауди», прихватываю насос и кое-что из инструмента. В дальнем закутке поджидает приятный сюрприз: стеллаж с одеждой и прочим барахлишком вроде перчаток, очков и ремней. Отлично, мне давно пора обновить гардероб, и кое-что наверняка подойдет для парня.

Ну, все. Пора возвращаться. Чтобы не терять времени даром, складываю поблизости от колодца костер из сухих веток и обломков стульев. Тут и топор пригодился. Когда огонь разгорается, отправляюсь к машине.

Издалека показываю парню сложенный из пальцев знак «ОК». Спохватываюсь: вряд ли поймет. Но сдается мне, что он улыбнулся в ответ. А может, принимаю желаемое за действительное, и на самом деле сопляк никак не отреагировал. Сидит себе, спрятал глаза за Тенью, вспоминает ласковую бабушку и уютный подвал… Ладно, сам откроется, когда надоест играть в прятки.

* * *

Я притащил его в магазин, подвел к стеллажу с тряпками и не без торжества сказал: «Выбирай». Появилось чувство, что впервые в жизни делаю кому-то подарок, хотя барахло не мое и добыть его мне ничего не стоило.

Сначала он не обратил внимания на одежду. Он уставился на солнцезащитные очки. Наверное, мне, дураку, стоило выбросить их заранее, но теперь уже было поздно. Он разглядывал темные стекляшки, как завороженный.

Чтобы вывести его из транса, я взял первые попавшиеся – это оказались узкие очечки с зеркальным напылением и надписью «condor» на дужках – и примерил на себя. Посмотрел на парня сверху вниз. Он посмотрел на меня снизу вверх. И вот тут мне уже не показалось – он ухмыльнулся хитро, точно прожженный меняла-крот. Знаю, парень, знаю. Вернее, не знаю, но догадываюсь: до твоей модели любому «кондору» все равно что пешком до луны.

После этого он наконец расслабился и немного ожил. Убедившись, что с ним все в порядке, я оставил его перебирать запыленные сокровища – футболки с рисунками, джинсы, кожаные куртки с символикой автомобильных фирм, – а сам вплотную занялся тем, чтобы можно было находиться рядом с парнем дольше минуты, не зажимая нос.

Здешняя ванна выглядела страшновато. Она была бурой, словно кто-то разделывал в ней туши или вскрывал себе вены – и притом не однажды. Поэтому я решил не травмировать хрупкую детскую психику. Сам не знаю, с чего я взял, что она хрупкая у того, кто просидел в одиночке лет восемь и не свихнулся. Ну, может, это я такой брезгливый. Вытащил из кухни во двор две огромные кастрюли, налил в них воды из колодца и водрузил над огнем.

Минут через десять заметил, что мальчишка стоит в проеме задней двери и пристально за мной наблюдает. Поверх пижамы он напялил на себя черную футболку, явно выпущенную во времена Слепой войны. Это следовало из рисунка – скрещенные ружья на фоне маяка с бьющим в сторону лучом – и надписи «Покажи им путь к свету!». Лозунг изоляционистов смотрелся не очень убедительно на щуплой детской груди, однако стоило взглянуть на лицо парня, и все сомнения мгновенно улетучивались.

Интересно, как скоро он попросит отдать ему стволы, которыми нас снабдила Мать Ночи?

А пока что я велел ему раздеться и лезть в кастрюлю с горячей водой. Дабы он не подумал, будто его хотят сварить заживо, я показал пример и разоблачился сам. Впервые за две недели нормально помылся. Пацан повторял за мной, правда, очков так и не снял. Я не настаивал. У каждого свой способ сохранять уверенность. Лежал же на дне моей кастрюли нож, а под снятой одеждой – оба пистолета.

Голый, он казался еще дохлее, словно его с рождения морили голодом. Жестокая все-таки штука эта кротовья власть. Тем интереснее становилось, что будет, когда наследник сдохшей Матери наберет силу. Пока он был у меня в руках. Я мог его прикончить. Но не исключено, что я обманывался на свой счет и на самом деле уже служил ему.

От подобных мыслей голова шла кругом. Бесплодная и утомительная карусель. Я остановил ее. Занялся вещами простыми и понятными. Выживание – вот единственное, что имеет значение.

В одних трусах-боксерах и сапогах, но с пистолетами, я прошлепал в магазин, где подобрал новую одежду для себя и парня – теперь уже по собственному опыту и разумению. А также рюкзак, две пары крепких ботинок, побольше носков, которых, как известно, много не бывает. Не забыл про трусы, ремни, перчатки, шапки и шарфы – на тот случай, если доживем до зимы.

В общем, экипировались мы по полной программе, так, чтобы хватило надолго. Одетый во все неношеное, мальчишка долго топтался на месте, двигал руками, осматривал себя, будто привыкал к радикально изменившемуся облику. Ощущение чистоты ему явно нравилось. Потом он схватил свою вонючую пижаму и бросил ее в костер.

Одобряю. Сжечь старую одежду, чтобы избавиться от прошлого – для начала хотя бы символически, – в этом что-то было. Я ему почти завидовал. Хотелось бы мне так же легко избавиться от осаждавших меня призраков. Но слишком многое приросло, сделалось второй кожей. Уже не снять, не отмыться и не очиститься огнем.

5

За годы странствий почти не осталось дорог, троп и лазеек, которых я бы не испробовал. Я имею в виду пути к океану. Ни одна из попыток пройти их до конца не увенчалась успехом, иначе меня бы сейчас здесь не было. Всякий раз я сталкивался с чем-то необъяснимым и непреодолимым (хотя при этом мог перечислить десятки вполне конкретных «разумных» причин) – и был вынужден отступать.

Порой я начинал думать, что страна слепых никогда не отпустит меня. Каким-то мистическим образом я то частично утрачивал память, то упускал из виду ориентиры, то временно терял рассудок, то претерпевал измену всех шести чувств – однако в результате неизменно терял путь, ведущий к цели.

Приближаясь к океану, я оказывался на территориях, где мне препятствовали не только кроты. Не иначе, сама природа начинала сопротивляться моим устремлениям. Подобное подозрение не означает, что я хотя бы на минуту забыл о своем ничтожестве. Просто давно убедился, что даже природа не играет по правилам, когда Господь отворачивается. Пресловутые законы мироздания нарушаются сплошь и рядом; эти законы – только ширма для обделывания темных делишек, которые почему-то называются магией. Но и магия всего лишь хорошо или плохо маскирует ложь – в зависимости от мастерства исполнителя и способности к преодолению иллюзий.

А тот, кому не хватает своего света, обречен до смерти блуждать в чужой темноте.

* * *

Следующую остановку мы сделали в городке, состоявшем из единственной улицы и трех десятков домов. В лучшие годы его население едва переваливало за сотню; теперь тут вряд ли нашлась бы и сотня крыс. Тем не менее сначала я пробил его навылет, не снижая скорости, благо дорога была свободна, а потом, убедившись, что все тихо, вернулся обратно.

Считать крыс взбрело мне в голову не случайно. Слишком часто я сам становился двуногой крысой, не упускавшей возможности порыться на помойке, в которую превратилась некогда мнившая себя великой цивилизация. Спасали только гигантские размеры этой помойки – уцелевшим хватало скопившегося мусора на протяжении многих лет.

Городишко принадлежал к самой завалящей ее части. Здесь я раздобыл всего-то початую бутылку коньяка, спрятанную за иконостасом местной церквушки, и костяшки домино, которые собрал среди настоящих костей четырех человек, чтобы было чем развлечь мальчишку в дороге.

Я разрешил ему повсюду ходить со мной, пусть привыкает. По крайней мере, он умел бесшумно двигаться, не боялся мертвецов и пока не причинял мне особых хлопот. Правда, до сих пор мы не сталкивались с кротами и опасными для рассудка прелестями прибрежных территорий, а это почище проломленных черепов и окровавленных ванн.

Все еще впереди. Надеюсь, парень принесет мне удачу. Потому что в противном случае придется с прискорбием констатировать, что он отбирает слишком много моего света.

Вот только сплавить его будет некому. Разве что кротам.

Шутка.

* * *

С некоторым опозданием обнаружил, что круиз-контроль до сих пор работает. Это как с часами, исправно тикающими сотню лет. Мысль о том, что автоматы вращаются на своих орбитах, посылая сигналы крысам вроде меня, которых наверняка остались считанные единицы, дает почувствовать свою исключительность. Вся эта спутниковая группировка – чем не забытые, медленно умирающие боги и демоны прошлого? И только случайно припадая к их электронным алтарям, с удивлением вспоминаешь, что когда-то они были всевластны. Но больше никто не приносит им жертвы, и их эманации растрачиваются впустую. Каждый выход на связь, каждый запрос снизу – моя тусклая свечка в их незримом храме. На сколько бы лет еще ни хватило ядерных силовых установок и солнечных батарей, смерть ничтожества вроде меня, абсолютно незаметного в планетарном масштабе, или отказ последнего «цыгана» будет означать, что брошенные боги мертвы окончательно. Так что лучше им позаботиться обо мне, пока не поздно. Смахивает на шантаж? Возможно. Но иногда это работает. И они внимают небрежным молитвам.

На жидкокристаллической карте вырисовывался большой город в ста километрах впереди – один из нескольких на пути между мной и океаном. Пристанище кротов. И его уже не объехать – в баке «ауди» заканчивается горючее. А значит, для меня заканчивается относительно спокойная жизнь, продлившаяся чуть больше суток. Теперь посмотрим, чем окажется мальчишка: моим талисманом или черной меткой судьбы.

На тот случай, если все-таки талисманом, я решил хоть немного увеличить шансы. Остановился и достал новый ствол. Навинтил глушитель, передернул затвор, проверил спуск. Машинка работала четко. Не знаю, как насчет вина, но в оружии он разбирался – я имею в виду того, кто ведал подбором арсенала в запасниках Матери Ночи.

Ну что же, пора вплотную заняться воспитанием. Для того меня и наняли. Начнем с азбуки, хотя книжки подождут. Показал парню, как обращаться с пистолетом. Заставил повторить все действия трижды – сначала без патрона в стволе. Предохранитель, перезарядка, спуск… Затем отвел в сторону от дороги, расставил на пригорке пустые консервные банки и велел стрелять с десяти метров. Не ожидал, что выйдет толк, уж слишком хлипок был пацан.

И действительно, при первом выстреле ему едва не вывернуло отдачей суставы. Он насупился и снова выпрямил руки, несмотря на боль. Я стал у него за спиной и для подстраховки прижал ему вывихнутые локти. Мелькнула мысль, какого черта я это делаю. Соваться в кротовник с таким напарником – чистое самоубийство. Или грязное убийство – смотря кого из нас твари оставят в живых, чтобы получить удовольствие. То есть пытать.

Пушка была слишком тяжела для него и будет тяжела еще несколько лет. Он прицеливался слишком долго, на точный выстрел рассчитывать не приходилось. Я ощутил зарождающуюся дрожь в его конечностях. Как только мальчишка понял, что я собираюсь взять прицеливание на себя, он нажал на спуск.

Банку снесло, и я похлопал его по плечу. Он улыбался.

Но я-то видел: он не должен был попасть.

Меня одолевали противоречивые чувства.

* * *

Я проезжал через приближающийся город лет семь назад, и, помнится мне, кротов там были сотни, если не тысячи. Едва унес оттуда ноги, прихватив с собой пару свинцовых бляшек в заднице, а оставил на тамошнем асфальте пол-литра крови, сгоревшую тачку и все свои иллюзии относительно превосходства горбатого короля в стране слепых. Так что никакой радости при виде знакомых мест я не испытывал. Не надо быть пророком, чтобы догадаться: если обстоятельства и меняются, то не в лучшую сторону.

Заправка, расположенная на городской окраине, оказалась высосанной досуха, как и три предыдущие. Дальше я решил не ехать, чтобы не дразнить дьявола. Из «ауди» получился бы симпатичный стальной гроб на двоих, однако мне она все-таки больше нравилась в качестве средства передвижения. Поэтому я загнал машину в первый попавшийся пустой бокс – один из трех, принадлежавших когда-то небольшой станции техобслуживания. В двух других догнивали основательно выпотрошенные микроавтобусы. Поблизости находился также въезд на подземную стоянку, но сунуться туда добровольно мог только придурок. Или крот.

Вопрос, что делать с парнем, теперь встал в полный рост. Взять его с собой означало связать себя по рукам и ногам. Если оставить в машине, где гарантия, что твари не доберутся до него раньше, чем я вернусь? С третьей стороны, я хотел увидеть, как он проявит себя в деле. «Не рановато ли?» – раздался голос Сидящего В Печенках. По-моему, нет. В первый раз я стрелял в человека примерно в таком же возрасте. И меня не охраняла чужая Тень. Но что я мелю, глупец? Только сейчас дошло: раз я выжил, как можно быть уверенным, что меня не охранял чужой Свет?

Чем дольше думал, тем сильнее становились сомнения. Мальчишка по-прежнему выглядел безобидным и жалким. Однако меня схватила за яйца настоящая паранойя. Уже казалось, что при первом удобном случае он выстрелит мне в затылок. Или сдаст соплеменникам, как только те обнаружат свое присутствие, – что бы там ни рассказывала Мать Ночи. Черт знает, что у него на уме. И есть ли там вообще что-нибудь, кроме призраков, оставленных старухой, и видений, пропущенных сквозь стеклоподобные фильтры Тени. Возможно, сопляк блуждал среди преломленных и искаженных до неузнаваемости образов реальности, а я был одним из них – непредсказуемым, опасным, подлежащим уничтожению. Мой же истинный статус мог оказаться унизительным и равносильным приговору: вовремя подвернувшийся под руку курьер для перевозки особо ценного груза. После того как груз доставлен, от курьера избавляются. Использованные презервативы выбрасывают, не так ли?

Шарманка у меня в башке наигрывала все более изощренные варианты одного и того же навязчивого мотива. Превосходство, доминирование, использование, подчинение, рабство, предательство, измена… И в какой-то момент в этом почудилось что-то до боли знакомое. Вероятно, так проявляла себя относительная близость океанского берега. И не это ли имела в виду старуха, когда предупреждала: «Будет больно»? Впрочем, моим ощущениям еще было очень далеко до сверлящей пытки, от страха перед которой болевой центр непонятным образом заставлял заранее содрогаться.

В конце концов я все-таки решил совершить вылазку в одиночку. Если парень будет сидеть тихо, а я все сделаю быстро, риск сведется к минимуму.

Первым пунктом в списке необходимого стояло горючее. Добывать его – занятие не для ленивых. Случалось, неделю угробишь, пока наберешь канистру. Иногда и месяц проходит всухую. А насмешки судьбы бывают просто убийственными. Например, когда находишь цистерну с горючим – и ни одной дерьмовой бутылки под рукой. Хоть купайся одетым, а потом отжимай.

Ни на что не надеясь, я проверил баки микроавтобусов. Бог не лотерейщик – пусто.

Велел парню ждать. Не сказал, правда, как долго. И что ему делать, если не вернусь. Просто не смог придумать. Достал из багажника пластмассовую канистру, обрезок резинового шланга и двинулся по направлению к жилым кварталам. По-моему, когда-то они назывались именно так.

6

С тех пор прошло шесть часов. Сижу за балюстрадой, ограждающей стоянку возле какого-то театра. Брызгает противный мелкий дождик. Настроение – хуже некуда. Неподалеку бродят кроты. Горючего в канистре – на три пальца; высосал из бака брошенной «хонды». Перспектива не радует: скорее всего, придется прорываться с боем. Кротам известно, что я где-то здесь. Не знаю откуда, но известно. Вроде ничем себя не выдал. Должно быть, опять началась проклятая игра под названием «Пошел вон от берега!». Но на этот раз я не поверну обратно. Пройду по намеченной дорожке до конца. Или дорожка кончится, или кончусь я. Если не сейчас, то когда же? Еще раньше, глядя на парня, понял, что у меня остается совсем мало времени.

Кроты собираются на подходах к площади. Их оружие поблескивает сквозь сетку дождя. Капель заглушает прочие звуки. Мне это на руку, а кроме того, с моей позиции открывается неплохой обзор. Три улицы уже перекрыты. Единственный путь к отступлению лежит через здание театра и дальше через одичалый парк. Странно, что твари не пытаются этот путь отрезать. Явно осторожничают, чего-то избегают. Но не меня же. Начинаю думать, что причина – в парке. Или в самом театре. В общем, где-то поблизости. Ладно, где наша не пропадала. Как говорится, враг моего врага…

Направляюсь к главному входу своей фирменной походкой. Подошвы беззвучно – для меня беззвучно – соприкасаются с растрескавшимися плитами. Несмотря на лужи, ни единого всплеска. Поднимаю взгляд. На фасаде здания на удивление хорошо сохранились огромные лепные маски. Не сказать чтобы симпатичные; от некоторых мороз по коже. У меня-то!..

Вот она – первая морщина на прежде гладеньком личике реальности. Иррациональный страх – верный признак начавшегося искажения. На жутковатые и явно меняющиеся маски по большому счету плевать, но аберрации восприятия заставляют меня нервничать. Так легко потерять себя в бесконечности несуществующих кривых зеркал. Разобьешься стеклянным гоблином – потом хрен соберешь осколки. Это не я придумал. Даже не знаю, как выглядят гоблины, тем более стеклянные. Кто-то когда-то мне рассказал. Но кто и когда?

Пробираюсь через темное фойе, где меня обступают силуэты: костюмы, внутри которых нет тел. Стрелять даже не приходит в голову. Что толку? Пустые оболочки, шляпы, маски, перчатки парят вокруг; костюмы и платья в точности повторяют человеческие движения, наполняют пространство запахом нафталина, задевают пыльными рукавами. Раскрытый веер касается моего лица – и на мгновение вспыхивает воспоминание. Чужое воспоминание…

Старый, веселящийся перед смертью мир. Твой последний выход в свет. Женщины в платьях с обнаженными плечами, но кутающиеся в меха, томное обмахивание веером, тонкие ароматы духов, сверкающие бриллианты. Где-то в отдалении звучит струнный квартет, плывет сигарный дымок. Оценивающие, изнурительно пристальные взгляды со всех сторон. Они жадно высасывают твою сумеречную красоту, а ума ты лишилась давно, иначе тебя бы здесь не было… Со своим спутником ты перемещаешься в ложу. Темнота. Ожидание. Похлопывание веером по ладони. Конический луч света. На донышке конуса – слепой дирижер в темных очках. Двести человек следят за его руками. Доминирование. Подчинение. Власть музыки и темноты. Ты растворяешься в невещественном. А потом ты роешься во прахе…